In spite of. | Наперекор.

      Спустя несколько часов Майки узнал, что Эма скоропостижно скончалась. Наверняка он еще долго будет помнить уставший и замученный голос своего старшего брата, который сообщил ему столь внезапную и прискорбную новость; и при этом в его голосе слышалось столько боли, а взгляд был настолько пустым, что Майки казалось, будто это не тот Шиничиро, которого он знал раньше, а совсем другой человек, давно обреченный и безыдейный, словно он никогда не чувствовал ничего другого в своей скоротечной жизни, кроме бесконечных страданий. Оттого и самому Майки было совсем худо, он не смог сдержать горьких слез, одиноко заперевшись в своей комнате и сидя на полу без сил предотвратить то полу-коматозное состояние, когда в голове эхом слышаться слова, в которые верить совсем не хочется.

Но он неосознанно вспоминал их снова и снова.

      —Мне позвонили и сказали, — Глядящий в одну невидимую точку и закуривающий черт знает какую сигарету хриплым голосом произнес Шиничиро. — что Эмы не стало еще по пути в больницу. Она потеряла слишком много крови.       Похороны должны были состояться на днях, но Майки, только узнав об этом, не хотелось присутствовать там. Не хотелось в очередной раз убеждаться в неизбежном, в том, чего раньше он не мог себе представить, ведь он так привык к своей младшей сестре. И терять родного человека для него было всегда больно как в первый раз, всегда было то самое противное и жалкое беспомощное чувство, осознание, что ты уже совсем ничего не можешь изменить. И от собственного бездействия бросало в дрожь и холодное бешенство, а от бескрайней тоски хотелось завыть волком, и со временем она становилась все ощутимее. Время ни черта не лечило, Майки был тому явным примером. С каждым днем тебе стремительно становится все хуже, ты проходишь почти все стадии принятия, начиная отрицанием, но заканчивая лишь апатией, ведь глубокие душевные раны всегда ныли и безжалостно напоминали о себе, и их становилось только больше, но ни одна из них не заживала.       Так юный Манджиро лишился отца, потом и матери, теперь младшей сестры. Она сама так захотела, захотела свести счеты с жизнью. Ведь ее бездыханное и постепенно остывающее тело нашли в ванной, крови было много, а вены с почти хирургической точностью были вскрыты бритвой Шиничиро; Манджиро уверен, что на момент медленной и мучительной смерти черты ее милого личика были все так же прекрасны, а глаза закрыты словно в сладком долгом сне, только щеки больше не имели прежнего здорового румянца, и кожа будто у фарфоровой куколки, такая же бледная. Но теперь Эма не проснется никогда, никогда Майки больше не увидит ее живую, никогда не подержит ее за хрупкую белую ручку, которой она самовольно оборвала тонкую ниточку своей жизни, решившись на отчаянный и безрассудный поступок. Майки назвал бы его крайне глупым и нерациональным, но тогда-то он и сам неволей задумывался о том, чтобы поступить так же, будто потеряв смысл всей своей жизни. Частично так оно и было, у него жестоко забрали нечто очень дорогое, ценное, важное для него, да и не только для него. Шиничиро тоже, было видно, чувствовал себя нехорошо. Он даже плакал при своем младшем брате, как будто находился во всем семейном доме один, ведь парень даже не глядел на Майки, который словно бесплотный призрак ходил порою рядом и ничем не мог ему помочь, он даже не пытался утешить его, ведь знал прекрасно, что это бесполезно. И когда они оба были так нужны друг другу, как сплоченная, крепкая семья, Манджиро и Шиничиро находились порознь всю ту долгую ночь, почти не разговаривали друг с другом, а второй очень много курил, выкурил всю пачку за несколько считанных часов.       В день траура на похоронах было не так много людей, точнее, почти никого. Только оставшаяся семья Сано и еще один человек, который, видимо, слезно умолял главу семейства попрощаться с его некогда возлюбленной, тоже удостоившись чести проводить ее в последний путь. Но Манджиро не было до этого, казалось, никакого дела, его взгляд почти все время был направлен вниз, ведь не смотря на фотографию, символично перевязанную в углу черной ленточкой, было немного легче сдержать все те деструктивные эмоции, пережитые юношей в течение малых прошедших неспокойных дней. Он почти неподвижно сидел на коленях и словно все время молча молился, пока длились похороны, а внутри сердце обливалось кровью и жалобно ныло под ребрами, благо слезы сдерживать этот подросток умел мастерски, когда это было нужно.

