В опале.

*

Eric Serra – Noon (OST: Leon)

*       Назначенная обеденная пятиминутка, заменяемая сигаретой: Лидер вдруг остановился, обернувшись на плетущегося рядом андроида.       — Ты что-то… спросить хотел? — как мило с его стороны: он запомнил эту «мелочь».       Наедине он мог выслушать Томаса. По мере возможности. И желания.       — Да–, — его прервали титановые пальцы, сдавившие щёки.       Красный метал блеснул в полумраке, сильная рука покрутила лицо Томаса, прозрачные холодные глаза вдумчиво рассмотрели сухопарое, испещрённое мелкими морщинами лицо. Беспощадное время оставило лишь тень юношеской красоты в едва заметной горбинке прямого носа, бледных, жаждущих солнца и лета скулах… Лидер ещё раз пробежался глазами по его лицу, сжатым щекам и сероватым губам… Сухие костлявые пальцы пару раз щёлкнули, он махнул головой, открестившись от неудачной попытки вспомнить.       Титан разомкнулся — андроид отпрянул.       — Техосмотр через пару дней, — субтильные ресницы дрогнули, пытаясь уловить малейшую дрожь в стальной выправке солдата, — Сможешь высказаться, — мерные тяжёлые шаги его военных сапог раздались гулом во мраке коридора.       — Я отлучусь… — Томас прокручивал на задворках памяти пункты дисциплинарного кодекса (по каким причинам он, вообще, может отлучиться?), — …В уборную.       Лидер остановился, провожая взглядом утопающую в полутьме высокую фигуру.       Высокая стальная дверь санузла пошатнулась и хлопнула.       Он запустил руку в глубокий карман шерстяного мундира — пальцы зацепились за холодный продолговатый предмет. Томас ощупал его, крепко сжал в ладони. 408 калибр. Идеальное соотношение веса и смертоносной силы, сверхобтекаемая аэродинамическая форма…       Он обернулся, озираясь по сторонам. Рядом с Лидером трудно не заработать себе подобную параноидальную привычку. Может быть, от его тяжелого сурового характера, может быть, от того что Томас со временем перенимал его черты.       Когда живёшь с человеком в квартире-каморке (иными словами Томас не мог описать пространство, заставляющее его сталкиваться с ним взглядом ежеминутно), рано или поздно начинаешь делать как он. Привычки не всегда хорошие… не мыть посуду, не выносить мусор неделями, не протирать пыль и сажу на кухонном гарнитуре и пить аквавит* чистоганом, не заедая лютефиском*.       В любом случае, Томас придерживался классической британской водки, как бы долго не жил в Норвегии с ним…       Он вдруг поймал себя на мысли, что это совершенно не то, о чём он хотел подумать.       Он крутил боеприпас в пальцах, кусая и объедая губы.       Лидер давно понял, о чём Томас молчит. Если Томас уже позволил себе задуматься в его присутствии — это неминуемая гибель — это опасно, это страшно. В своей проницательности Лидер достиг апогея. Расстройство или высшая форма таланта — доподлинно не известно. Он стал видеть в людях детали, мечтая знать всё, в желании держать в руках каждую секунду и вращать её в своих, никому неизвестных целях.       Может выдать ничтожная мелочь: тик, тревога на лице, привычка бормотать себе под нос, испарина на лбу в холодном помещении…       Он вспомнил плохое, хорошее, множество спорных вещей — непростительно-ужасающее и полное любви… Ни о чём в этом мире нельзя судить однозначно. Двойственность во всём. Томас мог смириться, сделать вид, будто он в порядке. Зная, не знать, верить в свою правдивость, излагая хорошо обдуманную ложь… Но он слишком честен с собой, чтобы совершить такое преступление над совестью. Рано или поздно он сдастся, скорее всего — сегодня же вечером, когда они окажутся в одной постели.       Рано или поздно он сдастся, просто потому что предпочитает действие бездействию.       «Я понимаю как; не понимаю зачем», — мысль встала нерушимым, массивным, словно норманнский столб, обвалом на пути его рассуждений.       Эти мягкие объятия, признания, память о крашеных выжженых волосах, которые он гладил. Он знал, зачем стирать память о плохом — это логично — это манипуляция, это злодейство… но было бы это хуже беззакония, что вершил над Томасом он?..       От этих воспоминаний, от слов «Я тебя люблю» захлестнуло желание продлить себе жизнь — не совершать необдуманных поступков, поговорить с ним…       Он вдруг поймал себя на мысли, что его операционная система может передавать данные Минисе. И вот: в голове Лидера монотонным голосом Бет звучит краткий пересказ метаний №99373. Он сжал патрон в руке, тяжело выдохнул и поднял взгляд.       Пленительные архитектурные фантазии Казимира Малевича воплощены в Партийной застройке. Ни единой лишней детали, ни единого лишнего цвета — полумрак. Томасу казалось странным решением использовать тусклые лампы в современных реалиях. Единственная вразумительная причина — желание что-то скрыть от прочих пытливых глаз. Неужто себя?..       Томас огляделся по сторонам. В туалете отсека гробовая тишина. Пустые кабинки отражались в мутном затёртом зеркале, пожелтевший кафель стен прорезался чёрными линиями проплесневелых до основания прослоек герметика.       Этому комплексу не больше пяти лет, тут вовсе нет старья… но всё вокруг выглядит так изнурённо. Томас поморщился — многое можно сказать об обитателях этих катакомб.       Война потребовала отказа от ряда демократических форм управления страной, предусмотренных Конституцией. Вся полнота власти сосредоточилась в руках Уэльхавена. И не сказать, что он не является виновником этой Войны.       На стенах, привинченные, висели стальные листы — Партийные плакаты. Обезличенные фигуры минималистичными грубыми линиями возвещали лозунги.

