fortunate son

      В глубине души Майкл понимал, что обнаружение отцом того, что он творил с собой последние несколько месяцев — это лишь вопрос времени.       Он был предельно осторожен, скрывая, что стало с его телом, и, в целом, справился с этим более чем достойно. Холодные месяцы года позволяют легко оправдать постоянное ношение джинсов, а в тех редких случаях, когда он всё-таки надевает шорты, он всегда прячется в своей комнате, где его никто не увидит. Спать в пижамных штанах или трениках стало легче; он привык к этому, хотя раньше спал в одних лишь боксерах.       Нельзя рисковать. Нельзя, чтобы его кто-то увидел. Нельзя, чтобы отец узнал о шрамах, порезах, свежих ранах. Майклу без разницы, будет ли это как-то волновать отца; важно лишь то, что эти шрамы могут сказать о его психическом состоянии, и отправит ли отец его из дома, если всё это увидит и сделает соответствующие выводы.       Ну и вот, конечно же, отцу пришлось узнать об этом в самый неподходящий момент.       Майкл крепче обхватывает руками ноги. Всё тело дрожит, разрываясь между тоской, страстью и всеми этими дурацкими, запретными чувствами, захлёстывающими его измотанные нервы. Это не самая худшая ночь в его жизни, но она быстро становится второй по счёту из худших — и он ненавидит это.       Почему я просто не могу быть нормальным? Вопрос крутится у него в голове, даже когда знакомые руки обхватывают его запястья, медленно высвобождая руки из-под ног. Почему я не могу быть просто нормальным обычным парнем?       Мягкий и успокаивающий голос отца становится тише сквозь отчаянные, жалобные звуки, срывающиеся с губ Майкла.       — Дорогой, пожалуйста, посмотри на меня. Не отворачивайся.       — Прости, — шепчет Майкл, заставляя себя поднять глаза. Его зрение затуманено от слёз, но лишь одной тени, отбрасываемой от отца на его тело, достаточно, чтобы понять, что он рядом. — Я—       Приложенный к его губам палец заставляет парня закрыть их, и он с трудом сглатывает, заставляя себя замолчать. Чтобы выслушать отца, ведь именно Майкл хотел, чтобы он пришёл, так?       — Мы обсудим это позже. Тебе сейчас плохо, и я бы предпочёл лучше разобраться с этим, нежели начинать трудный разговор, к которому ты явно не готов. Но я не сержусь на тебя. Не злюсь.       Поверить в это даже сложнее, чем хочется прямо сейчас в принципе о чём-то думать, но Майкл не желает отталкивать отца. Не хочет говорить ему «нет», и, Боже, совсем не хочет говорить о своих шрамах. Отец предлагает ему выход из ситуации, и он, не задумываясь, принимает его, притягивая мужчину ближе, глубже в шкаф, где так тепло, безопасно и мягко. Майкл позаботился об этом.       — Пожалуйста. — бормочет он, и совсем не знает, о чём умоляет, однако, нет — естественно знает. Знает, чего хочет, как бы ужасно ни было этого хотеть.       — Позже, — снова обещает ему отец, и Майкл нетерпеливо кивает, подавляя сокрушительную ненависть к себе только ради этого момента. — Но сейчас…       Мягкие губы снова встречаются с его, и парень низко протяжно стонет, позволяя несущемуся по его венам и угрожающему поджечь всё тело потоку жара накрыть всё тело с головой. Когда тёплая рука обхватывает его бедро, ложась прямо поверх шрамов, Майкл вздрагивает; он не хочет, чтобы отец прикасался к нему там, но этого нежелания всё равно недостаточно, чтобы попытаться его оттолкнуть.       И если отец хочет вот так до него дотронуться, то кто такой Майкл, чтобы говорить ему «нет»?       — Вот так, — шепчет отец. Голос звучит глубже, чем привык Майкл — более хриплый, и от этого что-то внизу живота пульсирует от желания и возбуждения. — О, я знаю, тебе, должно быть, так тяжело. Я и представить не могу, через что ты проходишь.       