«Ее мертвое тело было погребено навсегда. Эма больше никогда не ступит на людскую землю, и мы с нею больше никогда не увидимся. Прощай.»

***

      После проведенной церемонии, когда никого больше в помещении не было, Майки поторопился покинуть гнетущее его одним только своим видом место, где и воздух ощущался тяжелее, но за руку его вдруг кто-то крепко схватил, заставив так же внезапно остановиться и с опаскою обернуться. Это был Дракен, на лице которого почти не проглядывалось никаких эмоций, потому, только встретившись с ним впервые за несколько дней, Майки было трудно догадаться, что его другу от него понадобилось. —Майки, подожди, пожалуйста. — Серьезный и холодный тон проскальзывал в безэмоциональном голосе Дракена. — Я искал встречи с тобой. —Мне кажется, сейчас не лучшее время для разговоров. — С этими словами Майки вырвал свою руку с трудом из уверенной хватки, но его друг оказался чересчур настойчивым и последовал за ним. —Послушай, мне только сегодня хватило смелости признаться Эме кое в чем. — Манджиро нахмурился, удивившись услышанному, и насторожился. —Как жаль, наверное, что она тебя не услышала? — Он уже по собственной воле обернулся к другу, и Кен прочел в темных глазах лишь меланхоличную скорбь и нечеловеческую злобу, Манджиро гневался, и первый осознал это сразу, только поглядев на него. — Я все знаю, это ты виноват в ее смерти. — Слишком резко выпалил юноша, отчего Кен аж побледнел и нервно сглотнул. —Что? — Тихо вымолвил он. —Из-за тебя она покончила жизнь самоубийством, ублюдок. Я ненавижу тебя, и я не могу поверить в то, что мой лучший друг оказался последней мразью. — Манджиро внезапным движением схватился за ворот чужой одежки, притянув Кена к себе почти вплотную и заставив его склониться. — Эма любила тебя, она на какой-то хрен в тебя втюрилась, а потом ты заставил ее разочароваться! Я никогда тебе этого не прощу. — Он так же грубо оттолкнул ошеломленного парня от себя и поспешил развернуться, чтоб уйти. —Блять, Майки, ты хоть сам понимаешь, о чем говоришь? Выслушай меня, пожалуйста. — Требовательно высказал Дракен и, неожиданно для Майки, прижал того парой нехитрых и ловких действий к стенке спиною, буквально вдавив юношу в нее собственным весом, и младший мог почувствовать на своем лице его неспокойное дыхание. — Буду, значит-с, с тобой вот так разговаривать, раз не хочешь общаться на равных. — Теперь Майки приходилось задирать голову, чтоб лишний раз посмотреть парню в глаза. —Я тебе въебу, если не отпустишь меня по-хорошему. — Недоброжелательно прошипел недовольный своим положением подросток. —Да хоть прикончи меня, я затрахался тебя упрашивать. Но только после того как ты меня выслушаешь. — На этом моменте Майки стал выглядеть спокойнее, по крайней мере, он даже не пробовал сопротивляться или вырываться, просто вдруг принял свою неизбежную участь.       Благо никого поблизости к ним не было, при этом Майки не мог понять, что мешает ему ударить Дракена, а Дракен не мог понять, почему друг так быстро угомонился и согласился его послушать. —Я знаю, что Эма испытывала по отношению ко мне и почему она так поступила, и, как бы не было, наверное, прискорбно осознавать, я напрямую не виноват в ее смерти. Она свела счеты с жизнью не из-за того, что я не ответил ей взаимностью, а потому что она не хотела мешать нам с тобою. — Произнесенные Кеном слова, вполне серьезные и осознанные, заставили Манджиро немало удивиться и продолжить слушать своего друга. — Эма понимала, что не сможет разлюбить меня и справиться с безответной любовью тоже, она понимала и то, что не сможет жить, смотря на то, что мы вместе, ты ведь показал ей мое имя на своем теле. Это, может быть, можно назвать жертвой или типа того, я ее выбор, разумеется, не поддерживаю, но если тебе хочется вдарить мне и после этих слов, я тебя не сдерживаю. — Тогда Кен выпрямился и дал юноше заветную возможность двигаться.       Манджиро неожиданно остыл, слишком резко, ведь гнев сменился недоумением. —Допустим, — Снисходительно ответил он. — но зачем ты все мне это рассказываешь? Разве тебе после произошедшего не все равно, что я о тебе думаю? —Это уже неважно, но я действительно не хочу терять тебя, особенно из-за тех ситуаций, где мы друг друга просто неправильно поняли. — С губ Дракена сорвался печальный вздох. — Мне очень жаль, что все так сложилось. Я высказал Мансаку-сану свои соболезнования и рассказал ему, что любил Эму, хоть и недолго, но правдиво.       Майки и вовсе замолк, взгляд его опустился, а сам он все старался осмыслить происходящую действительность, совместить произошедшее с услышанным, но получалось у него пока что не очень. Требовалось время на принятие случившегося, а уж разговаривать обо всем сразу после похорон своей младшей сестры желания не было совсем. —Что ж, — Вдумчиво произнес он. — поговорим об этом позже, ладно? Сейчас мне нужно домой, Шиничиро, наверное, волноваться будет. —Да, конечно. Тебя подвезти? —Нет, не нужно, мне недалеко.       После произнесенных слов Майки развернулся, даже не попрощавшись, и поспешил в неясном направлении, снова оставляя Дракена наедине с самим собою. Как же иногда этот парень любит сбегать, особенно в каких-нибудь непонятных ситуациях.

