Полевые заметки

Кажется, всё наконец устаканилось, и я могу снова красть у себя часы ночного сна, чтобы записывать события своей жизни в хронологическом порядке. Конечно, семпай всё ещё может ворчать и говорить, что такой режим сведёт меня в могилу, но мой стиль жизни вряд ли будет настолько продуктивен в этом вопросе, как я. Но я, правда, не хочу расстраивать семпая слишком сильно. Так что постараюсь держать темп и писать кратко, только по делу. Мы остановились на том, как я покинула Коноху, чтобы вновь стать частью Акацуки – стать полноценным членом, прибавление которого действительно никто не ожидал. Те, кого я знала ещё до своего ухода, были так же шокированы моим возвращением, как и те, кто никогда до этого меня не встречал. Даже сенсей был удивлён тем, что я действительно решила вернуться и действительно вернулась. Но, в моих глазах, по-другому и быть не могло. Я сковала себя оковами обещания для того, чтобы оставить его не выполненным, но не со своей стороны. В какой-то мере это был самый страшный риск, где на чаше весов была не просто моя жизнь, но и все Акацуки, а в противовес им – совершенно ничего, кроме пустых слов, которые заведомо были ложью. То, что я вообще рассчитывала на успех, было не просто глупо – это было высшим самообманом. За те пять лет, что я провела в Конохе, я редко думала про нашу с семпаем последнюю встречу, но она всегда мелькала где-то на периферии моего сознания, как и любые надоедливые мысли о прошлом, которые приходят в три часа ночи именно в те моменты, когда необходимо как можно быстрее уснуть. Но я каждый раз легко отгоняла их, переключаясь на ещё боле ненужный бред, который я не буду описывать. «Скорее всего, он просто забудет об этом», – я думала, и прекращала двигаться в этом направлении на ближайшую пару недель. Наверное, поэтому мне в голову и не пришло, что семпай может думать точно также. Сама нашла столько схожестей, сама выявила их, сама заявила – и не решилась сложить два и два, откладывая будущее на потом. В какой-то степени все эти записи – урок, что я вынесла из этой ошибки. Как ты уже догадалась, семпай рассказал мне всё. О своём прошлом, о своих мотивах, о своих целях, переживаниях – он говорил несколько часов, без остановки или желания останавливаться. Наплевал на все мои желания, на мои предупреждения и угрозы, на моё явное нежелание знать его даже как семпая, как Тоби, как безымянного человека в маске. Когда я только вернулась в Акацуки, или пару месяцев спустя, я прямо сказала семпаю, что лишь использовала его. Сказала, что меня не интересует ничего в нём, до тех пор, пока его действия не приносят Акацуки вред, и что в противном случае я убью его, вне зависимости от того, кто он такой. В то время я не была настолько прямолинейна, так что этот шаг для меня был чем-то, сравнимым с развитием персонажа, только вот в итоге он послужил очередным доказательством, что никакого «персонажа» у Хаюми Рицуки не было. «Мне всё равно, что ты делаешь, пока Акацуки идут в том направлении, в котором они должны двигаться. До тех пор, пока ты не перейдёшь черту, пока ты просто кукловод, считающий себя богом – так уж и быть, можем притворяться друзьями дальше». Интересно, если бы я не сказала этого, или выразилась слегка по-другому, могло бы всё измениться? Если бы я вообще не предупреждала его, не раскрывала своих планов, не показала часть себя, которая действительно была мной – что бы тогда было? Если бы я просто мило кивнула, сказав: «Это было глупо с моей стороны, я не должна была так лезть в вашу личную жизнь; я думала об этом каждый день, и до сих пор не могу подобрать слов для извинений, ведь ничто не передаёт моего чувства вины», – разве семпай заговорил бы со мной после этого? Чем больше думаю, тем больше понимаю, что нет. Чем больше думаю, тем больше понимаю, что не понимаю, почему семпай решил рассказать мне всё. Нет ни одной причины, о которой я могу подумать. Это правда страшно. Знание и незнание – обычные вещи, с которыми не могут свыкнуться только дети. Но непонимание чего-либо, непонимание того, что прямо под носом, что составляет основу твоей жизни – ужасно, ужасающе, порождает ужас. Отчасти это тоже причина, почему я пишу это всё. Из глубокого уважения к семпаю я не буду говорить ни о чём, что он мне рассказал, и даже постараюсь не упоминать. Тем более что вся эта информация хоть и объясняет положение дел, но никак не помогает найти хоть какое-нибудь решение. Так что она бесполезна, она ничего не меняет. Ни для тебя, которая либо уже знает всё про этого человека, либо уже никогда с ним не встретиться. Ни для меня, которая никак не поменяла своё отношение к семпаю и менять не собирается. Всё-таки для меня семпай навсегда останется жалким; но не тем вариантом, когда, только посмотрев на человека, в глубине души просыпается непреодолимое чувство печали, которая заставляет тебя гладить бродячих собак или протягивать последние монеты нищим. Семпай жалок, настолько жалок, что хочется пожелать ему скорейшей смерти, ведь всё его существование уже давно настолько бессмысленно и не приносит ничего, кроме саморазрушения. Он настолько жалок, что даже я выгляжу лучшим человеком по сравнению с ним. Звучит так, будто я ненавижу его, или же ненавижу людей, как он. Но это не так – мне в целом всё равно на то, каким образом люди решают изничтожить свои шансы на наличие будущего. Мне и на семпая было всё равно. До недавнего времени. Но, оставим эти мысли на другой раз. Потому что когда семпай рассказал мне всё, этих мыслей, этих чувств ещё не было. Зато была пустота, которую я часто встречала в книгах, но никогда не понимала, как же она ощущалась. Ведь, если сказать, что есть чувство, которое полностью избавляет тебя от мыслей, делает тело невесомым, но никак не облегчает, а наоборот, сдавливает всё сильнее тем, насколько ничего ты не ощущаешь – не испытавший на себе человек вряд ли поймёт, что это такое, если вообще поверит. Но я отчётливо помню, как земля уходила из-под ног, хотя её там с самого начала не было; как рушилось всё, что я знала о себе и считала правильным; как хотелось попросить остановиться, но не просто в лёгких не было воздуха, а было слишком много воздуха, и при каждой попытке что-то сказать, я давилась им. Ощущение конца света, заключённое в одно предложение. «Я выбрал тебя, потому что ты поймёшь». Прошло уже 4 месяца, почти 5, но я до сих пор не понимаю.