Ликорис для друга

      Полицейский участок ночью оказался самым скучным и унылым местом на свете. В коридорах никого не было, и лампочки тихо трещали в практически полной тишине. В допросной можно было услышать едва уловимый шелест кондиционера. От него в комнате было холодно, как в морге, и Мори подозревал, что это такая хитрая схема, чтобы поскорее добиться признания от преступников.       Впрочем, признания от Огая и Котаро полицейским добиться не удалось. Друзья сохранили тайну остальных двух, кто был с ними на кладбище, и так и не сказали, зачем ходили в такое место ночью. Поэтому раздражённые полицейские просто заперли их в камере и пошли искать хоть какие-то контакты, чтобы кто-то забрал их.       И так Мори с Исакой оказались в камере в полицейском участке. В принципе, Огай никогда не сомневался, что это произойдёт. В конце концов, они всегда были отчаянными и когда-нибудь точно должны были оказаться за решёткой. Хорошо, что это произошло сейчас, а не в более позднем возрасте. — Класс!.. — протянул с сарказмом Котаро, падая на жёсткую скамью. — Всегда мечтал оказаться в камере!       Полицейский, запиравший за ними дверь, хмуро посмотрел на парня. Мори мысленно вздохнул. Исаке определённо было мало неприятностей. Он не успокоится, пока не доведёт всех здесь до белого каления, включая своего друга. — Твоё лицо кажется мне подозрительно знакомым, парень, — внезапно сказал полицейский, закрыв дверь. — Возможно, ты видел меня у своей жены, когда застал нас, — оскалился Котаро.       «А ещё хуже нельзя было придумать?» — с тоской подумал Огай, гадая, впаяют ли им сейчас «оскорбление полицейского» или пронесёт. — Ах ты гадёныш! — полицейский покраснел от гнева, развернулся и ушёл.       На миг в камере повисло молчание. Мори постарался как можно лучше устроиться на лавке, затем посмотрел на чересчур довольного, учитывая их положение, Котаро и, дождавшись, когда шаги полицейского стихнут, спокойно сказал: — Ну ты и дурак, Котаро. — Ой, да наплевать на него! — Исака плюхнулся на скамейку, вытянулся на ней и весело посмотрел на Мори. — Прикинь, какое приключение! — Это для тебя приключение, — поправил его Огай. — А для меня это худший кошмар. Когда Нацумэ-сенсей придёт…       Он не договорил. Слишком страшно стало. Когда Мори только отправлялся на эту авантюру, он не думал, что они попадутся полиции. То есть, конечно, вероятность была, однако Огай до последнего надеялся, что ничего не случится. Значит, он мог рассчитывать на обычное наказание за ночные прогулки — десять шлепков. Стыдно, но перетерпеть можно.       А теперь что его ждёт? Неужели снова ремень? При воспоминании о тех жутких наказаниях до их ссоры у Мори по спине побежали мурашки, ему стало трудно дышать. Сердце забилось как бешеное. Он не хотел! Не хотел такого ужасного наказания! Да, он провинился, но он всё прекрасно понимает! Он знает, что виноват! Пожалуйста, не надо его так наказывать!       Из лёгкого приступа панической атаки его вырвали голоса полицейских. На этот раз их было двое, и первый — тот, которого оскорбил Котаро, — что-то объяснял второму. — Вот, смотри, это те подростки! Вот этот вот оскорбил меня. Как лучше записать это в протоколе? — первый полицейский держал в руках планшет с листочком.       Второй подошёл к камере и пригляделся. Котаро с вызовом посмотрел на него: мол, давайте, нападайте! Я готов! Однако полицейский вдруг неожиданно отпрянул и повернулся к своему коллеге. — Ты хоть понял, кого мы взяли?! — зашипел он на первого. — Это же Исака Котаро! — Что?!       Полицейские подскочили к камере и пригляделись к Котаро. Исака мгновенно отвернулся к стене, закрыв лицо рукой. Однако второй полицейский не затыкался. — Это точно он! Боги, Исака-сама нас всех заживо зароет! — И что теперь делать? — Не смей писать ничего в протоколе! Вообще не составляй его! — А на второго? — Тоже! Нам не нужны лишние проблемы, понимаешь? — Да-да!       Мори вообще перестал понимать, что происходит. Зато Котаро, судя по всему, прекрасно понимал. Во всяком случае, Огай уловил его усталый вздох. А ещё Исака по-прежнему не поворачивался ни к кому. — Исака-сан, — обратился к нему второй полицейский, — кому нам следует позвонить, чтобы вас забрали? Вашему отцу? — Дайте листок и ручку, — раздражённо фыркнул Котаро.       Полицейский мгновенно протянул ему свой планшет, однако Исака только махнул рукой в сторону Мори. — Ему давайте.       Полицейский покорно вручил планшет Огаю. Мори уставился на друга, который смотрел в стену с видом «Как же я устал от этого цирка!». Словно почувствовав взгляд Огая, Котаро фыркнул: — Чего застыл? Пиши номер Нацумэ-сана! — Ты говори, да не заговаривайся, — посоветовал ему Мори. Будет сейчас с ним какая-то мелочь в таком тоне разговаривать! Котаро в ответ насупился, но ничего не сказал.       Огай же меж тем взял ручку и быстро написал номер Нацумэ-сенсея. Хотелось ещё приписать «Пожалуйста, не звоните ему», но Мори сдержался. Если он сегодня не явится домой, а потом ещё и окажется, что он провёл ночь в полицейском участке, Нацумэ-сенсей убьет его особенно мучительно. А так, может, просто убьёт.       