Понятия и не имеешь, молча соглашается Майкл; его рот приближается к челюсти отца, зубы едва вдавливаются в кожу. Так сильно хочется укусить.       Дядя Винсент предупреждал об этом. Гибриды метят свою территорию; желание кусать, лизать, тыкаться носом и вонзать зубы, чтобы почувствовать вкус крови, — это не какой-то странный, жестокий инстинкт. Это чистая одержимость, желание убедиться, что каждый, у кого есть глаза, способен увидеть то, что им, гибридам, принадлежит. И поэтому Майклу приходится быть осторожным.       Однако быть осторожным не хочется. Хочется укусить. Покрыть шею отца следами от укусов, и ему всё равно, даже если их случайно увидит мама.       Руки парня бегло перемещаются к рубашке отца, пальцы скользят по пуговицам, прослеживая их до того места, где рубашка, что чуть ли не приводит в бешенство, всё еще заправлена. Когти впиваются в ткань, дёргая её, пока наконец не вытаскивают рубашку из-за пояса отца.       — Ненавижу это. — лепечет Майкл, хмурясь и возясь с пуговицами.       Отец аккуратно и по-странному, несмотря на все обстоятельства, успокаивающе целует его в лоб.       — Понимаю, — говорит он таким мягким, таким тёплым и заставляющим Майкла вздрогнуть в ответ голосом. — Тебе сейчас плохо—       Фыркнув, Майкл кусает его в челюсть, и отец замолкает.       — Не это, — произносит парень, хотя это он ненавидит точно так же. Эту ебучую течку. Своё тело, внезапно решившее, что сейчас самое подходящее время до боли хотеть трахаться. — Твоя рубашка. Ненавижу её. Ненавижу эту ткань. Хочу её снять. Я даже свою одежду не могу сейчас на себе терпеть.       Ласковый, мелодичный смех эхом разносится по шкафу, и отец откидывается назад, легко расстёгивая пуговицы до самого горла, а затем полностью стягивает рубашку. В следующую же секунду Майкл оказывается рядом с ним; руки хватают отца за плечи, чтобы затащить его обратно в шкаф, ладони жадно гладят обнажённую тёплую кожу. Он уже много раз видел отца без рубашки, поэтому, конечно, ничего нового он для себя не открыл… Но учитывая нынешнюю ситуацию, сейчас всё совсем по-другому.       Господи ты Боже мой, такое чувство, будто всё его тело дрожит только от того, как сильно Майкл его хочет.       — Ты очень нетерпеливый. — размышляет отец, а Майкл лишь хмыкает в ответ, выводя пальцами форму отцовских плеч и мышц под ними. По словам самого мужчины, нужно держать себя в форме, потому что работать с аниматрониками — значит поднимать всякие тяжёлые части механизмов. Оставаться подтянутым всегда важно в их деле.       Но Майклу, так или иначе, насрать. Всё, что для него важно на данный момент — то, что прямо сейчас и здесь с ним отец. Всё остальное — лишь фон.       — Я не виноват, — говорит Майкл, и отец снова тихо смеется, сжимая руку на бедре Майкла и напоминая ему, что она всё ещё здесь. Удивительно, что он сумел забыть об этом, пусть даже на мгновение. — Просто я… Я хочу…       Разум не может определиться с тем, чего именно он желает, в отличие от тела. Невозможно игнорировать скручивающий, пульсирующий жар в его влагалище, и парень тихо шипит, поднимаясь на колени; трение уже скользких ляжек друг о друга напоминает обо всём, что с ним сейчас происходит. Майкл хочет быть ближе к отцу, хочет прикасаться к нему, целовать его, хочет, чтобы их тела слились воедино—       Рука, располагающаяся ранее на его бедре, перемещается выше, почти внутрь, и Майкл замолкает, с трудом сглатывая.       Последующий нежный поцелуй в уголок рта заставляет его разум немного затуманиться.       — Я знаю, чего ты хочешь, — говорит ему отец, и Майкл тихо стонет в ответ. — Знаю, о чём молит твоё тело. Поэтому ложись на спину и позволь мне позаботиться о тебе.       Лечь на спину? Майкл усмехается в ответ, потому что это невозможно.       — Я могу—       — У тебя когда-нибудь раньше был секс? — так просто спрашивает мужчина, и Майкл моргает, слегка приоткрывая рот от неожиданного вопроса. Отец просто произнёс слово, которое Майкл пытался обдумать всё это время. — С кем-то из парней, с которыми ты раньше дружил? Ты позволял им прикасаться к себе?       В голосе отца слышится раздражение, едва заметное, однако всё же имеющееся, и всё тело Майкла вздрагивает от этого тона. Мужчина будет зол при мысли о том, что Майкл мог сделать что-то подобное.       — Нет. Никогда. Они бы… Всё совсем не так.       — Хорошо. Не могу смириться с мыслью, что что-то подобное может случиться с тобой. Только не с каким-то противным, неопытным старшеклассником, — рука отца движется дальше внутрь и вверх, пальцы скользят по смазке, растёртой по коже Майкла. — Но, полагаю, ты трогал себя. Ты ведь подросток, у тебя сейчас период полового созревания.       О Боже мой.       — Да. — тихо соглашается Майкл. Он ни за что не сможет солгать.       Даже если бы смог, он не хочет. Что-то в нём явно изменилось; неистовая потребность прикасаться, целовать и кусать теперь утихла, но Майкл мыслит ничуть не прямолинейнее, чем раньше. Нет, всё, о чём он сейчас думает, — это о том, как звучит голос отца, этот ласковый повелительный тон его слов, заставляющий чему-то внутри парня содрогаться от потребности, чтобы к нему прикасались и целовали.       Потребность в прикосновениях осталась, но желание требовать этого, кажется, почти исчезло.       — Устраивайся поудобнее, — командует отец, и Майкл слабо кивает, хватаясь руками за простыни под ним и снова садясь, прислонившись спиной к подушкам у стены шкафа. — Теперь веди себя хорошо. Раздвинь их пошире.       Лицо Майкла пылает, и он делает так, как просит мужчина — ставит ноги на простыни под ними и широко раздвигает бёдра, осознавая, что никогда раньше ни перед кем так не обнажался. Глубоко внутри вспыхивает смущение, но он прячет его с глаз долой и из сердца вон, когда рука отца ложится на внутреннюю часть его ляжки, всего на расстоянии вдоха от обнажённой плоти.       — Будет немного неожиданно, может даже страшно, — говорит ему отец, и Майкл кивает — ему уже; грудь поднимается и опускается от частых коротких вдохов, пока парень пытается вспомнить, как здраво мыслить. — Но всё в порядке. Не двигайся.       Не задумываясь об этом, Майкл помещает руки под свои колени, чтобы держать их раздвинутыми, и пылко кивает отцу. Тусклого света в комнате более чем достаточно для глаз парня; он может разглядеть каждую деталь отцовского лица. Заметный румянец на скулах, то, как темнеют его зрачки на фоне голубизны глаз, как его губы остаются приоткрытыми, когда большой палец немного сильнее прижимается к ляжке Майкла.       — Такой милый мальчик. — произносит отец, и Майкл зажмуривает глаза.       Глубокий, но мягкий стон срывается с его губ, когда рука отца, наконец, начинает двигается. Мозолистые пальцы проводят по краю его нежной кожи снизу, складки словно раскрываются лепестками от того, как широко Майкл раздвинул ноги. Он и вообразить не может, как сейчас выглядит, даже учитывая все эти непристойные журналы, которые он читал, и совсем не представляет, насколько всё это неприлично смотрится со стороны.       — Аккуратнее, — отец нежно обхватывает ладонью его лицо, в то время как пальцы второй продолжают медленно исследовать всё снизу — большой палец ведёт вверх по скользкой плоти, но не касаясь нужного Майклу места. — Позволь всё сделать мне.       Без проблем, это слишком просто. У Майкла нет никакого желания пытаться вернуть себе контроль.       Лицо парня без дальнейших уговоров падает в отцовскую ладонь; сердце бьётся слишком быстро. Когда палец отца, наконец, начинает потирать его чувствительный клитор, — настолько, что всё тело вздрагивает в ответ, — с губ срывается сдавленный стон. Жар, скапливающийся в глубине его тела, мешает здраво мыслить; было бы так легко просто сдаться и позволить своему разуму полностью улетучиться.       