Швы

Ян нежно постукивает пальцами у меня между лопаток, забравшись своей восхитительно горячей ладонью под футболку, но эти короткие прикосновения сейчас ощущаются как ожоги, не меньше. Стараюсь унять бурю внутри, которая разматывает меня и хочет заставить кричать. Но я не кричу, а делаю вдох-выдох. Буря не утихает, не дает мне расслабиться. Обостренное чувство справедливости, которое мешает спокойно жить, не дает мне и сейчас оставаться в этих объятиях. Я не должен тут быть, а он не должен меня обнимать. Он был заботливым и бережным сегодня, таким, что я забыл все на свете. Но есть нюанс. — Ян, ты мне что, пиздишь? — отстраняюсь от него, упираясь раскрытой ладонью в грудь парня, чтобы посмотреть в глаза. Вижу там только непонимание, которое бесит меня еще больше. Снаружи я такой спокойный весь, даже ни один мускул на лице не дернулся, а внутри все клокочет. Кипит внутри яростью, злостью и, наверняка, глупой, но, точно, незаслуженной обидой. Зачем было мне врать? Зачем после этого быть таким? Чтобы затащить меня к себе на потрахаться? Кто вообще сказал, что я бы не согласился без всех этих лживых заверений? — Нужно больше конкретики, — отвечает Ян, не отстраняясь, накрывая мою руку своей. — Захера ты это делаешь? — буря во мне прорывается наружу и я отпихиваю его ладонь от себя. — Не усложняй, — хмурится Ян, но руку убирает, — есть вопрос — спроси. Откидывает одеяло, под которым стало и жарко и тесно. Садится рядом скрестив ноги, не отрывая от меня заинтересованного взгляда, наклоняется и пододвигает к себе пепельницу и следом помятую красную пачку. — Я знаю, что ты вчера не ночевал дома, — пытаюсь я идти ва-банк. — Прям знаешь? Подкуривает и протягивает мне. Когда становится понятно, что ничего брать я не собираюсь пожимает плечами и затягивается сам. — Прям был тут вчера, а тебя не было, — я тоже сажусь на матрасе, поспешно натягиваю трусы и следом джинсы, под красноречивый взгляд Яна. — Вот прям ночью был? — хмыкает Ян с кривой улыбкой, наблюдая за моими попытками быстро одеться. — Вечером, — уточняю я. Футболка лежит около Яна, и мне приходится наклониться к нему, чтобы ее забрать. — Я уходил на несколько часов с собаками гулять, — Ян пристраивает медленно тлеющую сигу на краю пепельницы, когда я наконец-то натягиваю футболку, — прости, пруфов нет. Смотрит на меня прищурившись, и я чувствую, как искрит воздух между нами. Он контролирует чувства сейчас, куда лучше моего, хоть я и чувствую, что Ян тоже бесится. — И куда ты собрался? — Домой, — я уже стою, собирая свои носки разбросанные по комнате. — Автобусы не ходят уже, — напоминает Ян, хотя я и так прекрасно знаю. — На такси, — отвечаю. То что цена такси не входит в мой бюджет — я тоже знаю прекрасно. — Что-то на богатом, — цыкает и тоже встает, — спи тут, я пойду в проходную. — Сам пойду, — отпихиваю его плечом, первый выходя из спальни. — Марк, серьезно! Я вообще не понимаю какого хуя должен оправдываться сейчас, — пытается Ян еще раз в примирение, но это меня еще больше злит. — Не надо оправдываться, попробуй не пиздеть просто, — забираю почти не глядя свои оставшиеся шмотки из комнаты и ощущая какой фееричный пиздец устроил, иду в проходную комнату. Сам понимаю, что обижаюсь как сучка, осталось только зарыдать, но кидаю сумку около дивана и роюсь в нижнем ящике вытаскивая для себя плед. В одежде падаю на диван, накрываясь. Все равно уснуть не выйдет. Но хоть в тепле и бесплатно. В голове крутятся события прошлого дня, и я пытаюсь составить логическую цепочку и понять, где Ян начал меня наебывать. Зачем он начал меня наебывать, предположить у меня не получается. С удивлением обнаруживаю, после звонка будильника, что уснул. Противный электрический писк вырывает меня из поверхностного сна, практически, моментально. Второе, что меня удивляет за несколько секунд после пробуждения — это свернувшийся калачиком Ян в ногах. Тоже одетый, притащивший второе одеяло. Мой