◖Спасение◗

❂

      Незаметно день подошёл к концу, и на смену ему пришла ночь. Синим куполом, сотканным из звёзд, укрыла она небо над пиком Сышэн. Но ни одного созвездия не разглядеть, ведь тяжёлые тучи не желали рассеяться. Сияние звёзд они прятали за собою, делая эту ночь глухой и непроглядно тёмной.       В эту ночь Мо Жаню впервые, за долгое время, не спалось. Не раздеваясь, лёжа в кровати, он рассматривал складки ткани на балдахине и не мог сомкнуть глаз. Не потому, что боялся своих обычных ночных кошмаров, а из-за того, что мысли никак не заканчивались. Они были как реки весной, выходящие из своих берегов. Снег тает, и воды становится слишком много.       Один за другим он перебирал в голове события этого дня и никак не мог уловить мотив своих действий.       «Значит, дождевые черви.»       Неужто его так потянуло к ним, потому что в нём самом живут их сородичи? Почувствовал родственную связь?        Кстати, о его непрошеных соседях. Он уже которую неделю ломал голову, пытаясь придумать, как от них избавиться. Достать изнутри? Идея. Благо, милостью одного птенца, дырка у него в груди имелась.       «Сюэ Цзымин… Вот мразь!»       Тасянь-Цзюнь был уверен, что именно Сюэ Мэн предварительно смазал лезвие своего меча некой, походу весьма интересной, дрянью. Его меч проткнул этого достопочтенного насквозь, чудом не задев жизненно важные органы. И этим же чудом там поселились они. Ему и вправду придётся доставать их оттуда напрямую? Вот так взять и вырезать?       «Зато путь к сердцу уже проложен.»       Император невесело улыбнулся этим мыслям.       Прошло ещё несколько минут, ему надоело лежать в темноте. Время до рассвета тянулось мучительно долго. Не зная, чем себя занять, Тасянь-Цзюнь медленно поднялся с кровати. Он зажёг свечу, слабый трепещущий огонёк осветил роскошные покои, но всё ещё было темно. Непорядок. Пришлось зажечь ещё одну свечу. Стало чуть светлее. Уже приемлемо.       Подойдя к зеркалу, Мо Жань тупо уставился на своё отражение, не в силах поверить, что этот тридцатилетний мужчина, со странным пурпурным огоньком в глазах — и есть он. Но ведь его глаза, сколько Мо Жань себя помнил, всегда были чёрными?       Кажется, в этой комнате всё ещё слишком темно, а в полумраке чего только не привидится. Верно, ему необходимо больше света! Не долго думая, с помощью духовных сил он разом зажёг все свечи в комнате. Темнота исчезла, и Тасянь-Цзюнь не удержался от тяжёлого вздоха. Вот уже почти месяц, как он не может найти себе места, и сходит с ума от осознания того, что во всём происходящем есть что-то слишком неправильное, и оно лежит на поверхности, но в то же время, каждый раз ускользает из рук.       А он, в силу своей, из неоткуда взявшейся слепоты, неспособен заметить что-то очень важное. Всё выглядит так, словно в какой-то момент он запустил некий механизм, из-за которого пошла цепочка событий, которых не должно было быть и из-за которых кто-то, или не только кто-то, невыносимо страдает.       «Заслуженно.»       Вот так, размышляя, Тасянь-Цзюнь бездумно наматывал круги по комнате, пока его взгляд случайно не зацепился за едва видный кусочек синей атласной ленты, лежащей в самом дальнем углу помещения.       Он остановился. Замер, как на месте вкопанный. Внутри всё похолодело.       Ледяной волной необычайной силы по комнате прошёлся сквозняк. Внезапно распахнулись окна, впуская холодный ночной ветер, который бешено закрутился по комнате, поднимая вверх воздушную ткань занавесок, заставляя пламя всех свечей обеспокоенно трепетать.       Тёмная ночь. Ни звёзд, ни луны не видно.       Как это попало сюда?       Мо Жань подошёл ближе, протянул руку и аккуратно вытащил ленту из щели между стеной и мебелью.       С неверием он рассматривал предмет в своих руках, пока не понял, что это не та самая лента из прошлого, как он сначала подумал. Ведь и цвет её был темнее, и ткань на ощупь была совсем другой. Что невероятно: вопреки всему, в его памяти сохранились настолько мелкие детали десятилетней давности.       Тасянь-Цзюнь задумчиво погладил шёлковую ленту большим пальцем. Не то, но сейчас вполне подойдёт. Снова подойдя к зеркалу, он принялся расплетать волосы, но так как головной убор был надёжно закреплён шпильками, а Мо Жаню не хватало терпения, чтобы долго с ними возиться, он просто сдёрнул всё разом, причинив себе боль.       Длинные чёрные волосы водопадом рассыпались по плечам. До этого момента он и не подозревал, что жемчужные нити, вечно мелькающие перед глазами, как надоедливые мухи на коротких поводках, так сильно ему мешают.       Избавившись от источника раздражения, Мо Жань ощутил себя почти счастливым. Но это продлилось недолго, ведь почти сразу он почувствовал себя идиотом, потому что никак не мог вспомнить: когда и с какого перепугу ему пришло в голову носить что-то настолько неудобное?       Его кто-то надоумил, или он сам в какой-то момент разучился пользоваться головой?       Решив об этом не думать, Мо Жань попробовал заплести свои волосы в высокий хвост и подвязать их недавно найденной синей лентой, но его ждала мгновенная неудача. Тасянь-Цзюнь не ожидал, что в один прекрасный день выяснится, что руки у него растут не из нужного места.       С досадой он выдернул ленту из волос, которые теперь были в полном беспорядке. Так дело точно не пойдёт.       И Мо Жань прекрасно знал, к кому следует обратиться.       С кем он может поговорить о прошлом?       Настало время снова наведаться к Чу Ваньнину. Ждёт ли Учитель его? Не существует такого случая, в котором этого достопочтенного волновало бы нечто настолько незначительное, как и не существовало событий, при раскладе которых Учитель будет рад этому визиту.       По крайней мере, эта собака рассуждает именно так.       Откладывать дело в долгий ящик — глупо и бессмысленно, а потому Тасянь-Цзюнь направился к нужным покоям немедленно, не забыв прихватить с собой ленту и взять подсвечник с горящей в нём свечой. Он не нуждался в дополнительном источнике света, но всё равно взял его с собой.       Место, в котором обычно так шумно, сейчас было совершенно безмолвным. Днём дворец Ушань был похож на муравейник, в котором кипела жизнь. А ночью ситуация менялась, и эти стены словно начинали жить своей жизнью. Здесь было слишком мало свечей, из-за чего каждый огонёк, освещающий богатые золотые и красные узоры на тёмно-зелёных и чёрных стенах, в кромешной тьме был похож на призрака. Атмосферу удачно дополнял аромат благовоний.       