Парень замечает ещё один нежный поцелуй в уголок рта; Майкл поднимает голову, желая и прося большего, но вместо этого отец отстраняется.       — Знай: ты мой. В любом возможном смысле. Ты мой сын. Моя точная копия.       Майкл никогда раньше не слышал, чтобы отец говорил вот так, но из-за собственнической природы сказанного и того, как мужчина дразнит Майкла с уверенностью, которую парень едва может уловить, он с лёгкостью погружается в эти слова.       — Да. — бормочет Майкл, заставляя себя открыть глаза, потому что хочет увидеть лицо отца. Хочет посмотреть на него.       — Хороший мальчик, — хвалит отец, и находит ритм — дразнит небольшими неравномерными круговыми движениями клитор Майкла, едва касаясь его и заставляя парня сжимать пальцы ног на простынях. — Скажи мне, чего хочешь. Я хочу услышать, как ты говоришь это.       Это должно быть жутко неловко. Должно быть трудно. Но либо Майкл зашёл слишком далеко, чтобы беспокоиться об этом, либо жар внутри помогает ему так, как, вероятно, не должен.       — Во мне так пусто, — шепчет он, и отец тихо угукает в ответ. — Мне всё равно, что ты сделаешь или как ты это делаешь, просто, пожалуйста… Мне нужно, чтобы… Ты меня наполнил, отец. Пожалуйста…       — Ну как я могу отказать, когда ты так нежно просишь? — и теперь, наконец, отец целует его снова, и Майкл наклоняется к нему, издав нетерпеливый стон.       Он слегка вздрагивает, когда чувствует давление на вход в своё влагалище, приоткрывает рот, издавая очередной милый звук, пока пальцы медленно скользят внутри него. Ох, конечно он и раньше ласкал себя рукой, но пальцы отца длиннее, больше и проникают глубже почти мгновенно, заставляя бёдра Майкла дрожать из-за напора. Однако его открытые губы лишь приглашают отца переплести их языки, когда он проникает всё глубже, потираясь пальцами о скользкие, чувствительные стенки Майкла.       — Вот так, — шепчет отец ему прямо в губы, и Майкл тихо поскуливает, прижимая уши и подёргивая ими, а хвост, зажатый между ним и подушками, виляет из стороны в сторону. — Веди себя хорошо. Расслабься, позволь мне всё сделать… Знаю, что это трудновато.       Майкл отчаянно кивает, впиваясь пальцами в собственные колени и пытаясь вспомнить, как дышать. Пытаясь не слишком перенервничать.       — Так хорошо… Так приятно…       — Ты заслуживаешь этого, дорогой, — отец снова целует его, на этот раз медленнее; его пальцы водят и трутся прямо о то, что заставляет Майкла чуть ли не кричать мужчине в губы. — Просто дай мне позаботиться о тебе. Я здесь. Рядом с тобой.       Атмосфера, сам воздух между ними кажется слишком жарким. Отец прижимает парня обратно к подушкам; поцелуи становятся всё жарче и страстнее. Майкл принимает каждый из них с одинаковым рвением, желая ответить, изо всех сил старается держать ноги раздвинутыми, тяжело дыша и поскуливая, когда отец вынимает свои пальцы лишь для того, чтобы вставить их обратно. Это так непристойно — влажные и скользкие звуки наполняют шкаф, ведь Майкл уже беспомощно мокрый, а отец знает, как его завести.       — Прекрасно, — воркует ему отец, скользя большим пальцем по клитору Майкла, когда тот тихо пищит в ответ. — Ты изумителен, дорогой, такой идеальный.       Это не может быть правдой; Майкл понятия не имеет, что творит, ведь никогда раньше не позволял никому другому прикасаться к нему подобным образом, но он, жадный, как никогда, впитывает все слова отца. Его бёдра едва заметно двигаются и, запуская пальцы отца глубже в себя, Майкл издаёт тихий жалобный стон.       — Отец, прошу…       Ещё, ему нужно ещё.       Отец снова целует его, на этот раз жёстче, прикусывая зубами нижнюю губу Майкла.       — Ты даже не представляешь, как это звучит — как мило ты просишь. Понятия и не имеешь.       Майкл с трудом сглатывает. Он готов умолять его бесконечно, если это даст ему то, чего он хочет.       — Тебе не обязательно так медлить. Ты можешь… Можешь просто… Я выдержу, пожалуйста…       — Значит я могу просто трахнуть тебя? — отец наклоняется ближе к нему, упираясь свободной рукой в стену и закрывая Майкла всем своим телом. Более большим, более сильным, таким взрослым; Майкл чувствует себя настолько жалким перед ним — извивается и так умоляет его. — Ты правда думаешь, что справишься? Если будет больно, то неприятно будет ещё долго, и это тебе явно не понравится.       Возможно нет. Скорее всего, нет. Но Майклу всё равно.       — Я не могу… Мне так жарко…       Винсент сказал ему, что это называется «течка», но Майкл и представить себе не мог, насколько правдивой была формулировка. Он потеет, дрожит, и сейчас ему жарче, чем когда-либо; жарче, чем даже когда в детстве, невыносимым в Юте летом, он засыпал перед камином. Такое чувство, что пламя вылизывает его изнутри, угрожая превратить всё тело в пепел, если это не прекратится.       Он наклоняется вперед, отпуская свои ноги, и обхватывает лицо отца дрожащими руками, вновь целуя его.       — Я справлюсь. Я смогу. Больно не будет.       А если больно всё-таки будет, то Майкл всё равно сомневается, что вообще сможет почувствовать что-либо, кроме возбуждения.       Отец ещё некоторое время смотрит на него сверху. Его взгляд непроницаем, а пальцы всё ещё двигаются между бёдер Майкла. Всё ещё трахают его, раздвигая нежную плоть, к которой никто никогда не прикасался так глубоко, и медленно, но неуклонно приближая Майкла к недостигаемому собственными руками оргазму. Но этого он не хочет не так же сильно, как того, чтобы отец был внутри него. Любым доступным ему способом.       — Ложись, — наконец говорит мужчина, и глаза Майкла расширяются, будто он ослышался. Неправильно понял. — Ложись на спину. Это твой первый раз, и, по крайней мере, я должен тебя видеть. Хочу видеть твоё лицо.       Ох, Боже… Майкл кивает и тихо скулит, когда мужчина убирает свои мокрые и покрытые смазкой парня пальцы, отчего они слегка блестят в слабом свете.       Майкл восхищенно наблюдает, как отец подносит эти пальцы к губам и кладёт их в рот, издавая звук, заставляя сердце парня бешено колотиться. Это уже слишком. Это правда слишком, перебор; он ловит себя на том, как жадно глотает воздух, как торопится сделать то, о чём просил отец, находя удобное положение, чтобы лечь в шкафу. Здесь так тепло, слишком тепло, но отец здесь, и—       Как только его спина касается простыней и устраивается там поудобнее, отец оказывается сверху над ним; руки мужчины находят его бёдра и раздвигают их. Майкл издаёт тихий растерянный звук, а затем отец снова целует его, заставляя замолчать, и сжимает ноги парня так крепко, что Майкл не смог бы надеяться на освобождение из хватки, даже если бы захотел.       Но он и не хочет. Он счастлив здесь и сейчас, после всего, что было.       — Шшш, — успокаивает его отец, и Майкл скулит ему в ответ. — Я здесь. Ты получишь то, что хочешь. Но будь хорошим мальчиком и позволь мне кое-что сделать…       Что сделать? Прежде чем Майкл успевает спросить, отец оставляет поцелуй возле его рта и на челюсти, проводя губами по коже. Парень запрокидывает голову назад, и отец целует его в горло, нежно касаясь зубами тонкой кожи, и заставляя Майкла задыхаться. Мужчина ведёт языком вниз, пока Майкл, тяжело дыша, зажмуривает глаза, потому что, хоть отец и деликатен, но его язык всё же ощущается шершавым на такой чувствительной на данный момент коже.       Отец слегка покусывает его за ключицу, и Майкл стонет.       — Могу потрогать здесь? — он проводит рукой вверх по рёбрам парня, останавливаясь прямо под изгибом груди, и Майклу требуется некоторое время, чтобы понять, о чём спрашивает мужчина.       — Пожалуйста. — говорит он, потому что не хочет, чтобы другие люди прикасались к нему; не хочет, чтобы другие люди видели это, но отец особенный. Всегда был таким.       К центру груди Майкла прижимаются губы, оставляя тёплый поцелуй, а затем отец берёт уже набухший бугорок в рот, облизывает его языком и сосёт так сильно, что парень выгибает спину от удовольствия. Голова откидывается на подушки, и он, приоткрыв рот, протяжно стонет. Веки подрагивают, а руки словно пытаются ухватиться за воздух, в то время как само тело с радостью поддаётся ласкам.       Это всё ещё не то, чего он хочет, но это намного лучше, чем его собственные руки; Майкл задыхается и беспомощно извивается под тяжестью движений на груди.       Хорошо, что выбор пал на отца — в этом Майкл уверен. Он знает, к чему прикасаться, как использовать свой рот и язык, сводя парня всё больше и больше с ума, до самой дикости, пока тот не будет чуть ли не всхлипывать с облегчением от удовольствия. Вся кожа пылает от жара, но отец так заботится о нём, совсем не торопясь и следя за тем, чтобы Майкл чувствовал себя хорошо, а не просто… Не просто использует его.       Но он мог, если бы захотел. Мог, и Майкл бы позволил ему.       — Ты просто прелесть, — говорит ему отец; ухо Майкла дёргается, он в замешательстве склоняет голову набок. — Такой душка. Я хочу, чтобы ты позволил мне сделать ещё кое-что, дорогой, и тогда я сделаю именно то, что ты хочешь. Можно?       Не нуждаясь в дальнейших уговорах, Майкл кивает.       — М-можно.       На этот раз уже аккуратные, влажные поцелуи спускаются вниз по его животу, и Майкл понимает, что произойдёт на этот раз, даже ещё до того, как это начнётся. Его бёдра напрягаются в предвкушении, и он поднимает голову, чтобы посмотреть вниз и понаблюдать, как волосы отца, прикасаясь к его коже, аккуратно щекочут её, пока тёплые губы мужчины опускаются всё ниже и ниже. Его руки скользят вверх, раскрывая, но не касаясь киски Майкла, а затем он оставляет на ней поцелуй, прямо поверх припухших, влажных губ.       — Ох… — стонет Майкл. Сначала он даже не осознаёт этого, однако тут же чувствует, как отец лижет его, проводя языком между складочками, беспорядочно кружа им вокруг клитора Майкла, отчего парень чуть ли не подпрыгивает; бёдра резко вздрагивают от прикосновений отца. — Ах!       Отец смеется прямо в него, раздвигая влагалище Майкла большими пальцами, чтобы облизать всё скользкое, блестящее и розовое внутри, каждое чувствительное местечко, которое заставляет парня дрожать и скулить, требуя большего.       — О, ты божественен на вкус. Я знал, что так оно и будет, но мне нужно было непосредственно тебя попробовать. Ничего не могу с собой поделать.       Майкл смотрит в потолок шкафа, приоткрыв рот, и тяжело дышит, закрывая глаза и чувствуя, как отец целует клитор и начинает посасывать его. Горячими, полностью омывающими его волнами по телу прокатывается чистое и влажное удовольствие, сжимая все его внутренности и заставляя желать большего. Ведь этого, однако, всё равно недостаточно, каким бы невероятным ни казалось происходящие, как бы хорошо ему ни было благодаря отцу.       — Прошу. — молит он, а затем отец снова оказывается над ним сверху, ближе, и целует его, заставляя Майкла ощутить на языке свою собственную солёно-сладкую на вкус смазку.       — Конечно, — отец отстраняется, и Майкл, постанывая, не задумываясь тянется к нему, сердито хлеща своим хвостом по простыням под ним. — Тише, дорогой, я знаю. Но для начала мне нужно снять штаны. Подожди минутку.       