Мы разрушим наши стены

Порой мы встретим злые тучи,

Порою налетит метель,

Порой гроза бежать научит,

Чтоб прыгнуть в сладкую постель.

Брюнетка внимательно изучала сосредоточенное лицо Мулан, чувствуя непривычное волнение. Судебное заседание уже скоро. Всего полтора месяца, и она сможет наконец-то на всех правах снять с пальца обручальное кольцо, которое носила бременем уже несколько лет, словно оковы. Миллс отсчитывала каждый день в трепетном ожидании того, что должно было произойти, и чем ближе была назначенная дата, тем более взволнованной Реджина себя ощущала. Её адвокат же, напротив, была абсолютно спокойна и невозмутима. Казалось, китаянку вообще трудно было вывести на эмоции, но на самом деле женщина уже научилась читать Фа по её жестикуляции или едва заметным изменениям в мимике. Когда Мулан злилась, то сжимала челюсти, отчего очертания скул казались более резкими, когда радовалась, то сдержанно улыбалась или потирала ладони, когда напряжённо думала — хмурилась, не сводя тёмного взгляда с объекта своего наблюдения. Сейчас китаянка вчитывалась в документы перед собой, которые брюнетка принесла ей в фирменной красной папке, и задумчиво щурилась, словно читая что-то между строк. На адвокате был сдержанный брючный костюм тёмно-зелёного цвета и идеально выглаженная белая рубашка. Её чёрные волосы были собранный в тугой пучок на затылке (ни один волос не смел нарушить идеальный порядок на голове), на лице отсутствовал любой намёк на макияж, даже на аккуратных ногтях был прозрачный лак. Фа крутила между пальцами ручку, беззвучно шевеля губами, а Миллс оставалось только сидеть и ждать. — Что ж, — протянула Мулан, постучав пальцем по документу. — Ваша мать официально продала свои акции мистеру Хамберту, документы составлены верно и тут не к чему придраться. Её юристы хорошо постарались, подготавливая необходимые бумаги, что, к несчастью, нам на руку не играет. Сомневаюсь, что получится оспорить данный факт купли-продажи в суде. Реджина сдержанно выдохнула и кивнула. Она подозревала, что услышит нечто подобное, но так просто сдаваться была не намерена. Женщина могла мириться с тем, что доля издательства, хоть и самая незначительная, принадлежала Коре, поскольку отец действительно очень любил свою супругу. Но брюнетка не могла позволить себе даже подумать о том, чтобы свыкнуться с фактом, что её «пока ещё муж» сможет иметь притязания на «Зачарованный Лес», особенно, когда вопрос развода стоял ребром. Издательство всегда было территорией Миллс, её безопасное место, которое супругу не позволено было осквернять. — Но мы можем попытаться? — спросила Реджина, глядя китаянке прямо в глаза. — Можем ли мы чем-то апеллировать? Адвокат поджала губы, постучав ручкой по бумаге. Она верно распознала бескомпромиссный настрой своей клиентки, и не могла отказать хотя бы в попытке удовлетворить её требования. Фа вернула своё внимание документам. — Можем попробовать надавить на моральную сторону данной сделки. Вас будет оценивать не только судья, но и присяжные, — принялась рассуждать Мулан. — Я могу попытаться убедить их, что факт передачи владения акциями был сделан для того, чтобы ослабить вас перед слушанием, что, по сути, будет звучать для судьи лишь жалобой, несмотря на всю правдивость. Однако присяжные могут принять вашу сторону, если начнут сочувствовать. — Мой отец завещал «Зачарованный Лес» своей семье, чётко прописал, что издательство моё и моей матери, — размеренно произнесла женщина. — Он бы никогда не продал и сотую долю кому-то ещё. — И, тем не менее, — китаянка покачала головой. — Будет трудно. Ведь акции, по факту, стали собственностью вашей родительницы законным путём. Она вправе распоряжаться ими по своему усмотрению, это не выходит за рамки закона, — адвокат сделала пару пометок у себя в блокноте. — Но я постараюсь что-нибудь придумать к следующей нашей встрече. Я попробую проконсультироваться с коллегами, всё-таки, финансовые сделки не совсем мой профиль. Брюнетка с благодарностью кивнула. Она ценила, что Фа не пытается пойти на попятную и не старается закончить бракоразводный процесс побыстрее, чтобы получить оставшуюся часть оплаты за свои услуги. Мулан полностью вовлекалась в интересы Миллс и не позволяла себе даже попробовать переубедить Реджину. Китаянка уважала желания женщины, и старалась считать их своими. Профессионализма ей было не занимать. — По крайней мере, с судьёй нам повезло, — поделилась Фа. — Не знаю, насколько уместно это прозвучит, но мистер Сми часто отдаёт предпочтение… Женской половине. Мы сможем этим воспользоваться. — Вы предлагаете мне его очаровать? — выгнула бровь брюнетка. — Любые средства хороши, миссис Миллс, — Мулан ничуть не смутилась. — Поэтому, скажем так, я советую вам выбрать наряд чуть менее… Строгий, но и не слишком откровенный. Реджина окинула себя взглядом. На ней были её стандартные чёрные туфли и синее платье-карандаш длиной по колено (в меру деловое и повседневное), руки были обнажены, на запястье блестел подарок Робина… Женщина не назвала бы свой наряд «строгим». Брюнетка элегантно откинула тёмные пряди со лба указательным пальцем, не касаясь лица. Она качнула головой, золотые серьги заблестели в ушах, а на алых губах появилась самодовольная ухмылка, когда Миллс встретилась взглядом с китаянкой. На лице адвоката мелькнул намёк на ответную улыбку, но настолько призрачный и незаметный, что Реджина даже подумала, что ей показалось. — Во всяком случае, вам стоит продолжать поддерживать безупречную репутацию издательства, — нейтрально произнесла адвокат. — Независимо от того, кому принадлежат акции. Мы с вами ранее об этом договаривались, и я советую придерживаться нашей изначальной стратегии. Вы должны предстать перед судом женщиной, которую не сможет сломить ни один мужчина — присяжные такое любят. — На «Зачарованный Лес» развод никак не повлияет, — спокойно покачала головой брюнетка. — Это я гарантирую. — Хорошо, — кивнула Фа. — Тогда перейдём к другому вопросу — ваши отношения с матерью. Миллс напряглась. Она старалась не выдавать своё напряжение, но Мулан слишком легко заметила, как изменилась улыбка Реджины — стала натянутой и почти вымученной. Женщина вскинула подбородок, при этом опустив взгляд. Ранее китаянка также упоминала про поддержание образа хорошей дочери, но брюнетке всё ещё было трудно продолжать идти Коре на уступки, особенно, учитывая последние события. — А что с ней? Адвокат немного помолчала, подбирая правильные слова. Было видно, что она старается не расстраивать Миллс раньше времени. — Судья будет опираться так же и на «семейные» ценности. Очень часто его мнение о потенциальных опекунах ребёнка может меняться в зависимости от отношения их самих со своими родителями: как взрослые могут растить ребёнка и быть хорошими отцами или матерями, если со своими родителями они не в ладах? — пояснила Фа. — Вашу родительницу, естественно, маловероятно пригласят на слушание, но могут опираться на общую картину. Она, как и вы, довольно публичная личность. Реджина непроизвольно вцепилась пальцами в край стола. С матерью у неё всегда были сложные отношения. С одной стороны женщина была рада, что Кора не примет прямого участия в слушании, но с другой стороны ей было тяжело каждый день справляться с её пренебрежительным отношением, терпеть его или же вовсе игнорировать. Брюнетка никогда не могла рассчитывать на поддержку родительницы, как бы она не старалась. Раньше её это задевало, но сейчас Миллс старалась по большей части избегать свою мать. Однако, теперь её буквально вынуждали обстоятельства быть, если уж не послушной, то хотя бы незаметной в присутствии Коры. Это не могло не раздражать Реджину. — Насколько я понимаю, — протянула Мулан. — У вас натянутые отношения? — Можно и так сказать, — обронила женщина. — Мы с ней никогда особо не ладили. Я не уверена, что когда-нибудь смогу это изменить. — Этого никто и не требует. Достаточно просто избегать конфликтов с родительницей до суда. Проще сказать, чем сделать. Брюнетка заметила, как мать всё чаще напоминала о себе, и не могла точно понять почему: всё это из-за скуки, развода с шатеном, которого она сама дочери и «подсуетила», или же в чём-то другом? Миллс никогда не понимала Кору так, как того сама хотела. Очень часто поступки родительницы казались ей нелогичными, необдуманными и глупыми. Мать делала всё возможное, чтобы подчеркнуть свою важность во всём, чего касалась жизнь Реджины. — Кора никогда не была на моей стороне, — тон женщины стал холодным и безэмоциональным. — Я уверена… Нет, я знаю, что она поддержит не меня, если вдруг Лерой вызовет её в суд. — Во всяком случае, нас обязаны уведомить, если мистер Грамп и мистер Хамберт решат пригласить кого-нибудь на дачу показаний, — спокойствие китаянки было заразительным. Брюнетка буквально чувствовала, как оно заполняет её лёгкие и восстанавливает правильный ритм дыхания. — Просто постарайтесь не конфликтовать ни с кем на публике. Миллс отделалась слабым кивком. Она всё ещё старалась поддерживать с Грэмом образ идеальной пары, строила из себя хорошую жену, была образцовой матерью и любящей дочерью, но лишь второе определение было верным. Однако Реджина устала менять свои маски, ей становилось противно от самой себя и от всех тех вымученных улыбок, которые она дарит всем вокруг в компании мужа или своей родительницы. Забавно, что образ супруга и матери в её сознании идут бок о бок. — Речь же идёт также и о моём супруге? — женщина посмотрела в окно. — Никаких конфликтов и драм, которые могут заинтересовать репортёров, как прежде? — Всё верно. По возможности старайтесь придерживаться ранее отведённому сценарию, — согласилась адвокат. — Продолжайте играть свою роль идеальной жены до самого конца. Новости о вашем разводе ещё не просочились в сеть, ещё никто не узнал об этом, и будет лучше, если не узнает. Брюнетка скрестила руки на груди, толком не осознавая, от чего именно пытается отгородиться. От Коры? От мужчины, с которым провела в браке больше девяти лет? От своих собственных эмоций по отношению к ним? Миллс понимала, к чему её плавно подводит Фа: шатен хитёр и обладает авторитетом среди огромного количества