«ПОМНИ О ДОЛГЕ, ТОВАРИЩ!

ТРУДИСЬ ДОБРОСОВЕСТНО!

ПАРТИЯ ПОМНИТ О ВАС!»

      Где-то между этими строчками скрывалось грубое несоответствие действительности, режущее глаз. Может, только Томасу так казалось — никто иной не возражал.       Его худое лицо серым невзрачным пятном тлело где-то по ту сторону зеркального мира. До ужаса неузнаваемое и до колик знакомое. Жаме вю и дежа вю слились в один большой неостановимый ком, ломая и руша, словно эффект Ребиндера* — стекло в воде, восприятие на части.       Визер в моменте показался совершенно лишней деталью: Томас попытался поддеть силиконовый ободок руками, но опротивевшее компьютерное железо словно пришито к его коже.       Мысли метались, словно раненые куропатки, от Лидера до плакатов на стенах, от сегодняшнего дня до выпускного из колледжа. Томас не мог удержать ни одну, его волновало всё единовременно.       Он не заметил, как пролетели пятнадцать минут. Бессмысленные пятнадцать минут переваривания переживаний и их осмысления, ни к чему не приведшие. Ни к одному правильному решению, которое устроило бы его.       Дверь резко распахнулась, в санузел зашёл Лидер — замер, уставившись на Томаса, бесхозно стоящего в самом центре пахнущего сыростью и хлоркой помещения.       — Система зависла? Прихорашиваешься? — он развёл руки в стороны, в свете дверного проёма, позади его широких плеч мелькали неловкие фигуры солдат, — Что встал?       Если бы он мог взглянуть ему в глаза, как прежде — преданно и доверительно: «Моё Я для тебя. Весь я в твоих руках». Но теперь — никак. Томас завязал тугой узел на готовом излиться помоями мешке, что встал у него посреди горла. Он покорно опустил голову, развернулся, почти не сходя с места, и зашагал к выходу. Дотерпит ли он до техосмотра? Дотерпит ли он до вечера?       А нужен ли ему техосмотр?..       Они шли из зала в зал… Фоном тёк будничный разговор, столько же официальный, сколько безжалостно циничный.       — Массовые репрессии в Южном секторе 17-E. Смотрели недавно трансляцию №44240, — сержант №34568 ухмыльнулся, — Ха, такова их благодарность!       — Странно. На моей памяти, Лондон… — Лидер подтянул к себе за плечо полковника, раскуривая сигару о тлеющий бычок его сигареты, — Не выпускали из ежовых рукавиц авторитары. Неужели, овцам есть дело до того, кто их пастух, если они овцы.       Полковник растерянно убрал сигарету от губ, затушил её о крышку стального портсигара, смяв в комок окурок, бросил его в карман мундира.       — Да было, на пару деньков, как Вы пристрелили того выскочку со стрёмными залысинами, — он очертил руками что-то круглое. То ли залысины, то ли самого «выскочку».       Лидер растерянно приоткрыл губы, обернувшись на №62883:       — Ты про Джорджа Корнуолльского-Кембриджского? — он с пониманием кивнул, когда полковник меланхолично пожал плечами, — Да будет тебе известно, тер Вурде, это бывший король Великобритании. Ему самое место в крематории.       — Уильям мне больше нравился, — №62883 пожал плечами, рассматривая свои натёртые до блеска сапоги.       Уэльхавен тяжело с прирыком выдохнул, простив по старой дружбе эти мерзкие слова: монархия даже в мыслях не имеет права на существование — только коллективная сущность технократии может сдвинуть порочный, нескончаемый общественный цикл с протоптанной колеи.       — Пятьсот четыре человека убито, разрушены западные районы города. Там, говорят, бойня была, — сержант прервал его гневные размышления.       — Говорят? — лицо Уэльхавена вновь утонуло в густом белом дыме.       — Я смотреть не стал. Выключил — только Хаген горло бабе, — он провёл пальцем по своей шее, издав скрежещущий звук.       — Постеснялся заглянуть в глаза врагу? — небольшой рост не мешал Лидеру смотреть уничижающе-свысока.       — Никак нет, сэр, — сержант умолк.       — Что же тебя остановило? Не утруждай Минису пересказом.       — Баба из гражданских, безоружная. Кричала, да и только, что он с ней…       — Такие, как она — не более, чем мусор под ногами overmennesker. Любые перемены выстланы ковровыми дорожками из тел недалёких и завистливых варваров, — его слова звучали внушающе-смело, жестоко и бескомпромиссно-бесспорно. Достаточно, чтобы принять их за основу мироустройства.       — Если вы помните, раньше использовали мерные чаши.       — Наш мир — это чаши весов: на одной — грамм, на другой — тонна, на одной — «я», на другой — «Мы» — Партия, Красная Армия, Красный Восход.       — Разве–, — Лидер сделал глубокую затяжку, выдох, — …Можно установить презумпцию, что у этого «я» могут иметься «права» по отношению к «Мы», и допустить, что грамм может уравновесить тонну? Нет, потому как это — очевидная фикция.       — Проблема демократии в том, что тонну уравняли воле грамма. Люди не понимают, как достигается цель, как работает природа.       — Так точно, сэр, — он тревожно отвернулся, уставился в пол, потирая густые усы.       — Когда вы осознаете, что врага нужно убивать, — он причмокнул сигарой, выдыхая клубы дыма, — А не думать о его чувствах… — он сделал паузу, подбирая слова, но вдруг улыбнулся одними губами, подняв бровь, — Тогда вы сможете понять, как править, — он окинул рукой, что держала осыпающуюся пеплом толстую сигару, двух трупно-безэмоциональных полковников, — Воин поведёт за собой воинство только если знает, за что сражается. Так, №45624?       Молчавший всё это время прапорщик вздёрнул конопатый нос, будто очнувшись от сна наяву:       — Точно, сэр генерал, сэр!       — Этих djeveler в узде держать надо! У нас так в тылу плененных поселили в три камеры без деления, в кучу, как только, так — предсмертный разврат!       В его остекленелых глазах не читались переживания, неподвижные зрачки глядели куда-то в сторону собеседников.       — Как сейчас помню: там же мужиков расстреляли — фонтан серых мозгов, — он с довольством ухмыльнулся, — В назидание этим животным.       Генерал молча глянул на растерянного сержанта.       — Что, прямо там? — переспросил №34568.       — Конечно. Им же ничего не остаётся, как размножаться перед погибелью, — холодно подтвердил Лидер.       — Так и есть! Так и есть! Вот пример отсутствия внутренней Партии! — утвердительно пробасил прапорщик, — Жалко было ребёнка малóго. Девчушка, как сейчас помню, — по-видимому, это была его любимая присказка: он действительно помнил, как будто всё случилось накануне.       — В назидание, — запал в нём стих, он молча отвернулся, сверля опустошённым бегающим взглядом пол.       — Есть чему поучиться, — кивнул Лидер.       Он мог бесконечно с упоением говорить о войне — о деле всей его жизни. Оружии, службе великой цели и близящемуся концу эпохи прогнившего капитализма. Его лучезарное лицо в такие моменты вызывало несовместимый с осознанием диссонанс. Когда звучит слово «диктатор» на ум приходят выдающиеся правители: Сталин, Гитлер, Мао Цзэдун, Калигула… может, ещё несколько менее красивых имён из недавних политических интриг мировой арены…       Ещё с десяток лет назад никому и в голову прийти не мог этот безумный блеск в глазах Лидера.       Его имя уже выбито долотом на камне веков. Дата рождения, дата смерти и все его достижения будут главным вопросом в контрольных работах отпрысков следующих поколений Нового мира.       Вдруг зазвучал женский голос, идущий изнутри или снаружи — понять не удавалось:       «Отчёт от семнадцатого января. Произведён захват столицы Лапландии полками №81, №87, №22, №13, №105».       — А ваши где? — Лидер обратился к двум полковникам.       — Под Хамаром, — отозвались они в унисон, — В нашей фюльке*.       «Произведены подавления нескольких восстаний под кодовыми номерами: R-12LE-17, R–…»       — Спасибо, Миниса, мы воздержимся от озвучивания кодификации. Бриф.       «Назначена встреча с местным управлением Нидерландов (Партийный гражданский сектор №14N). Расторгнуты мирные договоры от девятнадцатого ноября прошлого года с NORDEFCO вследствие нападения на административный центр Лаппи. Заключён договор о ненападении с ODKB действующий до июля следующего года. Произведены двадцать два диверсионных террористических акта на территории следующих государств-противников: Португалия, Германия, Швейцария, Канада. Разрушены административные центры, правительственные здания, четыре оборонных комплекса».       «Необходима общая экономическая сводка?»       — Спасибо ещё раз, Миниса, лучшая газета за сегодня.       №62883 хмыкнул.       Несомненно, Партия — лучшее, что могло случиться с человечеством в обозримом будущем и ближайшем прошлом.       Те неумелые политики, что приравнивают Красную Армию к Аль-Каиде, Джихаду или, не приведи судьба, Алефу, просто не могут смириться с совершенством режима, идеальным технократическим Раем и эффективностью достижения поставленных целей, превышающей сотню процентов в сравнительных математических графиках.       Лидер считает, что зависть — присущее каждому чувство. Партия не осуждает их за заблуждения.       — У вас сегодня необычайно хорошее настроение, сэр, — уголки губ сержанта нервно дёрнулись, — Не поделитесь?       — Мы на ядерном полигоне в этот замечательный день, чтобы стереть с лица земли тех, кому давно пора исчезнуть, — Лидер с довольством раскурил сигару, поправив себя, — Приблизиться на шаг, переступив через головы непонятливых. С сентября мы готовились к этой неделе.       Томас, стиснув зубы, слушал о инфантициде, соитиях стенающих от безысходности пленных в камерах, подрывах гражданских зданий… Слушал, пытаясь раздавить в себе желание возразить. Напомнить Лидеру, что он не может… он не имеет права поступать так с людьми.       Внутри него что-то сжалось. Он ощутил внезапный прилив мужества.       Хватит. Он не может больше внимать — пора говорить.       — Ядерное оружие неспроста запрещено международными соглашениями, — светодиоды визера замигали красным, имитация бровей нахмурилась, — И вам хорошо известны возможные необратимые последствия.       Бубнёж стих, улыбка на лице Лидера медленно растворилась.       — Что, прости? — он окинул бесстрастным взглядом идущего рядом с ним андроида, — Неужели я должен прислушаться к твоему мнению, №99373?       — Никак нет, сэр. Просто осведомляю вас: я не хочу иметь к этому никакого отношения.       Генерал остановился у дверей, вслед за ним замерли солдаты, наблюдающие за стремительным развитием событий.       — Неужели все эти годы я держал у своей правой руки врага Партии? — смешливо, презрительно процедил он.       Наивно-бессмысленные возражения Томаса лишь очередной повод показать власть. Показать этому остервенелому зверью, кто хозяин ситуации, кто сильнее.       — Никак нет, сэр. Я за гуманность, — красные светодиоды грозно смотрели на генерала, — Не ко мне, хотя бы к другим.       — Что за чушь ты несешь? — он улыбнулся одними губами, с холодом и злостью смотря на андроида.       — Мы оба знаем, что за чушь я несу, — злобно проговорил Томас, — Я всё помню. И этот путь ведёт не туда.       — Ты мне проповеди читать собираешься?       Томас обнаружил в себе нестерпимое желание высказаться. Спросить прямо, спросить и не бояться.       Бояться нечего, когда от тебя уже оторвали жизненно важные части.       — Хватит. В этот раз ты не сотрешь мне память об этом. Я не могу допустить ядерной катастрофы. Мне не позволит, — он хотел сказать «мораль», но молча сжал кулаки, нависая над Уэльхавеном, их взгляды сцепились, словно раскалённые до красна металлы, готовясь вот-вот стать единым сплавом.       — Отвергать мораль, провозглашая её. Очаровательно, гуманистический отпрыск, — генерал замолчал, ошалело рассматривая лицо андроида. В нём вскипала злость, но злился он вовсе не на Томаса, — Заткнись, пока тебя не заткнули другие.       — Я не враг, гражданские — не враги. Бить своих, чтобы чужие боялись? — его губы стали тонкой нитью. Это случилось куда раньше, чем вечером, — Почему ты сделал это со мной?! — он не мог до конца осознать, что волнует его больше: миллионы жизней или его собственная память. Страх, горечь, злоба. Он больше не мог этого вынести.       — Помещение покиньте, — генерал развернулся, с улыбкой кивнул солдатам на выход, прождав несколько секунд, галантно указал рукой, — Со слухом проблемы?       Остолбеневшие красноармейцы едва заметно переглянулись. *

Lorne Balfe – Ambush

*       — Вон пошли отсюда, avskum! — яростно взревел он, широко распахнув свой единственный глаз, — Это приказ, паразиты!       На его освирепелом лице застыла неописуемая злоба, плечи ходили вверх-вниз от глубокого тяжёлого дыхания. Он сгорбился от напряжения, обернулся на Томаса, бегая по его лицу глазами.       — Ты урод, — прошипел андроид, стиснув зубы.       — Ты выставляешь меня позорищем! Если эти животные увидят сиюминутную слабость — сожрут с потрохами и не подавятся, — он вырыкивал каждое слово, неистово надвигаясь на Томаса, — Ты думаешь, тут все котята?! Ангелочки с неба, пришедшие убивать! Как романтично!       Его взгляд пробирал до костей и прибивал к стенке гвоздями. Он утих, ища в себе очередную порцию гнева, чтобы заговорить. Он не мог себе позволить просто взять и пристрелить его, как он поступил бы с пушечным мясом. Он показал слабость — отблеск тёплых чувств, показал слабое место для атаки.       — У власти должен быть сильный лидер. Только петля тоталитарного режима на шеях заставляет их идти, — острые уголки его далеко посаженных бровей вздрогнули, подбородок дёрнулся вверх, коренастая шея напряглась, — Только стальной хомут принесёт результаты. Только так можно направить их силу, куда положено. Наивный идиот!       — Ты приказал мне убить того парня, потому что он сам пришёл убивать? Поэтому он животное? Поэтому я животное? — Томас сжал руки до побеления избитых костяшек, в его голосе протянулась тонкая нить полного боли баса, — Ты стираешь мне память, чтобы я беспрекословно верил каждому твоему слову?       Лицо Лидера вдруг налилось целой гаммой эмоций, сменяющих друг друга одна за другой. Ненависть. Непонимание. Безумие. Шок. Как же совладать с его неуёмным характером? Его не сломать и не прогнуть — стёртые воспоминания приходят ему во снах — раздробленная в клочья личность каждый раз собирается по новой.       Как же ему не хотелось орать на него. Особенно тут.       Как же ему не хотелось отключать его каждый раз, как же ему не хотелось менять его разум. Когда-то давно Уэльхавен полюбил его за сильную волю, именно за то, что он оставался собой. Как же ему больно ломать то, что так ему нравилось.       — Заткнись сейчас же, пока я не отправил тебя в утиль, vannkoker! — на его лице осталась только горечь и досада, он не знал, как ответить нежно.       