Одиночество луны

      — Юнги, ты спишь? — Молодой человек, который до этого внимательно следил за дорогой, быстро посмотрел на своего пассажира, который, крепко обхватив себя руками, сидел, опустив голову. С закрытыми глазами.       — Мысленно благодарю тебя за то, что ты на колесах, и мой самый лучший друг. — Юнги пробормотал это себе под нос, всё еще отказываясь поднимать голову или открывать глаза. — Ты мой личный сорт супергероя, Ким Тэхен.       Ким Тэхен самодовольно улыбнулся, мягко повернув руль. Ночная дорога, несмотря на то, что потенциально представляла собой опасность, всё-таки умиротворяла.       — Я понял, какую свадьбу хочу. Под луной.       Услышав это пространное замечание, которое сопровождалось мечтательной улыбкой, понятной даже по голосу, Юнги поднял голову, с недоумением посмотрев на друга.       — Я могу сказать, что это стоит дохуя. У тебя есть дохуя денег на один день твоей жизни?       — Это праздник, Юнги. — Тэхен вздохнул. — И если ты не собираешься жениться каждый год, на него вполне можно потратиться. Особенно, если ты планируешь…       — Ты не только романтик, но и конченый оптимист. — Юнги откинул голову на кожаный подголовник, пока его друг только ухмыльнулся. — Один раз и на всю жизнь. А вдруг твоя избранница откинется раньше времени, и тебе придется потом страдать в одиночестве до конца своих дней, лет этак тридцать? Нет, если ты собрался откинутся первым, этот вариант приемлем, но в остальном… Попахивает драмой.       — Тебе в принципе не стоит жениться с такими мыслями.       — Я и не собираюсь. — Юнги усмехнулся, покачав головой. — Тем более, твоя сестра всё равно меня отшила.       — Ты удивишься, но ей тоже хочется романтики. И на ее месте, особенно после вот того, что сейчас услышал — я бы тоже тебя отшил.       — Я же не говорю, что у моей потенциальной супруги будет срок годности, по истечении которого она пойдет нахуй. — Юнги осекся. — Я пойду нахуй, потому что джентльмен и не позволю леди страдать. — Он улыбнулся, заметив, что Тэхен закатил глаза. — Просто я очень допускаю тот факт, что жизнь — штука переменчивая, и пока ты всерьез надеешься на одну единственную, она в любой момент может подсунуть тебе еще пару единственных. Да таких, что ты не сразу сможешь определиться, до этого от мук выбора выдрав на себе все волосы. Особенно, если учесть, как ты нравишься всяким… единственным. — Юнги драматично вздохнул. — Это зависть. У меня был один шанс с твоей сестрой, потому что в этом случае она не посмотрит на тебя априори, но… Я проебался. И всё, что мне остается — перестать с тобой дружить и светиться на людях. Но я так сильно прикипел к тебе и к твоему железному коню, что… Буду одиноким волком.       — Котом. Который гуляет сам по себе. — Тэхен улыбался, изредка, когда дорога позволяла, поглядывая на своего друга. — Возможно, тебе нужно расширить круг поиска.       — Для этого нужно начать искать, а я жду, что моя судьба сама упадет мне в руки. Или я упаду в руки ей.       — Это до момента, пока в твоей квартире есть пианино.       Услышав это, Юнги тут же выпрямился, непримиримо уставившись на довольного собой Тэхена и предупредительно выставив указательный палец.       — Это святое. И если бы не мое пианино, мы бы с тобой сегодня не смогли произвести фурор. Ты, конечно, скрипач ого-го, но что твое ого-го без моего виртуозного аккомпанемента? М? Правильно. — Юнги ухмыльнулся.       — Без твоего виртуозного аккомпанемента мне бы не пришлось отдавать тебе половину гонорара. Потому что изначально на праздник заказывали скрипку, а не рояль.       — Сначала свадьба без рояля, а потом любовь не проживет и трех недель, не говоря уже лет. — Юнги фыркнул, непримиримее прижав к себе скрещенные руки. — Это научно доказанный факт. Да. Я по телевизору видел.       Тэхен рассмеялся, наконец, вырулив на городское шоссе.       — Но признай, что это была красивая ночь. — Его голос, стоило только веселью закончиться, зазвучал тише и загадочнее.       — Признаю. Луна и звезды под нашу музыку светили ярче. Ну или причина в том, что мы просто оказались за городом, и до неба не доебывалась агрессивная городская подсветка, позволяя ему самому светить.       — Нет. Это всё моя скрипка.       — Останови здесь. — Юнги схватился за ручку, начав ее дергать, прекрасно зная, что двери были заблокированы, пока водитель вновь звонко рассмеялся. — Ты посмотри, всё ему смешно! Знаешь, как мне мама говорила в таких случаях? — Юнги нагнулся вперед, пытаясь вглядеться в лицо Тэхена, который перевел на него взгляд. — Сплачешь.       Он ехидно улыбнулся, затем по-злодейски прищурившись.       — Ты мне угрожаешь? — Тэхен, остановив машину на светофоре, повернулся к Юнги, прищурившись злее и убедительнее.       — Ну, или сплачу я. Тут одно из двух. — Юнги пожал плечами, затем широко улыбнувшись, пытаясь задавить авторитет друга своим очарованием. И ему это удалось, потому что Тэхен, как по мановению волшебной палочки, напускной гнев сменил на обворожительно искреннюю милость. — Сколько нам еще?       — Ты не успеешь выспаться.       — Плохая новость. — Юнги надул губы, потянувшись в карман брюк за телефоном. — Час ночи.       — Может, прокатимся до набережной, и там…       — Нет уж. — Юнги нахмурился и надулся. — Вези меня домой! Я хочу в душ, а потом под одеяло. Слишком много впечатлений. Плюс к тому… — Он посмотрел на свои руки. — У меня пальцы устали.       — Но не ноги.       — Одно и то же. — Юнги ухмыльнулся, тут же занявшись внимательным разглядыванием горящих и не горящих неоном вывесок.       Больше, чем играть, он любил только спать, и если первое уже удалось ему с блеском, то второе… Он был хорош и в этом тоже. И ему выдалась возможность об этом поразмыслить, потому что остаток пути Тэхен, который обычно болтал без умолку, решил провести в каких-то раздумьях, в которые Юнги не собирался влезать.       — Напиши, как припаркуешься у своего дома. — Юнги открыл дверцу, задержавшись, прежде чем поставить ноги в лакированных концертных туфлях на асфальт. — Я не усну.       — И не ответишь. — Тэхен улыбнулся. — Обещаю. Спокойно ночи, Юнги.       — Еще раз спасибо. И тебе. — Юнги напоследок улыбнулся, затем аккуратно и без резких движений закрыв дверь.       И он сразу поглубже втянул в себя воздух, прикрыв глаза. Он любил летние ночи и не любил летние дни, которые всегда налипали противной испариной на всем, чего только касался раскаленный на солнце воздух. Сейчас он ощущал на себе прохладу, которую захотелось впустить в себя. Вместе с небольшим количеством табачного дыма, и Юнги потянулся к внутреннему карману пиджака, достав оттуда пачку сигарет и зажигалку. Он теперь курил меньше, и из-за этого каждая новая затяжка превращалась в небольшой, отравленный смолой, никотином и другими канцерогенами праздник. Однажды он бросит окончательно, а пока…       — Извините, у вас не будет... огня?       Юнги, успев прикурить и сделать одну затяжку, оглянулся на раздавшийся голос. И он сразу заметил молодого человека, явно в домашних шортах и белой футболке, которая неприлично подчеркивала размах его плеч. Наверное, для мужчины, с учетом его костной конструкции, это дело было достаточно обыденным, но Юнги всё же засмотрелся, затем только посмотрев на лицо молодого человека.       — Спасибо. — Он улыбнулся как будто виновато, затем, прикрывая появившийся язычок пламени, нагнулся над ним. — Еще раз спасибо.       Выпустив дым, он всё с той же очаровательной улыбкой вернул зажигалку Юнги, который на глаз пытался определить, сколько стоило его окрашивание. Пепельно-белые волосы, и судя по всему остальному… Актер? Модель? Певец? Юнги был настолько озадачен, что забывал затягиваться дымом, при этом забыв о том, что вообще-то новых знакомств стеснялся и даже сторонился.       — Джин.       А новый знакомый просто протянул ему свою тонкую изящную ладонь с длинным, чуть скрученными в суставах пальцами. Всё-таки, недостатки были, хотя… Недостаток был только у Юнги, который теперь пытался найти в Джине что-то неидеальное.       — Юнги.       Он кивнул, всё еще думая о том, что скорее всего это была зависть. Он никогда не считал себя уродцем, но и красавцем назвать не мог, а этот Джин…       — Я недавно сюда переехал. — Его новый знакомый тоже перестал затягиваться, просто наблюдая за падающим на асфальт пеплом, которому помогал, постукивая по фильтру пальцем. — Мы, судя по всему, соседи.       — Ты мой первый сосед, с которым я познакомился лично. — Увидев удивленный взгляд, Юнги закатил глаза. — Мой друг называет это социофобией, я же предпочитаю… Избирательность в контактах. Так звучит солиднее.       — Понимаю. — Джин улыбнулся. — Я научился обращаться к незнакомцам только из-за своей вредной привычки. Когда тебе нечем прикурить, а очень хочется, выбирать не приходится.       — Вообще, я бросаю. — Юнги сделал затяжку, затем вытянув перед собой сигарету и посмотрев на нее так, как будто видел впервые.       — Бросаю это тоже самое, что курю. А вот бросил… — Джин потянулся к стоящей рядом урне, одним движением потушив сигарету и отправив ее в бачок. — Это другое дело.       — Мне приятнее думать, что я бросаю. — Юнги повторил это движение, затем зашагав к дому.       