людей. Ему не составит труда в любой момент выставить Реджину инициатором конфликта, если она ввяжется в ссору с ним, а это повредит, прежде всего, её собственной репутации. В глазах судьи и присяжных женщина должна была оставаться чистой и невинной, что бы не произошло. Мулан молча смотрела за внутренней борьбой брюнетки и смогла «расслабиться» только в тот момент, когда уловила лёгкий кивок. Миллс пришлось согласиться и на это условие. Всего полтора месяца, и Реджина будет свободна. Она сможет построить своё собственное счастье без надзора матери и участия Хамберта. Женщина сможет быть собой с человеком, который никогда и ничего от неё не требовал. Эмма. Контраст между вышеупомянутой блондинкой и Грэмом был слишком очевиден, но только недавно брюнетка стала понимать, что именно она больше всего ценит в Свон… Замужняя жизнь сделала Миллс отчуждённой и холодной, но Эмма помогла осознать, что это далеко не правда. Отношения с мужем научили Реджину неправильному ассоциативному ряду к слову «любовь», или к тому влечению, что она ошибочно именовала любовью. Женщина долго считала, что это чувство сродни чему-то дикому и звериному, ведь только так супруг и говорил о своей привязанности, что именно такая любовь единственная верная, но журналистка… Она показала и вторую сторону монеты. Чувства брюнетки к блондинке были как шелест листвы, как нежный шёпот, который будит тебя по утру, как уютная тишина… Миллс, как никогда, ценила доверие и уверенность в человеке, оценила собственное счастье, на которое Свон так легко удавалось открывать Реджине глаза. С Эммой женщине хотелось двигаться дальше. Её чувства были решением, а не обстоятельством или необходимостью. Брюнетка решила позволить себе ощутить любовь, решила перестать бояться быть раненой, решила впервые думать не только головой, но и сердцем, которое настойчиво шептало только одно имя… — Я смогу. Никаких конфликтов с этим мужчиной на людях — звучит сложно, достаточно привычно, — Миллс поджала губы, взвесив своё отношение к шатену. — Я не буду реагировать на Хамберта, что бы он не сделал. Однако, мне же не обязательно появляться с ним на публике? — Нет. Я даже наоборот придерживаюсь мнению, что вам нужно свести их к минимуму, чтобы развод не казался слишком шокированным для прессы. — Хорошо, что-то ещё? — Ваши отношения с сыном, Реджина, — китаянка встретилась с женщиной взглядом, она редко позволяла себе обращаться к брюнетке по имени, но в эти моменты она показывала, что действительно беспокоится о ней, как о друге, а не как о клиенте. — Опека над мальчиком является главной нашей целью. — Остальное для меня не важно, — согласилась Миллс, прекрасно осознавая, что готова пожертвовать даже «Зачарованным Лесом», лишь бы только её сын был рядом с ней. — Вы очень хорошая мать, — улыбнулась адвокат. — И на нашей стороне есть довольно сильные аргументы. Прежде всего, вы участвуете в жизни сына почаще Грэма. Также вы являетесь одним из ключевых спонсоров школы и главой родительского комитета, любой учитель отзовётся о вас позитивно. Для судьи это станет ещё одним важным пунктом — участие родителя в жизни мальчика. И, насколько я знаю, у вас с Генри достаточно доверительные отношения. Сын действительно чаще тянулся к Реджине, чем к её мужу, и это вселяло в женщину надежду на благоприятный исход. — Судья может вызвать мальчика на дачу показаний? — сердце брюнетки подскочило. — Маловероятно, — уклончиво ответила адвокат. — Но случалось всякое. Обычно стараются не приплетать детей, поскольку для них подобные заседания, да и сам развод довольно травмирующий опыт. — Хорошо. — Однако, — продолжила Фа. — Больше нельзя скрывать от Генри факт бракоразводного процесса. Ваш сын должен узнать и чем скорее, тем лучше. Миллс судорожно выдохнула через нос. Решение действительно было уже принято, но страх от этого никуда не исчез. Трудно было даже представить, что мальчик может испытать, услышав слова матери. Но время пришло. Реджина не могла больше тянуть с этой новостью. — Завтра, — обронила женщина. — Я собиралась сказать ему завтра. — Вы решились? — Да, — брюнетка опустила глаза в стол. — Завтра мы идём в контактный зоопарк, где я и собиралась обо всём ему рассказать. Хотела разбавить тяжёлый разговор приятными воспоминаниями о совместном времяпрепровождении. — Это хорошее и правильное решение, — одобрила Мулан. — Положительное эмоциональное подкрепление может помочь. Животные — отличный антистресс для детей, насколько я знаю. Не просто так их используют и в терапевтических целях. — Генри любит животных, — согласилась Миллс. — Поэтому я и сделала на это ставку. Возможно, я отчасти надеюсь, что все эти щенки и еноты помогут ему не сильно распереживаться. Мой сын очень чувствительный и нежный ребёнок. Иногда может терять контроль над собой под наплывом эмоций. Такое случалось не часто… Но всё равно я каждый раз теряюсь, когда мальчик входит в это состояние. — Вы боитесь, Реджина, — китаянка мягко улыбнулась. — Не стоит. То, что вы планируете сделать — необходимо, и вы знаете, что я права. Возможно, разговор с Генри пройдёт не очень гладко, но я уверена, что всё будет хорошо. — Хочу в это верить, — прошептала женщина. — Вы считаете, что не готовы рассказать о разводе? — участливо осведомилась адвокат. — Ваше собственное восприятие происходящего тоже играет важную роль. Если вы себя заставляете, то это неправильно. — Нет, я готова, — брюнетка решительно кивнула. — И… Я буду не одна. В зоопарке к нам присоединятся близкие семьи, друзья, если можно так выразиться, в качестве моральной поддержки. Сын обожает их компанию и прислушивается к Хоуп и Эмме, а они, я знаю, на моей стороне. Мне будет комфортно. Фа сдержанно улыбнулась, одобряя боевой настрой Миллс. Она уже несколько раз подымала этот вопрос с Реджиной, но только сейчас услышала о её готовности прыгнуть в неизвестное. — Вы уже несколько раз упоминали эти имена, Реджина, — припомнила Мулан. — Вы говорите о журналистке и её дочери, верно? — Да. — И вы уверены, что их компания пойдёт вам на пользу? Точно ли они не станут мешать или отвлекать? — уточнила китаянка. — Поймите, важно, чтобы мальчик не распереживался и не устроил скандал на глазах у людей. Не знаю, насколько уместна будет вышеупомянутая компания. — Пригласить их было правильным решением. Адвокат склонила голову на бок, задумчиво постукивая указательным пальцем по столу. Женщина заметила странный огонёк любопытства в вечно спокойном взгляде Фа: Мулан раньше не смотрела на брюнетку так. Китаянка никогда не видела блондинку и девочку, но Миллс действительно часто говорила о них с адвокатом, даже слишком часто. От этого у адвоката уже сложились свои представления о семействе Свон. — Реджина, кто для вас эти люди? Насколько вы близки? — Фа немного понизила голос. — Я спрашиваю не из любопытства, а потому что хочу понять, как Генри отнесётся к их компании во время такой важной для него новости. — Они будут необходимы нам обоим, — просто ответила женщина. — И я знаю, что их поддержка многое значит для моего сына. Хоуп для него лучшая подруга, смышлёная девочка и почти кумир, а Эмма Свон… Она особенная, — брюнетка невольно улыбнулась. — Мальчик видит в ней образец для подражания, как бы странно это не звучало. Отношения Генри и Эммы очень близкие. — А ваши? — вдруг спросила Мулан, заставив Миллс нервно сглотнуть. — Не совсем поняла ваш вопрос. — Насколько уникальны ваши с журналисткой отношения? — китаянка почти не моргала, сканируя взглядом лицо Реджины, улавливая волнение в её мимике. — Учитывая характер её профессии, не станет ли это проблемой в будущем? Женщина напряглась, взвешивая варианты ответа. Она доверяла блондинке всё, начиная от простых разговоров, заканчивая… Своим сердцем? Брюнетка чувствовала себя в безопасности рядом со Свон, а это всё, что имело значение. И всё же, стоило ли адвокату знать обо всём? — Наши отношения тоже достаточно уникальны, — Миллс не позволила себе соврать Фа. Мулан имела право знать о том, что могло бы быть полезно в суде или же наоборот нести за собой потенциальную опасность. Реджина никогда не думала, что китаянка станет первой, кому она открыто признается в своём увлечении Эммой. Адвокат закусила губу, словно немного занервничав. Она нахмурилась, ища что-то в стопке бумаг, и это женщине не понравилось. Фа смутил ответ брюнетки? Она не ожидала от Миллс такой прямоты? — Реджина, вы простите, если вдруг вопрос прозвучит грубо с моей стороны, но я спрошу прямо… — Мулан взяла в руки какую-то бумагу. — Есть ли вероятность, что ваши отношения с журналисткой уже вовсе не «дружеские»? — Вы намекаете на…? — На интимный аспект, — кивнула китаянка, и женщина выпрямилась, с непроизвольным вызовом вскинув подбородок, что и послужило адвокату красноречивым ответом. Брюнетка напоминала пантеру, готовую защищать свою территорию от любых посягательств. — Какое это может иметь значение? — Прежде всего важно, как Генри может отнестись к Эмме, если увидит в ней не просто вашу подругу и, как вы упомянули, образец для подражания, но и вашего… партнёра, — Фа не изменилась в лице. Миллс и сама часто думала над этим. Для неё было важно мнение сына, она понимала, что не сможет быть с блондинкой, если мальчик будет против подобных отношений своей матери и Свон. Эмма тоже это понимала и принимала все риски, за что Реджина была ей безмерно признательна. И всё же, журналистка стала для женщины необходимостью: её мягкие губы, запах волос, руки, так бережно касающиеся её тела, нежные и изучающие прикосновения… Брюнетка пока не хотела даже думать о том, чтобы отказаться от всех тех эмоций, что она испытывала рядом с блондинкой, ведь она только-только начала по-настоящему наслаждаться ими. — Этот вопрос ещё не поднимался, — призналась Миллс. — Мы со Свон только недавно перешли на новый уровень, обозначив намерения по поводу дальнейшего развития наших отношений. Пока рано говорить что-либо детям. Мулан медленно кивнула. Она не осуждала Реджину, не старалась укорить в чём-то, даже не казалась удивлённой. Однако китаянка была явно взволнована этой новостью. — Благодарю за честность, — адвокат протянула женщине документ. — Миссис Миллс, это