Так тихо и спокойно.       Мо Жань шёл быстро, но мягкие ковры заглушали звук, делая шаги почти неслышными. Впервые он чувствовал себя так неуютно в этом месте, которое якобы является домом, словно всё, даже эти стены, были ему не рады. Он и сам был подобен чёрной тени.       А дом ли это вообще?       Нет.       Здесь присутствует какая-то острая неполноценность, которую он раньше не замечал, но сейчас вдруг смог осознать.       Наконец-то, вот — она — заветная дверь. Естественно, не заперта. Тасянь-Цзюнь бесцеремонно зашёл внутрь, не посчитав нужным постучаться, хотя бы для приличия.       — Ваньнин, у этого достопочтенного есть задание для тебя и ты сейчас же… Какого х…?! — Мо Жань запнулся на полуслове, споткнувшись о какой-то предмет и чуть не выронив из рук подсвечник. Пламя свечи тускло осветило совершенно тёмную комнату, в которой царил беспорядок, позволяя видеть лишь очертания предметов и их длинные трепещущие тени.       Осмотревшись, Мо Жань понял, что Чу Ваньнин коротает дни взаперти тем, что что-то мастерит в своих покоях.       Продолжает изготовление Ночных Стражей в помощь простым смертным, в то время, как сам уже является одним из них. Слабым убожеством, лишённым своей былой силы, превратившимся в игрушку для сексуальных утех. Всего лишь тело, которое сгодится разве что для удовлетворения низменных потребностей.       Небось, его изобретения и не работают уже так, как должны. А Чу Ваньнин всё равно продолжает их создавать.       Зачем? Вспоминает былое?       В глазах Мо Жаня, это делало учителя ещё более жалким.       Сам Чу Ваньнин безмятежно спал на кровати, заваленной разными инструментами и чертежами, но в основном — книгами. Даже занавески не были опущены.       Учитель лежал на самом краю, свернувшись в компактный комочек, двумя руками обнимая какую-то совсем потрепанную книгу. Удивительно, что не особо тихое пришествие Мо Жаня не разбудило его.       Ха-ха, действительно крепко спит!       Тасянь-Цзюнь поставил подсвечник на пол и принялся убирать все посторонние предметы с кровати Чу Ваньнина. Не церемонясь, он просто бросал их на пол, порою не слишком бережно, создавая ещё больший шум.       Этот глупый мужчина не додумался убрать всё с кровати, перед тем, как лечь спать! Это и есть ваш Бессмертный Бэйдоу, Юйхэн Ночного Неба? Вздор! Он сам о себе позаботиться не в состоянии! Как бы во сне ненароком голову о напильник не разбил.       Не то, чтобы Мо Жань раньше об этом не догадывался, просто сегодня он увидел воочию подтверждение своих мыслей и не удержался от громкого замечания, которое, по его мнению, было прямой констатацией весьма очевидного факта.       — Какой же ты жалкий, Ваньнин. — не выдержав, он выругался вслух. — Вспоминаешь дни былой славы?       Последний вопрос был полон яда, но, естественно, ответа не последовало.       Забыв, что пришёл он сюда вовсе не за этим, Тасянь-Цзюнь, поймав небывалое вдохновение, разразился гневной тирадой о том, что пока этот достопочтенный страдает от неопределённости и тщетности бытия, его учитель, что удивительно, преспокойно дрыхнет себе в кровати и в ус не дует! Ну как же так?       Правда, он совсем забыл, что пришёл к Чу Ваньнину глубокой ночью и в этом нет ничего удивительного.       Наклонившись к Учителю максимально близко, Мо Жань, накручивая на палец длинную прядь его волос, с деланым уважением заявил:       — Холодный и неприступный Бессмертный Чу, этот достопочтенный желает поближе познакомиться с твоим телом!       От шума Чу Ваньнин что-то тихо проговорил во сне, но не проснулся, а попробовал перевернуться на другой бок, и если бы не вовремя сориентировавшийся Мо Жань, успевший вовремя подхватить его под бок и уложить обратно на кровать, то Учитель точно упал бы на пол.       Самое интересное было в том, что Чу Ваньнин даже так не выпускал из рук книгу, крепко прижимая её к груди. Мо Жаня эта книга заинтересовала.       — Что же ты такое читаешь, Ваньнин?       Ему пришлось применить всю ловкость пальцев и аккуратность рук, чтобы забрать книгу у Чу Ваньнина, ведь спать с посторонними предметами опасно, да и вообще не стоит брать книги в кровать. Правда, старания в кои-то веке были напрасны. Прочитав название книги, Тасянь-Цзюнь едва удержался от смеха.       «Рецепты сычуаньской кухни»       То есть, этот человек в глубине своей души увлекался готовкой? Как же так, если он на дух не переносит острое? Хотел порадовать этого достопочтенного?       Мо Жань покачал головой, глядя на спящего Учителя, и как-то совершенно неожиданно произнёс:       — Ваньнин, главное блюдо — это ты, — в этот раз он всё же не удержался от смешка. — И никакого перца не надо.       Эта мысль его очень даже развеселила.       — Как хорошо получается, стоило этому достопочтенному лишь пожелать, и ты сам упал в мои руки!       Решив, что небеса сегодня благоволят ему, как никогда, Тасянь-Цзюнь принялся расхаживать взад-вперёд по комнате, попутно перечисляя все свои желания. В какой-то момент он вспомнил о Ши Мэе, и в его сердце снова отозвалась горечь, а потому следующие слова он сказал хоть и громко, но скорее в пустоту, подсознательно понимая, что его не услышат.       Как потерявшийся ребёнок, который посреди улицы зовёт свою мать, но его слова теряются в будничном шуме, обычном для любого оживлённого места, и тот, кому они адресованы — не слышит их. В какой-то момент надежду заменяет тоска, и он перестаёт надеяться быть услышанным, но продолжает звать, скорее по инерции.       — Хочу ещё раз попробовать пельмени-ушки в остром соусе, приготовленные Ши Мэем…       Это прозвучало так тоскливо, что Тасянь-Цзюнь сам удивился совершенно новому звучанию своего голоса. Эти пельмешки однажды пытался приготовить Чу Ваньнин, но когда Мо Жань начинал думать об этом, внутри всё просто переворачивалось от подступающего гнева.       Ши Мэя не заменить никому.       За всеми этими мыслями, его даже не смутило, что всё это время он разговаривал со спящим Чу Ваньнином, и от такого тот должен был уже давно проснуться. Мо Жань снова посмотрел на него.       