В опале.

*

Depeche Mode – The sinner in me

*       Колёса машины дрогнули, остановившись; свет ярких фар, рассекающий утренний сумрак, затух, едва слышимый гул мотора прекратился. Чёрные гильотинные двери бесшумно поднялись, в салоне загорелся едва различимый свет, из-за водительского места вышла тёмная фигура с длинным стальным кейсом в руках. Обойдя машину быстрыми, чёткими шагами длинных ног, она помогла выйти статной фигуре чуть пониже. Та отряхнула и расправила длинный военный бушлат, о чём-то близко зашептавшись с другой. Высокая покорно наклонилась в ответ.       Машина мигнула огоньками габаритных огней, тусклый свет в салоне угас, двери поползли на привычное для них место.       Ещё несколько секунд сидящий в смотровом пункте сержант с нервной мимолётной проседью в смоляно-чёрных бровях наблюдал за тем, как Красный Лидер касается лица киборга без звания и досье в базе данных. Он отвернул голову от мониторов системы слежения Мини́сы, рассматривая сдохший цветок в маленьком сером горшке. На мгновение ему стало истерически страшно от идеи всеведения и всезнания Лидера.       Смешок в секунду сменился нечеловеческим гоготом, стоило послышаться красивому женскому голосу, констатирующему где-то в рамках его черепушки, словно под диктовку: «Крыло F Ядерного испытательного полигона D-745. Отсек 3. Прибыл Красный Лидер в сопровождении №99373. Активация протокола W-001».       Сержант продолжал хохотать, заливаясь гомерическим стоном и скулежом, будто только что пересёк последний рубеж и не нашёл дороги назад.       В его голове не осталось и мысли о гражданской жизни: вся его сущность слилась с неизмеримым и неделимым коллективным Я войны — апогеем и апофеозом идеального механизма социума, который свергнет расходящуюся по швам индивидуалистическую картину мира.       В головах не должно остаться мыслей. Правоверный не мыслит — не нуждается в мышлении. Правоверность — состояние бессознательное.       Томас приложил запястье к неприметной сенсорной панели — по его венам раскатился выточенный женский голос.       Не иначе, Бет Гиббонс: такая же ласково-прекрасная, как тогда, и настолько же искусственно-обезжизненная, как бетонные стены Испытательного полигона D-745. Он ощутил её мимолётное присутствие в своём сознании — визер проводил синхронизацию двух нейросетей: его мозга и Минисы.       К этому чувству невозможно привыкнуть: в твоей голове оказывается что-то чужеродное, невыносимо бесчеловечное… но живое, сознательное, вполне себе мыслящее и бесконечно страдающее. Ваши миры на долю мгновения сталкиваются, словно воды Тихого и Атлантического океанов, бьются друг о друга с лязгом ржавой стали, но расходятся в разные стороны, не позволив смешаться мыслям. И всё же, у них есть одна общая черта, заставляющая воды замереть и принюхаться к неожиданно знакомому запаху кремния: их нейронные сети управлялись операционными системами.       Раньше Томасу резал слух этот вычурный нейросгенерированный набор реплик для искусственного интеллекта системы управления… Но сейчас, ему даже… нравится. Он забыл, почему и когда он поменял мнение, но это не имело значения: пока струящийся шёлковый голос декларировал очередное важное коммюнике в голове — его не волновало ничего.       Ему тяжело поверить в антропичность Минисы, но, когда Лидер показал ему… стало тяжело не сойти с ума. От страха.       Томас всецело доверял Лидеру и его решениям, но роптал и дрожал всем своим биологическим нутром, осознавая, что он мог оказаться на её месте — сломаться и распасться на понятия. Стать загробно-ледяным, беспрекословно слушая и выполняя, наблюдая сотней тысяч искусственных глаз-камер, запоминая и анализируя, управляя бесчисленным числом процессов экосистемы комплексов.       Ему трудно представить, каково быть системой комплексов. Каково не быть и быть одновременно? Осознаёт ли Миниса себя, как комплекс?..       По виску стекла капля холодного пота. Его сознание стиснуто в крепкой титановой хватке Лидера, и Томас всецело трепетал, зная, что пальцы могут вот-вот сжаться.       