Striking distance / Поражающая дистанция

      «Я верю, что нужно начинать так, как ты собираешься идти дальше, поэтому я родился великолепным», —написал Эйден. И что, если это была ложь? Эйдена буквально шантажировали, чтобы он написал это. Две ошибки дали Эйдену право делать всë, что он пожелает.       Он рассеянно оглядел комнату — казалось, вещей здесь было больше, чем обычно, — в поисках вдохновения для своего великого художественного произведения. Затененный пол их спальни тянулся, как серая пустыня, пока не достиг грозной двери из красного дерева, которую Гарвард закрыл за собой Эйдену хотелось залезть под кровати, которые они с Гарвардом сдвинули в центре комнаты, и спрятаться там. На самом деле Эйден не был симпатичным, когда был ребёнком. Он родился недоношенным, поэтому на первых детских фотографиях он был похож на сморщенного лысого хомяка в пластиковой клетке в отделении интенсивной терапии. Даже когда Эйдена выписали из больницы, он оставался худым и тощим.       «У меня было гнетущее детство во многих отношениях. «Перестань обо мне думать, мама, у меня есть дела», — вынужден был я сказать ей. «Отправляйся в загородный клуб; эти благотворительные гала-концерты не организуются сами собой."»       Возможно, если бы он был более симпатичным ребёнком, его мать осталась бы рядом. Она была моделью; она всегда была готова к следующей великолепной фотосессии. Но к тому времени, когда Эйден стал милым, он выглядел слишком взросло, чтобы быть хорошим дополнением, и она не хотела, чтобы мир считал еë матерью подростка. Позже у неё родились другие дети — очаровательные кудрявые малыши от какого-то футболиста из Испании — и она сделала с ними глянцевые фотографии. Он видел, как они улыбались ему идеальными семейными улыбками из журнала. Когда Эйден был младше, он говорил себе, что помнит уход матери, звуки криков и брошенных подарков, а также визг спортивной машины на подъездной дорожке. Правда в том, что Эйден был слишком молод, когда она ушла. Он не мог помнить, как она покинула его. Он вспоминал, как другие женщины, намного старше его матери, уходили.       Других детей у его отца не было. Когда у него появился Эйден, он обнаружил, что отцовство его не радует. Что его отец действительно находил интересным и достойным коллекционирования, так это женщины. Дети были скучными, потому что их нужно было содержать, но всегда можно было найти совершенно новый блестящий роман, если у тебя было достаточно денег, чтобы заплатить за него. На самом деле не имело значения, что Эйден не мог вспомнить, как ушла его мать. Все они ушли одинаковым образом. Женщины его отца были все одинаковыми.       Эйден верил, что одна из них была другой. Единственный раз. Давным давно.       Когда ему было пять лет, его отец познакомился с бразильской певицей, достаточно глупой, чтобы поверить, что имитация «материнского инстинкта» доставит удовольствие его отцу. Эйден следовал за девушками своего отца по дому, очарованный блеском их украшений, ароматом их духов и ощущением, что происходит что-то захватывающее и гламурное. Бразильянка обычно брала его за руку, когда он ходил за ней, замедляла свой шаг и рассказывала ему истории, пока она красила глаза. Она обнимала его и говорила: «Эйден, ты такой милый». (Полная ложь. Но тогда он был еще маленьким ребёнком, так как он мог знать?) Когда она и его отец обручились, она показала ему кольцо, сказала, что они будут семьёй, и спросила, может ли она усыновить его. Она сказала ему, что хочет быть его матерью, и сможет ли она? Эйден сказал «да» от всего сердца.       Его отец на тот момент был женат на восьми женщинах. Он не женился на этой. Она ушла тише большинства, но ушла. Не было слышно ни криков, ни визга машины на подъездной дорожке, только её обручальное кольцо блестело в тени их большого холодного дома. Она даже не удосужилась попрощаться. В любом случае. Она была лишь одной из многих. Эйден теперь даже не помнил её имени, и его больше никогда не обманули. Эйден плакал каждую ночь в течение двух месяцев после её ухода. Потом он пошёл в школу и познакомился с Гарвардом. Разве Гарвард только что не был рядом? Эйден мог бы поклясться, что он приходил. Эйден был занят писательством и старался не зацикливаться на ужасной угрозе Тренера.       