Учитель спит, как убитый. Что же его так утомило? Он даже не сменил своего положения. Мо Жань отвернулся, и недовольно сложив руки на груди, сказал в темноту:       — А знаешь что, Чу Ваньнин, засунь-ка ты себе свои пельмешки знаешь куда?       Тишину ночи разрезал ледяной, полный спокойствия голос.       — Куда?       Вот чёрт! В один миг этот достопочтенный потерял расположение небес. Но отступать было некуда, а потому, подавив желание поджать хвост, Наступающий на бессмертных Император обернулся, и встретившись взглядом с Чу Ваньнином, со всей имеющейся в арсенале наглостью и улыбкой во все тридцать два, с энтузиазмом ответил на заданный вопрос.       — Туда же, куда ты не раз принимал член этого достопочтенного.       Повисла тишина.       Чу Ваньнин не нашёл, что сказать. Он одарил Мо Жаня холодным взглядом, можно было сказать, что он увидел великовозрастного идиота. Так оно и было.       В следующий момент Чу Ваньнин в удивлении распахнул глаза, ведь Мо Жань подошёл ближе, и пламя свечи отчётливо осветило его облик, выявляя каждую деталь. Пожалуй, таким Чу Ваньнин не видел своего бывшего ученика никогда. Да, его чёрные с золотом одежды, как и всегда, были в идеальном порядке, но взгляд то и дело цеплялся за другую, прекрасную деталь.       Видимо, он не переодевался ко сну, а самое удивительное — на нём не было привычного головного убора, показывающего статус Императора и…       Чу Ваньнин никогда прежде не видел Мо Жаня с распущенными волосами, от чего на минуту лишился дара речи и забыл как дышать. Пусть по факту они и были женаты, но это ничего не значит, его просто опустили, и он всего лишь наложница. Чу Ваньнин знал, что в тот момент Мо Жань над ним знатно посмеялся.       Тасянь-Цзюнь не просто без головного убора.       Он без заколки.       Его волосы не собраны в пучок. Они свободно спускаются по плечам и ниже и… Пришлось спешно отвести взгляд, натягивая на лицо привычную маску недовольства.       Сколько бы раз Чу Ваньнин мысленно убеждал себя, что это ничего не значит, ассоциации напрашивались сами собой.       Не думать.       Чу Ваньнин даже запамятовал спросить, зачем тот посреди ночи пришёл к нему. Но вскоре, Император сам ответил на этот, пусть даже не произнесённый вслух, вопрос.       — Я пришёл к тебе по делу. Не задавай лишних вопросов, просто заплети мои волосы так, как было в юности, — чуть помолчав, он протянул Чу Ваньнину синюю ленту, и добавил: — Подвяжи вот этим.       С этими словами Мо Жань уселся на пол, не думая о том, что это не совсем прилично, и повернулся к учителю спиной, показывая, что он может приступать к исполнению. Тасянь-Цзюнь искренне считал, что дворцовый этикет придумали для идиотов, а правила приличия он и так вертел на причинном месте. Что с того, что он сидит на полу?       Как-то совсем неожиданно, на один короткий миг, эта собака оказалась на своём месте и в очень правильном положении.       Его место у ног…       Дрожащими пальцами Чу Ваньнин принял из рук Тасянь-Цзюня ленту, стараясь взять под контроль неловкость и смущение.       Конечно же, ему не нужно было ничего спрашивать, чтобы понять, что его ученик тоже чувствует, что однажды потерял часть себя и сейчас изо всех сил пытается вспомнить.       Только вот поза Мо Жаня слишком смущала. Недовольно сдвинув брови на переносице, Чу Ваньнин тихо произнёс:       — Сядь лучше за стол.       Без лишних слов, Император поднялся на ноги и сделал то, что просили. Чу Ваньнин неслышно подошёл сзади и, до сих пор не придя в себя от смущения, аккуратно коснулся этих длинных тёмных волос, которые оказались немного жёсткими на ощупь, но в то же время, весьма приятными. Он не смог отказать себе в маленькой, мимолётной слабости, и несколько раз провести по ним руками, запоминая это ощущение.       Как низко. Как низко он пал.       Мо Жань провёл с ним столько ночей, но сейчас впервые позволил коснуться своих волос. Даже пришёл без головного убора. Можно подумать, что это значит…       Нет!       На щеках вспыхнул горячий румянец, и если бы не тёмная комната — позор Старейшине Юйхэну. Чу Ваньнин всё ещё прекрасно контролировал свой голос и выражение лица, но щёки по-прежнему горели огнём.       Такая обстановка казалась ему слишком интимной, но Чу Ваньнин поспешил взять себя в руки, коря себя за то, что вообще допускает такие мысли. Ему запрещено надеяться. Его просто попросили заплести волосы, вот и всё.       В конце концов, когда всё было почти готово, Чу Ваньнин немного замешкался и вместо того, чтобы завязать ленту вокруг чужих волос, он случайно выпустил её из рук, и та упала на пол.       Чувствуя себя немного потерянно, он потянулся было за лентой, но Мо Жань опередил его и поднял ленту сам. Из-за этого причёска распалась. Ещё немного, и их руки могли бы соприкоснуться, но этого не произошло. К удивлению, Тасянь-Цзюнь был совершенно спокоен, он словно бы и не заметил чужую оплошность.       — Сделай всё заново.       Чу Ваньнин ничего не ответил, лишь слегка кивнул головой в знак согласия. У него есть шанс немного продлить этот момент, чтобы намертво запечатлеть в своей памяти, выжечь на осколках сознания и бережно хранить всю недолгую оставшуюся жизнь, как самое ценное из возможных сокровищ. О большем он не смел и мечтать.       В это время, Тасянь-Цзюнь, чувствуя приятные прикосновения к волосам, думал совсем о другом. Можно ли что-нибудь вырастить из тех личинок, вне его организма? Если да, то что для этого нужно?       Небеса словно читали его мысли, потому что Мо Жань уже несколько минут, как чувствовал во рту тошнотворный привкус крови, который был предвестником его персональной пытки. У него появился шанс провести эксперимент.       Вот бы только это случилось не сейчас, а немного позже.       — Всё.       Голос учителя так резко выдернул его из раздумий, что у Мо Жаня почти заболела голова.       — А… — растерянно отозвался он. — Да, спасибо… Ваньнин.       Чу Ваньнин внутренне вздрогнул от того, как прозвучало его имя из чужих уст, внешне оставаясь таким же отстранённым.       Тасянь-Цзюнь встал из-за стола, выпрямившись во весь рост.       — Однако, какая хорошая у Учителя память. Этот достопочтенный тронут до глубины души, — Тасянь-Цзюнь начал медленно подходить к нему, пока расстояние между ними не стало совсем маленьким. Затем властным, немного грубым движением, приподнял голову Чу Ваньнина за подбородок, заставляя смотреть в глаза и лишая всякой возможности уклониться. — Учитель помнит всё, до мелочей. Даже то, каким я был раньше, так?       Сам того не подозревая, этими словами Мо Жань ранил его в самое сердце и, что очень жестоко, это было слишком точное попадание. Прямо в цель и насмерть.       Снова. Снова всплеск безумия.       «Да! — Чу Ваньнин хотел закричать. — Да, именно так! Я помню! Помню и знаю, что это не твоя вина! Тебя сделали таким, тебя против воли сделали чудовищем, которое теперь ненавидят люди! А твой учитель подвёл тебя, не смог сдержать данное тебе обещание!»       Верно. В тот ясный солнечный, Мо Жань просил его — Чу Ваньнина — позаботиться о нём.       И когда, спустя время, Чу Ваньнин наконец согласился, он дал ему это негласное обещание. Не вслух, но плевать! Он должен был сдержать его, но не смог! Его глаза, должно быть, меньше кончика иглы, раз он сразу не увидел, не заподозрил неладное!       Как он мог подумать, что тот красивый юноша, с очаровательными ямочками на щеках, однажды подаривший ему собственноручно вышитый платок и кувшин самого прекрасного вина «Белые цветы груши», мог по своей воле стать тираном и построить Империю на костях? Как он мог… усомниться в нём?       — Чего же ты молчишь, Учитель?       Чу Ваньнин поднял на него немного покрасневшие глаза, в которых блестели непролитые слёзы, но, естественно, Мо Жань не мог этого заметить из-за темноты.       Мо Жань… Его красивое лицо, ямочки на щеках, волосы, переплетённые синей лентой, ослепительная улыбка, которая однажды была адресована…       Кому?       «Учитель, Вы позаботитесь обо мне?»       Вот ответ.       Мо Жань тогда, пятнадцать лет назад, со всей искренностью улыбнулся ему — тогда ещё незнакомому — Старейшине Юйхэну, образцовому наставнику пика Сышэн. Мужчине, стоящему под цветущей яблоней и так похожему на большого белого кота.       Мо Жань тогда выбрал его. Чем руководствуясь? Кто знает. Сердцем, может. А может глупостью. Дури в голове у него и без цветка было много, но этот факт даже так оставался фактом.       Две картины перед глазами: одна — настоящая, страшная реальность, а вторая — единственное счастливое воспоминание пятнадцатилетней давности. В один миг они словно соединились, накладываясь друг на друга.       Словно перед ним не Наступающий на Бессмертных Император Тасянь-Цзюнь, а всего лишь повзрослевший Мо Вэйюй. Просто Мо Жань.       «Я никогда не жалел, что взял тебя в ученики. Если бы у меня был шанс вернуться во времени, то я бы снова выбрал тебя, на этот раз — сразу же!»       Он мечтал ещё раз увидеть, как Мо Жань спасает дождевых червей.       — Мо Жань… — охрипшим от подступивших к горлу слёз голосом, Чу Ваньнин еле слышно произнёс его имя. А дальше внутри словно прорвало плотину от невыносимо тяжёлого чувства вины, копившегося на протяжении стольких лет. Обычная сдержанность осколками осыпалась к ногам. Стоит сделать шаг вперёд, и Старейшина Юйхэн порежет о них свою гордость, разорвёт в кровь.       И он сделал.       Без сожалений.       В любое другое время он бы никогда не позволил себе ничего подобного, да и после этого случая наверняка окончательно сгорит в пепел со стыда, но эта ночь возможно и вправду была особенной.       Чу Ваньнин неловко подался вперёд, обнял Мо Жаня, обвивая руками его шею и пряча лицо. И не такая уж большая разница в росте, если ты стоишь не на коленях, закован в цепи, а просто рядом.       Мо Жань почувствовал, как резко отступает, выпуская тело из стальных тисков, вспыхнувшее было безумие.       Он смутно замечал это и раньше, ведь в моменты перед приступами разум словно заполнялся густым туманом, и он буквально сходил с ума от агонии, захватывающей всё тело. А сейчас этот шторм так плавно отступил, вызывая чуть ли не эйфорию, что Великий Император мира Бессмертных не сразу понял, что находится в объятиях своего Учителя и совершенно не помнит предыдущие несколько минут.       — Учитель… — он только и смог выдохнуть, а больше ничего. Тасянь-Цзюнь застыл столбом, в растерянности и с пустотой в голове, внутренне немного боясь нарушить этот, такой неожиданно приятный, момент.       Ему так тепло и странно.       И всё-таки, этот запах цветов хайтана просто-таки отвратителен, и Мо Жань успел грешным делом подумать, что задыхается именно из-за него. Ну почему эти яблоневые цветы такие ужасные? Даже их цвет его раздражает. Белый, скучный, чистый. Тьфу — одним словом.       К сожалению, привкус металла напомнил о себе снова, и Мо Жаню пришлось приложить невероятные усилия, дабы не выдать себя. И в который раз уже сглотнуть кровь, чтобы его не вывернуло наизнанку прямо здесь.       Сейчас начнётся ад, но он должен начаться без лишних свидетелей.       — Ложись спать, Ваньнин, — он отстранился, отворачиваясь и ища глазами выход. Нужно определить направление, пока перед глазами не плывёт, ведь он уже умудрился захлебнуться кровью на середине слова, дальше неизменно последует потеря в пространстве, и хорошо бы успеть выйти из этой отвратительной комнаты до того, как этот достопочтенный прямо на глазах своего Учителя врежется в стену или не попадёт в дверной проём, тем самым обеспечив себе позор до конца жизни.       — До утра далеко, потрать оставшееся время с пользой, — Чтобы Чу Ваньнин уж точно ничего не заподозрил, Мо Жань даже легонько подтолкнул его к кровати и надавил на плечи, без слов отдавая приказ.       Удивительно, как быстро Чу Ваньнин подчинился и молча сел на кровать. Тасянь-Цзюнь, как никто знал, насколько податливым могло быть это тело. Только он помнил его таким, именно когда Чу Ваньнин находился на пределе своих возможностей, под воздействием афродизиаков, или после долгих ночей, полных боли и насилия. Больше никакого соития с ним Мо Жань не хотел.       А что сейчас? Какая жалость, у бывшего Учителя этого достопочтенного совсем не осталось сил.       Не прощаясь и не оборачиваясь, Император покинул его покои. Меньше всего сейчас он хотел видеть это лицо, Чу Ваньнин ему противен, а только что произошло что-то из ряда вон выходящее. И Тасянь-Цзюнь совершенно не желал знать, что именно.       