Заходят как-то в бар...

Скула отекла – так, что глаз перестал до конца открываться. Кожа на ней натянулась, стала горячей и, наверное, уже начала синеть. Канада потрогал ее кончиками пальцев, отчего-то надеясь, что больно не будет. Но больно было – так, что отдавалось в зубы. Канада даже ощупал их кончиком языка, чтобы убедиться, что они все-таки не шатаются. Он сидел в туалете бара, забившись в самую дальнюю кабинку, и пытался понять, насколько сильно ему разбили лицо. Было бы что приложить к гудящей голове, но из холодного под рукой был только холодный металл винтовки, а выйти, чтобы попросить у бармена какую-нибудь бутылку из холодильника, он не мог. Просто не хватало сил заставить себя подняться на ноги. С одной стороны, хорошо, что кто-то вдребезги разнес последнее оставшееся над раковинами зеркало. Канада не был уверен, что готов посмотреть себе самому в глаза. С другой стороны, посмотреть правде в лицо было бы полезно. И сравнить зрачки. Хотя сотрясения у него как будто все-таки не было: по крайней мере, Канада сам дошел до бара, и тошнить его тоже перестало, когда он прополоскал рот от крови. Не так плохо. Бывало и хуже – не с ним, правда, но вообще Канада уже видел, что случается с менее везучими сталкерами… Дверь кабинки затряслась под тяжелыми ударами – одним, другим. Канада вздрогнул от неожиданности, но не издал ни звука: горло сжалось, не выпустив вскрик. – Слыш, – раздалось раздраженное, – ты че там, корни пустил? Живее давай. Голос был знакомый. Канада не был уверен, что это хорошая новость, но подействовало это все равно отрезвляюще. Словно очнувшись, наконец, он рвано подхватил вещи и дернул хлипкую защелку двери. Это был первый раз, когда из них двоих Пруссия выглядел поприличнее – старые синяки с лица уже сошли, новых ему еще не наставили. Он скрестил руки на груди и окинул Канаду оценивающим взглядом. Оскалился. – Оп-а. Что, разукрасили тебя? Канада дернул плечом и поморщился от боли – на этот раз в ребрах. Ответа вопрос как будто не требовал. – Тебе нужно что-то? – поинтересовался Канада осторожно. Таким тоном он обычно разговаривал с агрессивными собаками. – Не, – отмахнулся Пруссия, продолжая пялиться. – Интересно было, кто тут столько времени торчит. А это мой старый приятель, э… Как там тебя… Канада дал ему немного времени, чтобы покопаться в памяти, и ответил устало: – Не важно. Если ничего не нужно, то я пойду. Извини за задержку… – Погоди чуток, – Пруссия расставил ноги пошире, чтобы занимать больше места – так, будто и без того не перегородил весь проход. – Тебя обычно в упор не видят, а тут… Он вскинул брови – не вопросительно, скорее насмешливо. – Че ты сделал-то? "Как же я сейчас выгляжу?" – подумал Канада. Отмалчиваться или врать смысла как будто уже не было, и он сделал глубокий вдох, прежде чем ответить – как можно ровнее: – Я нашел схрон. Хороший, почти нетронутый. У меня попросили его координаты. Я не захотел делиться. – О-о, – глубокомысленно откликнулся Пруссия, потирая подбородок. Это был такой демонстративный, нарочито-многообещающий жест, что Канаде захотелось сбежать отсюда немедленно. Или развернуться обратно и запереться в кабинке. Останавливала мысль, что если Пруссия снесет дверь, то платить ему – им обоим – будет, скорее всего, нечем. – Пожалуйста, – сказал Канада, глядя ему в глаза, – дай мне пройти. – Куда? – Пруссия вскинул брови. – А руку помощи принять? В этот раз уже Канада уставился на него. Помощь от Пруссии звучало как… Не самый надежный план. – Ты так морду не криви, – посоветовал ему Пруссия. – Во-первых, болеть больше будет. А во-вторых, кто тебе, бедолаге, кроме невероятно крутого и милосердного папочки Пруссии поможет, а? И, очень довольный собой, развернулся в сторону выхода. В баре почти никого не было, но гордо усесться посреди зала Канада им не дал – поплелся в тихий угол, не слушая недовольства Пруссии и стряхивая его руку с