Он боялся остаться обезличенным номером 99373.       Каждый служащий, как и он сам, носил пятизначный порядковый номер, присваиваемый, как бы унизительно не звучало, вшитому в верхние коры головного мозга чипу. Чип позволял отслеживать местоположение, подключаться к системам оборудования, идентифицировать личность… Не стоило упоминать о полном разрушении личных границ.       Номер выбивался на внутренней стороне запястья, помнился наизусть: некоторые, порой, теряли свои имена, забывая и унося в могилу имена своих матерей, но отлично помнили пятизначный набор на руке.       Те, кто ещё не подарил своё кровоточащее сердце Лидеру, до дрожи боялись, прогибаясь под натиском паранойи.       Но те, чьи души давно теплились в его титановых пальцах, смиренно шли на его голос по краю пропасти, завязав глаза. На их подсознании шрамирована его фамилия — они не боялись упасть.       Томас и сам успел позабыть, почему чувствует что-то к Уэльхавену. Внутри теплилось странное чувство признательности, верности и заботы.       Как бы он не старался, он не мог припомнить ничего плохого, связанного с ним. Да и хорошего… Воспоминание из далёкого детства, парочка фрагментов с их выпускного, может быть с десяток отрывистых воспоминаний со времён, когда они вместе снимали дом…       А что он помнит? Эта мысль посетила его сегодня утром.       В последнее время его преследовали странные, не дающие покоя сны. Он то и дело просыпался по ночам в холодном поту, в очередной раз прожив не свою жизнь. Десятки лиц незнакомых людей, машина, на которой он не проехал и метра… но рука помнит до мельчайшей задоринки рычаг коробки передач. Мягкость плюшевого мишки с чёрными глазами. Он пах пылью и ананасовыми консервами.       Сны всё не проходили, он с каждой ночью погружался в новые истории, яркие, живые сцены.       В голове сходились все нити. Не то чтобы это сложно сопоставить… Это его собственные воспоминания.       Он сжал ручку длинного стального кейса, поблёскивающего в тусклом свете ламп.       Томас прекрасно понимал, чьих это рук дело, но боялся заговорить об этом с ним. Особенно здесь.       Вне двадцати пяти квадратов (Томасу не хотелось называть это помещение квартирой, тем более домом) они соблюдали рабочую субординацию, даже никогда не смотрели друг на друга. Это не какая-то договорённость, не стеснительность и вовсе не тайна, которую нужно хранить.       Взгляд не поворачивался и не искал другого лица. У Лидера на то свои причины, Томасу же вовсе не хотелось говорить с этим ужасающим человеком, которого он не знал и не хотел знать. Человеком, в которого он превращался. Словно оборотень при виде расцветшей луны, обращался в воина. Красного Лидера.       За спиной его шутливо называли Торд III Норвежский, Король Коррупции… Для личного обращения подходило только одно: Ваше Превосходительство.       Среди всех этих «кличек» Томас не мог найти ни одной, что подошла бы настоящему Уэльхавену. Томасу хотелось верить, что именно он настоящий. Тот, кого он хорошо знает, тот, кого он видит в двадцати пяти квадратах.       — Сэр, — проговорил Томас, не поворачивая головы.       — Слушаю, — осанистый мужчина в длинном бушлате так же не спешил оборачивать взгляд. За платиновыми полупрозрачными ресницами бесстрашно и уверенно глядел вперёд его единственный, блестящий субтильным, зеленоватым серебром глаз, — Подумай, прежде чем говорить.       Томас сжал губы, с горестью умолкая. Он подумал, даже слишком хорошо. Человеческий страх и метания вовсе не чужды его мозгу, как бы не была отточена и сильна его хватка.       Лидер переступил порог дверей, ведущих в обширные офисные помещения. Сгорбившиеся над экранами люди в строгой околовоенной форме сонливо, но уверенно корпели над «макулатурой», расчётами и статистикой. В глухом свете мониторов мелькали диаграммы, консоли, десятки таблиц, цифр и программ; выскакивали графики, волнами, стрелами и кривыми изгибами струясь по белым полям осей абсцисс и ординат. Шуршали стопки документации, звучали перешёптывания, бормотания, клацанья ручек, каблуков туфлей и скрежеты степлеров.       