Выйдя в коридор и отойдя на несколько десятков чи, Мо Жань хрипло вдохнул и тут же зашёлся в жутком приступе кашля. Ненадолго, но всё же, это принесло облегчение, пусть даже горло изнутри кололо маленькими иголочками, и ему пришлось локтем опереться на стену, чтобы не упасть.       Тасянь-Цзюнь попробовал вытереть рот рукой, но поднеся запястье к лицу, обнаружил, что его руки и так уже все в крови, потому что во время кашля он усиленно закрывал ими рот, чтобы быть как можно тише. А сейчас он случайно вымазал ими стену. Нет, это точно какое-то проклятие! Он — Император! А жмется по углам и оставляет за собой кровавые следы, совсем как побитая псина!       Он сейчас же избавится от источника этой дряни. Сейчас же!       Только бы суметь дойти до своих покоев, где его никто не потревожит.       Как бы Мо Жань того не хотел, а идти всё равно пришлось строго вдоль стен, опираясь на них, в то же время стараясь не касаться руками, дабы не оставлять красные отпечатки.       Перед глазами всё расплывалось, как после жуткого похмелья, Мо Жань то и дело терял горизонт и очертания стен, а на то, чтобы определить куда идти — и вовсе уходила вечность.       «Сколько же здесь этих… блядских коридоров…»       Пару раз он всё-таки упал. Просто сползал по стенке вниз, не в силах держаться на ногах, от сильного головокружения и удушливой боли. Но каждый раз он поднимался самостоятельно и с удивительным упорством двигался к цели. Пусть даже целью была такая простая задача, как дойти до комнаты.       Один раз он допустил мысль о том, чтобы позвать на помощь, но в этот момент ощутил, что находясь на самой вершине мира, ему попросту некого звать. Простым слугам нельзя доверять эту тайну, ведь поползут слухи, и его быстро свергнут, а далее казнят. А кроме слуг у него…       У него, получается…       Получается, что этот достопочтенный…       Одинок.       Никого не осталось.       Чу Ваньнин и Сюэ Мэн — единственные люди из прошлого, но это ничего не значит. Сюэ Цзымин, после стольких лет скитаний по миру, уже собрал против него армию заклинателей, не без поддержки дворца Тасюэ, а помощь от Чу Ваньнина этот достопочтенный не примет никогда. Да и не факт, что тот её предложит.       Мо Жань и не заслуживает.       «Чу Ваньнин не упустит шанс… Он первый и избавится от своего палача.»       Избавится от него и очистит мир от ходячей гнили, в лице его — Мо Вэйюя.       «Что же ты раньше… Что же ты, жалкий праведник, раньше со мной не покончил? Сразу же! — Мо Жань остановился перед дверьми в свои покои и с силой ударил по ним рукой, крепко сжатой в кулак. — Зачем ты тянул, зачем ждал сколько лет?!»       Тогда всё бы не зашло так далеко.       Но это тот самый вопрос, на который ему одному не найти ответа. А у Чу Ваньнина он ни за что не спросит.       Тасянь-Цзюнь ввалился в свои покои и тяжело рухнул на пол. К его возвращению, здесь уже погасли все свечи, зажжённые им перед уходом. Жаль, что они не горят. У него сейчас не было сил, чтобы зажечь их снова.       «Сквозняк, верно.»       Наконец-то у него есть возможность немного перевести дух. Пусть он на вершине мира, но даже у сильных есть слабости. Наступающий на бессмертных Император не хотел признаваться в этом, пусть даже самому себе, но, наверное, даже такому чудовищу, как он, необходимо, чтобы рядом был кто-то, кто считал бы его ужасным немного меньше, чем все остальные. Конечно же, о такой милости небес он не смеет даже мечтать.       — Бугуй, — меч появился в его руках. Пора взяться за дело.       Раньше этот меч собирал жатву из людских сердец, но сегодня его острие возьмёт курс на сердце хозяина.       Он будет действовать на ощупь и не станет зажигать свечи. В этом грязном деле ему не нужен свет.       Мо Жань развязал пояс и стянул с себя верхние одежды, затем полностью оголил торс. В покоях было весьма холодно, он каждой клеточкой тела ощущал этот холод, сквозняк, проходящийся по комнате, и все остальные прелести ночной прохлады. Но это было скорее преимуществом, ибо так проще сохранить здравый рассудок, даже когда он сам будет…       Вырезать этих тварей из своего сердца.       Мо Жань предусмотрительно использовал заклинание, которое позволит ему оставаться в сознании и стерпеть любую боль. С повязками он тоже особо не церемонился, просто резко дёргал за края бинтов, небрежно срывая их с себя. Лишь морщась от боли. Тихо. Тасянь-Цзюнь несколько раз прикусил язык, стараясь не издавать лишних звуков. Ни единого стона. Его боль навсегда останется только при нём. Он продолжал срывать со своего тела куски ткани, бывшие некогда белыми. А сейчас они до жути мерзкие, пропитаные его грязной кровью.       Сдёрнув последний бинт, ему пришлось сильно прикусить рукоять меча, чтобы не издать крик от сильнейшей боли, на несколько секунд захватившей всё тело. Рана открылась снова.       Мо Жань опустил голову, а вскоре почувствовал, как из раны в груди вытекает кровь. Что ж, пора начать.       Он сжал меч двумя руками, направляя лезвие на себя и целясь точь-в-точь в ту самую рану, сделал несколько глубоких вдохов, а затем, вдохнув в очередной раз и не став выдыхать, уверенно пронзил мечом свою грудь.       Не насквозь, но лезвие зашло очень глубоко.       От соприкосновения собственной плоти и холодного металла по телу прошлась сначала волна мурашек, затем лёгкий холодок. Боль опаздывала, И Тасянь-Цзюнь подозревал, что появится она тогда, когда он вытащит меч.       Так оно и случилось. Как только он убрал меч, кровь из груди хлынула водопадом, но Мо Жань понимал, что в первый раз ему не удалось добраться до сердца.       Больно. Но чтобы освободиться от невидимых тисков, нужно это вытерпеть.       На минуту, он мог с облегчением выдохнуть.       Мо Жань подозревал, что одно неверное движение, и он не переживёт такое вмешательство в своё тело, но этот достопочтенный не за красивые глаза стал Императором Тасянь-Цзюнем, поэтому, особого трепета за свою жизнь не испытывал.       Нужно было торопиться, пока он ещё не потерял слишком много крови, пока у него есть силы оставаться в сознании. Проблема была ещё и в том, что действовал Мо Жань опрометчиво, никакими познаниями в медицине не владея. И перед проведением сего подобия на операцию, он не удосужился прочесть ни один медсправочник.       Он просто-напросто забыл подумать о таких вещах.       