будильник его не пронимает, и я с рассеянной улыбкой смотрю на этого здорового лба, пока не вспоминаю, почему мы вообще оказались в такой странной ситуации. Вот же сука. Не верю ни единому его слову, про «разбил телефон, гулял собак и лежал дома весь день». Я не тупой, прекрасно понимаю, что была тысяча способов связаться, банально открыть тележку на ноуте. Взять телефон у соседей. И еще 998 способов. Спускаю ноги с дивана и морщусь, ощутив подошвами стоп холодный деревянный пол. Оставляю Яна одного на диване и быстрыми шагами иду в ванную. Умываюсь и прикидываю, что я могу сделать с человеком в зеркале, чтобы он выглядел посвежее. Радует, что последствия драки в баре полностью прошли и я, вроде как, снова не отпугиваю людей лицом. Саня говорил, что я даже с синяками был сасным, хотя меня эти его эпитеты пугают. Когда возвращаюсь в комнату, Ян уже сидит на диване с лицом полным тоски. Не может примириться с столь ранней версией реальности. — Позавтракаешь, — спрашивает, с утвердительно-угрожающей интонацией, смотря куда-то в точку между своих коленей, — потом пойдешь, а то сдохнешь утром со своими пиздюками. Встает рывком, а я даже не нахожу, что ответить. Моя внутренняя сучка, которая вчера показательно пошла спать отдельно все еще внутри, но уже не такая громкая. Бесит, что при Яне остатки моего здравомыслия улетучиваются, и получается, ну, вот то, что получается. Возвращается с ванной посвежевшим и с пятнами зубной пасты на футболке, которые он пытался отмыть, но вышло слабо. Крутится на кухне, достает продукты из холодоса, что-то моет и нарезает. Обхожу его со спины, чтобы зарядить кофеварку и так и стою молча к нему спиной, пока навожу нам две чашки кофе. Сегодня экономлю на словах пуще обычного. Когда все же оборачиваюсь, потому что кофе уже сварен и налит, с удивлением обнаруживаю на столе сэндвичи с заботливо обрезанными корочками, точно такие же, которые Ян приносил вчера. Так и стою, зависнув с кружками в руках, от которых уже становится горячо пальцам, пытаясь прикинуть хуй к носу, как говорит Саныч. — Как вчера, — киваю я осторожно в сторону тарелки с бутерами, ставя кружки рядом. — Более того, как и завтра, — Ян тянет за ручку горячую кружку с густой белой пеной. — Ты же сказал вчера, что не знаешь с чем они. — Я сказал, что не ебу ветчина это или как это называется, — смотрит на меня Ян уставше, может быть шестеренки в его голове закрутились, а может, он и так понимал, что меня вчера задело, — Марк, вот скажи мне честно, что ты там напридумывал-то? Язык у меня, конечно, не поворачивается сказать, что я напридумывал, что он ночь провел не здесь, а пристроившись к какому-нибудь другому хую. — Хотя ладно, я и так понял, — разрешает Ян, пододвигая мне злосчастный завтрак раздора поближе. Чувствую себя максимально тупым, когда ухожу от Яна, побыстрее надевая наушники, вместо неловкого прощания. Молча ухожу, под быстрое движение губ Яна, наверное это «пока», но громкая музыка в наушниках не дает мне узнать наверняка. Саныч на ступеньках зала встречает меня с довольным лицом человека, который что-то замышляет. — На сборы! — улыбается он во все тридцать два, или сколько там у него осталось после десятилетия боев и чемпионатов, когда я снимаю наушники. — А? — хмурюсь в ответ, потому что затравочка мне уже не нравится. Тут на сборы либо я, что означает что я там помру, либо пиздюки, что означает что я без денег полмесяца. Или что мы вместе с пиздюками, что просто масштабный пиздец, потому что вожатый из меня так себе, я даже пытаться не хочу. — Записал тебя через неделю на сборы, говорю, — подтверждает Саныч мои опасения, ладно хоть, не самые страшные, — с Юрой поедете. Так и стою обутый и одетый у мусорки рядом со входом не выпуская сумку из рук. Стою и смотрю на него, даже не знаю с чего начать мазаться. — Может, не надо? — захожу мягко. — Марк, ну у тебя годовой план есть? — Саныч тоже мягенько парирует. За спиной со