Несмотря на то, что это раздражает, несмотря на то, что отец так близко, Майкл ждёт. Он облизывает губы и ждёт, наблюдая, как мужчина расстёгивает ремень, молнию на брюках. Следит, как он снимает их и нижнее бельё с себя, стягивая всё вниз по сильным бёдрам— Но затем в поле зрения появляется его член, и внимание Майкла сосредотачивается на нём — во рту мгновенно пересыхает, а ноги тут же широко раздвигаются в приглашении.       Он большой. Майкл смотрел не так уж много порно, но видел достаточно, чтобы понимать, что он реально большой, и при виде него в животе всё сжимается. Он вообще войдёт? Парень на это надеется. Должен войти. Потому что, несмотря ни на что, он хочет, чтобы он был внутри него.       Майкл тянется к нему, и отец, приподнимаясь и опираясь на одну руку, позволяет ему дотронуться — парень обхватывает пальцами горячий член отца. Такой толстый и тяжёлый в его ладони; он облизывает губы, представляя, как вводит его внутрь, но заставляет себя потерпеть. Не хочет, чтобы было больно.       Отец выбрасывает свою одежду из шкафа, прижимает Майкла обратно к подушкам, заползая между его раздвинутых ляжек, и берёт в руку собственный член, пока Майкл устраивается под ним поудобнее. Хвост нетерпеливо стучит по простыням и вздрагивает, когда отец наклоняется, чтобы поцеловать парня в лоб. Член слегка задевает влагалище Майкла, а затем полностью прижимается к нему.       — Я дам тебе то, чего ты так желаешь, — шепчет отец, и Майкл отчаянно кивает; его сердце бешено колотится. — Трахну тебя, как ты и хотел, да? Не остановлюсь, пока ты не будешь удовлетворён. А затем нам предстоит долгий разговор.       Конечно, предстоит.       — О моих ногах? — спрашивает Майкл напряжённым, неуверенным голосом.       — Не только об этом, но да, в том числе, — отец наклоняется, и Майкл вздрагивает, когда чувствует, как губы мужчины касаются его уха. — Это будет хороший разговор. Для тебя всё изменится к лучшему. Обещаю.       У парня перехватывает дыхание, и он смаргивает слезы, сжимая руками плечи отца и приподнимая бёдра в попытке усесться на него. Прошу.       — Я верю.       — Я так сильно люблю тебя. Хоть и не очень хорошо показывал это… И вот ты здесь, даёшь мне всё. Даже то, чего не должно быть у отца. Мой прекрасный сынок, — отец слегка покусывает кончик его уха, отчего влагалище Майкла вновь вздрагивает, а дыхание сбивается. — Теперь держись крепче. Обещаю, что буду рядом.       Мужчина снова целует его, возможно, чтобы отвлечь, но Майкл сосредоточен на ощущениях между ног. Сосредоточен на том, как член отца опускается ниже, прежде чем что-то твёрдое прижимается к его входу; парень постанывает, когда его чувствительные стенки медленно раздвигаются, расходясь вокруг члена. Это именно то, что ему нужно — всё тело чуть ли не поёт от счастья.       Аккуратный поцелуй возле уха заставляет его вновь вздрогнуть.       — Чёрт возьми, Майкл, какой ты узкий.       — Парням нравится, когда всё туго. — хрипит Майкл, закатывая глаза. Это слишком — чувствовать, как член трётся о каждое чувствительное нервное окончание в его киске.       — Кто тебе это сказал? — усмехается отец, однако голос его лёгкий, игривый; мужчина двигает бёдрами, проникая глубже и заглушая стон, вырывающийся из горла Майкла. — Никудышные, блять, дети. Важно лишь то, что я знаю, что делаю.       И он знает. Точно знает и делает. Пальцы Майкла впиваются в плечи отца всё крепче и крепче, его ноги поднимаются, обхватывая как можно сильнее ими отца за талию, скрестив лодыжки. Парень стонет и выгибается, чтобы принять его глубже. Каждое движение заставляет его тихо скулить и умолять о большем, сердце бешено колотится, а ладони страшно потеют.       Отец обхватывает его рукой за талию, засовывая её под него и притягивая Майкла ближе, почти к себе на колени, и вновь приглашает в поцелуй. Их языки встречаются, но Майкл едва ли может сделать что-то большее, чем просто лежать и принимать всё это.       — Вот так. Да, именно так…       Майкл выгибается навстречу, подавляя вздох, и отец снова целует его, когда их бёдра наконец встречаются друг с другом, а член полностью входит в парня. Внутри всё сжимается, дрожат бёдра, и Майкл чувствует себя такими полными, таким широко растянутым. Он думал, что будет ещё больнее. Думал, что будет больно, может даже с кровью, но всё, что он чувствует, — это насыщение и чужую горячую плоть, прижимающуюся к его плоти.       Ни единого слова. В них нет необходимости. Губы отца опускается к горлу Майкла; мужчина двигает бёдрами, медленно выходя, а затем снова вдалбливаясь обратно. Таких постоянных движений достаточно, чтобы свести Майкла с ума — громкие стоны рассекают воздух, парень вновь цепляется за плечи отца, намереваясь удержать его рядом. Не желая, чтобы он отстранялся, впиваясь когтями ему в спину. Не уходи, не уходи, не уходи—       Отец целует его, грубо и пронзительно, и теперь Майкл чувствует слабый привкус меди на его языке.       — Ты берёшь меня так, словно был создан для этого, малыш.       — Да, был создан, — настаивает Майкл, и отец стонет ему в горло, впиваясь зубами в кожу так, что Майкл вскрикивает. — Да, да, прошу, не останавливайся, пожалуйста—       — Это я и хотел услышать, — отец проводит языком по горлу парня, трахая, вдалбливаясь в него теперь быстрее; трение, все эти лёгкие, плавные, но резкие движения, кожа к коже, сводят Майкла с ума. — Создан для меня, только для меня, мой идеальный мальчик, и никому больше не позволено прикасаться к тебе. Лишь мне.       Это идеально. Даже лучше, чем идеально. Это то, чего хочет Майкл.       Отец всем весом вдавливает его в простыни, трахая Майкла сильнее, жёстче и ещё жёстче, пока парень не начинает кричать от этого; ноги дёргаются каждый раз, когда отец наполняет его, доставая членом до чего-то настолько глубоко внутри, что он чувствует, как удовольствие отзывается эхом по всему телу. И отец не останавливается. Не замедляется. Обнимает Майкла за талию и продолжает трахать его.       Глубже, быстрее, сильнее. Майкл не может угнаться за ним, но он даже не пытается. Просто позволяет отцу брать то, что он хочет, выгибаясь навстречу ему, отчаянно постанывая и цепляясь за него изо всех сил, которые у него остались. Мужчина покрывает поцелуями его шею и плечи, а затем целует, облизывая его ослабшие губы, затягивая язык Майкла к себе. Это чересчур. Слишком, блять, невероятно.       На щёку парня ложится рука, и Майкл смотрит затуманенным взглядом в глаза отцу, едва в состоянии разглядеть его; в глазах всё белеет и темнеет странными пятнами.       — Я кончу в тебя, — говорит отец, и Майкл кивает, даже не задумываясь об этом. — Это ведь то, чего ты хочешь, не так ли?       — Да. — шепчет Майкл, потому что, да поможет ему Бог, только этого он и ждёт.       — Такой хороший мальчик, — отец снова целует его, на этот раз нежно, несмотря на то, что за поцелуем тут же следует грубый толчок, сотрясающий всё тело парня. — Но сначала…       Грубые пальцы находят его клитор и настойчиво массируют небольшими круговыми движениями, от чего ноги Майкла подпрыгивают, а лёгкие вздымаются, когда он изо всех сил пытается дышать. Горячий и резкий оргазм с силой обрушивается на него, и он стонет вместе с ним, стонет, когда отец трахает его, проталкиваясь членом сквозь трепещущее влагалище, пока всё тело накрывает удовольствие и дрожь — всё вокруг летит к чертям. И Майкл чувствует это, когда отец входит в него — то, как дёргаются его бёдра, как напрягается всё его тело, как он стонет от удовольствия.       Абсолютно всё сейчас совсем неважно. Майкл протягивает руку, чтобы коснуться лица отца, берёт его в ладони и притягивает к себе для ещё одного поцелуя. Сейчас здесь лишь они вдвоём — и никого больше.