Мо Жань вновь занёс меч над собой и в этот раз действовал увереннее. Он проткнул себя ещё раз, окончательно разбередив старую рану, и наконец-то добрался до сердца, а затем, терпя сильнейшую боль, попытался вырезать то, что сидело в нём всё это время.       Там что-то шевельнулось, для Тасянь-Цзюня это ощущение уже давно стало знакомым. Первый толчок. Новая вспышка боли.       «Сопротивляешься, гадость?»       Он не ошибся. То, что сидело там — внутри, начало шевелиться активнее.       «Не нравится тебе, да? Но придётся сделать милость и съебаться из тела этого достопочтенного, прочь!»       Мо Жань понимал, что буквально объявляет войну самому себе, что он проиграет, что у него нет шансов. Ведь это — не демоническая тварь или какая-нибудь иная нечисть. Это сильный паразит, видимо, проклятие, которое сводит его с ума и от которого нет спасения, если учесть, как всё запущено, что оно уже ищет пути наружу. Значит, внутри им уже мало места. Тесно.       Тасянь-Цзюнь был ко всему готов, но того, что случилось дальше, он ожидать никак не мог.       Сначала он снова зашёлся кашлем. Правда, этот достопочтенный был упрям и не желал остановиться на полпути, а потому снова вонзил меч в свою плоть и всё-таки постарался нащупать им то инородное тело. И как можно сильнее повредить его. Он не понимал, что конкретно пытается там найти, ведь действовал вслепую, но догадывался, что должен это почувствовать.       Или эта дрянь сама как-нибудь себя выдаст.        Сначала копошение внутри возобновилось с новой силой, затем Мо Жань почувствовал, а спустя мгновение и услышал, как его рёбра ломаются изнутри. Этот характерный хруст и новая волна боли, затем фонтан крови, и вместе с кровью из дырки в его груди выползло несколько личинок.       «Я не знаю, что это, но я это вырежу.»       Вот они. Мо Жань уже не горел желанием рассмотреть их поближе и предпочёл просто проигнорировать. Но выпавшие личинки подсказали, что двигается он в правильном направлении, и сейчас, когда он уже на грани потери сознания, ему нельзя медлить, и уж тем более, остановиться.       «Живым не сдамся! — с мстительной решимостью подумал Мо Жань и слегка повернул меч, чувствуя, как лезвие отсекает куски его плоти. — Как псина от лишая — не умру!»       Сглотнув кровь, Тасянь-Цзюнь снова и снова пронзал своё сердце мечом, промахиваясь через раз, раня себя каждым неосторожным движением, но его природное ослиное упрямство на этот раз превзошло само себя.       Вокруг него было озеро крови, в котором барахтались чёрные личинки, боль застилала глаза, но даже так он чувствовал, что это ещё не всё, что этих тварей он вырезал не всех, что это даже не половина.       Что его сердце и разум всё ещё в стальных тисках, на которых он оставил всего лишь парочку царапин.       Его снова вырвало личинками и комками крови.       А эти черви всё лезут и лезут, нет им конца.       «Да откуда же вы, твари, берётесь-то…»       В какой-то момент Тасянь-Цзюнь задел своё золотое ядро, что отозвалось новыми ужасными ощущениями, и способность поддерживать заклинание исчезла.       И волосы, собранные синей лентой в высокий хвост, снова рассыпались по плечам. Причёска, сделанная Учителем, резко распалась.       «Чу Ваньнин… Ничего не можешь сделать нормально.»       В последний раз выдохнув, Мо Жань устало упал на спину, раскинув руки в стороны. Меч с резким металлическим лязгом упал рядом, и от этого звука многократно усилилась головная боль.       Тасянь-Цзюнь выпустил из рук меч, но не ленту.       Император, наступающий на Бессмертных, лежал в луже своей крови, которая медленно, но верно растеклась по полу всей комнаты, и не мог сделать вдох. На груди словно камни лежали, большие и тяжёлые. Дыхание тоже было тяжёлым и прерывистым.       Он успел было равнодушно подумать, что повредил свой главный источник силы, тем самым оказав огромную услугу заклинателям и Сюэ Мэну. Как же теперь этот достопочтенный пойдёт на дворец Тасюэ?       Неужели это конец?       Кажется, после такого ему точно не удастся сохранить всё в секрете. Слуги заметят.       Это конец.       Мо Жань не хотел об этом думать.       Удивительно, он всё ещё жив и в сознании. Но мысли спутались в клубок, и в голове было пусто. Только в ушах стоял оглушительный звон, но даже тот в какой-то момент начал медленно затихать.       Всё-таки, в его покоях невыносимо темно. Мо Жань было поднял руку, чтобы зажечь свечи вновь, как он сделал это чуть больше часа назад, но все духовные силы он израсходовал на поддержку себя в сознании. И сейчас у него совершенно ничего не осталось. И не скажешь, что вообще когда-нибудь был заклинателем.       Жаль.       Снова по полу прошёлся сквозняк, и Мо Жань особенно хорошо его ощутил. Ставни на окнах ещё открыты. Снова шелохнулась ткань занавесок.        Тасянь-Цзюнь почувствовал движение чего-то мелкого рядом, потом что-то коснулось его руки. Он повернул голову и увидел, как неподалёку в крови извивается одна из личинок. Удивительно. Все остальные умерли сразу, а она сохранила в себе остаток жизни.       Взыграло любопытство, Мо Жань взял эту дрянь в руки, намереваясь рассмотреть поближе. Пришлось напрячь зрение, темнота мешала. Выглядело существо вполне безобидно, но тело насекомого покрывал панцирь, состоящий из множества чёрных хитиновых пластинок, которые были соединены между собой так, чтобы сохранить гибкость создания. Эти же пластинки под определённым углом и переливались фиолетовым. Тасянь-Цзюнь перевернул его другой стороной, разглядывая мягкое брюшко, которое неожиданно оказалось светлым. Там же обнаружилось множество коротких отростков, видимо, они являлись недоразвитыми лапками.       Внезапно насекомое стало чернеть и как будто высыхать на глазах, и спустя несколько секунд в руках Мо Жаня осталось что-то очень сильно напоминающее высохший листок какого-то растения.       Усилием воли он заставил себя чуть поднять голову, и оглянувшись, Мо Жань увидел, что остальные личинки также исчезли, а вместо них остались только странные сухие листья.       Лепестки.       Не удержавшись от тяжёлого вздоха, Тасянь-Цзюнь устало закрыл глаза, и уже было приготовился умирать. Завтра утром найдут его остывшее тело, и мир заклинателей будет свободен. Выходит, завтрашний день — праздник? Праздник, на который Император сделает лучший подарок своим людям — смерть.       