Планшет вернулся полицейскому, и двое поспешили к телефону, чтобы позвонить по номеру. Котаро опять упал на жёсткую скамью и закрыл лицо рукой с видом умирающего Гамлета. Мори опёрся спиной о стену и пристально посмотрел на своего друга. — Ну, рассказывай. — Что? — раздражённо спросил Исака. — Что это сейчас было? Откуда эти тебя знают?       Котаро какое-то время молчал, и Мори даже подумал, что он не заговорит и ничего не расскажет. Вполне ожидаемо. У них всех были секреты друг от друга. Но если уж секрет всплыл наружу, то о нём принято рассказывать. — Из-за отца, — вдруг глухо сказал Исака. — Ха? — удивился Огай. — Мой отец — крупный делец. Электроника в городе вся его, — пояснил Котаро. — Но схемы-то не совсем чистые, вот полицейские и знают его.       Лишь теперь Мори понял. Исака-сан был известным владельцем магазинов электроники в Йокогаме. Он часто появлялся на телевидении и радио, мелькал в газетах, которые читал Нацумэ-сенсей. Многие его знали, и Огай не был исключением. Но он думал, что одинаковые фамилии Котаро и этого дельца — просто совпадение. Фамилия Исака была достаточно распространённой. — Тогда почему тебя отпускают? — опять удивился Мори. — Если знают, что схемы не совсем чистые. Они должны точить на тебя зуб. — Ну, нелогично точить зуб на сына того, кто кормит, — скривился Исака.       Огай немного поразмыслил. Всё сходилось, в общем-то. Котаро всегда был одет с иголочки, всегда с лучшими вещами, несмотря на явную нелюбовь и даже равнодушие родителей, и было ясно, что его семья богата. Он не раз говорил, что родители много работают и не смогут, к примеру, прийти на собрание в школе. Мори подозревал, что его семья непростая, но чтоб настолько… Котаро — сын известного дельца Исаки-сана, владельца всех магазинов электроники в городе и даже в некоторых других городах. Шок. — И ты молчал? — наконец спросил Мори. — Я был уверен, что ты давно связал моё имя и имя моего отца! — отмахнулся Котаро. — Мало ли семей с фамилией Исака, — резонно возразил Огай. — Ну да, — согласился Котаро. — Меня только это и спасает. В школе все знают, но молчат, чтобы не вызывать лишней шумихи и не привлекать репортёров. Ну, и чтоб одноклассники не лезли. — Офигеть, — произнес Мори. — То есть, ты — сын известного дельца, который к тому же ещё и мафиози? — Не совсем мафиози, но да, иногда бывает, — туманно ответил Исака.       Они замолчали. Огай думал о том, что ещё может скрывать его друг, а Котаро просто лежал, отвернувшись к стене. Было заметно, что ему ужасно неуютно. Может быть, он даже жалел, что рассказал обо всём Мори. Вздохнув, Огай поднялся и пересел на скамью к Исаке. Положив руку на плечо другу, он сказал: — Котаро, мне плевать на то, кто твой отец. Ты не перестанешь быть моим другом. — О да, спасибо, только сопливой сцены из кино мне не хватало! — закатил глаза Исака, однако Мори видел, что он был тронут.       Рассмеявшись, Огай сжал его плечо и слегка стукнул его кулаком. Котаро ответил тихим хныканьем и тоже стукнул его в ответ. Мори поймал себя на мысли, что пока что не слишком боится гнева Нацумэ-сенсея и не слишком переживает по поводу всей ситуации. Рядом с другом было не страшно. — Как думаешь, Кобо с Кадзуми удалось сбежать? — спросил Исака, садясь рядом с ним. — Конечно. Раз они не с нами, значит, уже дома, — пожал плечами Мори. — Ну, хорошо… — задумчиво проговорил Котаро. И с твёрдой уверенностью добавил. — Им сюда нельзя.       Огай усмехнулся. Что ж, в этом Исака был прав. Кобо и Кадзуми никак нельзя было попадать в полицейский участок. У них обоих была безупречная репутация и идеальное личное дело, и пятнать его в конце средней школы было непозволительно. Вдобавок родители Кобо были бы очень разочарованы своим сыном. Насчёт родителей Кадзуми Мори не знал: никогда не видел их.       Котаро в этот момент начал тихонько засыпать, упав обратно на скамью. Огай вздохнул, поднялся и перешёл на свою лавочку. Устроившись там как можно лучше (насколько это вообще было возможно), Мори прислонился спиной к стене и стал ждать.       Исака меж тем всё-таки уснул. Огай вообще поразился этой его способности, но Котаро, кажется, мог спать где угодно. На прошлой ночевке у него, когда Нацумэ-сенсей наказал их обоих, Исака умудрился уснуть почти мгновенно, а сам Мори провалялся без сна ещё час. Способностям друга можно было только позавидовать.       Прошло, наверное, минут тридцать. Всё это время Огай не двигался, лишь смотрел куда-то в потолок, как будто собирался с силами перед битвой. Что ж, почти так и было. Ему предстояло вытерпеть лекцию и суровое наказание, которые совершенно точно устроит ему Нацумэ-сенсей. Наверняка он был в шоке, получив посреди ночи звонок из полицейского участка. До такого его ученик ещё не доходил. Кривая усмешка появилась на губах Мори и тут же исчезла.       