ваш брачный договор. Вы помните, как подписывали его? — Помню. — Когда я в первый раз читала его, то меня что-то смутило, но я точно не могла понять, что именно, — Фа нахмурилась. — Договор довольно стандартный, в нём чётко прописано, что каждый остаётся при своём имуществе в случае развода, никто из сторон не имеет притязаний на собственность другого, что хорошо. Грэм не сможет отсудить у вас «Зачарованный Лес», совместно нажитое имущество делится поровну, однако… Тут есть один пункт, на который я буквально вчера обратила своё внимание. Он единственный выбивался из всей картины. Брюнетка насторожилась, впиваясь взглядом в брачный договор, который в своё время перечитывала несколько раз прежде, чем подписать. Но это было так давно… Миллс жадно поглощала каждое слово, пропечатанное на белом листе, и пыталась понять, на что намекает Мулан. — Посмотрите на седьмой пункт, — китаянка лёгким движением руки указала на нужный фрагмент текста. — «В случае нарушения клятвы, данной во время бракосочетания, пострадавшая сторона имеет приоритетное право на содержание детей, если таковые имеются». Миллс резко вытянулась, как струна, начиная понимать его суть. Она припоминала нечто подобное, поскольку сама же и была инициатором данного пункта. Реджина тогда считала, что её брак будет счастливым, она верила в своего будущего мужа, верила в их совместное будущее, но всё равно была осведомлена о печальной статистике супружеских измен. Добавив это условие в договор, женщина хотела обезопасить себя от предательства мужчины, за которого собиралась замуж, но в итоге… — Я правильно понимаю, что этот пункт и является стопроцентной гарантией опекунства над сыном? — Верно, — голос брюнетки надломился. — Как звучали ваши клятвы? — Мы клялись быть рядом друг с другом в богатстве и бедности, в болезни и здравии, как подавляющее большинство всех пар, — прохрипела Миллс. — Но мы также клялись и в верности друг другу, — Реджина вскинула на адвоката затравленный взгляд. — И я свою клятву нарушила… Она хотела получить превосходство над шатеном, но в итоге сама же выкопала для себя яму. Женщина попалась в свою же ловушку? Как она могла забыть об этом? Брюнетка непроизвольно смяла лист бумаги в окаменевших пальцах. Она содрогнулась. Миллс действительно была похожа на Кору куда больше, чем ожидала, и, самое страшное, совсем не подумала об этом сходстве, когда решилась на отношения с Эммой. Реджина ненавидела свою родительницу за подобное отношение к отцу, что же подумает Генри о ней, если узнает, что его собственная мама не лучше? — Пока это не доказано — нет, — заявила Фа. — На словах может быть что угодно, но пока нет неопровержимых доказательств, все подозрения — лишь доводы. Да и понятие измены довольно субъективное, но судью может убедить только что-то весомое, если вы понимаете, о чём я. Поэтому на данном этапе отрицаем всё, — Мулан, заметив, что женщина потерялась в своих мыслях, немного повысила голос. — Кто-нибудь знает об особенностях ваших отношений с журналисткой? — Только близкая подруга, — прошептала брюнетка. — Кэт умеет держать язык за зубами. И крёстная мама Хоуп, но и в её молчании я тоже уверена. — Хорошо, тогда пусть так и остаётся, — китаянка устало вздохнула, понимая, что вернуть воодушевление Миллс сейчас невозможно. — Мне крайне неприятно это говорить, но пока вам не стоит афишировать вашу особенную привязанность. Держать всё в тайне. Я не требую прекратить ваши отношения, но хочу донести простую мысль: если мистер Хамберт найдёт доказательства нарушения вашей клятвы, мы проиграем. — И я потеряю Генри. — Боюсь, что так, — с сожалением произнесла адвокат. — Мне очень жаль. Реджина не могла этого позволить. Она не отдаст сына. Не станет своей матерью в его глазах, как и в своих собственных. Женщина медленно отложила страницу брачного договора в сторону, хотя её руки так и чесались разорвать на части этот клочок бумаги. Она не собиралась пока афишировать свои отношения с блондинкой, поскольку для неё было важно для начала подготовить детей к этой новости, но просить Свон скрываться… Разве у брюнетки было на это право? Эмма была самым светлым и честным событием в жизни Миллс. Она была первой и единственной, кто видел и принимал Реджину такой, какой она была: ранимой, чувствительной, холодной, дерзкой, временами жестокой и яростной, но одновременно такой нежной. Женщина не притворялась с журналисткой, и получала полную отдачу во всём: блондинка не просто мирилась с непростым характером брюнетки, она училась понимать его, не пыталась менять Миллс, всегда старалась быть рядом и была. Реджина никогда не получала от Грэма и половины того, что предлагала ей Свон. Возможно ли получить всё сразу? Возможно ли сохранить доверие мальчика и не потерять Эмму? — Поговорите с Эммой Свон, — посоветовала Фа. — Я говорю вам это не как адвокат, а как друг. Я не представляю, что происходит в вашей личной жизни, но понимаю всю сложность ситуации. Женщина вымученно улыбнулась и благодарно кивнула, мысленно резюмируя у себя в голове все роли и маски, которых придётся придерживаться ещё полтора месяца: успешная владелица издательства (репутация «Зачарованного Леса» должна оставаться неизменной), терпеливая дочь для матери, которая это не ценит, примерная мать и… верная жена для мужа, которого ненавидит. Брюнетка привыкла, что от неё всегда все что-то требуют, но в этот раз её ноша казалась почти непосильной. Миллс вздрогнула от неожиданно громкой вибрации телефона на столе, что лежал по правую руку от неё. Реджина немного раздражённо уставилась на экран, намереваясь сразу сбросить звонок, но её первоначальный порыв испарился. Вызывающим абонентом была классная руководительница, которая никогда не осмеливалась звонить женщине без причины. Генри сейчас должен был быть на дополнительных занятиях по английскому языку, на которых сам же и настоял. Учительница любезно занималась с сыном брюнетки во внеурочное время, поощряя любовь мальчика к литературе и писательству, и Миллс должна была забрать Генри только через час… — Прошу прощения, я должна ответить, — пульс Реджины подскочил от неприятного предчувствия. Мулан понимающе кивнула и не стала возражать. Женщина взяла телефон в руку, заметив, как подрагивают пальцы от нахлынувшего волнения, которое не поддавалось контролю. Брюнетка была выбита из колеи предыдущим разговором с китаянкой, а теперь ещё и интуиция била тревогу в мозгу Миллс, отдаваясь во всём теле панической вибрацией. Реджина прочистила горло прежде, чем ответить своим привычным профессионально-нейтральным тоном: — Мисс Нова, добрый день. — Миссис Миллс, вам стоит приехать в Сторибрук, — Астрид, которая всегда поражала женщину своей учтивостью и сдержанностью была ужасно взволнована. Настолько, что опустила даже приветствие в общении с брюнеткой. — Сейчас же.

***

Миллс крепко сжимала руль, не отпуская педаль газа. Её не волновало сколько правил дорожного движения она успела нарушить и сколько штрафов ей позже придётся оплатить. Стоило только классной руководительнице сообщить о неожиданном визите мужа Реджины, как женщина сорвалась с места, под удивлённым и обеспокоенным взглядом китаянки. Брюнетка не успела даже попрощаться с адвокатом, она забыла и о том, чтобы условиться о следующей встрече. Всё потеряло для Миллс значение. Реджина не ожидала, что супруг явиться к мальчику, не предупредив об этом её саму. Её сердце от волнения билось где-то в горле, а колени подрагивали от самого первобытного страха, который до этого был женщине не знаком. Она догадывалась, зачем мужчина приехал к Генри, специально подобрав такой момент, когда брюнетки не будет рядом с сыном, но боялась думать в этом направлении. Миллс гнала вперёд, слишком резко дёргая руль, слыша вдогонку недовольные гудки других водителей и жалобный скрип тормозных колодок автомобилей, перед которыми она выруливала. Напряжение и дрожь не покидали тело Реджины, а сердце грозилось разорваться на части прямо в груди. Резкая головная боль сдавила виски женщины, лицо брюнетки исказилось от неприятного спазма в висках, который служил лишь следствием подскочившего на нервной почве давления. Всё внутри Миллс похолодело, когда на подъезде к школе она заметила внедорожник шатена на полупустой парковке. Она, толком не оглядываясь по сторонам, завернула на территорию Сторибука, слыша в свой адрес град проклятий, но не реагируя на них. Реджина заметила на крыльце школы три силуэта (основные занятия закончились, и в школе остались только педагоги и учащиеся, желающие позаниматься дополнительно, но таких было не много), которые сейчас были единственными, на ком женщина могла сосредоточить своё внимание: учительница стояла почти в самых дверях здания школы, а Хамберт и Генри о чём-то разговаривали на самой верхней ступени крыльца. Нова была в белом сарафане в мелкий светло-серый узор, и казалась очень миниатюрной и хрупкой на фоне Грэма, но её уверенный и непоколебимый взгляд, а также любое отсутствие страха на лице напомнили брюнетке о твёрдости её характера. Астрид пыталась привлечь к себе внимание сына Миллс, но тот, словно тряпичная кукла, едва стоял на ватных ногах, понуро опустив голову. Муж Реджины же, напротив, как полная противоположность классной руководительницы, был во всём чёрном: классические брюки, рубашка, туфли… Он возвышался над учительницей и мальчиком, как неприступная гора, состоящая из стальных мышц и бицепсов. Выглядел супруг, как всегда, эффектно, с его слегка отросшей бунтарской щетиной и вьющимися зачёсанными назад волосами. Реджина выскочила из машины, оставив свой Мерседес не запертым, и быстрым шагом направилась к Генри, жадно вслушиваясь в спор между своим мужчиной и Новой. — … неправильно! — строго заявила Астрид. — Вы не можете приезжать и забирать сына в любое время, как вам вздумается, не предупредив так же и мать ребёнка! — Я его отец и этого достаточно, — фыркнул шатен. — Или же ваш фаворитизм распространяется не только на учащихся, но и на их родителей? Чтобы вы знали, — Хамберт окинул взглядом классную руководительницу. — Подобное отношение сейчас ставит под сомнение весь ваш профессионализм. Учительница оскорблённо