По большей части Эйден находил и полезным, и забавным знать слабые места других людей. Юджин боялся подвести людей. Слабым местом Сейджи был его бывший партнер по фехтованию — Джесси Кост. Эйден использовал это слабое место, чтобы уколоть Сейджи и победить его в турнире. Сейджи был лучше в фехтовании, чем Эйден. Сейджи должен был победить. Эйден доказал, что то, что всегда говорил его отец, было правдой: забота была для неудачников.       У каждого было слабое место. У Гарварда тоже. Эйден не мог думать об этом, потому что он не мог думать о том, чтобы причинить ему боль. Гарвард был слабым местом Эйдена. Тренер знал его секрет. Она знала, что это сработает, когда она пригрозила разлучить их, после того как даже угроза исключения из команды по фехтованию не подействовала. Эйден явно оказался гораздо более очевидным и жалким, чем он предполагал.       Эйден поймал себя на том, что грызёт ногти, остановился и нахмурился. Что он делает? Он не был полевым зверем. Куда делся Гарвард? — задумался Эйден. Это было не похоже на него — не быть здесь, когда Эйден нуждался в нëм. Возможно, он пошёл искать кого-нибудь, кто разберётся с этим беспорядком.       Эйден развернулся на стуле, осознавая ситуацию в полной мере. Их комната представляла собой водоворот бумажных сердечек, цветов и коробок шоколада. Выглядело так, будто кто-то съел День святого Валентина, и его вырвало. Эйдену даже не нравился День святого Валентина. Он с внезапным возмущением покосился на свою кровать. Он вскочил и начал бросать мусор на пол, пока не освободился путь, и он не смог спасти своего плюшевого медведя из-под мусора. Эйден вытащил своего медведя и начал выковыривать глазурь из сливочного сыра, слипшуюся с его шерстью. Что заставило какого-то идиота положить кексы красный бархат с надписью «ТЫ СЕКСИ» на кровать Эйдена? Эйден уже знал, что он сексуален. Не было никакой необходимости нападать на беспомощную мягкую игрушку.       Он принёс своего медведя обратно к столу и напечатал: «В свой первый день в школе я встретил своего лучшего друга, Гарварда». Всё просто: первая правда, которую написал Эйден.       Самым ярким воспоминанием Эйдена о раннем детстве был его первый день в детском саду. Некоторые дети плакали. Эйден этого не делал. Лучше плакать в одиночестве. Гораздо хуже было плакать, когда вокруг были люди и видеть, что им всё равно. Эйден мало общался с другими детьми и точно не знал, что с ними делать, но они были более интересными, чем игрушки. Дома у Эйдена были игрушки. Он стоял в стороне и наблюдал за плачем, за воспитателем, пытающимся успокоить истерику, и за ребёнком, который пытался помочь воспитателю.       Гарвард был там самым высоким ребёнком и самым добрым. Он подходил к каждому плачущему ребёнку и говорил им, что это большая перемена в жизни, но он знал, что они будут храбрыми. У него под подмышкой был плюшевый мишка, и когда крошечная девочка не могла перестать рыдать, он представил, что мишка целует её, коснувшись маленьким пластиковым носом её заплаканной щеки. Он подарил девочке улыбку, тёплую, как солнце, и она была бессильна сделать что-либо, кроме как улыбнуться в ответ. Гарвард был самым большим человеком в любой комнате, даже когда он был маленьким. Эйден следовал за ним, следуя так близко, что, когда Гарвард неожиданно остановился, Эйден врезался прямо в него. Гарвард повернулся, посмотрел на лицо Эйдена и сразу же пришел к прекрасному, но совершенно неверному выводу. —О, эй, — были первые слова Гарварда Эйдену. —Если тебе так нравится медведь, ты можешь его забрать. Он положил своего плюшевого мишку в руки Эйдену, а затем похлопал его по плечу. Эйден рефлекторно схватил медведя и в панике уставился на этого чудесного мальчика. Он отчаянно пытался придумать какой-нибудь способ сохранить тёплый, устойчивый свет внимания Гарварда, но почувствовал, что застыл от страха перед невероятными масштабами своих амбиций. Он знал. Знал, что Гарвард отвернётся.       