Он дарит им свою смерть.       Жаль только…        Всё-таки, ему не хотелось последние часы своей жизни провести в одиночестве. Но и людей он видеть не хотел. Мо Жань вспомнил, что у него однажды была собака. Этот щенок, который однажды пытался взобраться на трон, но у него были слишком короткие лапы, чтобы преодолеть ступени.       «Как же звали… Как звали этот глупый круглый комок шерсти…»       Тасянь-Цзюнь не мог вспомнить его имени.       Кажется, имени у той собаки и не было вовсе. И эта собака так похожа на его самого. У этого достопочтенного, кажется, тоже нет имени. Точнее, имя-то есть, но оно не имеет смысла. И дома у собаки нет. Ни у одной собаки.       Мо Жань вдруг понял, что хотел бы завести ещё одного щенка. А может двух. А может быть котёнка.       «Нет, кошки слишком вредные и кое-кого напоминают.»       Мо Жань шевельнул второй рукой, в которой всё ещё находилась лента. Только сейчас она пропиталась кровью, красный и синий цвета смешались и образовали собой подобие пурпурного. Это движение было ошибкой, так как при малейшем движении его огромная рана начинала кровоточить.       Тасянь-Цзюнь снова замер неподвижно, уставившись в потолок.       А ночь всё никак не кончалась.       В какой-то момент звон в ушах полностью прекратился, и Мо Жань закрыл глаза, проваливаясь в болезненное забытие. И снова увидел сон. Тот самый кошмар. Только в этот раз он, кажется, попытался что-то предпринять.       В своём сне Мо Жань успел крикнуть «Нет!», но Чу Ваньнин уже успел коснуться пальцами струн гуциня.       И вот снова. Снова Мо Жань в воздухе подхватывает его искалеченное тело, снова они оказываются у озера Тяньчи, снова Чу Ваньнин говорит те странные слова, снова последний раз касается рукой его лица, снова устремляет взгляд в никуда и замолкает навечно.       Тасянь-Цзюнь в который раз переживает во сне смерть своего Учителя. Сны были всегда слишком реальны, но иногда Мо Жань понимал, что это всё не наяву и изо всех сил старался вырваться из плена сознания и проснуться.       Как и сейчас.       Но в этот раз что-то сломалось, и вместо того, чтобы перейти к другому эпизоду, картинка начала повторяться. Снова Чу Ваньнин, с решительно холодным выражением лица, появляется с гуцинем. Его белые одежды развеваются на ветру, их колышит ледяной ветер, посреди заснеженных горных вершин. Он заносит руку над струнами.       «Нет, Ваньнин, не вздумай! Ты умрёшь, остановись! — кричит в своём сне Мо Жань, но его голос лишь успевает подхватить эхо, а сам Чу Ваньнин всё равно заканчивает начатое. — Не надо! Не надо, Чу Ваньнин! Не смей умирать!»       Снова ледяные воды горного озера, снова смерть.       «Я не разрешал тебе покидать меня!»       И вот снова он ослушался приказа!       А затем всё опять повторяется! Снова он — гордый Император, наступающий на Бессмертных — Тасянь-Цзюнь — самый первый правитель мира совершенствующихся — кричит в пустоту, а его не слушают.       Снова Учитель, и снова музыка гуциня.       Мо Жань понял, что в этот раз, пожалуй, умрёт вместе с ним.       — Нет! — от своего крика Мо Жань проснулся. Широко распахнув глаза, он какое-то время просто смотрел перед собой, пока не понял, что всё ещё находится на полу. Встать не мог, но зато смог наконец-то вырваться из когтистых лап кошмара, и сейчас отчётливо слышал, как громко и отчаянно стучит его собственное сердце.       Громко, оглушительно и… Свободнее.       Если бы Мо Жаня сейчас спросили, сколько времени он провел в полубреду — он бы не смог ответить. Может быть, несколько часов, а может — минут.       Всё, что ему осталось — это слушать свой пульс и считать удары, удивляясь тому, что его сердце не остановилось.       Тасянь-Цзюнь прислушался к своим ощущениям. Мерзость, кажется, и вправду ненадолго угомонилась. Совсем чуть-чуть, но эти тиски поослабли. Ему пришлось истечь кровью, чтобы заплатить эту цену, но если это поможет избавиться от паразита, он без сомнений заплатит ещё раз.       Мо Жань медленно сел, полностью вымокшие в крови волосы неприятно коснулись его обнажённой спины и упали на глаза, но он просто отодвинул их рукой. Вот уж и впрямь, как полудохлая псина.       Будучи немного не в себе, Тасянь-Цзюнь, стараясь перебороть головокружение, кое-как замотал рану какими-то тряпками и не без труда, оделся вновь. Это было долго, но он уже безвозвратно потерял счёт времени. Ему было плевать на то, что его одежды сразу же насквозь пропитались кровью. Перед глазами снова появились пятна, но Мо Жань лишь потряс головой, как будто возможно просто стряхнуть наваждение.       Спотыкаясь, он сделал пару шагов и прислонился к стене. Было по-прежнему больно, на эти шаги он израсходовал все свои силы.        Мо Жань не спешил ложиться в кровать. Впервые в своей жизни, он боялся засыпать. От воспоминаний о том ненавистном сне начинали сильно трястись руки. Сон изменился. В этот раз всё было иначе. Раньше одна и та же сцена не повторялась из раза в раз. И ещё… Тасянь-Цзюнь напряг память, пытаясь вспомнить. Верно, детализация. Слишком хорошо, отчётливо и в мельчайших деталях он видел его смерть.       И поздно проклинать свою беспомощность, в том сне Чу Ваньнин всё равно умер.       Императору, наступающему на Бессмертных, снова стало слишком душно в своих покоях.       Нечеловеческими усилиями, он смог найти нужный путь и выйти на улицу. Стены были его поддержкой, Мо Жань уже не опасался того, что оставляет на них следы крови. Его всё так же мучила боль, но в этот раз она была иной. Такой же невыносимой, но отличалась от той, которую причиняли скользкие личинки.       Эта боль напоминала о том, что он всё ещё был живым.       К сожалению.       Выйдя на улицу, Тасянь-Цзюнь в который раз не смог вдохнуть полной грудью из-за кашля и оставшейся крови. Он устремил взор в небо, которое было затянуто тучами. Не видно звёзд и нет света луны. Только ветер шумит, задевая кроны деревьев.       Мо Жань прошёл вперёд по дорожке из голубого камня, но здесь опоры, увы, не было. И только сейчас его голову посетила блестящая идея! Он ведь мог опереться на меч!       Не долго думая, Мо Жань призвал Бугуй и опёрся на него, мысленно коря себя за то, что не додумался до этого раньше. Вот чёрт, мог бы столько проблем миновать!       