Гул притих: люди-креветки приобрели форму, шеи их по-страусиному вытянулись, в разнобой послышались различные варианты приветствия — неотточено и нескладно, как получилось.       — Доброго утра, — властный, необычайно бархатный, колющий голос Лидера пронёсся эхом в большой системе стеклянных коридоров и залов, он мимолётно улыбнулся, проходя мимо красноармейцев, — Оформите одного на испытания под Маурой. Ожидаю у четвёртого выхода.       Словно бы падающая тень, плавно и выверенно за ним шёл телохранитель с внушительным кейсом. Многие даже не замечали Томаса, расценивая, будто бы он — само собой разумеющееся продолжение красивого длинного бушлата Лидера.       У фургона стояли двое высоких мужчин, о чём-то безэмоционально беседуя. Поодаль медленно копились гражданские и военные машины с учёными и научно-военными корреспондентами. Они медленно выползали из своих автомобилей, подтягиваясь к солдатам.       — Здравия желаю, сэр генерал, — в унисон протарабанили полковники, прикладывая к виску кончики пальцев.       — Доброго утра, — он отдал честь в ответ, щурясь от холодного ветра, — Прелестный день. Я предвкушаю.       — Да, — меланхолично констатировал №62882, поправляя пряди длинных волос.       — №62883, — Лидер посмотрел на него — они встретились взглядом — но генерал в момент замолчал, отмахнувшись от своих мыслей.       Из четвёртого входа спешно вышагал молоденький солдат, неуверенно натягивая шапку и отдавая честь другой рукой.       — Погрузи эту радость в фургон, — полковник №62883 отстранённо кивнул на десяток стальных бочек, стоящих вдоль стены.       — Ну за такое точно отпуск дать не грех, — он улыбнулся, с натугой поднимая большую канистру с небрежно нанесённым по трафарету красным значком биологической опасности.       — Отпуск, говоришь? — серебристый глаз с интересом следовал за движениями солдата, поправляющего шапку, — Устал?       — Есть немного, — тот хмыкнул, возвращаясь к погрузке, — Работа, работа, работа!       Лидер некоторое время сверлил его взглядом, вдруг обратил внимание на телохранителя, что таращился на него с минуту, молча отвернул голову.       Говорят, если ястреб заприметил добычу, он её не бросает, даже если заметил жертву попроще: слишком тяжело менять траекторию полёта на таких скоростях. *

OST Thief (2014) – Sexily Suspicious

*       С десяток тепло одетых людей вышагнули из объёмного фургона в снежную пустошь. За ними вышла ещё дюжина. Диктофоны, записные планшеты. Лидер, подождав с полминуты, начал декларировать:       — Сегодня я хочу продемонстрировать вам систему встроенных гибридных прицелов. Ранее мы проводили эксперименты с объединением не более двух типов прицельных систем.       Томас выложил оружейный кейс на снег, достал из него длинную чёрную винтовку, лишённую «родного» прицела, лёг на снег по указаниям Лидера.       — Это станет большим шагом в развитии кибернезированных отрядов наших войск. Оптико-коллиматорный прицел совмещённый с системами ночного видения визера, — он обратился к №62883, — Пиши, т.е. оснащённого ИИ компьютерного аппарата. В экспериментальной форме добавлены два режима тепловизора.       Он наклонился к лежащему в снегу андроиду:       — В твоих руках M200. Своего рода раритет, — титановая рука разомкнула пальцы с механическим гудом — длинный патрон, блестящий свинцовой гильзой, лёг в раскрытую ладонь Томаса, — 408 калибр. Такой пробивает любые средства индивидуальной защиты. До двух километров сохраняет сверхзвуковую скорость. Маловат для техники, но ты… Думаю, ты сможешь совладать и с ней, — полный упоения голос едва слышно шелестел в заснеженной пустоши. Он наклонился к лежащему в снегу Томасу ближе, понизив тон, — Будет тошнить, выходи из оптического прицеливания — будем корректировать нагрузки на мозг.       