***

      Дома, как ни странно, царила все та же гнетущая затхлая атмосфера, возвращаться хотения почти не было, если бы не умиротворенно курящий на кухне Шиничиро, что не менялся в своем проявлении который день. День сурка какой-то, каждый раз все повторялось снова, но после похорон старший брат словно стал выглядеть намного хуже. С другой стороны, куда уж хуже? —Эй, Шин. — Майки, признаться, вообще не знал, как начать непростой разговор с ним, но решил попытаться.       Темноволосый высокий и худощавый парень, у которого всего за несколько дней появились заметные мешки под глазами, откликнулся не сразу. Все его действия были немного заторможенными и чересчур медленными.       Он стряхнул осыпающийся пепел и выдохнул с губ густую серую безжизненную дымку, а затем обратил безрадостный взгляд на своего младшего брата. —Я узнал, что случилось, и чувствую себя виноватым. — Безэмоциональный взгляд Шиничиро сменился слегка недоумевающим. — Это ведь из-за меня все произошло, да? Эма подумала, что мы с Кен-чином будем вместе всего-то из-за того, что он мой, ну, соулмейт. — Казалось, последнее слово ему было даже мерзко произносить, а вот брат его удивился. —Он твой, кто? — Переспросил Шиничиро, перед очередной затяжкой, из-за которой повисла недолгая, но напряженная пауза. — Даже если и так, то странно винить в этом себя. Не ты ведь ее надоумил на этот поступок. —Если бы не я, то, возможно, она бы сейчас, — Манджиро не договорил, сел только за стол напротив брата, такого же в себя поникшего, и понуро опустил голову. —Покуда тебе знать? — Шиничиро невесело усмехнулся. — Ты не мог предугадать наверняка, Манджиро. А теперь что? Ты будешь без конца винить себя в том, в чем нет напрямую своей вины? — Младший знал, что этот разговор неизбежен.       Но он не ожидал его именно сейчас. —Но получается, что она зря это сделала. — Майки сглотнул нервный ком, плотно застрявший в горле. — Она не хотела вмешиваться в те отношения, которых никогда не будет, понимаешь? Ее смерть была напрасной, я в этом виноват.       Шиничро всерьез нахмурился и затушил дотлевшую сигарету. —То есть ты узнал, что он является твоей родственной душой, при этом не собираешься быть с ним? На кой черт ты тогда делал это все? Жил бы себе дальше в счастливом неведении. — В голосе старшего Сано появились неодобрительный нотки, а говорить парень стал как-то бодрее. —Так получилось, я, — Не хотя оправдывать себя, Майки озадаченно умолк. —И ты совсем ничего не испытываешь к нему? В таком случае ты откровенный балбес. — Младший уж было хотел возмутиться, но Шиничро перебил его недоуменное молчание. — И вот не нужно снова затирать мне про то, что все это лишь детские выдумки и все в этом духе. Эма за этим умерла, по-твоему?       Возразить было нечего, хотя бы из уважения к своей собственной родной сестре, которую он только сегодня проводил в последний путь. Было бы невообразимо глупо обесценивать ее трагичную смерть, хоть и Майки считал ее поступок слабым и дурацким, но любил Эму бесконечно, даже если теперь не мог получить взаимности. —В общем, Манджиро, разберись сначала в себе. И подумай, что стояло за твоим поступком и поступком Эмы, прежде чем искать виноватых. — После оглашенного он безразлично кинул сигарету в почти переполненную пепельницу и вялым шагом направился на выход из пустеющей прокуренной кухни, оставляя Майки лишь со множеством безответных вопросов. Их с каждым днем становилось только больше.       