вскинула брови от слов Грэма, поразившись угрожающим ноткам в голосе. Муж женщины улыбался, говоря всё это, но его напряжённая поза и сжатые челюсти говорили брюнетке о том, что супруг на грани. Мужчина крепко держал мальчика за руку, но тот, казалось, и вовсе не реагировал ни на что — всё происходящее вокруг Генри намеренно не замечал. — Занятие не закончилось, — Нова перевела взгляд на сына Миллс. — Позвольте, хотя бы, закончить начатое. У мальчика настоящий талант и ему нравится писать, практика просто необходима для развития необходимых ему навыков. — Я считал вас сообразительной. Что ж, видимо, ошибся. Бессмысленно продолжать ваши посиделки над книжками, — покачал головой шатен. — Но вам, Астрид, я всё равно советую вернуться в кабинет. Я сказал, что забираю Генри сейчас же. Что лучше для моего сына решать только мне. Вас не должны касаться наши семейные дела. Классная руководительница не сдвинулась с места. В её глазах плескалось неподдельное беспокойство за состояние мальчика, и она просто не могла позволить себе оставить его наедине с Хамбертом. — Меня касается всё, что происходит с моими учащимися на территории школы, мистер Хамберт, — отчеканила учительница, сделав уверенный шаг вперёд. Грэм опасно прищурился, расправив плечи, из-за чего стал казаться ещё больше, словно пытаясь поглотить собой всё пространство вокруг. — Повторю ещё раз на случай, если у вас проблемы со слухом, мисс Нова, — почти прорычал муж Реджины. — Вернитесь в класс, если не хотите потерять работу в этой школе. Астрид покачала головой, поражаясь, что на этот раз супруг женщины перешёл к открытой угрозе в присутствии сына. Однако, классная руководительница не поддалась на провокации, стойко выдержав мрачный взгляд мужчины. — Генри, — голос учительницы стал мягче, когда она, проигнорировав шатена, обратилась сразу к мальчику. — Ты хочешь вернуться? Я принесла для тебя книгу, которую хотела посоветовать прочитать, но она осталась в классе. Давай вместе за ней сходим? Генри не ответил, позволяя отцу и дальше удерживать себя, как кукловод марионетку. На сыне брюнетки была школьная форма, слегка испачканная мелом, и малиновая рубашка, немного помятая в районе воротника, каштановые волосы были взъерошены, как обычно — привычный образ мальчика, каким привыкла видеть его Миллс, однако материнское сердце видело правду… Генри сейчас напоминал Реджине бедного побитого щенка, которого вот-вот сбросят с моста в холодную воду. — Генри! — окликнула сына женщина, остановившись у подножья крыльца. — Что тут происходит? Мальчик вздрогнул, услышав полный отчаяния голос матери, но не обернулся. Его детская ладошка сжалась в кулак, а плечи затряслись от сдавленного тихого плача, который до этого Генри пытался сдержать. Появление брюнетки стало спусковым крючком для потока слёз сына Миллс, он тихо всхлипывал, отрицательно качая головой, словно прогоняя из сознания непрошенные мысли. Хамберт оглянулся на Реджину через плечо, глядя на неё сверху-вниз с явным пренебрежением и высокомерием. Их разделяло лишь несколько ступеней, но женщина как никогда чувствовала себя ужасно маленькой и ничтожной, когда Грэм стоял рядом с мальчиком, а тот цеплялся за его руку, как за единственный возможный спасательный круг. Брюнетка медленно оторвала глаза от Генри и вперила в мужа холодный взгляд, встретив его самодовольную ухмылку. — Явилась, — хмыкнул супруг и переключился на классную руководительницу. — С вашей подачи, надо полагать. Это проявление той самой прославленной женской солидарности? — Я просто выполняю свою работу, — спокойно ответила учительница. — Сомневаюсь, — мужчина прищурился. — Советую вам правильно выбирать сторону, мисс Нова, иначе у вас будут большие проблемы. — Генри, — Миллс быстро взобралась по ступеням и коснулась плеча сына, но тот отдёрнулся от руки Реджины, как от раскалённой кочерги. — Что? Женщину словно пронзили ножом в самое сердце, боль, подпитанная страхом, ощущалась в каждой клеточке тела. Кисть брюнетки так и замерла в воздухе, её пальцы дрожали до того момента, пока она не сжала их в кулак, медленно опустив руку. Мальчик поднял на мать недоверчивый и затравленный взгляд, будто вынуждая себя сделать это. Ноги Миллс подогнулись, и она едва не рухнула перед Генри на колени, но в последний момент взяла себя в руки: нельзя было подпитывать самодовольство шатена ещё больше. Она не сломается перед ним, даже сейчас. — Генри, — выдохнула Реджина. — Расскажи, что происходит? По веснушчатым бледным щекам текли слёзы, большие покрасневшие зелёные глаза смотрели не на женщину, а сквозь неё, казались пустыми и безжизненными. Брюнетка никогда не видела сына таким разбитым и, хуже всего, даже не понимала, что именно произошло, что конкретно мог сказать Хамберт и что, в итоге, позволил себе сказать? — Это правда? — выдавил мальчик сухим голосом. — То, что сказал папа, правда? Миллс молча посмотрела на Грэма поверх головы Генри — расслабленная поза мужа и вскинутые в ожидании ответа брови сильно раздражали Реджину. И всё-таки здравый смысл возобладал, она должна была придерживаться стратегии Фа, как обсуждалось. Женщина сжала челюсти, переведя взгляд на Астрид. Классная руководительница с опаской смотрела на супруга брюнетки, но явно переживала не за себя, а скорее за сына Миллс. Учительница казалась не менее удивлённой состоянием мальчика, отчего создавалось впечатление, что Нова понятия не имеет, что именно мог сообщить мужчина Генри. — Астрид, — как можно более спокойно произнесла Реджина. — Прошу, оставьте нас. Классная руководительница с сомнением посмотрела на женщину, борясь со своими моральными принципами, но возразить не смела. Ранее брюнетка списала бы поведение учительницы за опаску и страх, но, узнав Нову получше, Миллс понимала, что Астрид просто следует её указанием из уважения. — Если вам будет что-то нужно, миссис Миллс, — обратилась классная руководительница к Реджине, но не сводя строгого взгляда с шатена. — Двери моего кабинета открыты. Женщина благодарно кивнула учительнице, понимая, что той не стоит становиться свидетельницей семейных разборок всего по одной причине: она не хотела, чтобы Хамберт в будущем попытался как-то отыграться на Нове за её попытку защитить Генри. Грэм был на многое способен и редко отличался терпением. Астрид ещё раз с сожалением посмотрела на сына брюнетки, но, не получив от него ответного внимания, нехотя скрылась в коридоре школы. Муж Миллс насмешливо фыркнул вслед классной руководительнице, провожая её оценивающим взглядом, а затем снова сосредоточился на Реджине. Супруг был опасно спокоен и сосредоточен на ней, жадно впитывая в себя каждую эмоцию на лице женщины, как вампир, упивающийся кровью. Брюнетка чувствовала себя загнанной в угол добычей на мушке охотника, который вот-вот спустит курок. — Дорогой, — Миллс опустилась перед мальчиком на корточки. — Я не понимаю, о чём ты говоришь… — Не ври мне! — голос Генри сорвался. — Ты разводишься с папой? Это правда? Реджина пошатнулась, глядя в лицо сына. Она видела в его глазах бессильную злость и страх, что слова мужчины окажутся правдой, разочарование… Мальчик был разочарован в собственной матери. Горло женщины словно сдавили удавкой, перекрывая поток кислорода в мозг. В голове брюнетки всего за секунду стало так пусто, все мысли потерялись в тумане из паники и бессилия. Она опоздала… Она опоздала с этой новостью всего на день! Почему шатен решил сделать «ход конём» именно сейчас? Миллс сглотнула ком в горле, который словно шипами оцарапал гортань изнутри. Наставления Мулан сами по себе вспыхнули в сознании: нельзя устраивать сцен на публике. Никто не должен видеть её конфликтов с Хамбертом и с сыном. Реджина попыталась заставить себя улыбнуться, но её лицо лишь исказилось в гримасе вины и отчаяния. Ей становилось трудно дышать. — Генри, это не подходящее место для… — Хватит! — прервал женщину мальчик, заставив брюнетку прикусить язык. — Почему ты не можешь просто ответить? Потому что Миллс боится, потому что всё пошло не по плану, потому что Грэм казался подозрительно самодовольным и невозмутимым, и это пугало Реджину ещё больше, потому что сейчас она оказалась одна, без поддержки Генри. Казалось, будто муж женщины наслаждается шоу и вовсе не сожалеет о том, до чего довели мальчика его слова. Все средства хороши? Вот, что это значит для её супруга? — Да, — в голосе мужчины брюнетка услышала торжествующие нотки. — Хватит убегать от правды, Миллс. — Ты разводишься с папой? — требовательно повторил сын, всем своим видом показывая, что не сдвинется с места, пока Реджина не ответит на вопрос. — Да, — выдавила женщина. — Мы разводимся. Генри всхлипнул, мотая головой, желая, чтобы ответ брюнетки не достиг его ушей. Шатен плотоядно улыбнулся, довольный тем, какой беззащитной предстала перед ним Миллс. Хамберт решил проучить Реджину, и эта его попытка указать женщине на её место? — Нет, — прошептал сын брюнетки. — Папа сказал, что это ты подала на развод! Это было твоё решение, мама! Миллс открыла рот, чтобы оправдать, но не смогла найти слов. Она не могла защищаться от мальчика. Она не могла опровергнуть слова Генри, потому что они были правдой. Но даже правда иногда может быть воспринята ложно, если её преподнести под неверным углом, просто подобрав неправильные слова. Реджина не сомневалась, что Грэм в красках расписал насколько «подло» женщина себя повела по отношению к нему и сыну. — Да, я стала инициатором развода, — призналась брюнетка и мальчик отшатнулся от неё на шаг, как от удара, тем самым вонзая ещё одно лезвие в сердце матери. — Но я могу всё объяснить. Я хотела завтра тебе обо всём рассказать, даже купила нам билеты в зоопарк… Давай поговорим с тобой об этом дома, хорошо? — Ты хотела откупиться от Генри зоопарком? — муж состроил сочувствующую мину. — Как же низко, Миллс. — Я не поеду с тобой! — покачал головой сын, прислушиваясь к словам отца. — Ты всё время меня обманывала. — Мальчик прав, — ровным тоном произнёс супруг. — Не важно, что ты собиралась сказать завтра, это нужно было сделать уже давно. Я столько времени шёл у тебя на поводу и надеялся, что ты передумаешь, но… Оказывается, счастье Генри