Гарвард этого не сделал. Он продолжал смотреть на Эйдена, а затем без всякой веской причины обнял его за тощие плечи. —Я Гарвард, — сказал он. —Как тебя зовут? — Эйден, — пискнул Эйден. —Ты остаешься со мной, Эйден, — сказал ему Гарвард. Эйден всегда так делал. Он тоже держал медведя. Хорошо, что он это сделал, потому что он не мог убежать и бросить его, как все остальные.       Дверь открылась, и вернулся Гарвард, сунув телефон в карман и выглядя просто — не так, как в детстве, но, по сути, так же. Зрелый и ответственный для своего возраста, какой бы этот возраст ни был. Эйден немного расслабился. В мире шантажа и необъяснимых кексов Гарвард имел смысл. —Куда ты ушёл? , — потребовал Эйден.—Почему ты ушёл? —Ты сказал мне оставить тебя в покое, — ответил Гарвард. —Итак, я ушёл.       Эйден в знак протеста поднял руку, которая не держала медведя. —Это очень странная интерпретация моих слов. «Оставь меня в покое», очевидно, не означало «Уйди и оставь меня совсем одного». Это означало, что «Твоя поддержка всегда приветствуется, но, пожалуйста, не говорите мне сейчас о команде фехтования». Гарвард бессердечно и бессмысленно бросил Эйдена в период его величайшей нужды.       Поскольку Гарвард вернулся, Эйден был готов простить. —Не могу поверить, что нас вот так бросили, —громко сказал Эйден своему медведю. —Теперь ты мой единственный друг, Гарвард Поу. Он ударил Гарварда по руке медвежьей лапкой в ​​наказание за его проступки.       Гарвард закатил глаза. —Я вышел на десять минут и позвонил маме. —Ладно, ты снят с крючка, —сказал Эйден.—Пожалуйста, объясни мне тайны жизни. Есть ли причина, по которой моя кровать покрыта тортом? Студенты Кингс-Роу инсценируют Французскую революцию? Возможно, вся школа сегодня надышалась парами краски. —Мария-Антуанетта на самом деле не говорила: «Пусть едят пирожные» о голодающих крестьянах, —добросовестно заявил Гарвард. —Люди говорили, что это нормально отрубить ей голову. Нельзя доверять поверхностным историческим отчëтам. —В этой жизни нельзя доверять многому, —протянул Эйден. —Сможешь ли ты разгадать тайну торта? —Моя кровать усыпана подарками для тебя, —медленно сказал Гарвард. —Подарки, которые я храню, поскольку они лежат на моей кровати.       Эйден возился с Гарвардом Поу, на котором всё ещё были остатки глазури. —Конечно конечно. Он всегда позволял Гарварду съесть шоколадные конфеты, подаренные Эйдену на День святого Валентина, отчасти для того, чтобы порадовать своего лучшего друга. Частично из чувства вины. —Повсюду лежат записки от случайных студентов, которые просят вас считать их своими новыми соседями, —продолжил Гарвард со странной ноткой в ​​голосе.       Эйден прижал медведя к груди и вспомнил, что заслуживает сочувствия. —Верно! Ты не поверишь, какой ужас у меня был сегодня! Тренер угрожала мне. Никакого сочувствия не последовало. Мир оставался несправедливым.       Гарвард хмуро смотрел на него. —О чëм ты говоришь? Эйден поморщился. —Тренер сказала, что если я не выполню это дурацкое упражнение по сплочению команды, она заставит меня сменить комнату. Теперь мне нужно написать эссе. —Оу, —сказал Гарвард. —Да, это… примерно то, что, как я думал, должно было произойти. Вот что ты делаешь.       Наконец-то появилось сочувствие, — Гарвард сегодня был вне игры –когда Гарвард обнял Эйдена за плечи и притянул его к себе. Это был тот же старый жест, хотя руки Гарварда теперь были намного больше и сильнее, а плечи Эйдена, к счастью, стали менее худыми. Эйден позволил себе наклониться.       