скрипом открывается дверь, впуская одного из моих подопечных. Пацан машет нам, громко здоровается, называя меня Марком Константиновичем и уходит переодеваться, оставляя нас с Санычем снова вдвоем. — Есть, — вздыхаю я. Думаю сейчас, что взрослая жизнь — это когда абсолютно всё, что ты делаешь, делается с одной целью: чтобы все уже наконец от тебя отъебались. — Там сборы есть? — Есть, — повторяю я, принимая это за данность и наконец-то начинаю раздеваться. — Нам вообще два учебно-тренировочных сбора нужно, а ты и так летом никуда не ездил! — Ну как бы не по своему желанию, если вы забыли, — ворчу я, скидывая уличную обувь, — на две недели? — На три, — поправляет меня тренер. Пока я тут горю, мои школьники по одному забегают в зал, радостно здороваясь со мной и Санычем. — Да куда три?! Три — это пиздец. — В Сочи и среднегорье, — разжевывает он мне все. — Я не буквально спрашивал, — фыркаю я, — может мы коней-то не будем гнать, я и от двух загнусь. — Сам знаешь, три недели там — это три месяца здесь, а тебе нагонять пора. — Вы меня без ножа режете, — вздыхаю, подхватывая сумку и иду уже в раздевалку. Пока я тут пытался уйти от судьбы, все мои школьники переоделись и ушли разминаться. — Ага, поэтому у тебя сегодня еще одна тренировка вечером, — добивает меня Саныч в спину. Всю тренировку пацанов, да и свою тоже думаю, зачем я вообще во все это вписался. В соревы, тренерство это, теперь вот, ебучий спортивный лагерь. У меня что, проблем мало что ли? Потом, конечно, вспоминаю, что бокс - это сейчас моя единственная возможность пожить спокойно и отдельно. К сожалению, ничего другого я делать не умею. Гоняю пацанов со скакалки на отжимания, разрешая им после поработать на мешках, хотя они, конечно, просят спарринг. Сам же пытаюсь после разминки уйти во что-то медитативное, типа тяжелого мешка, но Саныч кивает нам с Юрцом на ринг. — Марк — нападешь, — командует он. Кружимся с Юрой, по ощущениям, целую вечность и я думаю, что мне надо уже как-то в быстрый старт научиться, и может на благо все это с лагерем то. Юрец наконец-то пропускает джеб, тоже видимо огорошен новостью про наше будущее. Не думаю, и сократив дистанцию, заканчиваю тройкой на сайдстепе. Юрец смотрит на меня осуждающе, поправляя капу, а Саныч командует тридцатисекундный перерыв. — Хочешь на сборы? — спрашиваю я Юру, когда мы, заебаные активностью Саныча, плетемся в душ. — Ну да, море ж, — вяло отвечает Юра, — я летом на среднегорье был, ничего хуже быть не может. — Так это тоже среднегорье будет, — морально уничтожаю я бойца. — Ну пиздец, надо было это мне раньше сказать, я бы на энергии горящей жопы тебя сделал, — Юра лениво пиздит меня полотенцем, а мне даже отбиваться или уходить от этой атаки лень. — Не пизди, — хмыкаю я, открывая холодную воду. Когда думаю, что этот день ничем меня уже не удивит, все-таки сборы переплюнуть трудно, то вижу Яна, растянувшегося на парте в конце аудитории. Садиться где-то отдельно будет максимально тупо и плетусь к нему. — Чего тут? — спрашиваю, полный недоумения, бросая на пол рядом свои сумки, спортивную и на учебу, — у нас это дерьмо и физра только сегодня. — Телефон отдал в ремонт рядом, — Ян смотрит на меня пристально и очень серьезно. — Как тренировка? Он сидит рядом, не пытаясь вынудить меня на какие бы то ни было тактильные контакты, и я ему благодарен за это. Огорчен немного, но благодарен. — Устал, — откидываюсь рядом, лопатками упираясь в жесткий стул. — Еще физра, — как будто бы даже заботливо говорит Ян. — Еще тренировка после физры, — добавляю я. Он недоуменно смотрит, и у меня горит рассказать про сборы, но я от чего-то молчу, решая не напрягать его этой инфой. — Во сколько освободишься? — Часов в пять может, — пожимаю плечами. Сам не знаю, что там Саныч задумал. Ян что-то говорит, и я второй раз за день не слышу его слов, сейчас они заглушаются звонком на пару и гомоном наших одногруппников. На физре нас, какого-то хуя, просят