не играет для тебя никакой роли, верно? — Да как ты смеешь?! — прошипела Реджина, сквозь стиснутые зубы. — Я всегда всё делала для сына. — Если бы это было так, то дата судебного заседания не была бы назначена вовсе, — мужчина крепче сжал в ладони руку сына. — Генри, мы разводимся через полтора месяца, прости, я действительно старался отговорить её от этого, поэтому сам не рассказывал. Но теперь, я думаю, ты должен знать, что твоя мать подала на развод в самом начале учебного года. Она врала тебе много месяцев. Шатен, словно Дьявол, нашёптывал неправильные мысли на ухо мальчика, но женщина не могла ничего сделать. Во взгляде Генри, обращённом на неё, брюнетка видела гнев и ярость — она не ожидала когда-нибудь испытать ненависть сына на собственном примере. Это обезоруживало, ослабляло, пугало… — Почему? — сын снова всхлипнул. — Почему ты это сделала, мама? Миллс почувствовала, как в груди накапливается горечь, разъедая, подобно кислоте, каждый орган и кости. Она не знала, как оправдать себя, все слова казались жалкими и бессмысленными, Реджина просто не могла ими оперировать. Хамберт говорил правду, но она выглядела словно вытесанной из камня: грубой, холодной и бесформенной. Женщина понимала, как всё это выглядело в глазах мальчика, и также принимала в этом свою вину, но уже ничего нельзя было изменить. — Я не была счастлива в этом браке, — брюнетка попыталась словить взгляд Генри. — Родной, пойми, такое иногда случается. — Ты видела, что было с Марком и Терри? Мама, они далеко не счастливы! Я столько раз говорил тебе, что не хочу оказаться на их месте. Ты всё слышала и знала, но всё равно поступила так с нами! — Развод подкосил всю семью Ноланов, — ровным тоном заметил Грэм. — Хотя они могли бы попытаться всё исправить, если бы остались вместе. Он вообще понимает, что говорит? Как можно спасти то, что было не просто разрушено, а сожжено. Из пепла невозможно воздвигнуть хоть что-то! Как же Миллс хотелось сейчас вцепиться мужу в лицо и разорвать его ухмылочку ногтями. Реджина готова была испепелить супруга, стереть его в порошок, втоптать в грязь, но… Не могла. Сейчас она абсолютно ничего не могла сделать, когда каждый удар сердца и каждый вздох причиняли адскую боль. — У них другая ситуация, — женщина снова потянулась к сыну, пытаясь коснуться его, желая ощутить тепло родного тела, но мальчик отмахнулся от руки брюнетки, как от ядовитый и опасной осы. Миллс до боли прикусила губу, чтобы не закричать от отчаяния, почувствовав во рту металлический привкус. Беспомощная, слабая, побеждённая… Такой она сейчас была. От непролитых слёз щипало глаза, а тело совсем не слушалось. Реджина сейчас хотела просто исчезнуть, раствориться в воздухе, упасть под землю, всё, что угодно, только бы Генри не смотрел на неё, как на врага. Женщина перевела взгляд на мужчину. Лицо шатена не выражало ни одной человеческой эмоции, не было ни грамма сочувствия или угрызений совести. Взгляд Хамберта был равнодушным, а кривая улыбка напоминала оскал. Грэм чувствовал себя победителем и наслаждался каждой секундой своей победы. — Не трогай! — Генри уже плакал навзрыд. — Как ты могла, мама? Почему ты не счастлива? Наша семья тебе больше не нравится? — Это не так, — голос брюнетки напоминал скрежет металла об асфальт. — Родной, пожалуйста, я… — Ты предательница, — отрешённо произнёс сын. — Ты рушишь нашу семью! Ты всегда говорила, что мы будем вместе. Почему ты постоянно врёшь? Миллс покачала головой, вцепившись в ткань платья в районе сердца. Тон мальчика, его гнев и обида почти потрошили душу Реджины. Она не была к этому готова. Генри всегда был слабым местом женщины, был тем, кто мог легко спасти её и также просто уничтожить. Всё внутри брюнетки вопило от боли, взывало к спасению, жаждало освобождения. Сын произнёс то, что когда-то говорил ей муж, он разговаривал с матерью словами своего отца, не своими собственными. Во всяком случае, Миллс хотела в это верить. Мальчик видел лишь одну сторону происходящего — ту, что так мастерски преподнёс ему супруг Реджины, умея манипулировать сознанием ребёнка. — Не говори так, Генри, — почти молила женщина. — Я никогда тебя не оставлю. — Я не хочу тебя видеть, — покачал головой сын, прижимаясь к мужчине и, буквально, загораживая себя им от брюнетки. — Ты отказываешься от папы, где гарантия, что ты не откажешься от меня? — Нет, — первая слеза сорвалась и очертила свой короткий маршрут по щеке к подбородку, но Миллс даже не почувствовала этого. — Я никогда так не поступлю с тобой! Мальчик покачал головой и, резко развернувшись, побежал вниз по ступеням к машине шатена. Генри не оглянулся ни разу, громко захлопнув за собой дверцу внедорожника. Реджина поднялась, пошатнувшись на месте, и хотела было последовать за ним, чтобы попробовать ещё раз, всего раз, достучаться до сына, но Хамберт тут же перегородил ей дорогу. Он навис над женщиной, как волк над израненной ланью, расслабленно и победоносно улыбаясь. — Он не хочет тебя видеть, Реджина, — Грэм спрятал руки в карманы. — Ты его слышала. — Отойди, — почти прорычала брюнетка в лицо мужу. — Не стой у меня на пути. — И что же ты сделаешь? — супруг выгнул бровь. — Силком выволочишь мальчика из машины. Тебе этой сцены было мало? Миллс промолчала, беспомощно глядя на внедорожник мужчины с высоты крыльца. Всё происходящее было кошмаром, страшным сном, от которого было просто необходимо проснуться. Реджина дрожащей рукой смахнула слезу, заставляя себя стоять ровно, и с вызовом вскинула подбородок со всей ненавистью глядя на шатена. — Зачем ты рассказал ему? Почему сделал это здесь и таким беспощадным образом? — Генри должен был узнать, — пожал плечами Хамберт. — Хватит водить сына за нос. Он эту ситуацию переживёт и, наконец, поймёт, кто всё это время поддерживал семью на самом деле. — Ты ранил его! — Нет, — Грэм сделал шаг к женщине, становясь почти вплотную к ней. — Это сделала ты. С самого начала только ты наносила мальчику удары в спину. Я давал тебе возможность остановиться, предлагал передумать и вернуть всё на своё место, но своим упрямством ты продолжала идти дальше. — Нужно было подготовить Генри к этой новости, — брюнетка не верила, что муж может быть настолько бесчувственным. — Нам обоим требовалось время! — Что ж, я не хотел больше ждать, — супруг оглянулся на свой автомобиль, наверняка надеясь, что сын сейчас наблюдает за ними. — Поэтому решил наглядно показать, чего ты лишаешься. — Что ты ему наговорил? — Миллс сжала кулаки, ногти до боли впивались в ладони. — Зачем было использовать такие жестокие слова? — Я использовал только правду, Реджина, — мужчина принялся внимательно изучать лицо женщины с любопытством, словно экспонат в музее. — Ты такая сломанная. Видела бы ты себя сейчас со стороны. — Замолчи, — брюнетка сдерживала себя, чтобы не спустить шатена с лестницы. — Скажи, что тебя не устраивало в нашем браке, Миллс? У нас есть ребёнок, хороший дом, внушительные счета в банке. Дело точно не в сексе, потому что ты сама никогда не стремилась развивать наши отношения в этом ключе. — Этот брак себя исчерпал, — Реджина выдержала насмешливый взгляд Хамберта. — Я так не думаю, — покачал головой Грэм. — Любые отношения — это сделка. Каждая сторона что-то продаёт, а вторая покупает. Неужели у меня больше не осталось ничего, что я смог бы тебе предложить? Ничего. Женщине с каждым днём было всё труднее вспоминать что-нибудь хорошее, что было в истории её отношений с мужем. Яркий и бурный роман, предшествовавший браку, был настолько банален, будто сошёл со страниц какой-то очередной нашумевшей подростковой прозы. Супруг был «плохим парнем» с самого начала, который позволил брюнетке поверить, что только она может его укротить и приручить, как в лучших бестселлерах Пенелопы Дуглас, но на деле, это было театром. А потом, после рождения мальчика, Миллс стала меньше внимания уделять мужчине, что тот, естественно не оценил. Он всегда был эгоистом, победителем, который был просто обязан во всём и везде быть на первом месте. Но Реджина, как мать, отдавала предпочтение Генри, и это задело самолюбие шатена. Хамберт, женщина не сомневалась, любил сына, но конкуренции не принимал даже в его лице. Грэм стал вспыльчивым, раздражённым, часто проявлял агрессию по любой причине: будь то вербальное её проявление, словесное или же, в последний год, физическое. Муж никогда не трогал мальчика, но его «боксёрской грушей» для негативных эмоций всегда неизменно была брюнетка. Супруг легко переходил от колких насмешек до грубых и унизительных высказываний, до угроз, сказанных без свидетелей. Новость о разводе также открыла ему дверь в мир физических проявлений своей собственнической натуры. Поначалу подобные нападки со стороны мужчины казались настолько редкими, что Миллс предпочитала о них не думать, но, чем старше становился Генри и чем успешнее была сама Реджина в сфере бизнеса, тем яростнее шатен доказывал свою собственную значимость. Женщина забыла за что полюбила Хамберта, их отношения превратились в простое сожительство, стали тяготить и влиять на моральное состояние брюнетки. В какой-то момент она поняла, что больше не может это терпеть. — Твои попытки тщетны. Я не изменю своего решения, Грэм, — хрипло произнесла Миллс. — Поверь мне, ты не хочешь иметь меня в стане врага, я не позволю настроить сына против меня. — Ты прекрасно справляешься и без моей помощи, Реджина, — муж коснулся щеки женщины, смахивая очередную слезу, за которой брюнетка не смогла уследить. Миллс отвернула голову от его прикосновения, и супруг не стал настаивать. — Признаться, я надеялся, что ты одумаешься после моей покупки акций издательства, но ты слишком целеустремлённая. Жаль, что ты продолжила бороться. Я не хотел прибегать к крайним мерам, однако ты пустилась во все тяжкие. Реджине было тяжело дышать, из последних сил сдерживая слёзы, всё естество женщины сопротивлялось сложившейся ситуации: израненное сердце кровоточило, лёгкие ныли от боли, горечь разъедала горло, но брюнетка продолжала стойко смотреть в холодные глаза мужчины. — Ты лишь больше отталкивал меня своими поступками, — процедила Миллс. — Почему же ты не можешь просто отпустить? Зачем тебе