плеча. И, только прижавшись спиной к стене, он почувствовал себя немного комфортнее. Еще не в безопасности, но уже не так беспомощно, как полчаса назад. Пруссия сидел рядом и безостановочно вещал. – Ну то есть вот ты до бара доковылял, и вместо того, чтоб аптечку попросить, там, или бутылку, пошел и спрятался? – Мне нужно было время, чтобы собраться, – отвечал Канада, сам не понимая, за что оправдывается. – В сортире? – изумился Пруссия – вполне искренне. Канада сдержал усталый вздох. – У каждого свое место силы. Насчет помощи Пруссия почти не соврал – по крайней мере, к бармену он подошел сам. Так что теперь Канада прикладывал к лицу банку холодного пива – волосы на виске намокли от собравшегося на алюминиевом боку конденсата. Пруссия расхлябанно сидел рядом и курил какие-то невероятно вонючие сигареты. Судя по кириллице на пачке – местную диковинку, название которой Канада даже не мог прочитать, чтобы знать, чего избегать в будущем. Рассказать про стычку поподробнее все-таки пришлось. Их было человек пять, может больше – сначала Канада мог кого-то пропустить, а считать их потом по количеству ног было не очень-то удобно. Сразу видно, что не местные, с незнакомыми нашивками на форме и акцентом, который Канада опознать не смог. Они вежливо попросили поделиться "добром", – откуда узнали? Он же проверял, чтобы хвоста не было, – а когда Канада так же вежливо отказался, улыбка их командира поплыла и растянулась, как звериная морда. А потом прилетел первый удар в лицо, Канада рухнул, и за вспыхнувшими перед глазами искрами и болью понял, что у некоторых вопросов бывает только один правильный ответ. Били в основном по лицу и по ребрам. Кто-то вытащил у него из кармана КПК, пошарился в записях и метках на карте в поисках чего-нибудь интересного – координат, например. А потом бросил на землю и пару раз с размаху приложил его подошвой тяжелого ботинка. Самое сильное впечатление на Пруссию произвел именно разбитый экран КПК. – Вот мудачье, – ругался он сквозь зубы, водя пальцем по трещинам на стекле. – Его же пока починишь – все на свете проклянешь. В этих причитаниях явно было что-то личное. Самым сложным было не улыбнуться – Канада все-таки хотел закончить этот паршивый день без переломов. – И вообще долбоебы, – заключил Пруссия с убийственной серьезностью. – Мобилку твою потоптали и бросили, тебя не добили. На что надеялись-то? Что псевдособаки доедят? – Может, – не стал спорить Канада. Кажется, он слышал вой, пока валялся… – Небось такая же зелень, как ты, – Пруссия ткнул окурок в пустую консервную банку. – Просто ходят толпой, вот и выебываются. – Неожиданно зрелое рассуждение, – пробормотал Канада, стараясь на него не смотреть. – В связи с этим, – полностью проигнорировав его комментарий, продолжил Пруссия, – есть предложение. И, вместо того, чтобы продолжить напирать, как обычно, положил локти на стол, наклонился ближе и спросил участливо, почти ласково: – Слуш. Ты как вообще? Нормально на ногах держишься? Канада покосился на него из-за банки. – А что? – Да думаю, догнать их надо. – Прямо сейчас? – у Канады разом заныло все, даже то, по чему его не били. Пруссия пожал плечами, явно не видя проблемы. – Ну, сколько времени-то прошло? Место ты знаешь. Сядем там в кустах или… Где-нибудь… Подождем, пока эти сучата хабар нам прямо в руки вынесут. Аптечку я тебе одолжу, чтоб не скучал. Пруссия откинулся назад. – Придется поделиться, конечно, но шестьдесят на сорок звучит лучше, чем сто на ноль, а? – Пятьдесят на пятьдесят, – ответил Канада прежде, чем успел об этом подумать. – Попробуешь хитрить – по ногам стрелять буду. На долгое мгновение ему показалось, что Пруссия сейчас встанет и попробует сломать ему шею. Он даже был готов отбиваться. Но вместо этого Пруссия запрокинул голову – и расхохотался. – Вот теперь видно, чей ты брат, – выдохнул он. И протянул Канаде руку. – Лады. С этим разберемся на месте.