Неожиданно в коридоре послышались шаги. Котаро мгновенно проснулся и сел, вслушиваясь в них. Выглядел он так, словно вообще не спал. А Мори практически сразу узнал шаги Нацумэ-сенсея. Сердце обречённо сжалось, однако Огай только вскинул голову и постарался бесстрашно посмотреть на дверь в камеру. Бесстрашие треснуло по швам, когда он увидел двоих мужчин и столкнулся со строгими глазами Нацумэ-сенсея. — А вот и ваши малолетние хулиганы! — слишком весело для такой ситуации объявил полицейский, открывая дверь камеры. — Забирайте! — Спасибо, — сквозь зубы проговорил Нацумэ-сенсей, пристально глядя на Мори. Тот не отвёл глаз, но его сердце вновь обречённо сжалось.       В полном молчании Огай вышел из камеры и остановился рядом с Нацумэ-сенсеем. Было заметно, что наставник с трудом удержался от того, чтобы взять Огая за ухо. Но всё-таки удержался. Вместо этого Нацумэ-сенсей посмотрел на Исаку. Только здесь Мори понял, что Котаро остался лежать на жёсткой лавочке в камере. — Исака-кун, сейчас же выходи, — строго сказал Нацумэ-сенсей. — Да мне и здесь хорошо! — отмахнулся Котаро, отворачиваясь к стене. — За мной родители приедут.       Огай с трудом скрыл тревогу. Какие родители? Во-первых, Котаро даже не дал полицейским их номер, а во-вторых, его родители были точно не из тех людей, кто ночью сорвётся для того, чтобы забрать сына из полицейского участка. Значит, Котаро останется тут?       Но в этот момент терпение Нацумэ-сенсея лопнуло. С тихим, но очень грозным «Разрешите?» он протиснулся мимо полицейского, вошёл в камеру и, схватив Котаро за ухо, заставил его подняться и выйти в коридор. Вид у друга, бегущего за Нацумэ-сенсеем в попытке уменьшить боль в ухе, был настолько ошарашенным, что, если бы не вся эту ситуация, Мори точно не удержался бы от смеха. — Если тебе сказано выйти, ты встаёшь и выходишь, — процедил Нацумэ-сенсей, вытащив Котаро из камеры. Лишь теперь он отпустил его ухо, которое мгновенно стало красным.       Исака застыл, потирая пострадавшую часть тела и удивлённо глядя на опекуна Мори. Видимо, он совсем не ожидал такого исхода. Однако Нацумэ-сенсей, который, кажется, немного успокоился после такой вспышки, не обратил на него внимания. Взяв их обоих за запястья, точно совсем малышей, он повернулся к полицейскому. — От меня ещё что-то требуется? — Нет, больше ничего, — качнул тот головой, явно удивлённый подобной сценой. — Протокола не составляли, так что можете просто забирать их. — Благодарю, — процедил Нацумэ-сенсей, явно с трудом сдерживая свою ярость.       Он повёл их к выходу, и Огай, как и Котаро, скривился от боли в запястье: наставник слишком сильно натянул кожу. Однако никто из них не посмел сказать что-либо. Слишком страшно было перечить такому Нацумэ-сенсею. В голове Мори мелькнула мысль: «Он в ярости». В такой же ярости Нацумэ-сенсей бывал до их ссоры, когда Огай делал что-то не так.       Его теперь снова ждёт ремень?..       Чья-то рука слегка сжала его ладонь. Мори поднял голову и увидел Котаро, который улыбнулся ему. Улыбка была немного натянутой — похоже, боль в ухе всё ещё не давала ему покоя — но искренней, такой, что Огай мгновенно успокоился. Ну, не убьёт же его Нацумэ-сенсей! А ремень… Переживали и похуже! И он улыбнулся другу в ответ.       На улице выяснилось, что Нацумэ-сенсей приехал на машине. Наставник умел водить, и у них даже был «личный транспорт», как иногда шутил Мори, но чаще они всё равно пользовались общественным или, в случае Огая, велосипедом. Наверное, поэтому Мори так удивился, когда Нацумэ-сенсей одним движением руки приказал им садиться на задние сиденья.       Мальчишки послушно забрались в салон и устроились, пристегнувшись. Нацумэ-сенсей сел за руль, и они поехали по ночным улицам. Огай взглянул на Котаро, однако друг смотрел в окно и не видел его взгляда.       За всю дорогу никто из них не сказал ни слова. Нацумэ-сенсей смотрел только вперёд, а мальчики — в окна, стараясь почти не дышать, чтобы не привлечь случайно его внимание и не спровоцировать взрыв. Мори глядел на улицу и гадал, насколько сильно им обоим прилетит. В том, что обоим, он почти не сомневался: не было похоже, что Нацумэ-сенсей собирается отвозить Котаро домой. Может, и к лучшему. Мальчик наверняка отправился бы шататься по улицам и курить сигареты. А сам Мори нисколько не хотел оставаться с Нацумэ-сенсеем наедине.       Очень скоро они приехали, припарковались на место, где их машина стояла последний месяц, и вышли. Нацумэ-сенсей, ни слова не сказав, отправился в сторону дома. Котаро и Огай переглянулись и молча отправились за ним.       В доме всё происходило так же молча: они сняли обувь, поставили её на полку, и Нацумэ-сенсей молча указал им в сторону ванной. А сам отправился на кухню, из чего Мори заключил, что им потом туда же надо будет.       Они с Котаро зашли в ванную и, заперевшись там, посмотрели друг на друга. Какое-то время никто из них не произносил ни слова. Затем Исака выдохнул: — Он в ярости. — Он в ярости, — повторил Мори.       Они помолчали. Потом Котаро тряхнул головой и нарочито весело сказал: — Ну и ладно! Не с таким справлялись, верно? — Ага, — Огай кивнул с улыбкой.       