это? — Потому что ты лучшая для меня пара, Реджина, — уверенно произнёс шатен. — Ты лучшая во всём: статус, образование… — от ухмылки Хамберта у женщины пробежали мурашки по спине. — Внешность. Ты стала моей, когда вышла за меня, а я так просто не могу отказаться от своей собственности. — Я никому не принадлежу, — выплюнула брюнетка. — Я не какая-то вещь, которую можно купить. Нельзя на всё вешать ценник, Грэм. — Не сомневаюсь, что ты бесценна, — усмехнулся муж. — Но, ты же знаешь, мой главный порок — гордость. И я не потерплю, чтобы от меня ушла жена, ты понимаешь? Меня нельзя бросить. — Я никогда не была твоей собственностью. — Возможно, — безразлично пожал плечами супруг. — Однако подумай, наш мальчик может изменить своё отношение к тебе, если ты передумаешь разводиться. Все окажутся в выигрыше, а у Генри будет та самая идеальная семья, к которой он так привык. — Сын поймёт моё решение со временем, — Миллс старалась унять дрожь в голосе. — Ты пытаешься убедить себя или меня? — хохотнул мужчина. — Выглядит жалко. — Замолчи, — Реджина решительно отступила от шатена на пару шагов, удерживая себя от того, чтобы не влепить Хамберту пощёчину. Она хотела вырвать сердце Грэма из груди и продолжать сжимать его в собственной ладони до тех пор, пока оно не остановится. Но у мужа не было сердца, а женщина не могла позволить Генри видеть себя с такой стороны, не могла опуститься до уровня своего супруга. — Ты использовал против меня свой главный козырь, Грэм, прекрасно зная, что за собой это повлечёт. Однако, я верю, что сын не отвернётся от меня. Что же ты будешь делать, если мальчик меня всё-таки выслушает? — Ты думаешь, что я настолько банален? Генри просто не захочет тебя слушать, да и зачем? Сын убеждён, что ты — главный злодей в его истории, антагонист-предатель, или как там пишут в его книжонках? — мужчина состроил оскорблённое лицо, пожимая плечами. Брюнетка тихо зашипела от беспечности тона шатена, и Хамберт задумчиво прищурился. — Скажи мне вот что, Миллс, твоё упрямое решение развестись со мной обусловлено только личным желанием или ещё и Эммой Свон? Реджина застыла, пытаясь переварить услышанное. Её лицо от удивления вытянулось, а глаза расширились от шока, под ложечкой неприятно засосало. Грэм не просто так упомянул журналистку — он никогда ничего не делает без причины. Нет, муж же не может намекать на…? Нет, он не мог видеть их с блондинкой! Или… Мог? Неужели супруг пошёл на крайние меры и установил за женщиной слежку? Если это так, вправе ли брюнетка подать встречный иск за вторжение в личную жизнь? Миллс прикрыла глаза и сделала пару глубоких вздохов. Ей было просто необходимо взять себя в руки, что казалось невозможно на первый взгляд. Реджина чувствовала себя униженной. Почему она должна защищаться от этого мужчины подобным образом? Почему женщина сразу думает о том, как ответить шатену в случае, если тот узнает о характере их со Свон отношений? Почему она вообще должна оправдывать свои чувства к Эмме? Брюнетка не стыдилась того трепетного чувства, что связало её с журналисткой, и понимала, что хочет просто быть с ней: открыто и без страха, когда момент настанет. — Я не понимаю, о чём ты говоришь, — выдавила Миллс, бросив осторожный взгляд в сторону автомобиля Хамберта. — При чём тут Эмма? — Неужели не понимаешь? Тогда давай-ка я тебе расскажу забавный случай, — Грэм сделал вид, что задумался. — В день мероприятия Коры, когда она объявила о своём решении баллотироваться на пост мэра, ты вдруг неожиданно пропала. Испарилась. И не одна, прихватила за собой нашего мальчика, при это не предупредив никого. Я, как полный идиот, несколько раз обошёл каждый уголок лофта, в поисках вас, но ничего… Мне даже пришлось заручиться помощью охраны, правда, незаметно, чтобы не портить твоей матери праздник, — муж холодно улыбнулся. — Сотрудники охраны предложили просмотреть камеры видеонаблюдения и, представь моё удивление, когда я заметил, как ты уводишь Генри через служебный выход прямо в руки этой блондиночки, что отдалённо смахивает на похищение. Камеры? Реджина лихорадочно старалась вспомнить события того дня. Что могло отразиться на камерах? Может ли супруг использовать полученные видеоданные в суде? Женщина помнила только своё разбитое состояние и Свон, которая примчалась к ней без задней мысли, когда брюнетка нуждалась в ней больше всего. Она помнила нежные слова Эммы, помнила прикосновение рук, её запах, покой и умиротворение от присутствия журналистки… В тот день Миллс ещё не перешла черту в выражении своих истинных чувств к блондинке. — Пришлось также посмотреть камеры с переулка, — продолжил мужчина. — И там я увидел до жути миловидную картину: тебя в объятиях Свон. Ты так бесстыдно стояла, уткнувшись лбом в плечо Эммы, что мне показалось слишком уж странным. Эта сцена казалась слишком интимной на мой взгляд. — Она пришла поддержать меня. — Очень по-дружески с её стороны, — рассмеялся шатен, но взгляд остался безэмоциональным. — Я же не дурак. Между вами что-то есть. Я в этом уверен. — Ты бредишь, Хамберт, — ощетинилась Реджина. Она готова была до последнего защищаться. — Может быть, — согласился Грэм. — Но я никогда не видел тебя… такой. Не думал, что в тебе живёт нежная и ласковая сторона, — муж немного помолчал. — То, как ты стояла рядом с Эммой, как держала её за руку… Ты никогда не была такой со мной. Конечно, кадры с камеры могут быть истолкованы, как угодно, и я могу торопиться с выводами, но… Признаться, я даже приревновал тебя к ней. Если женщина признает свой интерес к журналистке, та станет очередной мишенью супруга. Нельзя было позволить этому произойти. Блондинка не пострадает по её вине. — Хватит нести чушь! — брюнетка неосознанно повысила голос. — И не приплетай Свон к нашим с тобой делам. Я развожусь с тобой не из-за неё, напоминаю. Наше знакомство было значительно позже моего решения развестись с тобой! — Миллс сейчас бы многое отдала, чтобы Эмма оказалась рядом. Журналистка бы смогла защитить её, спрятать, укрыть от каждого ядовитого слова, сказанного с угрозой и пренебрежением. — Моя личная жизнь тебя не касается, как бы сомнительно это не звучало. Наш брак — ошибка с самого начала, единственная правильная вещь во всём этом — это рождение сына. — Это ты несёшь чушь, — возразил мужчина. — Даже смешно… — Что? — Ты защищаешь блондиночку усерднее, чем защищаешься сама, — шатен склонил голову на бок. — Неужели Свон того стоит? Да, Эмма стоит всего. Реджина осознавала серьёзность своих чувств к журналистке, хотя только училась их принимать. Для женщины подобное было впервые, поэтому она не могла торопиться и делать поспешные выводы. Блондинка заслуживала полной отдачи со стороны брюнетки, и та была готова её предоставить. Миллс не позволит Хамберту испортить единственное хорошее, что у неё осталось на данный момент. — Не приближайся к Эмме, Грэм, — отрезала Реджина. — Развод — это только наше с тобой дело. Женщина смотрела на мужа пылающим взглядом, желая превратить его в пепел. Супруг откашлялся, оглядевшись по сторонам, проверяя, не появились ли поблизости лишние уши. Он хмыкнул, окинув брюнетку изучающим взглядом, его зрачки расширились от осознания. — Боже мой, я прав, верно? Ты запала на неё? — мужчина брезгливо поджал губы. — Ты трахаешься с этой Свон? Серьёзно? С этой шавкой? — Не смей называть её так, — твёрдо ответила Миллс. — И ты ошибаешься. Мы не спим друг с другом. — Но ты не стала отрицать, что она тебе небезразлична, — заметил шатен. — Наш мальчик будет в ужасе, если узнает, что его мать бросила отца ради какой-то там мамаши его близкой подруги. Представляешь себе, какой удар Генри может получить? Эмма была близким другом сына Реджины, это правда. Но как мальчик посмотрит на журналистку, если узнает всё то, о чём говорит сейчас Хамберт? Возненавидит ли он свою мать ещё больше? Продолжит ли и дальше общаться с Хоуп? Генри действительно находился в не самом стабильном состоянии и мало контролировал то, что говорил. — Объятия ничего не доказывают, — женщина старалась держаться уверенно. — Мальчик знает, что мы с Эммой близки, Грэм. Он сам воспринимает её, как члена семьи. — Пока что, — поправил муж. — Но советую тебе быть осторожнее. Избавься от всего, что связывает тебя с блондиночкой. Мало ли, что я ещё могу узнать о характере ваших с ней отношений? Хотя, возможно, мне это даже будет на руку. Судье и присяжным это понравится. — Перестань мне угрожать, — покачала головой брюнетка, с тихим рыком. — Я не знаю, почему тебя вообще волнует подобное, учитывая, что мы с тобой не делили постель уже несколько лет! — Я не позволю своей жене уйти от меня к другой женщине, — в голосе супруга звенела сталь. — Ты представляешь, что станет с моей репутацией? А, всё дело в этом. Миллс никогда не была важна этому мужчине, в отличие от его личного восприятия самого себя. Шатену было плевать, если бы Реджина спала с каждым встречным, он бы сам игнорировал этот факт, но вот мысль о том, что кто-то другой может оказаться лучше него настолько, чтобы ему предпочли другого человека, была просто невыносимой. Для Хамберта женщина была всего лишь элитным аксессуаром, которым ему доставляло удовольствие хвастаться на публике. Неужели Грэм относился к брюнетке так с самого начала? Миллс начала злиться. Она злилась на свою родительницу, которая настояла на знакомстве с её будущим мужем, злилась на самого супруга, который своими красивыми ухаживаниями и актёрской игрой запутал Реджину и вскружил голову молодой девчонке, злилась на саму себя за то, что ей понадобилось так много времени, чтобы понять это. — Я ухожу не к кому-то, Хамберт! — женщина прищурилась. — Я ухожу от тебя! Услышь ты меня уже, наконец! Я устала от тебя, Грэм, от того, что нас с тобой связывает. Я так больше не хочу. Мужчина сжал челюсти, вскинув подбородок. Его взгляд стал хищным, опасным, кровожадным. Слова брюнетки задели эго шатена, а подобное он не мог так спокойно спустить с рук. Хамберт оскалился, как дикий зверь, но Миллс не отступила, продолжая поддерживать с ним зрительный контакт. — Ты уйдёшь только тогда, когда я разрешу это сделать, — тихо произнёс Грэм. — Если хочешь и дальше видеться с