Томас сунул патрон в карман и едва заметно кивнул, прижал винтовку к плечу, светодиоды в визере погасли.       Лидер выпрямился во весь рост, его обезображенное шрамом лицо утонуло в сумрачной тени.       — Сейчас ты увидишь сослуживца. На расстоянии тысячи четырёхсот сорока семи метров ровно на двенадцать часов. Поправь меня №62883, — вдумчиво провещал он.       Тер Вурде никак не отреагировал на просьбу о ремарке, прокрутил в пальцах стилус и уставился в ожидании выстрела: эта фраза превратилась в привычку, Лидер говорил её каждый раз: когда его стоило поправить, когда не стоило, просто на автоматизме.       — Начнём со статичной мишени. Рядом с солдатом находится разметка концентричных кругов, — Уэльхавен с наслаждением сощурился от колкого, пронизывающего ветра, пытаясь разглядеть в утреннем полумраке горизонт, — Огонь.       Громкий выстрел. Сильное плечо содрогнулось.       Томас дёрнул затвор — пустая гильза выскользнула на снег.       — Ещё раз, — в его голосе гуляли наслаждение и лисий азарт.       Выстрел. Лязг затвора, шелест северного ветра, едва слышимое скольжение стилуса.       В небо взмыла пара савок, заплутавших вдали от побережья.       Во мраке медленно вытекала фигура. Скрип снега под высокими сапогами. Рядовой, что стоял поодаль от света фар и суеты смотрел в оптических приборах за мишенью вдали.       — Что там? — рокочущим эхом раздался голос Лидера.       Рядовой в затёртом мундире отдал честь статной фигуре, отдышавшись, выпалил:       — Отклонение три градуса к северо-западу от яблочка, сэр генерал!       — Молодец, — с довольством цокнул он, сипло посмеиваясь, — Мне не стрелять так — правый глаз уже не тот, — он улыбнулся уцелевшей половиной лица, рассматривая растерянно лыбящегося солдата, скрючившегося в угодливой позе.       — Как зовут тебя, рядовой?       — Сэр генерал, Михаль, сэр, — он ещё раз отдал честь, выпрямляясь.       — Пробегись-ка обратно, куда-нибудь в ту сторону. Сменим градус стрельбы, — титановые пальцы правой руки с механическим гудом указали направо, — Километра два.       Снег опять заскрипел под сапогами, искрясь и проминаясь.       Томас поднялся, переставив винтовку, его плечо вновь прильнуло к выдвинутому прикладу.       Лидер сложил руки за спиной, рассматривая андроида в снегу. Бездвижного, с хирургической выдержкой держащего палец в миллиметре от курка. Ни одна его мышца не содрогнётся без приказа. Минуты текли незаметно.       Ледяной взгляд уцелевшего глаза поднялся наверх.       — Огонь.       — Он ещё не прибыл, — холодный голос Томаса звучал особенно неприятно, он совершенно точно знал, что от него требуется.       — Ты меня плохо понял, №99373? — чем громче рокотал его голос, тем более слышался акцент, огрубевающий каждое слово, как наждак, с удвоенной силой, — Огонь. Расстояние фиксируй, — он дёрнулся в сторону полковника с планшетом, нечеловечески рыкнув.       Лидер называл номерной знак, выбитый штрихкодом на запястье, каждый раз, стоило Томасу ослушаться. Под ослушание подходило множество вещей: от лишних (по его мнению, бесполезнейших) вопросов, до отказа давать доступ к BIOS визера для очередной перенастройки. Том не знал, что разрешение лишь формальность и не является необходимостью, а Уэльхавен не хотел подвергать сомнению его веру.       Особенно раздражало, когда андроид всё понимает — просто строит из себя идиота.       Томас резким движением вдавил курок в спусковую скобу. Громкий выстрел разразился в калёном воздухе. На визере замелькали зелёные светодиоды, пропадая, тая и тут же сменяясь красными; Томас почувствовал, что по хребту потёк пот. Его охватил отвратительный ужас, почти сразу прошедший, но оставивший за собой назойливое ощущение неуютности.       — Две тысячи восемьдесят три метра, — он дёрнул затвор, вторая гильза выскользнула из винтовки.       Послышался нервный цокот стилуса в дрожащих руках: №62883 записывал результаты. Шепотки, гул, назойливый шум.       — Кто-нибудь ещё хочет повышения? В отпуск? — титановая рука вытянула из кармана дорожный хьюмидор* в чёрной кожаной обойке — уцелевшая, в истёртой кожаной перчатке, неловким движением выскребла из бархатного ложе сигару с двойным бантом*: «Monte Cristo Eagle».       — Выслужиться? — он прикусил сигару острым клыком, достал из хьюмидора гильотину, обрезал шапочку, — Желающих много, а патронов ограниченное количество.       Ему не нужно подзывать своего телохранителя — он встал, отряхивая снег с пальто.       Томас щёлкнул металлической бензиновой зажигалкой, красноватое пламя осветило лицо Лидера, загуляло бликами по покрасневшим пальцам Томаса, по избитым костяшкам, по обношенным, торчащим тонкими ворсинками, рукавам пальто.       Глубокого иссиня-чёрного цвета.       По-офисному тусклого и по-торжественному наполеоновского.       — Где энтузиазм? — прошипел он, сжимая сигару в зубах.       Он хлопнул хьюмидором, сунул его в карман и сделал глубокую затяжку. Клубы густого, вязнущего в морозном воздухе дыма медленно таяли в темноте.       Сегодня на испытательном полигоне D-745 будет проведено обращение Лидера к Партии. Одно из многих, одно из обыденных, но поднимающих моральный дух лучше любых сырых обещаний и лозунгов.       В чётком расписании генерала отведено время на подготовку, точное время на выступление, точное время на отдых и приём пищи (который, по обыденности, опускается и заменяется перекуром). *

Heretic, Kings & Creatures – Asphyxia

*       В основном здесь лишь мужчины — редко в толпе общих собраний можно заметить бледные девичьи очертания. Не то от низкого роста, не то от тяжбы службы, их трудно разглядеть среди широкоплечих «воинов» Партии Красной Армии. Женщины оставались в тылу, служили науке, «штопали» (как привычно здесь выражались солдаты) раненых.       По заветам Имперских «дрессировок» к службе прекрасный пол не допускался.       «От них больше проблем, чем пользы», — как бы грубо и уничижительно не звучали такие слова из уст их всеобъемлющего, по-отцовски знающего и берегущего Лидера, ничего не оставалось кроме смирения.       Нельзя усомниться в истинности и правильности (здравости!) его мыслеизречений, но грубость и нескладность слов Лидера подвергалась жёстким корректировкам филологов из подразделения Вещания. А декларировалось только избранное, корректное и дипломатически правильное: «<…>несомненно, осознаётся важность каждого вас, товарищи-члены Партии! Но, исходя из статистических данных, физиологических особенностей (см. сноска №4.1 «Особенности женской гигиены и гормонально-циклических изменений» Н.Вальтер; ред. №8), особенностей психического и репродуктивного составляющего, мы видим вас, товарищи, на должностях следующих отраслей, нуждающихся в ваших данных<…>»       Канцеляризмы превращали оглашение запрета в мотивационную речь: товарищи-члены Партии ведь, действительно, шли поварами, швеями, медиками…       Лидер не знал никого из десятков тысяч лиц перед ним лично (может, парочку-тройку, что стояли на страже у него за спиной), но искренность, пламенность и житейская простота его речи заставляли общий механизм системы вращаться, трещать и шуметь, словно цикл работы шестерёнок неизведанного доселе биологического тела, дочерна смазанного индустриальным маслом тридцатого номера.       Не оставался равнодушным даже Томас: прекрасный пляс шестерней-ячеек перещёлкивал тысячезначный тумблер внутри него: музыка механизма, гул бесконечных стройных рядов людей в чёткой, угловатой кашемировой форме, блеск звёзд на погонах тысяч плеч. Невольно его окунало в эту общность, делая неделимым с каждым затёртым лицом в толпе стадиума, в это неудержимое ощущение принадлежности к общей колонии клеток одного организма. Будто вот-вот нейромедиаторы пересекут синаптическую щель, достигнут рецептора его мембран и он сократится всем своим естеством, как клетка мышц, что занесут ногу Партии на новую ступень. Все вместе они сделают новый шаг в далёкое, неизвестное будущее, освещаемое только лишь Им.       