Лицо Гарварда теперь было ясным, свободным от всего, что его беспокоило. Он даже слегка улыбался. —Ой. Ты бы скучал по мне? Эйден ткнул Гарварда локтëм под рëбра. —Едва ли. Но представь себе ужасные последствия, если мне придётся сменить комнату. Либо мне придётся мириться с каким-нибудь негодяем вроде Николаса Кокса, либо мой сосед влюбится в меня, и ты знаешь, что произойдёт дальше. Сцены. Следы. Необоснованные требования вроде: «Почему ты не можешь вспомнить моё имя?» Кроме того, это помешало бы моему тщательно продуманному плану убить тебя и получить единственную одноместную комнату в Кингс-Роу. Представь себе, с какими неприятностями я могу столкнуться в собственной комнате! Я не мог позволить кому-либо помешать этому. Гарвард пожал плечами. —Да-да. —Тебе следует встать на колени, —сказал Эйден. —Благодари меня. Если бы я не писал это эссе, тебе пришлось бы жить в комнате с Юджином. —Мне нравится Юджин, —поделился Гарвард. —Больше, чем я? —О чëм ты думаешь, идиот? , —с любовью спросил Гарвард.       Он в последний раз сжал плечи Эйдена и отпустил его. Часть Эйдена, где до этого был Гарвард, теперь была холоднее, чем предпочитал Эйден. Эйден стряхнул остатки глазури с уха Гарварда Поу. —Как дела дома? —Хорошо, —сказал Гарвард. —Мама предлагает мне сходить на свидание. Это вызвало нервный смех у Эйдена. —Что привело ей голову эту дикую идею? Не волнуйся, я разберусь… —Я вложил ей эту идею в голову, —мягко сказал Гарвард. —Тренер посоветовала мне попробовать повстречаться. Ух ты, какое отношение свидания Гарварда имеют к сплочению команды? Это была чепуха. Все больше и больше начинало казаться, что тренер Уильямс затеяла кампанию по разрушению жизни Эйдена! Что Эйден ей когда-либо сделал, кроме как добавил крутости команде по фехтованию и, по общему признанию, никогда не появлялся на матчах?       Разрушение жизни Эйдена всё ещё казалось чрезмерной реакцией. —Я поговорю с тренером, —предложил Эйден. —Это безумие не может продолжаться. Она в восторге от победы и, возможно, от краски. —Эйден, — сказал Гарвард. —Я хочу. С каких пор? Гарвард никогда раньше не интересовался свиданиями. Эйден должен знать. Он был здесь всё это время.       Каждый год, когда они были моложе, Эйден робко предлагал ему открытку на День святого Валентина. Каждый год, когда его сердце колотилось так сильно, что он думал, что его рёбра разобьются в пыль, он думал, что на этот раз Гарвард поймёт. Гарвард всегда обнимал Эйдена за шею и говорил: «Ой, спасибо, приятель». Гарвард никогда не говорил о желании с кем-нибудь встречаться.       По сей день Эйден избавлялся от других валентинок Гарварда. Гарвард не хотел беспокоиться о валентинках. Его мысли были сосредоточены на учёбе, дружбе, семье и фехтовании. Эйден оказал ему услугу. И Эйден сделал себе одолжение, оставив те дни надежд и унижений далеко позади.       Очень редко Эйден думал о том, чтобы попробовать что-нибудь, намекнуть, посмотреть, открыт ли Гарвард для возможности свиданий. Каждый раз он вспоминал, как вёл себя Гарвард, и ему хотелось умереть от стыда. Он не мог больше вынести того, чтобы быть таким жалким и прозрачным. Достаточно плохо, что Тренер знала и могла использовать эти знания в любое время, когда захочет. Только теперь всё, в чëм был уверен Эйден, оказалось неверным. —Ты на свидании, —Эйден постарался сложить слова так, чтобы это не вызывало ужаса. —Ты встречашься. —Да, свидания. То, что ты делаешь практически каждую ночь? , —Гарвард напомнил ему.       Очевидно, Эйдену пришлось прояснить свою мысль. —Ты идëшь на свидание? —Да, вот так, —сказал Гарвард с нехарактерной резкостью. —Ты не единственный, кто ходит на свидания, Эйден! Эйден покачал головой, потеряв дар речи. Гарвард загнал их обоих на незнакомую территорию. Эйден всегда был человеком с резкими репликами. Гарвард никогда не терял терпения по отношению к Эйдену. —Мама говорит, что эта девушка очень милая, —добавил Гарвард. —Девушка? , —сказал Эйден. —Оу.       