В душе ему было так тошно, что хотелось блевать. Но он, конечно, ничего не сказал. Никто не должен знать о том, какие наказания он помнит. О том, что он до ужаса боится Нацумэ-сенсея в ярости.       Они вымыли руки и пришли на кухню. Наставник поставил на стол три кружки с чаем и тарелку с гёдзами. Мори сглотнул. Есть хотелось, но конкретно это блюдо он просто ненавидел. Сам не понимал почему: то ли из-за жареной корки, то ли из-за специфического послевкусия.       То ли из-за воспоминаний о том разе, когда он сказал, что не будет есть их, а Нацумэ-сенсей выдрал его ремнём: его достали выходки Мори за весь день.       Огай мотнул головой. Нет, Нацумэ-сенсей ведь обещал, что больше не будет так его наказывать. Он пообещал, что всегда будет не больше двадцати пяти ударов ремнём. Это не слишком много. В тот раз он получил около пятидесяти и пять дней не мог нормально сидеть. Но больше такого не будет. Нацумэ-сенсей пообещал, верно?       Он должен ему верить. Потому что если нельзя верить словам опекуна, кому вообще можно верить в этом мире?       Никому.       Они сели за стол и молча принялись за еду. Поначалу Огай и Котаро стеснялись и не ели, однако строгий взгляд Нацумэ-сенсея подсказал им, что это не лучшая идея. Если они не хотят разозлить его ещё больше, им следует съесть всё, что есть на столе. И мальчишки начали есть, робко беря палочками гёдзы.       Когда все всё доели и допили чай, Нацумэ-сенсей поднялся и направился мыть посуду. Мори хотел ему помочь, но даже двинуться было страшно. Казалось, малейшее движение станет спусковым крючком для гнева Нацумэ-сенсея, и он выплеснется на них. Нет, лучше просто подождать наставника: может, гнев к тому моменту несколько утихнет.       Домыв посуду, Нацумэ-сенсей вернулся за стол и окинул мальчишек тяжёлым взглядом. Котаро поёрзал на стуле. Мори незаметно для всех сжал руку в кулак на колене, пытаясь выглядеть смелым и способным противостоять опекуну. Жалкая бравада: на стороне наставника был ремень. — Рассказывайте, — сухо сказал Нацумэ-сенсей, когда мальчишки уже достаточно напряглись. — Чья была идея? — Моя, — быстро сказал Мори. — Моя, — выпалил Котаро.       Огай недовольно посмотрел на друга. Исака взглянул на него в ответ и скорчил рожицу: мол, отстань, герой, я и сам справлюсь. — Обычно я бы подумал, что это идея Огая. Но в этот раз мне почему-то верится, что идея твоя, Исака-кун, — по-прежнему суховато произнёс Нацумэ-сенсей. — Зачем вы оба залезли на кладбище? — Захотелось, — Котаро лениво откинулся на спинку стула.       «Самоубийца», — подумал Мори. Видимо, Нацумэ-сенсей был того же мнения, потому что он только хмуро взглянул на мальчика. — Исака-кун, я бы посоветовал выбирать тон. Вас обоих ждёт порка, и только от вашего поведения зависит, насколько сильной она будет. — В этот раз я не слишком устал и могу воспользоваться способностью, — Котаро всё было, как с гуся вода. — Вы не сможете наказать меня. — Тогда останешься безнаказанным за то, что пошёл гулять по улицам ночью, хотя это опасно, а тебе, вообще-то, надо спать; что залез на кладбище, потревожил покой мёртвых, чуть не попал на учёт в полицию и затянул во всё это своего друга, — спокойно сказал Нацумэ-сенсей.       «Лихо», — подумал Мори, глядя на ссутулившегося и разом растерявшего свою браваду Котаро. Исака понимал, что поступил плохо, просто ему нужно было, чтобы кто-то сказал ему об этом. Тогда вина становилась реальнее, и Котаро начинал её чувствовать. — Итак, вы залезли на кладбище просто смеха ради, потревожили покой мёртвых и угодили в полицию, едва не попав на учёт как малолетние хулиганы, — Нацумэ-сенсей посмотрел на Огая, и от его взгляда Мори захотелось исчезнуть. — Не думал, что ты на такое способен, Огай.       «Простите», — подумал Мори, ловя себя на том, что все его мысли становятся ужасно односложными. Наверное, стресс сказывается. Нацумэ-сан долго смотрел на него, потом поднялся и вздохнул. — Раз это была идея Исаки-куна, то он будет наказан вторым. Исака-кун, отправляйся в спальню и не выходи оттуда, пока я не приду за тобой. — Что, даже в угол вставать не надо? — бравируя, спросил Котаро, тоже поднявшись. — Отличная идея, можешь встать, — с сарказмом сказал Нацумэ-сенсей. — Эээ, пожалуй, откажусь! — Нет, ты уже нарвался. За свой длинный язык будешь стоять всё время наказания Огая.       «И мне, значит, тоже придётся…» — с тоской подумал Мори. Это было ужасно скучно и невыносимо. А если ещё стоять с больной пятой точкой, то вообще унизительно. Намного унизительнее, чем без. — Огай не будет, потому что он не спорит и не дерзит перед наказанием, — Нацумэ-сенсей бросил на него тяжёлый взгляд. — Хоть этому он научился.       