Унять твою боль

Эрис сидит за чересчур большим деревянным в самом углу бара, утопая в обтянутом темно-коричневым бархатом диванчике. Кругом гудит веселая пятничная толпа, музыка играет намного громче, чем нужно, и Эрис было бы неприятно здесь находиться — но ей нравится. Это не дерьмовый бар, пропахший пивом и потом дальнобойщиков, а вполне цивилизованный паб — кругом дерево и латунь, тепло и островатый запах спирта. За столиками полно молодых людей с тяжелыми стаканами в руках, бармен — светловолосый, улыбчивый юноша — ловко жонглирует бутылками, развлекая стайку девушек у барной стойки. Ровный желтый свет заставляет забыть о воющем ветре за окном, и Эрис почти наслаждается вечером. Ей неловко сидеть над стаканом безалкогольного мохито и ждать встречи, которой может не произойти — но она ждет. Изучает грани хрустального бокала, рвет салфетку ровными полосами, вглядывается в потемневшие картины на стенах. Ее взгляд привлекает одна — морской пейзаж с зависшей над горизонтом полной луной. От картины веет старостью и покоем, и Эрис кажется, что это действительно старинная картина, а не распечатанная для красоты репродукция. — Док! Знакомый голос окликает ее, и сердце Эрис трепещет от острой радости, тут же испуганно затихая. Это Хоуп — с полотенцем на плече и в полосатом фартуке на поясе, голова залихватски повязана банданой, черная футболка обтягивает широкие плечи. Он подходит и, опершись на стол, наклоняется к Эрис. Она чувствует запах фритюра и сигаретного дыма — настолько Хоуп близко. Его взгляд настолько прямой и проницательный, что она почти не может на него смотреть, постоянно отводя глаза, будто от яркого солнца. — Привет, Хоуп, — громко говорит она. Он удивлен — брови вздернуты, но он улыбается так широко, и Эрис немного расслабляется. — Что ты здесь делаешь? Не ожидал увидеть тебя в таком месте! — Ему куда легче перекричать гремящую музыку, чем ей. Эрис пожимает плечами и слегка улыбается ему — так вышло, мол. Хоуп размышляет с секунду, а затем жестом манит ее за собой. Она подхватывает стакан и идет за ним к барной стойке, в дальний угол, у самой стены. Сам Хоуп заходит за стойку и упирается в нее пытливым взглядом. — Следила за мной? — он явно шутит, но Эрис неловкость вновь заставляет ссутулить плечи и спрятаться за стаканом мохито, ставшего почти безвкусным из-за растаявшего льда. — Я случайно узнала, что ты здесь работаешь, — голос дрожит от волнения, но можно списать на попытку перекричать грохочущие басы. — Мне стало любопытно. Эрис не рассказывает, как неделю назад она подсмотрела в окно, как выглядит его машина — огромный, темно-зеленый пикап с наклейкой «Изгой» на заднем стекле. Не рассказывает, как заметив его машину на парковке у бара, пятнадцать минут мучилась сомнениями, припарковавшись на другой стороне улицы. Как ловила косые взгляды, входя в бар и спешила спрятаться за дальним столиком. Как несколько раз порывалась уйти, чувствуя себя пятнадцатилетней. Хоуп хохочет. — Поймала меня! — его улыбка ослепляет. Он бесцеремонно тянется за ее стаканом и нюхает содержимое. — Это еще что? Ну-ну, так не пойдет. Ты не будешь пить эту пресную бадягу в моем баре. Меню настолько тебя не впечатлило? — Я не пью алкоголь. — Эрис качает головой, и улыбка Хоупа немного гаснет. — Это из-за… — он указывает на шарф, наглухо скрывающий ее голову и шею. — Я забыл, что в вашей религии нельзя. Эрис не выдерживает и усмехается. Каждый раз смешно. — Нет, не из-за этого, — говорит она, отмахиваясь. — Я могу выпить, но мне не нравится вкус алкоголя. На мгновение взгляд Хоупа вновь становится пронзительным, изучающим, словно он видит Эрис насквозь и даже дальше. Он явно не ожидал такого ее ответа и теперь, вероятно, пытается понять, что сбило его с толку. Эрис стойко выдерживает его препарирующий взгляд, прячась за маской спокойной вежливости и игнорируя резкий приступ нервозности. Но почти сразу в глазах Хоупа снова зажигается озорная искра. — Вот и отлично, — ловким жестом он выуживает из-под стойки пустой стакан. — Самое время тебя переубедить тебя, док. Предпочтения? Эрис растерянно смотрит на пустой