Он не знал слова «‎нежность». Он умел только подчинять, давно разучившись ласке. Он хотел, чтобы эта угроза просто сработала. Прямо сейчас. Он никогда не отправит его в утиль и не найдёт ему другой замены.       Сколько раз он переживал этот диалог и сколько раз блокировал Томасу воспоминание об этом: все его попытки кончались одним исходом.       — Ты не мог подождать другого момента, чтобы высказать мне свои schizofrene ideer?! Кошмары мучают? Почему бы не сказать об этом дома? — он расправил плечи, разведя руки в стороны, кивая головой, будто бы готов бросить вызов своему оппоненту.       — Не подменяй понятия! Ты сам в этом виноват! — процедил Томас, хватая его за лацкан* бушлата, — Как ты можешь так поступать?!       — Фамильярничать будешь в пределах квартиры, №99373, — он сдержанно смотрел на мелькающие красным светодиоды, ища в них ответ хотя бы за одно обвинение, — Если бы я желал тебе зла, ты бы тут не стоял. Запомни это раз и навсегда.       — И ты говоришь мне это? — он широко улыбнулся, его губы задрожали, — Да лучше убей меня, чем разводи эту оперу с созданием ручного хомячка.       Лидер замолчал, рассматривая его лицо.       Его дрожащие губы…       — Не реви, — он резким движением сдёрнул с лацкана его руку — парочка золотых пуговиц выскользнули из петелек его бушлата, — №99373, ты оглох?!       Томас отвернулся от него, оскалившись от боли. Он сжал руки в кулаки, стараясь сдержать гнев. Он не станет бить Лидера, он лучше умрёт сам. Внутри него всё ещё работали протоколы воздействия на окситоциновые рецепторы в сенсорной коре, электрические импульсы каждый раз стимулировали эндокринную ткань, заставляя Томаса ощущать неизмеримое чувство преданности.       Настолько сильное, что ему проще сгинуть.       — Støvsuger, возьми себя в руки! — он заорал на андроида, замахиваясь рукой, но тут же одёргивая самого себя, — Прекрати, закоротит имплант!       Он резко дёрнулся, попытавшись спровоцировать экстренное отключение системы нажатием внутренней кнопки, но Томас перехватил его руку.       — Я же умру?       Уэльхавен замер, с ужасом смотря на медленно вытекающие из-под силиконового ободка визера капли. Слишком поздно что-либо делать.       За эту пару секунд он успел проклясть всю биологию целиком: почему несовершенным биологическим телам так нужны электролиты в жидкостях? Почему они не могут плакать дистиллированной водой?       Почему прямо сейчас? Именно здесь?       — Fjols, — прошептал он, тревожно разглядывая лицо Томаса, — №62882, №62883 срочно возвращайтесь в корпус F. Это приказ! Миниса, свяжись.       — Отправишь меня в утиль, как и хотел, — он едва заметно улыбнулся, краем светодиодного глаза смотря на Лидера, — Семья.       Лидер сжал кулаки, прорычал что-то из самых страшных проклятий на норвежском. Семья! Он издевается.       Его сковала ярость, пригвоздив нижнюю челюсть к лицу — он не мог выдавить из себя ни слова. Не хотел, он так не хотел. Он не хотел всего, что происходит сейчас.       Стальные двери разошлись в стороны, в помещение зашли два коренастых солдата в старых красных свитерах. Два старших полковника не отдали честь, ничего не сказав, ровными синхронными маршировочными шагами подошли к Лидеру, внемля приказам.       — Зафиксируйте. Калечить нельзя, — он смотрел в след двум солдатам, приближающимся к готовому обороняться андроиду, — Хоть волос с его головы упадёт, я вам устрою helvete på jord! Ты меня услышал, Пол?       У каждого из них высококлассная Имперская подготовка. Невероятная сила прошитых синтетическими волокнами мышц против двух бойцов высшего ранга.       Как бы он не скрывал, ему доставляют удовольствия подобные шоу.       Сильные руки схватили андроида за предплечье, заводя на болевой. Резким движением Томас вывернулся, ударяя под дых №62883. Вырвав руку из ослабевшей хватки, он со всей силы пнул скрючившегося солдата прошитым сталью носком туфли.       Тот бесшумно опал на землю, тут же стараясь подняться.       №62882 прижал горло Томаса предплечьем, душа.       — Чего это с тобой, пёсик? — с интересом спросил он, заглядывая в краснеющее от удушья лицо Томаса.       Раздался хруст руки. Томас с усилием вырвался.       Удар.       Мелькавшие до этого момента красным, светодиоды на визере андроида резко потухли.       Высокое тело безжизненно опало на колени, колыхнувшись, завалилось набок.       — Я его, чегось, убил? — меланхоличный взгляд полуприкрытых глаз полковника рассматривал обмякшее тело. *

Lobotomy Corporation OST – Gebura Core Repression 2 Phase