Мори с силой прикусил внутреннюю сторону щеки и опустил голову. Опять. Опять Нацумэ-сенсей намекает на это. На то, что он хуже Фукудзавы, на то, что он не такой послушный и не такой хороший. Что он ужасный ученик, не способный научиться чему-либо, что он отвратительный, отвратительный, отвратительный, отвратительный… — Слушайте, Огай самый лучший человек из всех, кого я знаю! — вдруг услышал он звонкий голос Котаро. — Вообще не понимаю, почему вы так к нему относитесь? Огай всегда готов нам помочь, он всегда старается и из кожи вон лезет, чтобы получать отличные оценки и учиться лучше всех! А вы только гнобите его постоянно! Так, может, это не он плохой сын, это вы плохой отец?       Мори уставился на Котаро. Никто. Никогда. Не смел читать лекции Нацумэ-сенсею о воспитании! Кроме Ёко-сан. Никто не пытался защищать его перед ним, потому что попросту некому было. И Огай никогда не думал, что Исака решится бросить вызов такому сильному взрослому. — Довольно! — строго оборвал мальчишку Нацумэ-сенсей. Казалось, его задели слова Котаро, но сказать наверняка было трудно. — Мы сами разберёмся, Исака-кун. А у тебя теперь тридцать шлепков ладонью и десять ремнём. — Да как скажете! — фыркнул Исака. — Только, может, вы теперь задумаетесь, что делаете не так!       Нацумэ-сенсей резко подошёл к нему и во второй раз за этот вечер схватил его за ухо. Второй рукой наставник как следует шлёпнул Котаро пониже спины три раза. Звук был таким громким, что Мори невольно зажмурился. — Надо уметь вовремя замолкать, — с угрозой проговорил Нацумэ-сенсей. — Пошли.       Котаро запыхтел, когда его потащили за ухо, но всё же замолчал и отправился за опекуном Мори. Огай смотрел им вслед и не знал, что чувствовать. С одной стороны, он был благодарен Котаро за то, что он попытался его защитить. Никто раньше этого не делал. С другой стороны, какой же он дурак, что влез. Нацумэ-сенсей теперь выпорет их обоих так, что они ещё неделю не сядут.       Пока он думал, Нацумэ-сенсей уже вернулся. Заметив наставника с ремнём в руках, Мори вздрогнул, но поднялся и стал возиться с брюками. — Не надо, — остановил его наставник.       Огай взглянул на него, однако решил не перечить. Покорно оставив брюки на месте, он молча наклонился над столом и опёрся о него локтями. Взгляд упёрся в стену и привычно нашёл нужную точку — просто какую-то чёрную соринку, на которую можно было смотреть и отвлекаться от боли. — Огай…       Мори не обернулся. Он не хотел сейчас смотреть на учителя. — Я готов, учитель.       Секунда тишины. Резкий вздох Нацумэ-сенсея. — Огай…       Мори не обернулся. Он знал, что не хочет этого. Что ему нельзя оборачиваться. Если он посмотрит на опекуна, то непременно задаст этот страшный вопрос. Ему нельзя это спрашивать. О некоторых вещах лучше не знать — возможно, в этом заключается мудрость всех веков.       Почему вы подобрали меня, учитель? Если я всё время вас разочаровываю, почему вы ещё не отдали меня в приют?       За спиной послышались тихие шаги. Нацумэ-сенсей подошёл к нему и положил руку ему на спину. Мори подавил в себе вздох. Дышать нельзя. Если он вдохнёт, то захлебнётся эмоциями. — Пойдём.       Огай выпрямился и последовал за рукой учителя. В голове даже не возникло вопросов. Он должен был слушаться наставника, если хотел, чтобы это наказание было как можно более лёгким.       Нацумэ-сенсей выдвинул свой стул на середину комнаты и, сев на него, уложил Мори к себе на колени. Огай опять заметил в его руках ремень, однако ничего не сказал. Возможно, если бы он дышал, то мог бы поспорить, мог бы попытаться убежать или смягчить наказание. Но он не дышал. — У тебя пятнадцать шлепков ладонью и пять ремнём, — на удивление мягко сказал Нацумэ-сенсей, погладив его по спине. — Подумай над тем, что сделал не так.       Мори даже не успел ничего сообразить, а ему уже прилетел первый шлепок. Такой же неожиданный и такой же сильный, как и все шлепки Нацумэ-сенсея. Стиснув зубы, Огай уставился в пол и стал просто ждать конца наказания. Ничего другого ему не оставалось.       Шлепки всегда были сильными, но сегодня, как показалось Мори, особенно. Он с трудом мог сдерживать эмоции и негромкие вскрики каждый раз, когда рука Нацумэ-сенсея опускалась на его ягодицы. Хотелось закрыть глаза, как он всегда делал во время наказаний, однако Огай почему-то не мог. Во время наказаний, которые были уже после их ссоры, Мори всегда мог закрыть глаза и отпустить ситуацию. А сейчас отчего-то не мог. От этого было ещё хуже.       К десятому шлепку ягодицы уже достаточно нагрелись, и в них начали впиваться маленькие иголочки. Тело непроизвольно начало ёрзать, пытаться убежать от наказания, однако ему это, конечно, не удавалось. Нацумэ-сенсей придерживал его и продолжал наказывать, и Мори оставалось только смириться, повиснуть на коленях учителя и принять наказание до конца.       К пятнадцати шлепкам ему хотелось почему-то плакать, хотя раньше этого с ним не случалось. Пятнадцать шлепков вообще не сложно выдержать, но в этот раз всё отчего-то было иначе. Кожа горела, в неё впивались маленькие иголочки, тело пыталось увильнуть от наказания, а в душе разгоралось какое-то странное чувство, сжигающее всё на своём пути. И было дурно, так дурно, что хотелось просто умереть.       