мальчиком, придётся идти на «жертвы». А пока… — муж постарался взять себя в руки. — Генри поживёт со мной. Советую не мешаться под ногами, если не хочешь добавить лишних хлопот своему адвокату. — Ты не посмеешь, — Реджина дёрнулась. — Ты не можешь запретить мне встречаться с сыном! — Мне будет и не нужно, — пожал плечами супруг. — Он сам не хочет тебя видеть. — Это не так. — Твоя глупая наивность просто очаровательна, — закатил глаза мужчина. — Запомни, Реджина, я уже победил. Прими поражение с достоинством или забери заявление на развод. Выбор за тобой. На этих словах шатен, ехидно ухмыльнувшись, развернулся к женщине спиной и, неторопливо спустившись с крыльца, вальяжно прошествовал к своему внедорожнику. Брюнетка не могла пошевелиться, глядя ему вслед. Тело казалось свинцовым, а кожу словно обдали горячим кипятком. Всё в Миллс кричало о помощи, но на лице не отображалось ничего. Лишь глаза, полные слёз могли показать, что на самом деле творилось на сердце. Реджина была в аду в своём собственном теле. Она отчаянно пыталась разглядеть за тонированными стёклами лицо мальчика, но это было тщетно. Женщина видела лишь своё расплывчатое отражение на верхней ступени Сторибрука, такое жалкое и ничтожное, какой она себя и ощущала. Она хотела кричать, хотела звать сына в надежде, что пассажирская дверца откроется, и Генри кинется в её объятия, скажет, что всё хорошо, что они вместе со всем справятся. Но этого не произошло. Хамберт открыл водительскую дверцу и бросил последний взгляд на брюнетку, словно подачку, с удовольствием отметив, что та почти приросла к крыльцу. Он злорадно улыбнулся и, подмигнув Миллс, исчез в салоне автомобиля. Реджина стояла, не шелохнувшись, помутневшим от слёз взглядом провожая автомобиль Грэма, и смогла выдохнуть только тогда, когда внедорожник исчез из поля зрения. Вопль боли застрял где-то в горле, затерявшись в лёгких сдавленным всхлипом. С тихим стоном женщина осела на верхнюю ступень, совершенно не заботясь о том, кто из администрации мог её увидеть, прижимая дрожащую руку к губам, откуда вырывались сдавленные вздохи. Брюнетка могла винить кого угодно, но вся ответственность за случившееся всё равно лежала на её плечах. Если бы только она нашла силы рассказать обо всём сыну хотя бы на день раньше… Миллс невидящим взглядом смотрела прямо перед собой, но видела лишь залитое слезами лицо мальчика. Она ощущала себя чудовищем в глазах Генри, той самой Злой Королевой, которой её величали за глаза. Злодейка для собственного ребёнка. Я не хочу тебя видеть! Не трогай! Предательница! Ты рушишь нашу семью! Реджина закрыла уши руками, но всё равно слышала сдавленный голос сына в своей голове. Она не могла от него спрятаться. Женщина зажмурилась, пытаясь абстрагироваться от злых мыслей, но продолжала слышать укоряющие её слова и видеть надменную улыбку мужа. Она не могла проиграть ему. Пусть подавится «Зачарованным Лесом», пусть вместе с матерью отыграются на самой брюнетке, но только не забирают у неё мальчика. Нет, она не могла опустить руки сейчас. Как бы больно не было, Миллс не сдастся. Реджина не простит себя, если окончательно лишится доверия Генри, если собственноручно отдаст его супругу, ведомая собственным страхом, если не придумает, как вернуть сына обратно. Женщина медленно открыла глаза, жадно хватая ртом воздух, чтобы заставить свой организм работать. Она будет стараться, каждый день, снова и снова будет пытаться вернуть мальчика, поговорить с ним, объясниться. Генри был для брюнетки целым миром, она не представляла своей жизни без него. Миллс впервые было настолько страшно.

***

Реджина ехала, не разбирая дороги. Голова ужасно болела, внимание было рассеянным, а тело налилось свинцом. Как бы женщина ни старалась, она не могла прийти в себя. Глаза щепало от слёз, затуманенный взор невозможно было сфокусировать на чём-то определённом, что в целом могло быть чревато последствиями не только для неё, но и для окружающих водителей и пешеходов. Но брюнетке было плевать на себя. Она чувствовала себя потерянной в собственной боли, чувствовала, как страх сдавливает её горло, а паника разрывает лёгкие. Лишь бешеное сердцебиение напоминало Миллс, что она всё ещё жива, что должна сражаться. В Реджине не осталось ярости, гнева или банальной злости, которые могли бы двигать её вперёд, лишь неимоверная усталость и отчаяние, которым нельзя было позволить взять верх. Женщина припарковалась у обочины и вышла из машины, безразличным взглядом глядя на прохожих. Она на автомате поставила машину на сигнализацию и поплелась в сторону ближайшего дома, устремив взгляд строго перед собой. Добравшись до входной двери, брюнетке приходилось прилагать титанические усилия, чтобы преодолеть ступени лестницы одну за другой, цепляясь за перила, как утопающий за соломинку. По Миллс словно проехался поезд, её душевная боль ощущалась на уровне физической и разрывала тело на части. Она не понимала, как оказалась здесь. Реджина помнила лишь ужасную необходимость оказаться в безопасности и уюте, а сердце само подсказало верную дорогу. Остановившись у небольшой потрёпанной временем двери, женщина услышала детский смех и неразборчивое бормотание Свон. Брюнетка не разбирала слов, но даже простой звук голоса Эммы, такой лёгкий и беззаботный, накладывал бальзам на каждую открытую рану, нанесённую мужем сегодня. Миллс коснулась ладонью двери, сильно закусив губу. Журналистка сейчас проводила классический вечер с дочерью: отдыхала после тяжёлого дня и приятно проводила время. Было ли у Реджины право забрать это у блондинки и затмить всё веселье своими проблемами? Она не хотела почувствовать себя лишней. Не хотела допустить ошибку и подставить Свон под удар. Женщине казалось, что она всё делает неправильно, что только портит всё, к чему прикасается, ошибка за ошибкой… Насколько уместно вообще было приезжать сюда? Брюнетка сжала ладонь в кулак, царапнув ногтями лакированную поверхность двери. Миллс поборола секундный порыв развернуться и уйти, понимая очевидное: она должна была быть здесь, рядом с Эммой, потому что, когда её душа хотела сбежать, единственное подходящее место, которое спроецировало её сознание, было рядом с журналисткой. Реджина не могла больше оставаться наедине со своими мыслями, они убивали её каждую секунду промедления. Она нуждалась в блондинке, как в глотке свежего воздуха, как в единственном противоядии, чтобы спастись от этого ядовитого дня, и женщина не хотела отказывать себе в этом. Брюнетка коротко постучала в дверь и резко убрала руку, услышав, как голоса по ту сторону мгновенно умолкли. Она разобрала приближающееся бормотание девочки, которую, видимо, Свон отправила открыть дверь. Раздался щелчок замка и оживлённый звон цепочки прежде, чем дверь открыли, а голубые глаза встретились с карими. Хоуп потребовалось всего мгновение, чтобы узнать незваную гостью на пороге, и радостно улыбнуться, поразив Миллс искренностью своей реакции: дочь Эммы всегда радовалась каждой встрече с Реджиной. Девочка была в фиолетовой пижаме, состоящей из штанов и рубашечки, на ногах были миниатюрные яркие тапочки яркого апельсинового цвета. Волосы Хоуп были распущены и сейчас беспорядочными влажными прядями лежали на плечах, поверх которых располагалось жёлтое махровое полотенце, пропитанное водой. Дочь журналистки стояла от женщины на расстоянии вытянутой руки, но брюнетка чётко ощущала цветочный аромат её шампуня, такой свежий, ненавязчивый и нежный. — Реджина! — радостно воскликнула девочка, тут же хватая Миллс за руку и бесцеремонно затаскивая её в квартиру. — Заходите, скорее! — Хоуп ничуть не смутилась визиту Реджины, лишь бегло проверив коридор на присутствие сына женщины. Дочь блондинки привыкла, что брюнетка и мальчик идут в комплекте. — Мы с мамой как раз пытались приготовить роллы и немного переборщили с порциями. Вы вовремя! Миллс вяло улыбнулась воодушевлению девочки, переступая порог, и невольно вздрогнула, когда Хоуп, не рассчитав силы, громко захлопнула за её спиной дверь. В квартире витал приятный аромат специй и царил лёгкий беспорядок: журнальный столик был по своему обыкновению завален записями Свон, на диване лежали учебники и тетради (Эмма часто помогала дочери разбираться с домашними заданиями во время собственной работы), кеды и детские кроссовки были в спешке скинуты у обувницы. Однако, несмотря на это, Реджина была рада оказаться в уже знакомой и привычной для неё непринуждённой обстановке небольшой семьи журналистки. Девочка продолжала держать женщину за руку, даже не замечая этого, и детская ладошка дарила необходимое тепло всему естеству брюнетки, а улыбка Хоуп согревала Миллс, как тёплый огонь в камине в ужасную зимнюю стужу. — Привет, — выдавила Реджина, наблюдая за тем, как методично дочь блондинки свободной рукой возвращает цепочку на место и закрывает все замки на двери. — Надеюсь, вы проголодались, — буднично заявила девочка. — Не факт, что вышло вкусно, но мы старались. — Реджина? — голос Свон, в котором сочеталось удивление и радость, пустил волну облегчения по телу женщины. — Привет! Брюнетка оглянулась, повинуясь потребности увидеть Эмму, её улыбку, тёплый взгляд, которые в одно мгновение вернули Миллс способность дышать полной грудью. Реджина чувствовала, что сможет справиться со всем просто посмотрев на журналистку, иначе горечь и разочарование дня поглотят её безвозвратно. Блондинка ассоциировалась у женщины с дневным светом, с тёплыми солнечными лучами, с весёлым журчанием ручейка… Встретившись взглядом со Свон, брюнетка судорожно вздохнула. Живая зелень глаз Эммы околдовала Миллс, нашёптывая душевное спокойствие и вселяя надежду на что-то хорошее. Реджина застала журналистку за приготовлением вышеупомянутых роллов: блондинка стояла у стола, стараясь аккуратно закрутить получившуюся смесь из риса и свежей рыбы в лист нори. На Свон были зелёные домашние штаны и растянутая старая синяя футболка, принт на которой изрядно потрепался и выцвел за несколько лет. Волосы были собраны в небрежный пучок, несколько прядей падали на лоб и обрамляли лицо, на щеке красовалась одинокая рисинка, которую Эмма даже не чувствовала, тонкие губы изогнуты в