поделиться на пары, вместо обычного баскетбола или бега, и рядом со мной, как всегда, оказывается Ян. Благодарю вселенную, что сегодня не бег, потому что жопой чую, его для меня Саныч придержал. — С отжиманий начнем! — командует физрук и мы с Яном вздыхаем и молча встаем в упор лежа лицом друг к другу, — на выдохе хлопаете по ладони партнера! Под вздохи одногруппников несколько минут передаем пятюню друг другу, и я молюсь сейчас, чтобы уровень тактильности упражнений не поднимался. Тело на Яна реагирует как и положено телу двадцатилетнего человека, с которым вы недавно друг другу дрочили. Хочется трогать его, и чтобы он тоже не отставал. Осталось только снова ему поверить, а с этим еще сложновато. Физрук командует планку с теми же пятюнями, от чего одногруппники начинают выть даже до начала. Постоянно ловлю взгляд Яна на себе, кидая в ответ такой же. Все идет хорошо, и на следующих упражнениях типа приседа, в которых контакт, снова, фигурирует только руками. Вкривь и вкось все идет в конце пары, когда физрук объявляет растяжку, что-то говоря, про то, что она должна быть основана на доверии. Вот с доверием у нас теперь проблемы. Здесь к тому же, все целомудренными касаниями ладоней не ограничивается и я пытаюсь контролировать ебейший пульс, когда пальцы Яна, через футболку вызывая толпу мурашек, сначала едва касаются ребер и останавливаются в районе лопаток, помогая мне делать складку. — Какое стоп-слово? — хриплю я, когда Ян перегибает. — Прости, — он ослабляет давление, — не рассчитал. После этого Ян давит мягко, проскальзывая ладонью по бедру с легкой улыбкой, и я невольно зеркалю ее, полностью расслабляясь в его руках. Хорошо, что мы в полном спортзале и от лишних мыслей меня удерживают комментарии одногруппников вокруг. Меняемся ролями, и я стараюсь без рывков и резких движений повторить все то же самое, что делал Ян. Снова не прощаюсь, успевая свалить, пока физрук отчитывает Яна за прогулы. В зале Саныч действительно выкатывает мне бег и отправляет на соседний школьный стадион и когда я уже выжат и готов лечь на трибуны и добивает соткой берпи. — Да за что? — упираюсь ладонями в колени, но начинаю привычный круг. — Давай-давай без паузы. Делаешь, отдыхаешь и идешь в зал переодеваться, — дает последние наставления тренер, — у меня там группа уже, не халтурь. Я не халтурю и на волевых допрыгиваю. На верхних ярусах сидений на стадионе различаю одинокую мужскую фигуру, смутно напоминающую мне Яна. На последнем берпи остаюсь лежать на земле не в силах пошевелиться. Проклинаю по второму кругу Саныча, лагерь, подготовку к лагерю, соревнования и свою жизнь. Прекращаю, когда перед носом останавливается рельефная подошва мартинсов с желтым швом. Перекатываюсь, и действительно утыкаюсь взглядом в Яна. Действительно в Яна, который стоит тут рядом и обеспокоено смотрит на меня, валяющегося в траве. Над ним расплывется яркий розовый закат, и я ловлю себя на мысли, что не видел в своей жизни картины прекраснее. — Выглядишь сейчас охуенно, — говорит Ян низким шепотом, и опускается на корты рядом, — устал? Я красноречиво смотрю на него, не собираясь это комментировать. — Пить хочешь? У меня вода есть в сумке, — протягивает мне руку и кивает он на трибуну, откуда пришел. Я согласно мычу, хватаю его за протянутую прохладную ладонь, и Ян рывком ставит меня на ноги. Плетусь вслед на верхние места, разваливаюсь на сиденье и выпиваю полбутылки воды. Становится немного легче. — А что за убийственные тренировки-то? Это перед соревнованиями? — Перед лагерем, перед соревнованиями. — Нихуя не понятно, но окей, — Ян сгребает меня правой рукой к себе, обхватывая за плечи и давая возможность навалиться на его плечо и грудь. Я не готов доверять ему снова, но я начал. — Если честно, мне тоже. — Но ты это хаваешь, у тебя нет выбора? — цитирует Ян, не сдержав улыбки. — Очень смешно, — произношу я тоном, говорящим об обратном. Так и остаюсь в его