Отвесив последний пятнадцатый шлепок, после которого Мори едва не вскрикнул, Нацумэ-сенсей погладил его по спине. От такой внезапной ласки на глаза Огая навернулись слёзы, и он смахнул их рукой, понимая, что никогда в жизни не даст наставнику увидеть их. — Пять ударов ремнём, — сказал Нацумэ-сенсей. — Ты готов?       К такому невозможно быть готовым. Такой вопрос кажется простой насмешкой. Но Мори проглотил все свои рассуждения и кивнул. Наверное, этого и не требовалось, однако он всё равно почувствовал необходимость сделать это. Так казалось, что от него хоть что-то зависит.       До Огая донёсся звонкий звук пряжки. Нацумэ-сенсей взял ремень и сложил его пополам, готовясь к следующей части наказания. Мори на миг зажмурился, однако тут же распахнул глаза, продолжая смотреть в пол. Ягодицы горели и пульсировали болью, и хотелось попросить смягчить наказание, не наказывать его ремнём. Но Огай знал, что это бесполезно. Нацумэ-сенсей не сжалится. Остается только собрать все силы и перетерпеть эту жуткую порку.       Первый раз был настолько болезненным, что Мори широко распахнул глаза, в шоке глядя в пол. Это больно! За то время, которое Нацумэ-сенсей боялся не хотел наказывать его слишком сильно, Огай уже успел позабыть, насколько может быть кусачим ремень. На ягодицах мгновенно буквально загорелась полоса боли, и Мори с трудом сдержал вскрик. Он не представлял, как сможет пережить оставшиеся четыре удара.       Нацумэ-сенсей дал боли прочувствоваться и лишь затем ударил вновь. Мори выгнулся и тихо застонал. Как он раньше переживал это без звука? Должно быть, потому что раньше наставник не разогревал его шлепками. А может, потому что сейчас ему и без наказания было плохо.       Перед глазами до сих пор стояла та старуха, с которой говорила Кадзуми. В воспоминаниях мелькали жуткие глаза девочки и её потусторонняя улыбка. А потом побег от полицейских по тёмному мрачному кладбищу и ощущение того, что мёртвые всё ещё наблюдают за ним с недобрыми взглядами. Ему было неуютно, страшно и дурно. А теперь его ещё и наказывают.       С третьим ударом ремня Мори снова выгнулся, и с его губ сорвалось слабое хныканье, которое он тут же подавил. Как же жалко это прозвучало! Но ему было больно и всё ещё страшно, а невероятная пустота в груди съедала все хорошие мысли. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое.       Четвёртый удар заставил Огая закрыть рот руками, чтобы ни звука не вырвалось. Нацумэ-сенсей заметил это и, погладив его по спине, сказал на удивление спокойно: — Огай, помнишь? Ты можешь кричать и плакать, если хочешь.       Однако Мори лишь помотал головой. Он был маленьким, когда ему это нужно было. Но сейчас он вырос и не может показывать свои эмоции. Он должен переживать наказание достойно.       Последний удар, казалось, был самым сильным. Мори едва не растерял всю свою уверенность и с трудом удержался от вскрика, но справился, лишь выгнулся и медленно опустился обратно. Всё закончилось. Всё было позади. Всё в порядке. Несмотря на ужасную боль в ягодицах, на сухость во рту и на странную чёрную дыру, всасывающую все внутренности, у него в груди. Всё хорошо, всё в порядке.       Ничего не в порядке.       Нацумэ-сенсей осторожно поднял его и поставил перед собой. Огай знал, что должен извиниться и сказать, что он всё понял. Он уже знал, что должен сказать. Он скажет это. Вот прям сейчас скажет. Только сухость во рту очень мешает. Сейчас, сейчас… — Про…       Нацумэ-сенсей поднялся и молча обнял его. Огай уткнулся в его рубашку и автоматически вздохнул от удивления. В нос ударил запах одеколона наставника, валерьянки, корицы и чего-то ещё, очень родного и нужного. От запаха стало тепло и больно. Боль теперь была везде: и в ягодицах, и в душе. — Всё закончилось, Огай. Я давно простил тебя, — тихо сказал Нацумэ-сенсей.       Мори моргнул. Тогда почему вы наказали меня, учитель? — Я наказал тебя, чтобы ты больше не делал так. Я не хочу, чтобы ты шатался по улицам ночью и подвергал себя опасности, чтобы попадал в неприятности и ставил под угрозу своё личное дело.       Вас волнует только личное дело, учитель? — Пожалуйста, Огай, заканчивай свои ночные прогулки. Всё это может плохо кончиться. Тебя могут похитить или… или убить. Ты должен быть осторожен и не должен подвергать себя такому риску.       Если меня не будет, вам будет проще, разве нет, учитель? — Я стараюсь быть рядом, Огай. Стараюсь помогать тебе и оберегать тебя. Но если ты не будешь сам осторожен, в какой-то момент никто не сможет тебе помочь.       Зачем вы взяли меня, учитель?.. — Пожалуйста, заканчивай с этим. И чтобы больше я не получал звонки из полицейского участка.       Пустота в душе разрослась ещё больше. Казалось, что учитель понимает его без слов. Но постепенно в ходе разговора Мори осознал, что это не так. Нацумэ-сенсей просто говорил правильные вещи; говорил то, что должен был. Конечно, он не мог ответить на вопросы Огая — тем более, что Мори и не задавал их вслух. И всё равно в душе стало слишком больно. — Хорошо. Простите, учитель, — тускло сказал Огай.       