Он при этом ничего не сказал, как будто знал, что новый знакомый последует за ним, что в принципе было логично, если учесть, что они жили на одной территории. И Джин на самом деле скоро с ним поравнялся, когда они, миновав небольшой холл, дошли до лифта.       — У меня бессонница. — Он смотрел прямо перед собой, при этом как-то нервно сжав пальцы и криво улыбнувшись. — Я засыпаю только под утро, и… Каждый раз с ужасом жду ночи, потому что уже не знаю, чем себя занять.       — Лежать с закрытыми глазами. — Юнги воспользовался тем, что новый знакомый пропустил его вперед. — Какой этаж?       — Скажи, а это будет с моей стороны наглостью, если я напрошусь к тебе в гости?       Юнги, наверное, смог изобразить на своем лице очень живое возмущение, потому что Джин тут же покраснел и опустил голову.       — Извини. Я не надеялся, что ты согласишься.       — Что, проблема настолько серьезная? — Юнги испытующе смотрел на своего соседа, который, в свою очередь, смотрел себе под ноги, при этом закусив губы. Как будто хотел что-то сказать, но сам себе запрещал. — Учти, я умею драться.       Услышав это, Джин резко поднял голову, посмотрев на Юнги с удивлением.       — Только ненадолго. Надеюсь, ты сам уйдешь, и мне не придется тебя выгонять.       — Конечно! — Сосед тут же просиял, и Юнги подумал, что, возможно, теперь делал доброе дело, если смог вызвать у другого, на самом деле страдающего, как оказалось, человека улыбку. — Десять минут. Ты даже можешь мне ничего не предлагать выпить.       — Честно? — Юнги нажал на кнопку. — Я и не собирался. И вообще, не в обиду будет сказано, я так заебался, что готов уснуть прямо здесь.       — Завидую. — Джин покачал головой, затем прямо уставившись на Юнги, который в свою очередь следил за сменяющимися на маленьком электронном табло цифры. — Ты замечательно выглядишь в этом костюме. Какое-то официальное мероприятие?       — Был женихом на свадьбе. — Юнги ухмыльнулся, а затем улыбнулся, когда заметил замешательство на лице Джина. Очаровательное, потому что он, явно пытаясь понять, где была теперь невеста, надул и без того пухлые губы. — Я музыкант. И на свадьбе играл.       — Музыкант? — Глаза Джина загорелись, и ему этими глазами пришлось уставиться в спину Юнги, направившись за ним по коридору. — Надеюсь, ты пианист?       — Надейся. — Юнги улыбнулся сам себе, прежде чем Джин с ним поравнялся. — Пианист. Я пианист.       Наверное, согласившись пригласить к себе соседа, которого он впервые видел, было не такой уж плохой затеей, потому что теперь в глазах этого соседа, удивленно распахнутых, горело неподдельное восхищение.       — Я обожаю фортепианную музыку! Особенно, ее живое исполнение.       — Серьезно? — Юнги с деланным удивлением задрал брови, затем обратив всё свое внимание на ключ и полагающуюся ему замочную скважину. — В таком случае, мы с тобой подружимся.       Разумеется, Юнги сказал это без каких-либо серьезных намерений, но спустя десять обещанных минут Джину пришлось задержаться. На пару часов. И Юнги, после того, как выпроводил своего соседа, который начал зевать, понял, что не заметил стремительно пролетевшее время. И это было странно, если учесть, как сильно он успел до этого устать. Наверное, дело было в том, что Джин очень внимательно его слушал и задавал очень много уточняющих вопросов (на которые Юнги было приятно отвечать), причем не из вежливости, а потому что ему на самом деле было интересно. Не то, чтобы Юнги очень любил говорить о себе — он любил говорить о музыке в контексте себя, своего увлечения, хобби и способа зарабатывать на жизнь. Он даже успел поделиться с Джином своими смелыми планами относительно композиторской деятельности, дав послушать несколько вдохновенно исполненных и на аудио записанных мелодий, которые привели его соседа в восторг. Он, как оказалось, был не только красив, но и умел поддержать разговор. Поддержать его так, что Юнги захотел поговорить с ним вновь.

* * *

      Репетиции, выступления, опять репетиции, но теперь это рутина, которая не успевала надоесть лишь потому, что Юнги на самом деле искренне любил музыку, украсилась… Украсилась? Наверное, потому, что Джин был красивым, и с каждым разом, сколько бы Юнги не смотрел на него, становился всё красивее. Настолько, что в какой-то момент Юнги начал краснеть, когда его новый знакомый, которого он неизменно встречал на своем пороге в чем-то домашнем, смотрел на него прямо и пристально, внимательно вслушиваясь в то, что Юнги говорил. В такие моменты Джин становился немного… отстраненным. Как будто слушал и при этом успевал размышлять о чем-то своем. Успевал, потому что он никогда не терял нить разговора.       — А можно я посмотрю, как ты играешь? — Джин невинно улыбнулся, пока Юнги убирал со стола опустошенные за время очередной увлекательной беседы чашки. — Ты же планировал играть, правда?       — Я планировал что-нибудь написать. Стараюсь уделять этому время каждый день, потому что исполняю я регулярно, а вот с сочинять… — Юнги повернулся к Джину, подперев кухонную столешницу. — Я не уверен, что сразу начнет получаться что-то… Мелодичное.       — Ну и ладно. — Джин пожал плечами. — Разумеется, если ты не против.       — У тебя фетиш на руки? — Юнги с сомнением смотрел на своего соседа, который удивленно распахнул глаза. — С этим всё нормально. Как оказалось, многие люди получают удовольствие не только от звуков, но и от вида порхающих по клавишам пальцев. Я с такими знаком.       — Не знаю, я никогда не задумывался над этим. — Джин вновь пожал плечами, ближе придвинувшись к столу и сцепив перед собой руки. — Мне нравится всё. И музыка, и руки, и вдохновенное лицо того, кто играет. И, наверное, это завораживает больше — когда человек теряет связь с действительностью, полностью погружаясь в своё творчество, постепенно с ним сливаясь. Это делает музыку красивее. И ты, глядя на такого пианиста, невольно начинаешь сам испытывать волнение. И любопытство — каково это, вот так уметь?..       — Ты… — Юнги сглотнул, опустив глаза, заметив, что глаза Джина слишком ярко заблестели. — Большой ценитель. Правда, не думаю, что я в момент игры выгляжу как-то… — Он усмехнулся. — Когда был мелким и ходил в музыкальную школу, моя учительница всегда меня ругала, когда, вдохновляясь, я высовывал и прикусывал язык. Так что…       Джин смотрел на него испытующе, а затем звонко рассмеялся, запрокинув голову и открыв тонкую длинную шею, что было очаровательно и непосредственно, и при этом… Почему-то волновало, и Юнги зачем-то крепче ухватился за край деревянной столешницы, с невесть откуда взявшимся напряжением наблюдая за весельем своего соседа.       — Думаю, ты всё равно был красивым в этот момент. Даже с прикушенным языком.       — Красивым? — В голосе Юнги послышалось непонятное подозрение, и Джин, кажется, смог его расслышать, пока Юнги не мог его осознать.       — Красивым. А что тебя смутило?       — Ты считаешь меня красивым?       Вопреки ожиданиям, Джин нисколько не смутился, вместо этого расслабленно откинувшись на спинку стула, при этом задумчиво опустив глаза на свои сцепленные пальцы.       — Я считаю тебя красивым, и в этом случае, ты можешь не смущаться. Характеристика красивый не несет в себе чего-то личного — это довольно-таки сухая оценка, которая лишена каких-либо эмоций. Красивый стол, красивая картинка, красивый человек — ты просто отмечаешь то, что считаешь его вид подходящим под твои собственные стандарты. Другое дело, когда ты используешь эпитеты привлекательный, волнующий, сексуальный, соблазнительный… — Джин продолжал смотреть на свои руки. — Например, красивые губы и соблазнительные губы… — Он поднял на Юнги глаза, пока Юнги лишь в последний момент сумел оторвать свой взгляд от его губ. — Звучит по-разному, правда? Потому что отмечая соблазнительность, ты признаешься в том, что они тебя привлекают, соблазняя тебя, то есть, вызывая определенные желания. А красивый… Этой оценки не стоит смущаться. Просто лишний повод потешить свое самолюбие и поднять себе настроение услышанным комплиментом. Безобидным. Ты зря стесняешься.       Услышав это, Юнги не смог сдержать выразившееся только во взгляде возмущение, пока Джин лишь невинно улыбался.       — Я не стесняюсь. А с чего мне вообще смущаться? Или ты думаешь, что меня никто никогда не называл красивым?       — Думаю… — Джин прищурился. — Ты слышал это реже, чем заслуживаешь. И только поэтому тебе об этом нужно периодически напоминать, потому что сам ты…       — Я думаю, что поиграю для тебя в другой раз, а пока тебе пора. — Юнги оторвался от стола, направившись в прихожую, не заметив, что Джин поднялся не сразу. — Возможно, ты не в курсе, но вдохновение — достаточно пугливая зверушка, которая вполне может съебаться в самый неподходящий момент под твоим пристальным разглядыванием. А ты смотришь на меня именно так.       — Прости. Я не хотел тебя... смущать взглядом или своими рассуждениями. — Юнги остановился, когда понял, что голос Джина звучал недостаточно близко для человека, который собирался уходить. И на самом деле, Джин всё еще был в гостиной, при том, что Юнги ждал его в прихожей. — Я надеюсь, что ты еще захочешь меня увидеть.       Это звучало… странно. Не мы увидимся, а ты захочешь меня увидеть. Как будто он теперь давал Юнги возможность задуматься над тем, хотел ли он видеть или… Сердце куда-то заторопилось, и Юнги, вместо размышлений, только нервно тряхнул головой, схватившись за ручку входной двери, пока Джин неторопливо сокращал между ними расстояние.       — Всё от того, что я восхищаюсь тобой. — Он остановился рядом с Юнги.       — Ты не слышал, как я играю, поэтому ты не восхищаешься, а обольщаешься. — Юнги ухмыльнулся, подняв на Джина глаза и сразу заметив его улыбку, в которой неясная многозначительность была скрыта за невинной нежностью. — Хотя, я понимаю, для человека, который далек от музицирования, всё кажется магией. Даже если ты откровенно фальшивишь.       — Я умею играть на пианино. Разумеется, не так виртуозно как ты, который играет в оркестре, но тем не менее, я знаю, как правильно ставить руки и как попадать по нужным клавишам. — Теперь Джин улыбался снисходительно, заметив, что Юнги был удивлен. — Возможно, мне не додали талантов и прямых пальцев, и поэтому я довольствуюсь тем, что восхищаюсь чужим гением.       — У тебя нормальные пальцы. — Юнги сказал это себе под нос, уже распахнув дверь, в которую Джин, даже обувшись, выходить не спешил. — Хорошего вечера.       — Я не специалист, но это волнение, которое ты сейчас испытываешь… — Джин остановился у порога, повернувшись к Юнги вполоборота. — Вполне можно перевести во вдохновение. Главное, не терять времени, потому что сильные эмоции быстрее тают, когда их источник перестает мозолить глаза.       — Ладно, со своей внешностью ты можешь позволить себе быть самоуверенным. — Юнги криво улыбнулся, затем мягко, но настойчиво подпихнув Джина под бок. — Всего доброго. Пожалуй, вместо музицирования я лягу спать.       Юнги закрыл дверь, как будто впервые за всё это время выдохнув. Что вообще происходит? Почему он вдруг так сильно заволновался? Он на самом деле испытывал волнение, как будто теперь не с другом разговаривал, а готовился к первому экзамену по специальности перед комиссией из восьми преподавателей. С другом. Что вообще о нем подумает Джин? И на этой мысли, Юнги открыл дверь, и это был спонтанный и явно не мотивированной логикой шаг. Однако… Джин всё еще не ушел и, услышав знакомый звук, тут же обернулся, не скрывая свое удивление.       — Я… Не знаю, что на меня нашло. — Юнги опустил глаза. — Пойдем. Я поиграю, а ты послушаешь.       Он сделал паузу, и прежде чем посмотреть на Джина, почувствовал крепко обхватившие его руки, пока он сам без подготовки и шанса что либо понять носом вдавился в чужое плечо.       — Спасибо! Прости, если я тебя расстроил — я не хотел, честное слово!       По голосу Джина сразу стало понятно, что он теперь был взволнован, но при этом испытывал счастье или восторг — что-то, что Юнги даже не надеялся в нем вызвать подобным решением. Спонтанным. Откуда в нем были настолько спонтанные решения? И откуда в нем появилось желание обнять Джина в ответ, осторожно сомкнув руки вокруг его талии. Это было какое-то странное объятие. Неловкое, но при этом… Возможно, сказывалось то, что Юнги в принципе редко позволял кому-то себя обнимать, но Джин… Было ощущение, что Джин в этот момент, прижимая его к себе, был самым счастливым человеком на свете, настолько теплыми и нужными казались в этот момент его прикосновения, его близость. Как будто они были родными людьми, вдруг встретившимися после вынужденно долгой разлуки. Это было необъяснимо, и Юнги до сих пор пытался найти этому логическое обоснование, пока Джин, мягко прихватив его за плечи, отстранил его от себя. А Юнги продолжал двумя руками обнимать его… Это было странно, но при этом, этого хотелось еще.       — Ты не только привлекательный, но и великодушный! — Джин с забавным самодовольством улыбался, затем потянув Юнги в квартиру. — Я уже сгораю от нетерпения!       Ничего особенного, если бы не разговор до этого. Привлекательный, а не красивый. Значит, он Джина привлекал. И возможно, эта мысль не позволила Юнги сопротивляться, когда Джин, оказавшись рядом с его электронным пианино, сразу сел на узкую и всё-таки недостаточно длинную для двоих банкетку, сдвинувшись на самый край.       — Тебе будет удобно? — Он вопросительно и всё с тем же детским нетерпением смотрел на Юнги, который лишь растерянно кивнул, усевшись рядом, сразу почувствовав тесное соприкосновение с бедром Джина. — Я просто хочу быть в гуще событий!       Юнги мог бы долго об этом размышлять, если бы не вдруг нахлынувшее на него вдохновение, которое сразу, стоило ему только раз коснуться пианино, наиграло ему в воображении мелодию. И Джин тут же кинулся в указанном ему направлении за нотной тетрадью, пока Юнги старался запечатлеть с помощью клавиш каждое отчетливо слышимое в голове созвучие. Много созвучий, которые быстро превратились в полноценную музыкальную гармонию.