руках, прижимаясь сильнее. Он ведет носом по шее, а руку устраивает на боку, поверх футболки, но ничего более. Интересно, сдерживает себя, потому что мы поругались, или потому что мы там, где нас могут видеть? Чувствую, как он прерывисто дышит и сглатывает. И это неуместно возбуждает, блять, сейчас. — Чем в субботу занимаешься? — вспоминаю я приглашение Санька. Пока я не уехал, хорошо было бы помочь ему со стенами. — С тобой, видимо, на диване лежу. — Со мной стены красишь, — поправляю я. — Без базара вообще, — соглашается Ян, накидывая на меня свой бомбер и прижимает крепче. Вокруг никого, — домой поехали? — К тебе? — уточняю я. План был поехать к себе, по многим причинам. — Если захочешь, то ко мне, — говорит тихо и добавляет, — я бы хотел. Тяну с ответом, кутаясь в тепло парня и в этот охуенный момент. Но вставать и идти за вещами все же приходится. Ян молча идет за мной следом, отбивая пальцами по сигаретной пачке. Вспоминаю, как еще меньше суток назад злился на Яна, но «я не то, что со мной случилось, я — то, чем я решил стать». — Ты как меня нашел, кстати? — Ты же сказал, что на тренировке будешь, — отвечает он, и я слышу по характерному потрескиванию за спиной, что закручивает, — а пиздюки в зале сюда отправили. Оставляю Яна ждать в холле рядом с уличной обувью и пытаюсь понять, есть ли у меня силы на душ. Сил, ожидаемо, не нахожу. Даже отписываюсь сестре, раз у нас такой мирный день сегодня, предупредить маму, что меня не будет, и с чистой совестью выхожу из раздевалки с двумя сумками. Застаю Яна за разговором с Санычем, который, судя по лицу парня, зазывает его к нам. Ян отнекивается как может и вот уже моя очередь его спасать. Быстро обуваюсь, и не застегнув куртку тащу Яна за собой на выход: — Олег Саныч, пока, мы уходим! Ян быстро жмет протянутую руку тренера и выскакивает на улицу. — Не завербовал? — спрашиваю на ходу, дергая собачку молнии вверх и поворачивая в сторону метро. — Не, бокс это не мое, — серьезно заявляет Ян, — зато, это пиздец какое твое. Приятно, конечно, но никогда не думал, что это вот прям ну мое! Это просто то, что я привык делать, и делаю немного лучше многих, не более. Отключаюсь в метро, как только «осторожно двери закрываются», потом снова в теплом автобусе, положив голову на плечо Яну. Не сказать, конечно, что я с дивана запрыгнул в такой ритм тренировок, да и нашу физру к тренировкам вообще сложно отнести, но выжат я сегодня как лимон. Иду следом чисто на автомате, даже курить сегодня сил нет. Наконец-то добираемся до дома, и я первым делом, скинув кросы и холодную куртку, прошу полотенце и что-нибудь домашнее и иду в душ, где, по ощущениям, целую вечность, просто стою уперевшись лбом в стену. Я даже не понимаю температуру воды — горячо мне или холодно, просто стою и все. Ян встречает меня вареными пельменями, и это примерно именно то, что нужно. — Ну как ты? — спрашивает парень, заходя в комнату следом за мной с чаем, и прикрывает дверь. Я только мычу что-то несвязное. Ян садится рядом по-турецки, скрестив ноги и сначала гладит по голове, взъерошив мокрые после душа волосы и будто о своем думает. Кладет потом одну мою ногу себе на бедра. Я в плотных домашних штанах, но когда его пальцы смыкаются на моей икре не могу сдержать стон. — Больно? — Нееееееепфт, — хриплю, язык меня не слушается, — приятно. Очень. Ян хмыкает и надавливает еще раз. — Боже, блять. Включает фильм на ноуте и разминает мне ноги, сначала почти не касаясь, только разогревая и постепенно добавляя силу. Наклоняется надо мной и легонько целует в край губ, как бы обозначая, что он тут. Не могу ничего с собой поделать и отвечаю на поцелуй, без слов пытаясь передать, как ждал, и как хотел снова почувствовать себя нужным. Но отстраняюсь от него первый: — Давай сейчас без этого, ладно? Я просто… — запинаюсь. — Не объясняй. Не важно, почему ты не хочешь, важно, чего ты хочешь, — Ян улыбается уголком губ. — Чай, кстати, хочешь?