Повисла звенящая напряженная тишина. И уж намного лучше слушать и дальше почти безэмоциональный охрипший голос старшего брата, который в сотый раз его в чем-то упрекает и отчитывает за новую совершенную глупость, чем собственное внутреннее «я». Слишком много у этого «я» потайных шкафов, заполненных скелетами. И открывать эти шкафы и узнавать о том, что чувствует Майки, было страшно даже ему самому.       Он не знал, стоит ли расценивать свои бездумные эгоистичные поступки как то, что предшествовало смерти любимой сестры, или как то, что должно было рано или поздно случиться. Признаться самому себе было очень сложно. Еще сложнее было узнать, что на самом деле Майки чувствует после всего произошедшего к своему лучшему другу.       —«Он мой друг.» — Ответил бы Майки в первые же секунды, и поцеловал он его столь спонтанно лишь из-за чувства мести, а не из-за того, что давно мечтал об этом.       Странно это все, эта их дружба. И если уж сам Майки не мог понять, что он чувствует к Дракену, то оставался вопрос, а что Дракен чувствует к нему?       На этом моменте сердце юноши с неясным трепетом забилось чаще. А что если Майки никогда не признавался Дракену, потому что знал, что сердце второго безнадежно занято? В этом появляется хоть какой-то смысл, но он почему-то не осознавал этого раньше. Наверное, просто никогда не задумывался. А задумавшись, уже не мог отрицать того факта, что к своему друг он что-то да испытывает, а вот что ему предстояло выяснить. Выяснить, поговорив опять же с Дракеном. Но пока что Майки вообще не был в этом уверен, думал, что не готов к страшной правде, прийти к которой им предстояло вдвоем.       А до тех пор Майки мечтательно вспоминал все заслуги и поступки Дракена, за которые он, можно сказать, и полюбил его. Поначалу лишь как друга, конечно, но впоследствии юноша не в силах отрицать, что на этого давнего товарища он мог положиться всегда, в любой трудной ситуации. Всегда прийти с проблемой, а уйти от Дракена уже с заветным чувством облегчения и спавшего с плеч груза. И так хотелось сейчас набрать его номер, прямо в те секунды, сорваться и рассказать все, о чем Майки только думает, насчет смерти своей сестры или их неудавшихся отношений, да о чем угодно, лишь бы услышать его ласковый голос и снисходительный всепрощающий тон снова, который героически прогонит пугающую враждебную тишину; крепко уснуть под его крылом, когда Дракен заботливо обнимает его всякий раз, как только этого непутевого мальчишку клонит в дрему. И даже когда Майки подумалось пойти против своего друга, тот поторопился его переубедить, успокоить, все объяснить заместо того, чтобы начинать очередной бездарный и бессмысленный конфликт, в котором они снова будут сильно скучать друг по другу.

И сейчас Манджиро по нему тоже очень сильно скучал. Слишком сильно.