pariahs

      Беспощадные капли больно бьют по лицу, вынуждая Хосока открыть глаза. Рассветные сумерки не дают ему толком понять, который сейчас час, но то, что он проснулся вновь в лесу, его совсем не радует. Пусть и под боком лежит Суён, которая, уложив голову ему на грудь, дрожит во сне.       — А дождь в курсе, какое сейчас время года? — первое, что он лениво спрашивает осипшим после сна голосом, и резко привстаёт на месте, осознавая, что это не просто слабый плевок богов, издевающихся над ними, сидя у себя там, на облаках. Это самый, что ни на есть дождь, обещающий превратиться в уничтожающий ливень.       Следующим просыпается Юнги, который толком-то и не спал, и первым делом толкает лежащего рядом Намджуна в плечо, чтобы разбудить и убедиться в том, что у него не галлюцинации. Что он не спит и идёт реальный дождь, тушащий костёр, разрыхляющий землю под их спальными мешками, освежающий заспанные лица, пробуждающий от вчерашнего кошмара и толкающий их на следующий. Дождь холодный, безжалостный, смывающий всё перед собой и не оставляющий ничего, кроме мокрых тел и визгливых криков.       — Да блять! — возмущается Чимин, вскакивая на ноги, и падает обратно на землю, поскользнувшись на ней из-за своих резких движений.       Слёзы автоматически брызгают из глаз, смешиваясь с каплями дождя, но плакать хочется не из-за боли, а той несправедливости, с которой раз за разом приходится сталкиваться.       — Ты в порядке? — подбегает к нему Юнги, домашние тапочки на ногах которого в таком отвратительном состоянии из-за слякоти под ними, что проще было бы их выбросить и ходить босиком. Но он не теряет надежды на них и на то, что они смогут выкарабкаться от очередного испытания природы.       — Нет, блять, — хнычет Чимин, позволяя Юнги взяться за своё красное и обмёрзшее лицо ладони, и смотрит сквозь влажные ресницы на то, с какой настороженностью тот вглядывается в его глаза. — Нет, Юнги, я не в порядке, — шепчет на повторе, отрицательно качая головой так, что скопившиеся на кончиках розовых прядей капли несильно ударяют Юнги по не менее влажному лицу.       — Иди к Тэхёну, — требовательным тоном произносит Юнги, показывая головой в сторону шалаша из брезента, под которым уже сидят Асоль с Дахе и дрожат, обнимая друг друга за плечи.       Сегодня они ночевали в одном спальнике и в таком положении провели чуть ли не всю ночь, потому что промозглая погода ещё до рассвета намекала на то, что их будет ждать на утро.       — А ты? — бормочет Чимин и несогласно качает головой, отказываясь защищаться от дождя без Юнги.       Тот по-доброму улыбается, стараясь не расплакаться следом за этим парнем, и бережно гладит мокрую щеку.       — Я помогу другим ребятам. А ты помоги девчонкам и Тэхёну, хорошо? — в успокаивающем тоне произносит он так, что у Чимина не остаётся другого выбора, кроме как послушно кивнуть и пройти в сторону навеса, к которому осторожно подходит Хосок, с трудом держась за Сокджина и проваливаясь каблуками туфлей в мягкую землю.       Юнги тяжело вздыхает, провожая Чимина взглядом, и встревоженно переглядывается с Намджуном, с трудом различая его взор сквозь непрекращающийся дождь. Тот пытается разбудить Чонгука, который рычит израненным зверем, отказываясь слушаться старшего и безмолвно просит бросить его под ливнем.       Ему самое место тут. В липкой грязи, в промокшем спальном мешке, под больно ударяющими по без того ноющему лицу крупными каплями, что одновременно облегчают его муки, охлаждая раны и гематомы на загоревшей коже.       — Чонгук, вставай же, ну! — кричит на него Намджун, дёргая его плечо, а Чонгук в секунде от того, чтобы не направить на него отталкивающий кулак, и всем ударом проорать о своём желании, чтобы от него отстали.       Юнги пытается помочь Намджуну, садясь на землю рядом с его спальником и насквозь пачкая ткань пижамных штанов сырой землёй и травой.       — Чонгук, ты не можешь лежать тут! — присоединяется он к крикам Намджуна, и, безуспешно пытаясь вытереть лицо одной ладонью, второй тянет Чонгука за руку, чтобы вставал. — Мы не знаем, помогут ли нам, если кто-то из нас простудится, — выдаёт следом аргумент, не убеждающий Чонгука даже пошевелиться или сдвинуться с места.       — Пусть. Не смейте даже ухаживать за мной, — цедит он сквозь стиснутые зубы и крепко сжимает веки, чтобы остановить слёзы.       Чонгук устал. Устал переживать, думать, жить так, как если бы ему была важна чья-то жизнь, кроме собственной. Ему и собственная никогда особо не симпатизировала. А тут ему мерещится тихий бас, отчётливой мелодией вырывающий его из омута мыслей своей вкрадчивостью. Ощущаются влажные прикосновения по голой шее. Чувствуются эмоции наполненности от того, как его зовут голосом Тэхёна.       Обманщика, который притворился перед ним сильным, чтобы Чонгук разрешил себе побыть слабым рядом с ним.       — Чонгук, вставай. Прошу тебя, — лепечет Тэхён заплетающимся языком, с трудом выговаривая слова из-за дрожащих губ.       Но Тэхён мало что сейчас физически может осязать. Он перестаёт чувствовать. Боль притупила чувства. Даже саму себя. И, может, бесчувствие и забвение — это самое лучшее, что могло бы произойти с Тэхёном в этом лесу.       Нет, неправда.       Самое лучшее он как обычно продал в угоду наркотикам. Невыносимо видеть разочарование и злость в вяло открывающихся ему глазах парня, который смотрел на него с надеждой, словно Тэхён и был тем самым светом в конце тоннеля.       Светом, который для Чонгука погас.       — Ч-ч-чонгук, — ударяясь зубами друг об друга, повторяет Тэхён и безнадёжно смотрит в его распахнутые в удивлении глаза. — П-п-пожалуйста, вс-вс-вставай, — всё повторяет и кусает поочерёдно губы, чтобы остановить сильную дрожь, которая причиняет ему облегчение от того, что его лицо не потеряло способность как-либо функционировать.       Как жаль, что с сердцем такое не прокатывает.       — Ну же, Чонгук, вставай, — вторит за ним Юнги и пытается натянуть на лицо поддерживающую улыбку, которая должна бы убедить этого парня в том, что они желают ему добра.       В этот раз у них получается, и Чонгук, опираясь за крепкое предплечье Намджуна, приподнимается на месте, продолжая испепелять Тэхёна нечитаемым взглядом, от которого у того изнывает что-то в груди. От боли, от недостатка наркотиков, от холода или сильной обиды на родителей за то, через что им сейчас приходится проходить.       — Надо собрать спальники, пока они полностью не испортились, — говорит Юнги Намджуну, который положительно кивает, и обращает свой взгляд к пытающемуся встать на ноги Тэхёна.       — Чонгук, помоги Тэхёну дойти до шалаша, — приказным тоном выдаёт он, хорошо осознавая то, что мог бы получить по лицу от этого парня.       Однако Чонгук никоим образом не пререкается, грубо обхватывает Тэхёна под мышкой, упирая его в своё крепкое плечо, и медленно направляется вместе с ним в сторону дерева, у которого остальные ребята громко стучат зубами от холода и смешавшихся с каплями дождя слёз.       — Обещаю, когда мне станет лучше, я прокачу тебя на спине, — произносит Тэхён, почти неслышно, из-за чего Чонгуку пришлось приблизить к нему своё лицо, чтобы понять смысл его слов.       Он вынужденно сталкивается с его глазами, полными мольбы и сожаления, и гулко сглатывает слюну, не понимая, почему не может послать этого парня. Почему не может бросить его прямо на склизкую грязь под ливнем, где ему и его зависимости самое место.       — Ты можешь слишком сильно пожалеть об этом обещании, — лишь отвечает он, слабо ухмыльнувшись уголком губ, и получает в ответ вымученную улыбку в паре с поникшим взглядом.       — Л-л-любая моя попытка всё исправить, подняться в чужих глазах, заканчивается тем, что я падаю обратно на дно, — проговаривает Тэхён, практически вышёптывает эти слова Чонгуку в ухо, всем телом прижимаясь к нему, как к своему единственному спасению из этого леса, из собственного состояния, в которое ввёл его самый главный враг — он сам. — Я словно проваливаюсь в тёмную яму, из которой с каждым разом всё сложнее выбраться, Чонгук. Ты мне нужен, — взмаливается так, как если бы сидел на полу церкви и без устали молился Богу простить ему его грехи.       — Юнги сказал, что у наркоманов не бывает друзей, — не вовремя вспоминает Чонгук, не желая говорить Тэхёну о том, что не ощущает к нему дружбу.       Там что-то большее, ранее неизведанное, причиняющее большую боль, чем если бы он потерял друга.       Если это любовь, то он её не хочет.       — Мои друзья долго не живут, ведь дружу я с такими же наркоманами, как я, — тоскливо усмехается Тэхён.       Чонгук пытается аккуратно опустить его на спальный мешок, над которым находился еле сдерживающий жестокие капли ливня брезент, который скрывал шестерых ребят от природного естества, что всячески о себе намекало. Надежда запеленала им глаза, не позволила подготовиться заранее к непогоде или побороться за своё освобождение.       — А те, кто умудряются не передознуться, могут запросто предать за таблетку окси, — в более тихом тоне добавляет Тэхён, желая показать Чонгуку, что он такой же.       Чтобы он не привязывался к нему, как Тэхён привязался сам. Так, что всю ночь ощущал опустошённость не из-за того, что господин Ли не дал ему дозы, а потому что ему пришлось предстать перед этим парнем в своём самом отвратительном амплуа. Что он не смог себя контролировать и открыл всему миру, конкретно Чонгуку, свою обезображенную сущность. Доказал, что был и является недостойным прощения слабаком.       — Без тебя темно, Тэхён, — охрипшим голосом бормочет Чонгук, помогая Тэхёну сесть на спальный мешок, и на такой же пониженной громкости добавляет: — Без тебя sans soleil.       Чонгук ощущает себя странно. Так, словно искренность, бесконтрольно вырвавшаяся из губ, и есть та самая правильность, ради которой он всё это время живёт.       — Нас не научили жить, зато наглядно показывают, как можно умереть, — невесело подмечает Суён, сильнее прижимаясь к Хосоку, к плечу которого с другой стороны льнёт Сокджин, свободной рукой обнимающий Асоль за талию.       Та, в свою очередь, пытается помочь Дахе, которую Чимин притянул к себе, чтобы согреть и согреться самому. Единственный сохранившийся рукав рубашки насквозь промок, отчего хочется раздеться догола, лишь бы не ощущать того, как ткань противно липнет к коже, словно пытаясь пробраться под неё и измучить неприятными ощущениями.       — Что там делают Юнги и Намджун? — спрашивает Чимин у Чонгука, который садится рядом с Тэхёном и позволяет ему уткнуться всем телом в свою твёрдую и всё равно сохранившую теплоту влажную грудь.       Тэхён, понимая, что не заслуживает Чонгука, хочет горько плакать. Этот мир слишком несправедлив по отношению к ним. Никто из них не достоин того, что они сейчас переживают. Однако, может, это и есть жизнь? Такая, какой она должна быть в чистом виде. А он, оптимистичный идиот, отказывался принимать её таковой, придумывал себе недуги, страстно увлёкшись наркотиками. Ведь недуги, на самом деле, есть у всех и с ними всего лишь нужно жить. Тэхён просто хотел быть как все.       — Собирают спальники, чтобы они полностью не испортились, — оповещает ребят Чонгук, стараясь не смотреть на них, потому что ощущает себя виноватым.       Он не знает, что это за дурацкое и ранее не посещавшее его чувство, оно ему и не нравится. Ему не нравится думать, что он является причиной дождя или того, что они все тут пытаются согреться, притираясь друг к другу. Но чувствует вину за то, что вовремя не встал, из-за чего намок Тэхён и сейчас слишком громко бьётся челюстями друг об друга и дрожит так, что вынуждает его самого вибрировать, еле сдерживая объятия.       — Круто. Они ещё надеются на то, что мы не сдохнем и будем дальше спать, — говорит Хосок, без капли шутливости в своём тоне.       У него нет цели разрядить обстановку, он просто выдаёт факты, которые стоят перед ним отчётливой картиной. Если их срочно не освободят, кто-то из них обязательно погибнет.       — С-с-спальники? — лепечет Дахе и выпрямляется на месте, разрывая цепкие объятия Асоль и Чимина с двух сторон. — Мой спальник, — шепчет заполошно и, уже не замечая никого и ничего, вскакивает на ноги. Чуть было не ударяется головой об брезент, что слегка покачивается и из-за него как из ведра льётся вода.       — Чёрт, бутылки! — вдруг вскрикивает Сокджин, поняв, что можно собрать дождевую воду.       Потому что он-то надеется на то, что они не сдохнут и смогут продолжить своё выживание. Если бы их хотели убить, то люди Ли давно это сделали бы, перестав их кормить и пытаться как-либо воспитать в них уважение.       Дахе же бежит в сторону дерева, где обычно спит, однако не успевает, ведь Намджун уже стоит там вместе с её спальным мешком. В это время Сокджин, игнорируя холод, пробирающийся под кожу, подходит к месту, где они держат бутылки с водой, чтобы найти пустые. Он ощущает себя как никогда полезным, когда, не брезгуя и пачкая пальцы в грязи, упирает их дном в рыхлую землю. Закапывает так, чтобы дождь капал ровно в горлышко.       Его идею запоздало понимает Хосок, который так же не может сидеть на месте без дела. Нехотя отлепляет от себя Суён, тихо прося её обнимать Асоль. В шутку добавляет не сосаться с ней и подходит к Джину, повторяя за ним манипуляции с пустыми бутылками. Их у них всего четыре. Да и вода, задевая кроны деревьев капает грязной, однако Хосок не сомневается в том, что Юнги и Намджун придумают способ, как использовать её так, чтобы не слечь с желудочными болями.       — Что это Дахе так всполошилась там? — спрашивает Сокджин у Хосока, замечая то, как девушка активно жестикулирует и её из-за чего-то ругает Намджун.       Судя по его взгляду, он чем-то недоволен, и это что-то не непрекращающийся ливень, а то, что он нашёл в спальнике Дахе.       Юнги также видит то замешательство и нахмуренность на лице Намджуна, но не решается подойти ближе. Не только потому что считает себя недостойным того, чтобы вмешиваться в чужую драму, ведь, если что, Намджун его позвал бы. Мысль о том, что Юнги позвали бы, греет душу, однако он не смеет надолго на ней задерживаться, потому что перед ним стоит задача сохранить спальники в более или менее приемлемом состоянии.       Поэтому он по одному собирает отяжелевшие мешки и кладёт их у дерева с пышными кронами, у которого находится шалаш, построенный Чонгуком. Здесь меньше всего льёт, и Юнги подмечает про себя, что Чонгук должно быть неспроста выбрал это место.       — Что там происходит, Юнги? — интересуется Асоль, внимание которой также касается той сцены, разразившейся у спальника Дахе.       Намджун определённо возмущён и кричит на девушку, но они стоят слишком далеко, а ливень чересчур шумный, чтобы можно было различить то, о чём эти двое могли бы спорить, и понять, что они не поделили.       — Я… я не знаю, — пожимает плечами Юнги и начинает настораживаться. Может, стоит всё же вмешаться? Есть ли у него на это право, он не знает.       — Я пойду узнаю, — вызывается Чимин, вставая на ноги, но Юнги останавливает его за плечо, возвращая обратно на место.       — Не стоит, — качает он головой и говорит твёрдым тоном, от которого дрожь тела усиливается в двое крат. — Этот спальник суше остальных. Укутайтесь в него, — говорит он, выворачивая мешок наизнанку, и решает не озвучивать свои доводы о том, что спальники им словно специально дали водонепроницаемые.       Ещё этот брезент, под которым они прячутся от дождя. Выглядело так, словно похитители прекрасно знали, какую погоду ждать. Но это нелогично. Ведь не могли же они рассчитывать на то, что за ребят не заплатят выкуп за пять дней и они попадут под дождь. Вот, что за мысль не даёт ему покоя уже вторую ночь, и Юнги решает, что стоит обсудить её вместе со всеми. Даже если его засмеют и назовут сумасшедшим параноиком. Он хочет быть смелее в своих словах и впервые потребовать у остальных выслушать себя.       — А вы не думали о том... — начинает он осторожно, садясь рядом с Чимином так, чтобы не касаться мокрой холодной рукой его голого предплечья.       Уверенность в том, что он заставит его ещё сильнее замерзнуть останавливает его перед непривычным желанием приобнять этого парня. Юнги слишком долго жил в пучине холодного одиночества, он не умеет греть других, поэтому они к нему и не тянутся. И пусть даже Чимин был тем самым, кто первым потянулся к его губам, Юнги в собственной голове оправдал его поступок тем, что тому, скорее всего, не хватает физической близости. На месте Юнги мог бы оказаться, кто угодно, он не имеет права так крупно ошибаться насчёт чужих чувств.       — Вы не думали о том, что нас здесь специально бросили? — спрашивает он так тихо, что горло хрипит от холода и утренней сухости в ней.       — Конечно, специально. Этот ублюдок Ли прекрасно подготовился, когда нас похищал, — раздражается Асоль, с трудом стискивая зубы друг к другу, чтобы как-то остановить дрожь челюстей.       — Нет, я не про это, — лопочет Юнги, не зная, откуда бы понабраться решимости на озвучку их главного страха, о котором, он уверен, успел подумать каждый. — Что, если…       Он не успевает высказать свой вопрос, так как в их сторону, громко хлюпая большими ногами в кедах по мокрой земле, подходит Намджун. Хмурится так, что двойная доза мурашек нападает на каждого из ребят, которым ещё не доводилось видеть их лидера настолько злым в лице. Несмотря на все их промахи, Намджун впервые кажется по-настоящему разъярённым.       — Не говори им, прошу! — кричит ему вслед Дахе, подбегая к нему, но не успевает, так как поскальзывается на рыхлой земле и падает на неё.       Чонгук, которому должно бы плевать на неё, не может усидеть на месте и машинально вскакивает на ноги, чтобы помочь девушке. Что бы между ней и Намджуном ни произошло, это не повод для того, чтобы оставлять её мокнуть под дождём в омерзительной грязи и унижении.       — Намджун, что произошло? — с интересом спрашивает Суён, настороженно вглядываясь в мокрое насупившееся лицо.       Но тот отрицательно качает головой, поворачивая её назад. Следит за тем, как Чонгук помогает Дахе встать на ноги, и тяжело вздыхает, ощущая как укор совести больно терзает внутренности. Намджун бросает спальный мешок Дахе к другим мешкам, которые Юнги сложил под брезентом, и подходит к Чонгуку, чтобы придержать девушку с другого бока. Кажется, она повредила колено, и это совсем не хорошо. Любые раны и болезни чреваты опасностями для их жизни, потому что в оставленных людьми господина Ли рюкзаках нет и намёка на аптечные средства.       — А что делают Сокджин с Хосоком? — тихо спрашивает Тэхён, с трудом поднимая слипающиеся веки, обещающие не просто погрузить его в сон, но никогда больше не позволить ему выйти из него.       Юнги, не сразу заметивший отсутствие этих двоих под брезентом, смотрит в их сторону. Замечает то, что они делают, довольно улыбаясь друг другу. Ему почему-то нравится сплочённость, с которой они занимаются полной бесполезностью.       — Кажется, не знают, что дождевую воду пить нельзя, и она в бутылках нам совсем не нужна, — отвечает он терпеливо, устало усмехаясь под нос, и не сразу замечает того, с каким восхищением им любуется Чимин.       Кто знает, смогли бы они выжить в лесу, не будь в их команде таких людей, как Юнги или Намджун. Кто знает, может, и без Хосока и Сокджина они тоже не справились бы. Даже Тэхён оказался в какой-то степени полезным, ведь если бы не он, то Чонгук не построил бы этот шалаш, под которым они внаглую спасаются от внезапного дождя. Один лишь Чимин никчёмный, не способный на что-либо, ненужный.       — Я так поняла, ваш хвалёный фильтр воды также испорчен? — интересуется Суён, с обречением вздыхая.       У них в запасе есть бутылки воды, благосклонно оставленные вчера людьми господина Ли, однако на сколько в этот раз их им хватит? Есть ли вообще смысл пытаться выживать, когда взрослые бесстыдно показывают им то, что они сейчас сами по себе.       — У меня есть второй рукав, — произносит Чимин, не задумываясь ни о том, что придётся вновь оголиться, ни мешкая перед своими словами. Вот он, его единственный шанс ощутить себя полезным.       — Бессмысленно. Мы не сможем её даже вскипятить, — отвечает на его слова Намджун, услышавший их обсуждение, и грубовато придерживая Дахе за локоть, смотрит в её виновато опущенные глаза. — У нас нет ни спичек, ни сухой растопки. Только блядский нож и…       Его перебивает громкое чихание Асоль, которая следом в такой же громкости ноет от того, что по телу пробрались мучительные мурашки и внезапный озноб.       — …и смерть, — неоптимистично заканчивает за Намджуна Суён, хмурясь совсем невесело, что Асоль сильнее прижимается к девушке, чтобы забрать побольше её ядовитого тепла.       Даже так. Даже если её раздражает Суён, они нуждаются друг в друге как никогда.       — Подожди, ты сказал нож? — вмешивается Чонгук, помогая Дахе сесть рядом с Тэхёном, и ощущает странное волнение за эту хрупкую девчонку, масштабно дрожащую так, что становится больно за каждого из них.       Чонгуку кажется, что какими бы плохими они все ни были, такого они точно не заслужили.       — Да, твой потерянный нож. Он нашёлся, — кивает Намджун задумчиво и тяжело вздыхает, уже не так сердито.       К ним молча присоединяются Сокджин и Хосок, с которыми под брезентом становится очень тесно. И одновременно теплее. Каждый из них пытается кое-как укутаться в сухой спальный мешок, без стеснения обнимаясь с рядом сидящим. Кто-то утыкается мокрым носом в чужую шею, покрывая её гусиной кожей, кто-то обнимает руку близсидевшего так крепко, что мог бы вполне её оторвать. Однако никто из них не выказывает своего нехотения. Ребята за время своего нахождения в плену ещё ни разу не были настолько сплочены.       — Я украла нож Чонгука, — выдаёт Дахе наперекор своей просьбе, сказанной Намджуну.       Тот сильно удивлён, ведь и вправду не собирался говорить об этом ребятам. Поэтому он осуждающе качает головой и вдыхает как можно больше воздуха в лёгкие, сгорбившись на самом краю так, что на одно плечо без остановки капает всё непрекращающийся дождь.       — Что? — негромко удивляется Чонгук, сидевший рядом, и смотрит на девушку ошалевшим взглядом, надеясь увидеть в её взгляде нотки шутливости, которой Дахе раньше с ними не делилась.       Однако она как никогда серьёзна. Глядит виновато, губы дрожат, а глаза хаотично блуждают по сторонам, избегая взглядов с ребятами.       — Я… я… я клептоманка, — признаётся она и навзрыд отдаётся слезам, которые прячет под ладонями.       — Я так понял, потерянные спички, которые я оставлял под брезентом, на случай, если они намокнут, тоже твоих рук дело? — спрашивает Юнги без должной сердитости в голосе.       Смысла нет, да и он не ощущает нужной степени злости, пусть и из-за Дахе они лишились единственного источника огня, на который они могли бы быть способными с их навыками и тем, что им благоразумно предоставили похитители. Если можно вообще их назвать таковыми.       — Как ты могла, — заторможенно шепчет Сокджин, когда Дахе коротко кивает головой, ни на секунду не прекращая громко плакать от стыда.       Эту тайну она пыталась скрыть до самого конца. О ней знала лишь её бабушка, которую однажды вызвали в школу, когда одноклассники случайно нашли в её незапертом шкафчике свои потерянные вещи. Бабушка, являясь женщиной старой закалки, оставила этот случай в тайне от родителей Дахе, чтобы те не отправили её к психологу. Чтобы они не осмелились поступить так, как делают всегда: бросить дочь под опеку другим людям, дабы заниматься своим бизнесом и притворяться, что та в надёжных руках.       — После всего, что мы узнали друг о друге, я уже ничему не удивляюсь, — произносит Хосок без капли лукавства в своём голосе и поворачивает голову к Сокджину. — Джин, если ты скажешь, что ты переодетая в парня тёлочка, которая просто хотела иметь авторитет в мире игроманов, то сейчас самое время, — говорит он следом, в этот раз всё же разряжая обстановку своим юмором, от которого на секунду становится теплее под брезентом в обществе друг друга.       Сокджин тянется ладонью к Хосоку, чтобы толкнуть его ею и показать своё напускное недовольство, пусть даже не смог сдержать собственного смеха от этой дурацкой шутки. Она помогает ему понять Дахе, признать то, что они тут все не просто так собрались. Что все они изранены и с испорченной душой, что выбирали их тщательно, наверное, не один день следя за ними, чтобы в итоге было больно каждому.       — Чонгук, — шёпотом зовёт парня Тэхён, пока остальные ребята обсуждает между собой то, что болезнь ли клептомания или это обычное воровство из вредности и попыток привлечь к себе внимание. — Ты… ты злишься? — спрашивает робко так, что готов вот-вот провалиться в землю от страха услышать положительный ответ.       — Не знаю, — пожимает тот плечами, на одном из которых внаглую устроена щека Тэхёна, чья голова тяжелеет от надоедливого шума ливня, — понимаю, что должен бы. Ведь из-за ножа на меня зазря набросились ребята, но… но не могу. Не получается, — горько усмехается он, не понимая, что с ним такое.       В любой другой раз он уже держал бы пальцы у горла Дахе, ведь случай с потерянным ножом сильно его оскорбил. Но также показал поддержку Тэхёна, что стала намного важней для него, чем признание его правоты.       — Я не про это, — с теплом во взгляде улыбается Тэхён, лениво прижимаясь к мокрой ткани чужой футболки, — но не стоит думать, что ты что-то там должен, если не чувствуешь этого. Ощущаешь ли вынужденность злиться на меня? — всё же задаёт он свой насущный вопрос, от которого мурашит кожу сильнее, чем от дождя над брезентом, с которого Намджун и Сокджин, встав на ноги, аккуратно выливают накопившуюся воду на землю.       — Ощущаю, — честно выдаёт Чонгук, долго не задумываясь о том, какого же от него ответа ждёт Тэхён. — Я так злюсь на тебя, Тэхён, ты не представляешь, — жуя нижнюю губу, произносит он, боясь, что в любую секунду расплачется от обиды.       Потому что решил, что имеет какие-то права на Тэхёна. Какие-то дурацкие неведанные ему ранее чувства, от которых только больно. Внутри всё зудит, хочется воткнуться ногтями в грудную клетку и вытащить сердце, чтобы оно перестало так учащённо биться от того, как громко на него дышит теплом Тэхён. Как опаляет своим дыханием его шею, как едва касается холодными губами кожи, как трётся шмыгающим носом, как берёт его за ладонь и сплетает их пальцы в замок.       — Представляю, Чонгук. Я ощущаю то же самое по отношению к себе. За то, что такой слабак. За то, что торчу. И кажется, я торчу тобою, — шепчет он так тихо, что Чонгуку вполне могли бы послышаться эти слова. И он надеется на то, что это так и есть.       Дождь прекращается через пятнадцать минут, за которые Дахе успевает успокоить свой рёв, под усталые поглаживания по спине от Асоль. Ей всего лишь надоело слушать её плаксивые извинения и то, как ей жаль. Так Асоль показалась, когда ладонь сама потянулась к чужим лопаткам под спальным мешком с целью показать ей свою поддержку.       Тэхён за эти минуты вновь проваливается в неконтролируемый сон, убаюканный тем, как Чонгук крепко-крепко сжимает его пальцы так, словно боялся отдавать его на растерзания демонам, что собирали их сегодня тут.       А Юнги не может перестать любоваться Чимином, который замечает пристальные поглядывания в свою сторону, но не может попросить его прекратить так задумчиво пялиться. Однако всё, о чём может думать Юнги, смотря на него, это какой же Чимин красивый. И насколько жестокими должны быть его родители, что не увидели его внутренней красоты, тщательно прикрытой расстройствами.       Каждый из них был по-своему красив и добр. Поэтому Юнги не мог понять, как так получилось, что родители самолично отправили их на такие муки.