Он услышал вздох Нацумэ-сенсея, а потом наставник вдруг обнял его посильнее и начал осторожно укачивать. Мори распахнул глаза, с удивлением глядя куда-то в рубашку учителя. Нацумэ-сенсей не делал так с того момента, как Огаю исполнилось десять. Это было поразительно: получить такую ласку спустя четыре года. На глаза опять чуть было не навернулись слёзы, однако Мори удалось подавить все свои эмоции. — Прощаю, — вздохнул Нацумэ-сенсей. — По правде сказать, я простил тебя ещё тогда, когда увидел целого и невредимого в полицейском участке.       «Неужели, учитель? А мне казалось, вы отошли только сейчас», — подумал Мори, однако вслух благоразумно ничего не сказал. На самом деле, он уже давно не говорил того, что думал.       Огай лишь теперь наконец поднял руки и обнял Нацумэ-сенсея в ответ. Объятия не принесли ему тепла или успокоения, как обычно бывало после наказаний — во всяком случае, до их ссоры. В душе была только пустота, а кожа так и продолжала гореть. Было плохо, и хотелось просто остаться одному. — Иди прими душ и ложись в постель, — Нацумэ-сенсей отстранился слишком быстро, но Мори ничего не сказал, только послушно отступил на пару шагов. — А я пойду разбираться с твоим другом.       Огай кивнул и вышел из комнаты, стараясь не думать о тяжёлом и уставшем взгляде Нацумэ-сенсея, с которым тот говорил эти слова. Зачем учитель вообще возится с ними, если он так сильно устал от них?       В комнате Мори увидел Котаро, стоявшего в углу. Мальчик тоскливо переминался с ноги на ногу и выглядел ужасно одиноко там, на фоне пересечения бежевых стен. Периодически Котаро, видимо, запрокидывал голову и менял положение ног, но сразу же прекратил все движения, когда они вошли. Его спина напряглась, и Исака сжался, однако не повернулся, оставшись послушно стоять в углу. Нацумэ-сенсей остановился в дверях, а Огай прошёл дальше, чтобы взять свою ночную одежду. — Исака-кун, пошли, — сухо сказал наставник.       Котаро вздрогнул и обернулся к ним. Мори мгновенно ободряюще улыбнулся ему и вдруг понял, что ему нисколько не тяжело улыбаться. Это не заставляло его быть радостнее и не помогало чувствовать облегчение. Казалось, он просто надевал маску с улыбкой. Но надеть эту маску было проще, чем футболку. Осознание, как ни странно, не напугало его.       Котаро ничего не заметил, увидел только улыбку друга и несмело улыбнулся ему в ответ. Он был бледен и явно боялся того, что должно было произойти. Когда Нацумэ-сенсей взял его за руку, Исака вздрогнул и на миг прикрыл глаза, как будто готовился к казне. Мори не мог его винить. Он наверняка выглядел так же.       Он хотел остаться в комнате и послушать, что будет происходить, просто чтобы если что прийти другу на помощь. Однако строгий взгляд Нацумэ-сенсея сказал ему, что сейчас он должен послушаться его и отправиться в душ. Мори поджал губы, но послушно ушёл в ванную. Ягодицы горели достаточно, чтобы он не решался спорить.       Водные процедуры заняли какое-то время, а вода заглушила звуки наказания, если они вообще были. Огай помнил, что у Котаро было в два раза больше шлепков и ударов ремнём, чем у него, и поэтому ему было страшно за друга. Как он примет это наказание? Будет ли бунтовать и заставит ли Нацумэ-сенсея таким образом ещё больше увеличить наказание? Или же примет его покорно, но заплачет, как в прошлый раз? Огай не мог винить друга за слёзы и точно никогда бы не стал дразнить его за это. Котаро никогда никто не наказывал, кроме Нацумэ-сенсея, и для него было вполне естественно бояться наказания и плакать после такого сильного потрясения.       Неужели Нацумэ-сенсей и вправду будет настолько жесток к Исаке? Неужели и вправду накажет его так сильно? Мори почему-то даже не сомневался в этом. Наставник не был человеком, способным изменить наказание, если всё уже было обговорено. Именно поэтому Огай так страшился за своего друга.       Из ванной Мори практически вылетел. Бросив свою уличную одежду на стул и не заметив в комнате Котаро, Огай кинулся на кухню. Какой-то инстинкт кричал ему, что пора спасать друга от жестокого наказания. Только бы всё обошлось! Только бы всё было хорошо!       Однако в дверях кухни Мори затормозил, удивившись открывшейся картине. Нацумэ-сенсей стоял, обнимал Котаро, у которого подозрительно вздрагивали плечи, и что-то тихо говорил ему. Огай почти не сомневался, что то же самое, что и ему. Исака ничего не отвечал, но было видно, как он с силой вцепился в рубашку Нацумэ-сенсея. А ещё до Мори донеслись его тихие всхлипы.       Несмотря на такую мрачную картину, в комнате не чувствовалось тяжёлой атмосферы. Казалось, Нацумэ-сенсей простил Котаро, а мальчик осознал свою вину и теперь искренне раскаивался. И Мори тихо отступил в коридор, а потом ушёл в спальню, давая им побыть наедине.       Когда он уже устроился на кровати на животе, положив на футон футболку, в которой Исака спал в прошлый раз, в комнату вошли Котаро и Нацумэ-сенсей. Огай отметил, что лицо Исаки покраснело, а наставник держал мальчика за руку. Заметив взгляд друга, Котаро мгновенно вырвал руку и рухнул на свой футон, пряча лицо в подушке. — Исака-кун, тебе надо принять душ, — немного строго сказал Нацумэ-сенсей.       