стакан в его руке и ловит себя на мысли, что хочет ему рассказать. Вот странно: именно с теми, кто ничего не спрашивает, секреты рвутся наружу сами собой. Она почему-то уверена, что он поймет. Но в то же время думает — он мог не спросить, потому что ему неинтересно. Эта мысль отрезвляет, и затрепетавшее было сердце утихает. — Никаких, — справившись с внезапным наплывом неясных чувств, Эрис возвращается к разговору. — Мне не нравится ничего из того, что я пробовала. — Что ж, значит, начнем с классики. Эрис сама не замечает, как соглашается на эту игру, но она не против немного подразнить его. В своем превосходстве она уверена. Руки Хоупа мелькают, опытными движениями собирая напиток воедино, и это завораживает. В тусклом барном свете Эрис замечает, что из-под закатанных рукавов виднеются татуировки, и невольно представляет себе, что это может быть. На мгновение ей кажется, что она различает плавные изгибы змеиного тела, и думает, что ему бы подошло нечто подобное. — Зачем тебе работать охранником, если у тебя свой бар? — выпаливает Эрис и тут же жалеет об этом. Ей кажется, что это прозвучало слишком уж бесцеремонно, но Хоуп и бровью не ведет. — Бессонница, док, — отвечает он коротко и подает ей стакан. — Попробуй-ка это. Хоуп смешивает ей что-то светло-желтое, терпкое и кисловатое. По языку ударяет виски, и Эрис, передёрнувшись, отставляет его в сторону. — Слишком крепко, — резюмирует она. Пожав плечами, Хоуп берет новый стакан. Он смешивает ей коктейль за коктейлем, предусмотрительно уменьшив порции, и после каждого внимательно заглядывает Эрис в лицо, пытаюсь уловить хотя бы намек на удовольствие. Целая плеяда бирюзовых, жёлтых и розовых напитков — чересчур сладких, кислых, крепких — проходит через руки Эрис, и она уже чувствует, что немного пьянеет, но ей нравится. Нравится быть с Хоупом один на один, изредка касаться пальцами его горячей руки, когда он подаёт ей очередной коктейль, ухмыляться в ответ на его озадаченные восклицания. И черт с ним с алкоголем — ей приходилось вливать в себя вещи куда более неприятные. Эрис подносит ко рту очередной стакан, но не успевает сделать и глотка — Хоуп выхватывает коктейль из ее руки. — Не пей, тебе все равно не понравится, — говорит он. Достав очередной стакан, он очень серьезно вглядывается в него, с затем поднимает глаза на Эрис. — Слушай, док: если ты заставишь меня вылить в раковину даже то, что я сейчас смешаю, я закрою этот бар. Черт, да я его лично оболью бензином и подожгу, честное слово. — Я заинтригована, — Эрис наблюдает за ним, подперев щеку рукой. — Тебе лучше постараться. Мне нравится твой бар. Это была бы большая утрата. Хоуп не отвечает — только улыбается, и Эрис даже сквозь пелену опьянения замечает, как в его улыбке прячется что-то печальное. Спустя минуту он подаёт новый напиток — едва зелёная, почти белоснежная жидкость сверкает и переливается и Эрис невольно любуется сложным цветом. Она делает глоток — и чувствует, как рот заполняет свежесть. В ней была и сладость, и кислота, и Эрис удивляется, что за ними совсем не чувствуется алкоголь. Но вот и он — теплая волна мягко прокатывается по горлу, не обжигая, но согревая. Эрис делает ещё глоток, и Хоуп взрывается смехом. — Моя взяла, док! — он победоносно вздымает кулак к потолку. Эрис проиграла, но почему-то ее это совсем не расстраивает. Она тихо усмехается и делает новый глоток. — Лунная пыль, — говорит Хоуп. Он вдруг посерьёзнел, но в морщинках вокруг глаз ещё пляшут искорки едва угасшего смеха. — Что? Хоуп указывает на коктейль, который Эрис уже прикончила наполовину. — Я назову этот коктейль «Лунная пыль». Ему подходит. И тебе тоже. Щеки Эрис вспыхивают. Просто слишком много алкоголя, думает она, и прячет улыбку в очередном глотке «Лунной пыли». *** Эрис не ходит по барам. Алкоголь плохо сочетается с любым из тех лекарств, что ей приходится пить ежедневно. И вот она здесь, на высоком барном стуле, пьяная и на редкость довольная жизнью. Прошло уже немало времени с тех пор, как Хоуп покинул свой пост за барной стойкой — теперь он рядом с ней, и барные стулья стоят так близко, что их