* * *

      — Твой любимый кофе. — Джин самодовольно улыбался, оказавшись на пороге квартиры Юнги, который, как будто это уже было привычно, просто и без лишних слов пропустил его внутрь, сразу предложив тапки. — Возьмешь?       — А, спасибо! — Юнги взял протянутую ему картонную подставку, смущенно улыбнувшись. Он был рассеян, но лишь потому, что у него в голове весь день была музыка, которую не терпелось исполнить. А потом записать.       Однако…       — Джин! — Мысль пришла внезапно, и Джин напрягся, заметив, как удивлен и при этом растерян был Юнги. — А чем ты занимаешься? Мы постоянно говорим обо мне, и…       — Я писатель. — Джин, тут же расслабившись, улыбнулся. — В данный момент пишу новый роман. И… — Он задумчиво поджал губы. — Можно сказать, что я тоже вдохновляюсь, смотря на тебя.       — Писатель? Вот это круто! — Юнги, освободив стаканы, протянул один, без своего имени, Джину, при этом весьма восхищенно округлив глаза. — Значит, ты тоже творческий человек. Это объясняет, почему мы с тобой так быстро сошлись. — Он с очаровательным самодовольством улыбнулся, затем прищурившись. — А о чем роман, если не секрет?       — Это… Романтическое фэнтези. О луне. — Джин занял предложенный ему стул, пока Юнги жестом позвал его за собой, к пианино, рядом с которым уже стоял низкий столик, на который он поставил свой стакан.       — Вроде сказки? — Юнги с любопытством смотрел на Джина, который стал серьезным и задумчивым. — Если что, я не имею ничего против! И с удовольствием бы прочитал что-то из твоих творений!       — О, спасибо. — Джин как будто смущенно улыбнулся. — Ты собираешься писать?       — Да, в голове целый день мотив, но… — Юнги развернулся к Джину. — Сначала я хочу еще что-нибудь узнать о тебе, как о писателе! Вот я давал тебе послушать свою музыку, а ты… — Он многозначительно прищурил свои кошачьи глаза. — Может, дашь мне что-то прочесть? Я не слишком хорошо разбираюсь в литературе, но…       — Я могу что-нибудь тебе рассказать. Так, как я бы это написал в книге. Это позволит тебе оценить мой… писательский стиль, если он у меня есть. Ну или просто образность, потому что в своих произведениях, я делаю упор на художественную образность.       — Звучит как очередное вдохновение для меня. — Юнги мечтательно улыбнулся. — Начинай!       — Могу порассуждать о твоем таланте, потому что один из героев моего романа — музыкант. Композитор. Человек, который живет музыкой и совершенно этого не стесняется. — Джин улыбнулся, увидев на лице Юнги замешательство. — Я начал писать до знакомства с тобой, так что можно считать это счастливым совпадением. — Джин сделал паузу. — Потому что теперь я могу писать своего героя с тебя. Могу?       — Можешь, разумеется, если его не будут звать Мин Юнги, и если в описании к нему ты не выкатишь список всех моих реальных недостатков. Вот здесь я расстроюсь. — Юнги сердито и при этом очаровательно надул губы, пока Джин смотрел на него совершенно серьезно.       — У тебя разве есть недостатки? — Он искренне удивился, не дав Юнги возмутиться. — Ты умеешь не только видеть красоту, но и слышать ее. Чувствовать. Тебе не нужно смотреть, трогать, пытаться осмыслить — для тебя красота безусловна. Как безусловна красота разбавленной лунным светом ночи. Луна красива не потому, что отражает свет великолепного солнца — она красива, потому что единственная украшает собой тьму ночи, пока великолепное солнце отдыхает, набираясь сил перед великими свершениями людей, которые они будут осуществлять под его бдительным надсмотром. А луна… Она видит только чувства и эмоции. Грусть. Одиночество. Тоску. Страсть. Она смотрит вглубь вещей, и поэтому так любит музыку. Это чувства. У этого нет условий. — Джин сделал паузу. — У твоей музыки нет условий. Она растворяется в воздухе, смешивается с ним, делая разбавленные нечаянным сквозняком цветочные ароматы слаще, позволяя им проникать глубже и запоминаться. Цветы… Ты видишь их. Чувствуешь. Понимаешь, любуясь их красотой, вдыхая сладкий запах, при этом бережно относясь к хрупким лепесткам. Жалеешь. Как луна жалеет тех, кто одинок. Так же, как она. Но ведь нельзя чувствовать себя одиноким, когда твои плечи обнимают чарующие теплом и нежностью звуки. Звуки, которые доносятся из-под твоих красивых пальцев, Юнги.       Юнги слушал, затаив дыхание, в последний момент лишь удивившись тому, что Джин упомянул цветы. А затем глаза сами нашли журнальных столик, на котором стояла ваза с букетом белых лилий, которые он получил после очередного выступления. И Юнги на самом деле, прежде чем поставить их в воду, аккуратно, чтобы не осыпать лепестки на распустившихся бутонах…       — Где есть луна, обязательно будет солнце, поэтому оно тоже один из героев моего романа, правда, довольно-таки второстепенный. — Джин задумчиво поджимал губы, затем посмотрев на Юнги. — Ну как? — Он вдруг округлил глаза. — А вот цитата. Написал недавно. — Джин увел задумчивый взгляд. — Луна не может спуститься с неба — она заперта на нем, но не угрозами, а ответственностью — сойдет на землю, и мир в этот же момент обрушится, раздавленный ее беспечностью. Луна никогда не покидает неба. Только лунный свет, истинный дом которого здесь. В ночной темноте. Посланник, младший сын великолепного светила, который призван служить луне, каждый раз находя в ней утешение. Свет солнца, который отражается от нее, становясь ее верным слугой и при этом… Имеющий ее власть. Подобно любому возводимому в ранг божества явлению… Способный миловать и казнить.       Юнги всё еще сохранял молчание.       — Хотелось написать, что луна светит сама по себе и всё остальное, но это слишком расходится с тем, что мы успели узнать за время великих научных открытий, поэтому… Так, мне кажется, получается достовернее, несмотря на то, что всё равно остается сказкой. — Джин, как будто извиняясь, улыбнулся. — Ты что-нибудь скажешь?       — Красиво. — Юнги сглотнул. — Извини, я на самом деле не знаток, но… Я заслушался. Серьезно. Я бы так никогда не смог, а если бы увидел где-то в книге — восхитился бы талантом писателя.       — Спасибо. Мне приятно. — Джин изобразил самодовольство. — Я сам только учусь, но это то, что идет от сердца. Пока полагаюсь на это.       — Хочется почитать твои книги. — Юнги уверенно кивнул, решив, что это был лучший комплимент, на который он сейчас был способен.       — Ну… Давай, закончив этот роман, я первым дам его прочесть тебе, а ты потом уже решишь, хочешь ли дальше знакомиться с моим творчеством. — Джин засмущался?       — Конечно! Я буду очень рад! — Он впервые, кажется, засмущался, и Юнги спешил развеять эту неловкость. — Буду ждать с нетерпением! И уверен, что твоя книга вдохновит меня на музыку. Ты мне книгу, а я тебе мелодию по ее мотивам. Кажется, это будет весьма интересный эксперимент.       — Согласен. И я буду теперь считать, что ты дал мне обещание. — Джин строго свел брови к переносице. — А теперь я не буду мешать твоему вдохновению.       Юнги только кивнул, сделав несколько глотков кофе, который затем отставил, взявшись за нотную тетрадь. При этом в его голове как будто до сих раздавались озвученные мягким голосом слова, которые теперь перекликались с той музыкой, что жила там с начала дня. И вдохновения стало больше.