Он пошёл дальше, не смотря под ноги. Медленно, тяжело, спотыкаясь и падая, не имея представления о том, куда ведёт его путь, пока в какой-то момент не заметил в траве маленький мерцающий огонёк.       Это заставило Мо Жаня остановиться и присмотреться повнимательнее. Он не смог сфокусировать зрение на самом огоньке, но обнаружил, что находится под каким-то цветущим деревом.       Тасянь-Цзюнь снова перевёл взгляд на траву, горящий зеленовато-золотым светом огонёк двигался, то появляясь, то исчезая помеж травинок, пока в какой-то момент не поднялся в воздух. А затем к нему присоединился второй.       «Верно, — понял Мо Жань. — Светлячки…»       Он наблюдал, как они, в причудливом танце, удаляются в темноту. А затем исчезают.       Отступившая было боль, вернулась, и Мо Жаню опять не удалось удержать кашель.       Не помогло.       Тасянь-Цзюнь посмотрел на свои руки, всё ещё отказываясь смириться с поражением. Каким же идиотом он оказался. Раньше эти руки были в крови недругов, а сейчас — в его собственной, и до чего же это глупо! Когда всё так перевернулось?       Чего он добивался и на что надеялся?       Вздрогнув всем телом, Мо Жань зашёлся в безумном, громком смехе, который сотрясал всё вокруг и разносился эхом по горным просторам. Какое позорище.       Раньше Наступающий на Бессмертных Император считал, что человек, которого он ненавидит больше всего — это Чу Ваньнин. А сегодня ему стало ясно, что эта достопочтенная псина ещё больше ненавидит саму себя.        В какой-то момент ему почудилось, что по щекам стекает что-то мокрое, липкое и отвратительное. С губ сорвался сдавленный крик, который унёс холодный ветер.       Почему снова так больно?       Перед глазами, как наяву, возникло видение.       Чу Ваньнин. Музыка гуциня. Смерть.       Тасянь-Цзюнь, не в силах справиться с эмоциями, в ярости размахивая мечом, несколько раз прошёлся им по цветущим ветвям, пока не вогнал меч в само дерево, пробивая его насквозь. Хотел бы он, чтобы вместо тонкого ствола деревца, была его собственная плоть, но ему не хватит сил покончить со своей никчёмной жизнью.       Душевная боль была слишком велика и никак не желала утихать.       Не время. Пока рано умирать.       У него ещё остались незавершённые дела.       «Чу Ваньнин! Ты… Я ненавижу тебя! Почему именно ты чаще всего в моих кошмарах?!»       Он всей душой желал смерти Учителя, так что же изменилось? Ничего!       «Я должен ненавидеть тебя, и это так!»       Но этот достопочтенный…       Этот достопочтенный…       …Этот достопочтенный не желает твоей смерти!       Осознание заставило его перестать мучить безжалостными ударами деревце, резко остановиться и выпустить меч из рук. Воздух разом вышел из лёгких, и Мо Жань приготовился задохнуться, но судьба в который раз подвела его. Он так и застыл, в немом шоке, и не в силах поверить в так поздно настигнувшее его осознание.       Он не хочет, чтобы Чу Ваньнин умер. На самом деле, никогда этого не хотел. К чёрту, он не хотел ничьей смерти! Ни смерти Учителя, ни Ши Мэя, и даже Сюэ Мэна! И…       «Сюэ Чжэнъюн, Госпожа Ван…»       Его близкие. Семья. Все те люди с пика Сышэн. Все люди мира, которые погибли от его руки.       «Я не…»       Их не вернуть.       Тасянь-Цзюнь медленно опустился на колени, схватившись руками за свою дурную голову. Хотел бы он разбить этот источник проблем о что угодно тяжёлое.       Что он наделал?.. К чему столько смертей, зачем?       Хотелось кричать, смеяться, рыдать взахлёб, но он не мог пошевелиться, а голос исчез, казалось, насовсем. И Чу Ваньнин, этот чёртов Чу Ваньнин, даже его убивать было бы… Бессмысленно?       Мёртвых не вернуть.       «Чу Ваньнин… Какой же ты…»       Он не мог подобрать нужных слов.        Жалкий? Насколько, что об тебя не хочется марать руки? Очевидно, что дело не в этом. Этот достопочтенный никогда не боялся упасть в грязь.       При всём желании, Тасянь-Цзюнь не мог себя убедить, что дело лишь в отвращении. Он окончательно сошёл с ума и потерялся. В мире. В себе. Утратил даже свои былые убеждения, и, что самое страшное — не желал их возвращать.       «Я не хочу… Видеть тебя…»       На смертном одре. В гробу. Не хочу видеть твоё надгробие. Не хочу наяву пережить твою смерть, а ещё не желаю, чтобы тебе было больно!       «Никак видеть тебя не желаю!»       Мо Жаня накрыло приступом смеха и кашля одновременно. Хотелось убиться, здесь и сейчас. По телу прошлась крупная дрожь, а глаза, по неизвестной никому причине, снова стали мокрыми.       В какой-то момент Тасянь-Цзюнь подумал было снова взяться за меч и закончить начатое, как вдруг увидел несколько желто-зелёных огоньков вокруг себя, которые немного освещали местность своим слабым сиянием. Подул ветер, зашелестела трава, которая от порывов ветра стала похожа на бушующее море и обзавелась собственным дыханием. К великой радости, светлячков в этой траве оказалось так много, что не сосчитать. А когда они все взмыли в воздух, Мо Жаню показалось, что у него появилось собственное звёздное небо. Не метались бы они так беспорядочно во все стороны, Тасянь-Цзюнь смог бы отыскать там созвездия.       Какое счастье, что они не спешили улетать.       Мо Жань замер, он не хотел спугнуть их, скорее подольше насладиться этим моментом.       Пускай они всего-навсего букашки, но сейчас этот достопочтенный рад их компании. Они всего-то насекомые, их жизнь так коротка, днём их не отличить от обычных жуков, но самой-самой тёмной ночью они стали его единственным лучиком света.       Пошло всё к чёрту, они прекрасны!       А может… А может даже в непроглядной черноте его жизни, есть кто-то, кто… нет.       Нет.       Настоящие звёзды по-прежнему были скрыты за плотными тучами. Казалось бы, какие-то мелкие букашки с лёгкостью вмиг рассеяли всю темноту этой ночи.       В ту ночь, Император, наступающий на Бессмертных ещё долго сидел под деревом, смеясь и плача, испытывая мучительную агонию и душой, и телом.       Ему пришлось много заплатить, но он понял что-то важное.       Этот достопочтенный не боится живущих в нём червей, ему не страшно взглянуть в глаза самой смерти.       Этот достопочтенный готов ко всему.       Этот достопочтенный всё так же ненавидит своего Учителя, но его Учитель не умрёт.       Этот достопочтенный дал слово.