колени все время соприкасаются. Эрис ненавидит прикосновения. Но сейчас случайные касания не вызывают привычного раздражения — они ощущаются естественно, как ветер или сорвавшийся с дерева лист. — Клянусь — скажи он тогда еще хоть слово, и моему бару понадобилось бы новое окно, — Хоуп продолжает свой уморительный рассказ про буйного посетителя. — Потому что старое бы оказалось выбито его тупой башкой. И пусть бы он только попробовал меня засудить — мой юрист бы чайной ложкой сожрал те последние мозги, которые у него остались. — Охранник с личным юристом, — произносит Эрис медленно, смакуя нелепую фразу на языке. — Бармен с личным юристом, — Хоуп поднимает палец в назидательном жесте. — Моя главная работа здесь, а ночные перекуры с зеленоглазой ученой, чью специальность я не выговорю даже трезвым — это для души. Эрис улыбается. Хоуп почти сразу понимает, что Эрис не из разговорчивых — и перехватывает инициативу на себя. При этом Эрис постоянно чувствует себя в центре его внимания. Его истории льются рекой, отточенные до совершенства многократным пересказыванием, и Хоуп почти не слушает сам себя — зато внимательно следит за Эрис. Когда она ежится от сквозняка, проникшего в теплоту бара вслед за новым посетителем, он бросает на дверь такой суровый взгляд, что та будто бы сама захлопывается поплотнее. Она даже не замечает, когда опустевший бокал перед ней — уже порядком подвыпившей — заменяется стаканом с соком, а истерзанная салфетка, которую она бессознательно рвет на длинные полосы, исчезает и заменяется новой. У Хоупа оживленное, интересное лицо, за которым Эрис нравится наблюдать. Брови вздымаются и опускаются, губы то и дело превращаются в миллион разных улыбок и усмешек, лоб морщится от смеха, и даже уши как будто участвуют в его беглой речи. И кажется, даже не будь у Эрис слуха, она бы все равно смогла понять каждое слово, каждую интонацию и сюжетный поворот, просто наблюдая за тем, как он говорит. Но когда сквозь плавное течение музыки раздается звон стекла и глухой грохот, лицо Хоупа мгновенно застывает. Эрис бросает взгляд в направлении звука. Молодой бармен замер, опустив руки и широко раскрыв глаза, а две девушки, которые до этого мирно беседовали за стойкой, соскочили со своих высоких стульев и теперь испуганно жмутся друг к другу в сторонке. Хоуп уже там — Эрис даже не успевает заметить, как он исчез — и придерживает за шиворот мужчину средних лет с красным, злым лицом. Мужчина мертвецки пьян и зол: он сучит руками и ногами и что-то неразборчиво кричит, пытаясь выбраться из хватки, но удерживающая его рука сжимается, как стальная. Эрис наблюдает, как Хоуп наклоняется к потному лицу и что-то тихо говорит дебоширу. К лицу Хоупа прилипла неподвижная, угрожающая ухмылка — от нее у Эрис по спине прокатывается волна холодного пота. Хоуп заканчивает говорить, и пьянчуга испуганно замирает и сдувается, как дырявый шар. Без видимых усилий Хоуп волочит его через весь бар к выходу и резким, точным движением выталкивает его наружу, под ночную морось. Несколько мгновений в баре слышна только музыка — взгляды прикованы к Хоупу, чье лицо вновь доброжелательно и расслаблено, словно ничего и не было. — От имени заведения приношу вам свои извинения за это недоразумение, — он говорит громко и искренне. — Прошу вас, продолжайте веселье. Ошарашенная толпа разом приходит в себя, ободренная его голосом, и вновь возвращается к привычному гудению — разве что, чуть более громкому, чем до инцидента. Эрис наблюдает. Хоуп точно хозяин здесь — в этом нет никаких сомнений. Возвращаясь к стойке, он щедр на улыбки и приветствия каждому посетителю; бармен после пары фраз от Хоупа вновь возвращается к работе. Ловким движением сильных рук тяжелый барный стул встает на место, осколки разбитого стакана сметены парой движений щетки, которая словно появилась из воздуха. Перепуганные девушки вновь усажены за стойку, и перед ними за считанные мгновения появляются два бокала маргариты. Эрис думает, что Хоуп словно опытный портной латает прореху в ткани цельного, созданного его же руками пространства, оберегая покой всех, кто в