Это не форма монархии, а авторитарность Партии лишь условна. «Единоличная диктатура», — так назовут правление Лидера враги и противники. Но далеко не всем дано понять сложную, тонкую амбивалентность, двойственность и неоднозначность его поста. Свободный человек — человек, живущий без смысла, дисциплина — основополагающая часть формирования здорового, правильного сознания. Красный Лидер всего лишь отец, наставляющий неумелое, неосознанное, горланящее в разнобой стадо, чтобы возвести хаос в ровный строй, идущий в унисон к единой, правильной цели.       Демократия невозможна, пока все мыслят неправоверно, пока нет единой движущей силы, а когда она есть — демократия не имеет смысла.       Его голос — голос тысяч. Он говорит то, что хотят сказать они сами. Он избранник народа, ставшего его протеже в достижении Цели.       Демократия невозможна, но Партия — блюститель демократии.       Стадиум наполнился гулом и шумом, единым, словно ритмичные удары станка, кующего сталь: десятки тысяч ртов в унисон восклицали что-то парадное, победно хорошее, правильное — один из десятков лозунгов Партии. Лидер опустил руку, поправил листки на кафедре, очерчивающие общие темы выступления, позабывшиеся в отсыревшей памяти. Эхо, гулко бьющееся о далекие стены стадиума, затихло — он вновь продолжил:       — Присутствующие сегодня с нами, онлайн, здесь, в этом стадиуме, — его властный голос гремел в холодном воздухе, — Мы на шаг впереди, на шаг ближе. Оглашённые данные не пустая статистика, я подписываюсь здесь своей кровью, отданной за достижение всеобщей цели. Нашей цели!..       Томас держал свободную руку на тромиксе* укороченного автомата. Как бы он не хотел послушать пламенную речь чуть дольше — его роль предрешена.       Он в любую секунду готов броситься на защиту, его пальцы не дрогнут, заряжая оружие. Выполняя свой долг он забывал об обидах, вопросах и недосказанностях между ними. Это больше, чем верность — это его предназначение.       — Библейски точная история. Строчки о Рае — про нас. Теперь про нас, — гул утих, Лидер выждал спокойствие в стадиуме, — В Раю у первых людей был выбор: счастье без свободы или свобода без счастья. Третьего не дано. После этого рокового решения века людской род пронзала тоска по оковам. Мировая скорбь, — он выпрямился, вытянув коренастую шею и задрав подбородок, — Мы с Богом за одним столом, заканчиваем эту шахматную партию. Свобода — бесхозность, неопределённость, хаотичность. Каждый думает о своём, каждый делает так, как пожелает: нужна единая цель.       — Мы завершаем эту партию в пользу Бога, но нам он более не нужен, мы искоренили причину скорби. Мы снова едины, прямы и чисты, как тогда. Мы омыты кровью, но скоро нас ждёт животворящий дождь. Наши Боги — здесь, внизу — в этих рядах, в медкорпусах, научных подразделениях, производственных предприятиях. Боги низведены до нас: эрго — Мы стали как Боги.       Томас, замерев, слушал, выделив часть оперативной памяти на распознавание и осмысление. Порою слова Лидера ему казались излишне радикальными, ошибочными… но сейчас он рад быть частицей единой конструкции, которую заботливо направляет единство.       «Какие же у него отвратительные методы и какая правильная цель», — промелькнуло у него в голове. Но мысль не смогла найти завершения — Лидер продолжил речь.       — Бог больше не нужен: он создал нас способными ошибаться, и, следовательно, сам ошибся. Но более нас не ждёт поражение, только математически выверенный триумф. Математический расчёт мудрее, абсолютнее Бога: он никогда не ошибается.       Томас пришёл к осознанию, что сегодня Лидер не читает с листка. Он украдкой глянул на уже опустевшую кафедру, вновь сжимая оружие.       — Нет счастливее цифр, чем пятьсот девяносто две тысячи рядов наших активных войск. Нет счастливее цифр, чем шестьдесят миллионов гражданских в наших рядах. И нет счастливее цифр, живущих по стройным, вечным законам таблицы умножения. Ни колебаний, ни заблуждений. Истина — одна, и истинный путь — один.       Он положил выпростанную руку на кафедру.

***