Зная характер Котаро, наблюдать произошедшее дальше было особенно поразительно. Мальчик вскочил, в одну секунду схватил свою ночную футболку и вылетел из комнаты. Нацумэ-сенсей проводил его глазами и тихо хмыкнул, как будто рассмеялся. Огай тоже хмыкнул. Удивительно, как порка способна повлиять на человека.       Но ему стало не до смеха, когда Нацумэ-сенсей неожиданно сел на его кровать и положил руку ему на спину. Мори напрягся. Что это с учителем? Однако спросить что-либо Огай отчего-то не решился. Какое-то время они сидели в тишине, пока наставник не кашлянул. — Сильно болит?       Мори покраснел и мотнул головой. Даже если бы у него там был один сплошной синяк, он бы ни за что не сказал об этом Нацумэ-сенсею. Не потому, что боялся, а потому, что стыдно было. И поэтому Огай решил быстрее сменить тему. — Учитель, как вы… как вы наказали Котаро? — Исака-кун получил свои тридцать шлепков и десять ударов ремнём, — ответил Нацумэ-сенсей, очевидно недоумевая, почему Огай спрашивает.       Мори кивнул и, ничего не пояснив, отвернулся. Надо будет срочно утешить друга, когда они останутся наедине. Такое наказание слишком суровое даже для Огая, что уж говорить про Котаро. Нацумэ-сенсей тем временем только погладил его по спине. Жест был настолько спокойный и принёс столько умиротворения, что Мори едва не заурчал, как кот. — Огай, не делай так больше, хорошо? — услышал он голос Нацумэ-сенсея. — Я… я очень испугался за тебя.       Мори вздрогнул и резко повернулся к учителю. Он ведь лжёт, да? Просто знает, что должен это сказать, вот и говорит. Так ведь? Это очередная ложь взрослого. Такими словами старшие всегда разбрасываются, а на самом деле им глубоко всё равно. Правда?       Но в карих — таких родных! — глазах наставника не было ни капли лжи. Они смотрели устало и с каким-то ещё неуловимым чувством, которому Огай не мог дать названия, но которое определённо было хорошим.       И неожиданно Мори стало так спокойно и хорошо, что он едва сдержал улыбку. Глаза почему-то заболели, а нос защипало. Отвернувшись, Огай уткнулся носом в подушку и сказал: — Я больше не буду. Правда не буду, Нацумэ-сенсей. Простите меня.       Прозвучало совсем по-детски, но никто из них не заметил этого. Нацумэ-сенсей просто погладил его по спине и мягко сказал: — Я давно простил тебя, Огай.       И на этот раз Мори ему поверил.       Когда Котаро закончил принимать водные процедуры и вернулся в комнату, Нацумэ-сенсей поднялся с постели Огая и сказал им всем ложиться. Мори послушно лёг, а Исака быстро юркнул под одеяло, устроившись на животе и обняв подушку руками, и посмотрел оттуда большими зелёными глазами. Нацумэ-сенсей вздохнул, потом подошёл к ним и погладил каждого по голове. Мори прикрыл глаза, наслаждаясь лаской; Котаро же замер, будто недоверчивый кот-подросток, которого впервые приласкали. Так и было, по сути. — Только попробуйте ещё раз такое выкинуть, молодые люди, — неделю сидеть не сможете, — нарочито строго сказал Нацумэ-сенсей. — Всё, спать. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Нацумэ-сенсей, — пробормотал Мори. Его клонило в сон после всех приключений. — Спокойной ночи, Нацумэ-сан, — буркнул Исака куда-то в подушку.       Наставник лишь усмехнулся и вышел из комнаты, потушив свет. Выждав немного, Мори быстро стряхнул с себя сон, слез с кровати и опустился на колени возле футона Котаро. Мальчик взглянул на него и сразу же отвернулся, однако Огай не позволил ему убегать. Мягко коснувшись его плеча, он спросил: — Сильно болит? — А ты как думаешь? — сердито спросил Исака. — Нацумэ-сан всё-таки такой злой!       Это детское высказывание, столь несвойственное Котаро, заставило Мори улыбнуться. Он хлопнул друга по плечу и хмыкнул: — Ну, мы с тобой сами виноваты, верно?       Исака шмыгнул носом, потом тоже сел на колени и посмотрел на Огая, чуть насупившись. — А Кобо и Кадзуми наверняка не получили! — Вот завтра и спросим у них, — рассудил Огай.       Какое-то время они сидели молча, прислушиваясь к шагам Нацумэ-сенсея на кухне, а потом уже в ванной. Как только они услышали, что полилась вода в душе, Котаро подпрыгнул и посмотрел горящими глазами на Огая. — Надо будет как-нибудь повторить! — Ты что, с дуба рухнул? — возмутился Мори. — Мало получил?! — Да я прикалываюсь! — расхохотался Исака.       Вода прекратила литься. Раздался хлопок открывшейся двери. — Если я сейчас зайду и увижу, что вы не в кроватях, вы оба у меня получите! — раздался голос Нацумэ-сенсея.       Ойкнув, мальчишки юркнули в кровати и, упав на животы, сделали вид, что спят. Приоткрыв глаза, Мори взглянул на Котаро, и друг весело подмигнул ему. Огай рассмеялся про себя. Да уж, они просто обязаны выкинуть ещё что-нибудь подобное! И непременно сделают это — как только последствия этого наказания заживут. Главное, конечно, не попасть при этом в полицейский участок.