нем находится. Это красиво. Но за улыбкой и приветливостью кроется сила, и она больше и глубже, чем Эрис могла представить. *** — Ты владеешь целым баром и не пьешь? Уже за полночь, и Эрис пытается поймать такси, но как назло на дороге почти пусто. Она аккуратно держится за локоть Хоупа — он вышел с ней на холод как был, в одной футболке — и старается не показывать, как сильно она на самом деле пьяна. Кажется, у нее неплохо получается, но каждые несколько мгновений ей приходится хвататься за свою опору покрепче. Хоуп лишь качает головой. — Я в ладах с алкоголем только тогда, когда он не внутри меня, — говорит он с непонятной усмешкой. — Ты в порядке? Не думал, что твое личико может быть настолько румяным. Эрис лишь отмахивается. Они стоят на ветру, и рука Хоупа такая горячая под ее ладонями, и Эрис очень хочется положить кружащуюся голову ему на плечо. Это было бы приятно, думает она — получить еще одну точку опоры, но не позволяет себе. Вечер был неожиданно хорош, и ей вдруг становится страшно сказать хоть слово, хоть на мгновение пошевелиться, словно от любого неосторожного жеста хрупкая совершенность этого момента может разлететься вдребезги. — Знаешь что, к черту такси, — вдруг говорит Хоуп. Он лезет в карман джинсов, и через мгновение в его руках глухо звякает ключ от машины. — Я сам тебя отвезу. Идем. Он ведет ее к своему зеленому пикапу и усаживает на переднее сиденье, галантно подав ей руку («осторожно, береги голову»). Салон его машины пахнет так же, как он сам — сигаретами и старым деревом. Эрис закрывает глаза — так голова кружится немного меньше, а запах Хоупа становится отчетливее. Рядом хлопает дверь, и Эрис распахивает глаза. Хоуп уже на водительском сиденье и смотрит на нее со странной смесью нежности и насмешки. — Куда едем, док? Адрес еще не стерся из твоей гениальной головы? Лениво улыбаясь, Эрис качает головой. Она называет адрес и снова закрывает глаза. Ей не страшно — ведь впервые за много месяцев у нее в голове царит полная тишина. *** За закрытыми веками размеренно мелькают пятна света — уличные фонари бесшумно проносятся над головой, но Эрис представляет, будто она летит в космическом корабле к отдаленной планете. Она не спит — точнее, почти не спит; время немного смазывается, но она слышит шорох колес на влажном асфальте, гул мотора, короткие покашливания Хоупа рядом. Ей необыкновенно спокойно; ей кажется, что она могла бы и заснуть так, но ей хочется слышать этот ненавязчивый, умиротворяющий шум какой-то непривычной для нее жизни. Она проматывает в голове события вечера — теплый бар, ледяные коктейли, сухие касания пальцев Хоупа, сияющие звезды в его смеющихся глазах. Он смотрел на нее так, будто она была желанной гостьей, приятным сюрпризом в его шумном и хаотичном мире, который для Эрис был в новинку. Под его обжигающим взглядом она вдруг ощутила себя самой обычной — живой, цельной. Той, кого она когда-то потеряла во тьме и не чаяла вернуть назад. Это пугает. Это радует. Это заставляет сердце пускаться вскачь, и за звуком собственного пульса Эрис почти не слышит голоса холодного, раненого разума. Эрис не уверена, сколько времени проходит, прежде чем машина останавливается и Хоуп выключает зажигание. Какое-то время они сидят в полной тишине — Эрис притворяется спящей, а невидимый Хоуп рядом с ней не произносит ни слова. — Это жутко, — говорит, наконец, она со скрытой усмешкой, не размыкая сонных век. — Наблюдать за спящими — жутко. Хоуп вдруг шумно вздыхает, и Эрис внутренне веселится, понимая, что застала его врасплох. — Поймала меня, — говорит он с такой нежностью, что сердце Эрис сжимается в маленькую взволнованную точку. Она открывает глаза — и упирается во взгляд, который не может прочесть. Он темный, этот взгляд; темный, как ноябрьская ночь; как невидимая сторона луны; как пропасть перед прыжком. Никто и никогда не смотрел на Эрис так. Словно кроме нее на свете никого не существовало. Словно она имеет значение. Хоуп осторожно касается ее щеки горячими пальцами в легкой, просящей ласке. И разум Эрис, доселе заглушенный потоком гормонов и алкоголя, взрывается криком.