*       Лидер молча пошёл к дверям, тут же резко обернулся на солдат:       — Вам приглашение нужно? — его грозный взгляд окинул засуетившихся полковников, — Несите его в лабораторию, будем искать аппарат ИВЛ.       Позади Лидера быстрым шагом с натугой шли полковники, подхватив бездвижное тело под руки. Длинные узкие коридоры сменялись залами, стеклянными лифтами и стальными шлюзными дверьми. Простота и холодная утончённость серых тонов, тусклые лампы части полигона, «предоставленной Лидеру» — той, что предназначена для его визита.       Многоэтажное здание с надземными, подземными ветвящимися секторами. Таких масштабных корпусов в распоряжении Красного Восхода насчитывалось всего парочка. Многопрофильные подразделения, обслуживающие большую часть потребностей Армии. К своему великому стыду, Лидер не знал, есть ли здесь медицинский сектор и шёл в пустоту наобум, по наводке Минисы.       Лифт медленно затормозил, в глаза ударил кислотный яркий свет, солдаты сощурились, занося №99373 в стены научного корпуса.       Словно порывом ураганного ветра, стеклянные двери распахнулись, опешившие лаборанты расползались в стороны, словно белые капли краски. Полковники с натугой приподняли Томаса, ища глазами место, куда его можно положить.       — Что вы творите? Что с ним? — женщина в белом халате захлопотала, срывая голос на высоких нотах.       — Кислород подайте. Он без сознания, — Лидер зашёл вслед за солдатами, — Живее.       В лаборатории началась суета, люди в белых халатах бегло перебирали ногами, перешёптываясь и переглядываясь.       — Это вам не военный медпункт, — она хотела продолжить возражения, но осеклась. Опешившая женщина помогла уложить андроида на лабораторный стол, сдвигая в сторону бумаги и склянки. Вдруг её взгляд зацепился за устройство на лице.       — Какая красота, — она трепетно согнулась, коснувшись пальцами чёрного стекла импланта, рассматривая значки сенсорной панели на боковой стороне, — Неужели визер? — она метнула взгляд на троих мужчин в военной форме.       — Raskere! Raskere, вас где учили?! Поражение головного мозга не купируется! — она крикливо подгоняла молодых лаборантов.       — Модель 73, — Лидер не сводил глаз с лица киборга, — Усовершенствованный вариант операционной системы, синхронизирующийся с головным мозгом. Компактный вариант М.И.Н.И.С.У.       Женщина вновь с интересом уставилась на имплант, осторожно поворачивая бездвижную голову андроида:       — Для М.И.Н.И.С.У. мы отстроили огромную сеть системных, написали десятки тысяч строк кода, провели годы работы и обучения, — она отпрянула, когда лаборант водрузил рядом с ним маленький прямоугольный пластмассовый ящик, — Как это работает?       — Паршиво, — Лидер бесстрастно приоткрыл губы, на мгновение содрогнулся, — Сейчас закоротило контакты. Общее отключение систем.       Женщина, широко распахнув глаза, посмотрела на генерала. Морщинки её лица удивлённо зашевелились.       — Пульс есть. Он дышит самостоятельно, — лаборант окликнул женщину.       — Интубировать не нужно, — она кивнула, — Ну, и что ты мне принёс? Как мы это на него наденем? Куда я тут лобный упор поставлю? Давление зафиксируйте, сатурацию!       Суета из-за внештатной ситуации продолжалась.       Седоватая женщина выхватила из рук лаборантки стерильную упаковку с канюлей. Разорвав пластик, наспех вставила её в нос, приподняла голову Томаса, поддевая кислородные трубки. Завязав крепление на подбородке, подсоединила трубку к концентратору. Устройство запищало, послышался едва заметный шум.       — Вы не думали рассинхронизировать управление высшей нервной деятельностью с биологическими процессами организма? — она посмотрела на мрачного генерала, приклеивая медицинским скотчем основание канюли к носогубной складке, — Предполагаю, мы бы снизили риск возникновения подобных ситуаций…       — Лидер сам решит, как ему поступать, — солдат нахмурил густые широкие брови, — Вам бы так же последовало уважать его решения и его самого.       — Я служу науке, а не войне, — она окинула презрительным взглядом №62883, её голубоватая маска смялась, — Вам бы тоже последовало соблюдать субординацию в этих стенах.       — Я подумаю над этим, — сухо процедил Лидер, подходя к столу.       В центре его прозрачного глаза дрожала чёрная точка-зрачок, норовящая слиться с серой радужкой, растворяясь от яркого лабораторного света. Наверное, он впервые не хотел командовать и повышать тон. В нём не осталось ничего кроме страха.       — Пульсоксиметр не одолжите? — он поднял взгляд на заведующую лабораторией.       Женщина протянула ему прибор, вновь невольно цепляясь взглядом за визер Томаса.       — Вас как по… — Лидер умолк, протягивая ей титановый протез.       — Аслау Лангфельдт. Аслау, — она пожала руку, хотела ещё что-то сказать, но замолчала, возвращаясь к делам, — Уберите этот бардак, закончили. Следите за состоянием, думаю, сами прекрасно осознаёте: ступор. Больше — кома — не реагирует, — она дёргано пожала плечами, — Может, не выйдет — как постараетесь. Как время позволит.       — Ему повезло, что вы осведомлены о кислородном голодании мозга, — утешающе кивнула она, растворяясь и отадляясь в белоснежной суете окружавших её учёных.       Лидер молча провожал её взглядом, лаборанты убирали разбросанные бумаги, упаковки от канюли, солдаты поднимали киборга. Яркий белый свет, запах стали, карболового смолистого фенола и душащего формальдегида.       — Сколько в нём весу-то? — №62883 перехватил Томаса под руки, укладывая концентратор кислорода ему на живот.       — Сколько понадобится, — отрезал Лидер, покрутил пульсоксиметр в руках, выходя в коридор.       Полковник с натугой рыкнул, подхватывая бездвижное тело.       Миниса проскандировала прощание, входные стальные двери съехались обратно. Лидер начал искать по карманам Томаса аварийную ключ-карту на случай невозможности открытия машины при помощи визера.       Достал какой-то чек, длинный снайперский патрон, флягу, бензиновую зажигалку… ключ-карту!..       Габаритные огни мигнули, двери щёлкнули, медленно поднимаясь.       — Останься тут, — тихо проговорил Лидер, отдавая в руки №62883 длинный патрон, — Передай генерал-майору №82201 о переносе саммита… на неопределённый срок.       Он не садился за руль уже три года, из-за отсутствия глаза. У него даже нет прав, но кого это волнует, когда власть в стране представлена в едином лице и оно твоё.       Длинная, снежная трасса, немое бетонное небо, хлопья такого же бетонно-серого снега, валящиеся на лобовое стекло. Первые пятнадцать минут пролетели быстро: достаточно, чтобы ощутить внезапность растущих по краям трассы городских пейзажей.       Машина завиляла на дороге, Лидер ударил ладонью по рулю, сигналя подрезавшей его BMW.       — И что мне с ним делать? — №62882 нервно покрутил в руках маленький прямоугольный предмет, рассматривая лицо андроида, лежащего у него на коленях.       — Пульсоксиметр приложи к пальцу! — рявкнул он, прибавляя скорости, — Меня окружают одни d'imbéciles!       — Как приложить?       — Головой своей подумай, — процедил Лидер, обгоняя машины в туннеле, — Ты меня подонимать решил? Досуг?       Пара минут долгожданной тишины. Прекраснейший день обращён в омерзительный. Планы сорваны, вокруг сплошные идиоты, схватила мигрень от попыток следить за дорогой…       — А восемьдесят восемь — это нормально? — внезапно прозвучало с заднего сиденья.       — Driver du gjøn med meg? — протарабанил Лидер.       — Что? — полковник опешил, поднял взгляд на салонное зеркало заднего вида, заметив, что на него смотрят.       — Er du galen?! — с яростью завопил он, — Er du stokkdøv?!       — Nei, og nei, — тревожно пролепетал №62882 — Лидер не повышал на него голос с того дня, как они с тер Вурде разбили самолёт.       — Vel? Det er ute med ham, — он с холодным спокойствием ответил на изначальный вопрос «нормально ли».       Лицо №62882, привыкшее выражать безразличие, вдруг неестественно содрогнулось. Как-то тоскливо выходит. Как-то совершенно не так, как он представлял себе жизнь Томаса. *

Heartmath² – A Quiet Cold

*       Полковник помог Лидеру занести Томаса в мастерскую, уложил на операционный стол, пристегнул по рукам и ногам ремни-крепления.       — Машину ко мне завези и на сегодня свободен, — он мельком глянул на солдата, — На парковке место B10.       Он хотел сказать спасибо, но осёкся, заслышав хлопок закрывающейся двери. Видимо, сегодня не судьба.       Максимиллиан уставился на лежащего на манипуляционном столе андроида. Нагнетающий аппарат тихо шумел на вдохе, умолкая на выдохе.       В очередной раз прицепив к пальцу пульсоксиметр, он посмотрел на показатели — девяносто. Нечем измерить давление, но уже не имело значения.       Подключил датчики, кабели настройки к системам визера, кабели стабилизации нейроэндокринной деятельности к шее Томаса.       Канифоль, медь, малокалиберный паяльник, пинцет и… Максимиллиан выкладывал на стальной подручный столик всё необходимое. Бардак: книги, пыль, бутылки, пепельница полная окурков от «10/20's»…       Пока он занят делом, мысли его мало беспокоят, ютясь на задворках сознания.       Говорят, так и начинается трудоголизм.       Два года назад, когда Лидера подстрелили 338 калибром из пресловутой Victrix Scorpio сорокалетней давности; когда Томас не смог совладать с собой, своими пагубными переживаниями на этот счёт — Торд загорелся идеей. Возможно, аморальной и беспринципно-жестокой, но несомненно правильной. Даже спасительной.       Томас более не смог бы необдуманно прыгнуть под пули, пожертвовать целым отрядом бойцов ради спасения Одного. Томас смог бы занять его место, если бы была на то необходимость. Без соплей, русской рулетки, крепкого алкоголя и прочих увеселений, присущих разбитому, потерявшему самообладание человеку.       Может, это эгоистично, но… тем не менее, альтруистично: Торду больно отпускать его Я. Строптивое, безудержное, горящее взрывным натриевым пламенем.       То Я, что так ему нравилось, но, то Я, что он так хотел спасти от участи, ждущей его чувствующее нутро.       План был прост: отрезать доступ к частям архивов. Это не так сложно, если ты нейробиолог, на худой конец — обучающий искусственный интеллект. Это сложно, если ты инженер. Но нет ничего невозможного, если есть должное время и желание.       