Он думал… нет. Очевидно нет. Это был Эйден, только что увидевший то, что он хотел увидеть. Гарвард никогда ни к кому не проявлял интереса, потому что был благоразумен и ждал, пока не почувствует себя готовым к свиданию. Что, судя по всему, он сейчас и сделал. Гарвард начал смотреть подозрительно. —Почему ты ведëшь себя странно по этому поводу? —Нет причин! , —Эйден ответил быстро, как змея. —Просто удивлён! О, мой маленький Гарвард. Дети растут так быстро. Я устал пытаться написать своё эссе. Что скажешь, мы с тобой пойдём на тренировку? Он погладил Гарварда по голове, текстура коротко-подстриженных волос Гарварда оказалась приятно-мягкой под его ладонью. Затем Эйден отступил назад и положил своего медведя.       Гарвард с радостным удивлением согласился, как и ожидал Эйден. Обычно Гарварду приходилось привлекать Эйдена к практике. Не то чтобы Эйден не хотел фехтовать, но ему нравилось, когда Гарвард суетился.       Они вместе побежали вниз по широкой задней лестнице, мимо учебных залов, в которые, например, Эйден никогда не заходил, а затем по серой вечерней лужайке к вестибюлю. В спортзале было темно и гулко, прежде чем Гарвард включил свет, и пол перед ними растянулся, внезапно превратившись в золотистое дерево, а не в тени. Эйден с некоторым облегчением надел фехтовальную маску, защищённый от мира и взгляда Гарварда металлической сеткой. Они опускали и вытягивали клинки, повторяя движения друг друга. После этого Эйден нарушил схему и покрутил шпагу, играя. Сквозь сетку собственной маски он уловил блеск белых зубов Гарварда. Гарвард позволил бремени мира лежать на его плечах. Задача Эйдена заключалась в том, чтобы помочь ему немного развеяться.       Гарвард дважды опустил остриё своего клинка, приглашая к атаке, но Эйден не клюнул на наживку, поэтому Гарвард немного отступил назад. Эйден последовал за ним, начиная шагать. В эту долю секунды открытая Гарвардская шпага внезапно перешла в атаку. Это было настолько неожиданно, что Эйден дрогнул и позволил своей точке зрения слегка опуститься, поскольку его хватка на шпаге ослабла. —Аррет, —мгновенно пробормотал Гарвард. —Что это было? Ты поранился? —Я просто думал о написании эссе, —признался Эйден. —Я думаю, что у меня аллергия на то, что я не хочу делать. Аррет. Этот термин означал остановку, прекращение любого боя по фехтованию. Гарвард всегда говорил это и, похоже, никогда не чувствовал себя смещённым из-за своей готовности сдаться. Он всегда сдавался, чтобы не рисковать и не причинить вред Эйдену.       Гарвард не сдастся в реальном матче — это подведёт команду. Но всякий раз, когда они тренировались, всё, что нужно было сделать Эйдену — это показать момент уязвимости, и Гарвард бросал и своё оружие, и защиту, не заботясь о своей безопасности. Беспокоясь только об Эйдене. Именно таким был Гарвард. Вот почему он был единственным человеком, с которым Эйден был близок. Он мог позволить Гарварду оказаться на расстоянии удара, потому что Гарвард никогда никому не причинит вреда.       Много лет назад маленький ребёнок Гарварда жалел маленького Эйдена. Это было понятно. Маленький мальчик Эйден был жалким экземпляром. Гарвард так и не избавился от привычки жалеть его. Если бы Эйден — его лучший друг — попросил Гарвард не идти на свидание с какой-нибудь случайной девушкой, Гарвард не пошёл.       Только Эйден не мог его попросить.       Если бы Гарвард действительно хотел этого, сделал бы его счастливым, Эйден не мог бы стоять на пути. Существовала греческая легенда о фигуре в капюшоне по имени Немезида, которая преследовала человека, медленно, но верно приближаясь к нему. Когда Немезида достигнет его, он будет уничтожен. Эйден всегда с тревогой ощущал тень будущего, приближающуюся к нему. Они не могли всегда жить вместе в Кингс-Роу. Они не всегда были в одной команде по фехтованию.       Однажды Гарвард уйдёт. Как и все остальные. Эйден большую часть своей жизни жил взаймы. Максимум, на что он мог надеяться, это на то, что кто-то на короткое время остановит неумолимый прогресс, и он сможет избежать травм ещё немного. —Ты правда собираешься на свидание? , —спросил Эйден как можно небрежнее. Всё еще надеясь вопреки, что это может быть шутка. —Да., —Гарвард звучал устало. —Я действительно собираюсь.