* * *

      Впечатления были сравнимы с теми, которые Юнги получил, впервые побывав на море. Ты заходишь в воду, которая до сих пор слишком холодна для разогретого на солнце тела, и волны ласково полизывают твои голени, не доходя до коленей, как будто давая привыкнуть к новой температуре, которая затем будет тебя приятно охлаждать. Ты нежишься и в какой-то момент, забывая о концентрации, поворачиваешься к берегу, приглашая родителей присоединиться к тебе. И вот именно в этот момент тебя сзади накрывает волной, которая, столкнувшись с твоей спиной, обливает тебя, еле-еле удержавшего равновесие, с ног и до головы. Шок. Юнги теперь испытывал то же самое.       А ему ведь всего лишь приснился сон. А проснулся он просто в мокрых трусах. В мокрых не потому, что он описался от страха, что, наверное, было бы чуть приятнее. Он кончил. Наверное, такое с ним, впечатлительным и сексуально недозревшим, случалось только в те времена, когда он был подростком. А теперь он был мужчиной. И сон ему приснился с мужчиной. С Джином. На котором был костюм и черные кожаные перчатки. И Джин в этом сне разительно отличался от того Джина, к которому он привык. Он мог бы пугать, но Юнги почему-то возбудился. И кончил. Захотелось залезть в какой-нибудь сонник и узнать, что это значит. Возможно, это всё было к тому, что ему поднимут зарплату или он вдруг столкнется с какими-то непредвиденными хлопотами, которые заставят его плакать, и именно к этому на утро он обнаружил себя в мокрых трусах.       Нет, виноват был Джин. Или виноват был Юнги, который позволил до неприличного сократить между ними расстояние, впустив в свое личное пространство. Слишком личное.       — Если ты продолжишь поджимать плечи, к шестидесяти не сможешь их расправить. — Джин поднялся, встав у Юнги за спиной. — Выпрямься.       — Отстань. Мне так удобнее. — Юнги протестовал, как маленький, надув губы, когда почувствовал на плечах чужие руки. — Ты хочешь подраться?       — Выпрямляйся. Гениям не идет сутулость.       И он надавил, но в этом случае Юнги проявил упорство из вредности, активно сопротивляясь всё сильнее продавливающим его мышцы пальцам.       — Хорошо, попробуем по-другому. — Джин сдался, а потом Юнги не успел даже вздрогнуть, когда он выдернул футболку из-за пояса его домашних штанов. — Подними руки.       — А еще чего? — Юнги попытался обернуться, вместе с этим спереди схватившись за ткань. — Что ты хочешь сделать?       — Расслабить твои мышцы. И ты сам собой выпрямишься. Я знаю, это обычное дело, когда ты много времени проводишь сидя, и я сам с этим столкнулся однажды. — Голос Джина зазвучал мягко и певуче, и Юнги не нужно было прикладывать интеллектуальные усилия, чтобы понимать, о чем он говорил — слова сами в него впитывались. — Я обещаю, что не сделаю ничего плохого. Просто подними руки.       И Юнги поднял, а футболка тут же оказалась на его коленях.       — Хочешь, чтобы тебя не смущать, я закрою глаза? — Теплые ладони начали поглаживать плечи, и Юнги опустил голову, примерно представляя, что такое массаж шейно-воротниковой зоны, который он однажды курсом уже получал у мануального терапевта по совету Тэхена. — Тебе уже делали массаж?       — Врач. — Юнги прикрыл глаза.       — Профессионал. — Джин продолжал просто его гладить, но мышцы, кажется, от этого всё же становились мягче. — Я так не умею, но опыт показывает, что расслабляют даже такие движения. — Он стал чуть больше надавливать, скользя по коже от затылка к плечам, большими пальцами успевая вырисовывать круги. — А еще когда едва касаешься. — Почему-то голос стал звучать тише, и мурашки побежали уже не только от бережных, едва ощутимых касаний лишь кончиками пальцев. — Нравится?       — Ага. — Раньше на массаже Юнги сначала было больно, а потом уже приятно, но теперь Джину удалось начать с главного. С приятного. — Продолжай.       — Чувствительные прикосновения, также, как и с применением силы, способны разгонять кровь. — Нежные пальцы заскользили по лопаткам, иногда чуть больше вдавливаясь, приятно поскребывая кожу короткими ногтями. — Разумеется, для глубинной проработки забитых мышц этого мало, но чтобы расслабить… — Вновь кожи стали касаться ладони, пока большие пальцы скользили по позвоночнику, бережно продавливая мышцы и позвонки. — Чтобы сделать твое напряженное тело мягче… — Ласково приглушенный голос звучал теперь почти нараспев, и Юнги улыбнулся. — У тебя очень приятная кожа.       — Обычная. — Юнги отреагировал молниеносно, не сумев в своем положении разглядеть многозначительную улыбку Джина, который вновь переключился на его плечи.       — Ты хочешь, чтобы я считал твою кожу обычной, или же ты не веришь, что она может быть особенно приятной на ощупь?       — Ты много кого щупал, что теперь так отважно пытаешься сравнить? — Юнги ухмыльнулся, почувствовав укол в районе не слишком уверенной самооценки.       — Это первые ощущения. То, что производит самое сильное впечатление. — Длинные пальцы, пока ладони прижимались к плечам, скользнули к острым ключицам Юнги, едва касаясь, обрисовав их под тонкой кожей. — Сначала тебе приятно трогать, а потом ты ловишь себя на мысли, что не прочь, допустим, попробовать на вкус. Как у детей, которые видят или щупают красивое и приятное, затем обязательно пытаясь попробовать это на зуб.       — Надеюсь, ты не собираешься пробовать меня на зуб? — Юнги до сих пор не открывал глаза, сосредоточившись на мягких и до сих пор не угрожающих болью касаниях.       — Зубы — это вопрос страсти. Когда кровь закипает, выворачивая на поверхность животные инстинкты. Обладать. Прикусить, чтобы лишить жертву возможности вырваться, показав ей тем самым свою силу. Животные прокусывают горло, чтобы убить, а мы в этом случае… Ты кусаешь мягко, нежно угрожая, до этого убедившись, что чужое тело, которое ты хочешь в этот момент больше всего на свете, уже в твоей власти. — Джин рассуждал пространно, без какой-либо волнующей многозначительности в голосе, но Юнги всё же немного заволновался. — Разумеется, нужно убедиться, что тебя хотят так же, потому что в страсти нет ничего более важного, чем взаимное желание. Но пока страсть до своего предела не дошла… Лучше использовать губы. Это невинные ласки, которые на самом деле, как ветром, раздувают огонь, особенно если в какой-то момент захочется использовать язык. Открытые, на всё готовые в стремлении доставить удовольствие губы и язык — это уже не невинно. Это откровенно, и в этом случае… — Пальцы Джина оказались на шее Юнги, едва ощутимо сжавшись. На мгновение, затем пробравшись к ушам, массируя их вполне привычным образом. Но он всё-таки его придушил. Достаточно, чтобы Юнги затем захотелось вдохнуть и поскорее забыть это ненужное волнение. — Уже появляется страсть. И все ласки, все движения, все прикосновения, которые становятся всё откровеннее, развратнее, решительнее — всё обусловлено страстью. Цель, средство и единственное условие, при котором у тебя будет шанс удовлетворить себя, сбросив возбуждение. удовлетворить партнера. Вот тут уже можно кусать. И давать кусать себя, потому что ощущать судорожно сжавшиеся на твоем предплечье зубы под звуки яростно ударяющихся друг о друга тел… Это ни с чем не сравнимо. — Пальцы Джина, прежде чем вновь коснуться плеч, чувствительно взъерошили волосы Юнги, который замер. Буквально. — Но это было так давно, что я теперь могу полагаться лишь на свое художественное воображение, а не память. — Джин сделал паузу, не дождавшись ответ. — Юнги, ты спишь?       — Ты закончил? — Напряжение из расслабленно тела перешло в голос, пытаясь его сорвать.       — Да. — И в подтверждение этого, Джин сделал шаг назад, остановив руки на плечах Юнги. — Тебе понравилось?       А Юнги дернулся всем телом, когда сказанное внезапно раздалось у самого его уха. Он тут же, полагаясь лишь на рефлексы, повернул голову, и первое, что заметил — сосредоточенный взгляд Джина. Как будто единственное, что он хотел — узнать честный ответ на свой вопрос. Он не флиртовал с ним в этот момент, и это был замечательный повод выдохнуть, но вместо этого Юнги уставился на его губы. Уставился, при этом сохраняя молчание.       — Спасибо. — Он резво отвернулся, схватившись за футболку. Он не стал дожидаться, когда Джин выпрямится, сразу начав ее весьма неловко и нервно натягивать на себя. — У тебя замечательные руки.       И фантазии. И именно поэтому Юнги приснился этот сон, в котором он хотел мужчину, от этого кончив наяву. Проблема была в том, что он давно не занимался сексом. Сексуальное напряжение, которое уже просто не знало, во что вылиться и как попытаться выплеснуться. Всё объяснимо. Юнги просто впечатлительный, а Джин просто был рядом. Всегда оказывался рядом. Наверное, им стоит ограничить общение, а Юнги — найти девушку.       И эта мысль его вполне удовлетворяла. Как до этого во сне удовлетворяли губы Джина, но он не будет больше думать об этом.