Так?       Торд хмыкнул, снимая защитную пластину с системы плат визера.       Так.       Не получилось раз, не получилось и два. Всё повторялось раз в квартал, как кошмар, настигающий в самую тихую ночь. Очевидно, у всего есть конец.       Сейчас ему приходили совершенно другие идеи, не посещавшие его в моменты прошлых «кошмаров»: просто поговорить, возможно, снять его с должности, оставить его дома, сохранить его Я чуть более гуманно. Самые хорошие идеи всегда приходят слишком поздно, когда уже вовсе не нужны, когда чувство сожаления и горести уже выскребло внутри уютное гнёздышко.       Он прицыкнул, прислоняя иглу паяльника к тончайшей дорожке на плате, выглядывающей из-под крышки боковой панели.       Его пальцы подрагивали, едва прикасаясь горячим паяльником к пахнущему канифолью чипу. Помнится, не стоит использовать такие агрессивные и грубые средства в нейроэлектронике… на пятаках печатных плат размером с подкову на блохе… По хорошему, не помешала бы вытравка, но кого это сейчас волновало…       Он шмыгнул носом от едкого ядовитого запаха. Припой золотыми каплями растекался под увеличительным стеклом по повреждённым частям дорожек.       Почему его просьбы просто «НЕ РЫДАТЬ» не воспринимаются всерьёз?       За таким, почти медитативным занятием могут проходить часы, десятки выкуренных сигарет. Он включил свет в стремительно темнеющей комнате.       Блестящий металл застывал на холодном воздухе, покрываясь тонкой, едва различимой, оксидной плёнкой. Максимиллиан осторожно вытянул иглу паяльника, ещё раз повернул увеличительное стекло, рассматривая вышедший спай. Он аккуратно продул феном пылинки, надавил на крышечку до щелчка, аккуратно отсоединил свободной рукой кабели контроля, отходящие от шеи андроида.       В какой-то по счёту раз проверив стабильность системы на датчиках, проверив код на наличие нарушений, нажал на сенсорную кнопку мозолистым пальцем, ожидая отклика визера.       «…All systems reboot…» — оповестил роботизированный женский голос.       — Какая же дрянь, — он выдохнул, неуклюже уложил горячий паяльник фартуком на затрёпанное пособие Сеймура.       Учебник по системной инженерии не выдержал такой нерачительности: с ребра скатился паяльник — миновал сталь операционного столика — с лязгом упал на кафель, задев оголённое запястье.       Максимиллиан подскочил, шаткое чёрное кресло на колёсиках с грохотом опрокинулось, уложив вслед за собой один из столиков с инструментами. Он взвыл от боли, скуля и ругаясь на грозном норвежском. Он со всей силы пнул ногой стальное основание операционного стола, зашипев ещё сильнее.       — Jævla fitte! — его сиплый голос сорвался на крик, — Møkk! Møkk! Møkk! Møkk! Møkk!       Он прижал губы к обожжённому запястью. Стиснув зубы, зажмурился, медленно шагая обратно к операционному столу. Привязанный по рукам и ногам андроид лежал молча и неподвижно.       — Том? — он вдруг осёкся, надеясь, что киборг не слышал обращения по имени. Неужели, так сложно разговаривать нормально?       Он отстегнул ремни заплетающимися уставшими пальцами, неосознанно поправил складки едва влажного от снега мундира на андроиде. Повисла тишина, даже шум машин за окном остановился в моменте. Монитор на кронштейне вёл линию ровного сердцебиения. Семьдесят два удара в минуту. Максимиллиан рассмотрел показатели в очередной раз, сощурил мутнеющий от усталости взгляд.       Максимиллиан поддел крепления визера пальцами, зажал контакты.       «…Memory data reconstruction… …complete…» — голос операционной системы визера запоздало проскандировал скрипт.       Тишина.       — №99373, — он положил руку на предплечье Томаса, — Очнись. Это приказ.       Это стало бы отличной шуткой, если бы он не запрограммировал Томаса реагировать на указания и его голос даже сквозь сон.       Максимиллиан с тяжестью и сожалением выдохнул. Плоть слаба и ненадёжна: подводит в самые важные моменты, становится главным врагом и предателем. Он сел на край стола, уставившись в пол, стянул с глаза чёрную повязку с блестящими золотыми перемычками, сжал в руке плотный клочок ткани. В очередной раз задев рукой грубые келоидные рубцы, розово-красной сетью выстилавшие правую половину его лица, он тяжко вздохнул.       Невозможно не ломаться каждый день, уничтожая себя в попытках перепрыгнуть через собственную личину. Непрерывная цепь побед над собственной памятью в моменте показалась самым громким поражением для великого стратега. Он прокручивал в исступлённом сознании обрывистые мысли, потерянно печатающие шаги в бессмысленном марше. Удары сапог — в висках бьётся кровь.       Ждать. Оставалось только покорно ждать.       Время текло, словно пек* — капля в десятилетие.       Он же может очнуться в любой момент? Торд же правильно всё спаял? Не опрометчиво ли он пренебрёг вытравкой платы?

***