азартной ухмылке… Очаровательна, как всегда — то, что было женщине так необходимо. — Генри с вами нет, — продолжала Хоуп. — Не страшно, я уверена, что видела пару контейнеров в нижнем шкафчике. Упакуем и ему роллы на дегустацию, еда навынос, так сказать. Брюнетка сглотнула, невольно выпустив руку дочери журналистки, нервно потирая ладони. Ей показалось, что её только что пробило током. Миллс почувствовала себя виноватой за смятение и лёгкое удивление на лице девочки, которая, однако, быстро взяла себя в руки. Эти слова слишком сильно резанули слух Реджины, больно укусив своим смыслом. — Вам добавить побольше васаби, как в прошлый раз? Генри любит больше креветки или красную рыбу? Женщина промолчала, опустив тяжёлый взгляд на Хоуп, не в силах заставить себя ответить. Сына рядом нет, это была единственная правда, в которой брюнетка была уверена, и Миллс чувствовала, что это вопрос не одного дня. Она не сможет передать ему это своеобразное угощение от дочери журналистки, хотя подозревала, что мальчику было бы очень любопытно попробовать нечто подобное. Реджина пошатнулась, но девочка инстинктивно придержала её за локоть, озадаченно глядя на женщину снизу-вверх. — Реджина, — обеспокоенно прошептала Хоуп. — Вам нехорошо? Брюнетка не смогла найти в себе силы ответить дочери блондинки и на этот вопрос тоже: она не позволяла себе врать девочке, а правда была слишком губительной, чтобы озвучивать её вслух. Миллс жалобно поджала губы, чувствуя, как волна слёз с новой силой подступила к горлу, а взгляд помутнел от пелены боли и горечи. Реджина вымученно улыбнулась, но это лишь ещё больше взволновало Хоуп. Дочь Свон немного растерялась, поскольку ранее не видела подобной мрачной улыбки на лице женщины. — Хей, — Эмма окинула брюнетку взглядом, заприметив её напряжённую позу и потерянный вид, настолько несвойственный всегда уверенной в себе Миллс. Её зелёные глаза были способны видеть Реджину насквозь. — Ты в порядке? Столько заботы и нежности в этом вопросе… Почему же женщина чувствовала себя так, будто не заслужила их? — Нет, — всхлипнула брюнетка, а большего было и не нужно. — Генри нет. Журналистка, уловив сдавленный голос Миллс, впилась обеспокоенным взглядом в лицо Реджины, с особой внимательностью и тщательностью изучая его. Глаза блондинки шокировано распахнулись, а сама Свон выровнялась, мгновенно прервав своё занятие. Она растерянно нахмурилась, разомкнув тонкие губы для вопроса, но в последний момент отложив свой порыв на потом. Эмма покосилась на девочку, обмениваясь с той молчаливыми взглядами, за секунду утратив всю непринуждённость и беззаботность. — Его нет, — повторила женщина, хрипло и безэмоционально, хотя болезненные чувства буквально распирали её изнутри. — Грэм… Он забрал его. Глаза журналистки и брюнетки пересеклись всего на мгновение, но блондинке этого хватило, чтобы понять, что что-то произошло. Свон быстро вытерла руки полотенцем и, кинув его на столешницу, уверенным шагом направилась к Миллс, преследуемая её сдавленным взглядом. Сердце в груди Реджины из последних сил качало кровь, а пальцы покалывало от необходимости ощутить тепло тела Эммы. Женщина не могла больше сдерживать разъедающие слёзы, которые, подобно кислоте, оставляли после себя болезненные следы на щеках. Брюнетка чувствовала себя беззащитной и такой незначительной, слабой и сломанной… Так Миллс ощущала себя всего один раз: на похоронах своего отца. Она надеялась никогда больше не испытать этих чувств. Цитрусовый аромат вторгся в пространство Реджины, ровно в тот момент, когда женщина дала волю слезам. Брюнетка сейчас была не властной и сильной Миллс, коей её видели окружающие, а совсем маленькой девочкой — она плакала, позволяя уверенным и тёплым рукам журналистки увлечь себя в такие желанные объятия, обещающие ей безопасность и покой. С блондинкой Реджина чувствовала себя на своём месте, под защитой, которая казалась надёжнее любой крепости. Свон привлекла женщину к себе, и та бессознательно упала в её объятия. Эмма одной рукой запуталась в волосах брюнетки (Миллс чувствовала, как мягко длинные пальцы перебирают её пряди), позволяя Реджине расположить голову на своём плече, а второй бережно обвила тонкую талию. Журналистка беззастенчиво прижимала женщину к себе, укачивая, как маленькую, в своих руках. Блондинка не задавала вопросов, а просто была рядом, как брюнетке и было нужно. Свон всегда чувствовала, в чём нуждается Миллс. Удивительное качество. — Всё хорошо, — тихий шёпот легко коснулся ушей Реджины. — Мы рядом. Мы. Эмма говорила о себе и о Хоуп, которая тут же обвила своими маленькими ручками сразу обеих женщин, толком не понимая, что происходит, но осознавая необходимость выразить свою поддержку любым способом. Брюнетка плакала, не стесняясь своих слёз. Она чувствовала, что ей необходимо выпустить накопившуюся беспомощность, иначе та поглотит её. Миллс сама цеплялась за журналистку, давясь тихими всхлипами. Она знала, что может не притворяться сильной, можно было снять все свои маски, ведь блондинка и её дочь не предадут её, не оставят, не расскажут никому о слабостях Реджины. Всё, что скажет и сделает женщина, останется только между ними в этом самом моменте. Брюнетка не просто верила, она знала, что Свон и девочка будут рядом в любом случае, потому что такими они были. Храбрые, понимающие, родные… Миллс уткнулась носом в шею Эммы, её тело содрогалось от тихого плача, а руки сами по себе сжали в кулаки края футболки журналистки. Реджина сильнее прильнула к блондинке, жадно вдыхая её запах, поглощая тепло её сильного тела, наслаждаясь мягкостью трепетных ответных объятий. Женщина хотела растворить в этом моменте, слиться со Свон и Хоуп воедино, чтобы никогда больше не чувствовать себя брошенной. Это ужасное чувство. Брюнетка знала, что испытывал сейчас её сын, ведь именно покинутым он себя и считал. Миллс почувствовала невесомое прикосновение губ к виску, которое в мгновение уничтожило подкравшуюся к сердцу Реджины тьму. — Всё хорошо, — шептала журналистка, уверенно удерживая женщину в своих руках. Хорошо. Брюнетка искала прежнюю уверенность в завтрашнем дне и нашла её в блондинке. Прижимаясь к Свон всем телом и ощущая её размеренное спокойное дыхание, Миллс становилось словно бы немного легче. Реджине начинало казаться, что она действительно сможет справиться со всем, поскольку в любой момент найдёт своё место в объятиях Эммы. — Я не хочу быть одна, — голос женщины дрожал. — Ты не одна, — покачала головой журналистка. — Больше не будешь. Брюнетка верила ей. Она зажмурилась, кончиком носа ощущая сильный и размеренный пульс на шее блондинки, словно само сердце Свон подтверждало слова своей хозяйки. С Эммой Миллс никогда не будет чувствовать себя одиноко, она — не её муж, который думает только о себе и собственном комфорте. С журналисткой Реджина могла искренне смеяться, ворчать, шутить на темы, которые раньше казались недоступными. С блондинкой было так просто. И эта простота как никогда привлекала женщину. Брюнетку давно не обнимали так бережно и искренне. Более десяти лет, со дня смерти отца, Миллс была той, кто дарил объятия, а не принимал их, и поэтому то, что происходило сейчас между ней и Свон, было дороже любых слов любви и неловких признаний. Реджина чувствовала странное единение душ, особую связь с Эммой, которую никогда не ощущала прежде. Вот, что значит быть в здоровых отношениях? Вот, что значат полное доверие и открытость? Сейчас, в этот момент, женщина была дома, просто обнимая журналистку и ощущая, как их сердца бьются так близко друг к другу, стараясь подстроиться под один общий ритм. Брюнетке не нужны были оригинальные дизайнерские решения или дорогой интерьер, никаких особняков и отдельной столовой, тканевые обои или высокие потолки… Только сердце блондинки. — Мы позаботимся обо всём, — уверенно заявила дочь Свон, фирменным самоуверенным тоном семейства Эммы. — Обещаем. Миллс немного отстранилась от журналистки, чтобы посмотреть на девочку, встретив уверенное и серьёзное выражение лица. Хоуп казалась такой взрослой, а её сообразительности мог позавидовать каждый второй взрослый, но она оставалась ребёнком. Реджина признательно улыбнулась, слабо, но искренне, вызвав ответную улыбку у дочери журналистки. — Спасибо, — женщина немного охрипла от слёз. — Вам обеим. — Давайте я сделаю вам какао? — предложила девочка. — Шелдон часто говорил, что он помогает, если человек расстроен. — Будет здорово, — отозвалась блондинка, продолжая перебирать пальцами волосы брюнетки. — Спасибо, Хоуп. — Я быстро, — дочь Свон отстранилась, немного помедлив прежде, чем отойти на кухню. — И, Реджина, я не могу утверждать, что всё понимаю, но знаю одно — ваш супруг тот ещё говнюк. Миллс удивлённо вскинула брови, поразившись, как такое грубое слово сорвалось с детского языка девочки с такой поразительной лёгкостью и искренностью. Хоуп, ничуть не смутившись, метнулась к шкафчикам с посудой, по пути включая чайник. Она не стала дожидаться лекции от матери по поводу своего крайне нелестного высказывания в адрес мужчины, потому что знала, что Эмма с ней полностью согласна. Реджина подняла на журналистку взгляд, заметив немного приподнятый в гордой ухмылке уголок тонких губ. Яблоко от яблони. Блондинка встретилась с женщиной взглядом, нежно обхватив руками лицо брюнетки. Эти удивительные глаза с золотистым вкраплением внимательно всматривались в глаза Миллс, успокаивая, принимая Реджину разбитой и сломанной. Поразительно, что даже в этом состоянии женщине казалось, что Свон любуется ею. С Эммой брюнетка могла не думать, как выглядит со стороны. — Спасибо, — большими пальцами журналистка ласково стирала солоноватые дорожки со щёк Миллс. — Я рада, что ты здесь, Реджина. Я бы пришла в отчаяние, узнав, что ты в таком состоянии, а меня нет рядом. — Ноги сами привели меня к тебе, — прошептала женщина, понизив голос до хриплого шёпота, чтобы дочь блондинки не услышала лишнего. — И на самом деле, это мне стоит поблагодарить тебя. И извиниться. — За что? — подушечками пальцев Свон проследила контур бровей брюнетки, и Миллс прикрыла глаза от такой ненавязчивой ласки. Реджине хотелось поддаваться Эмме, получать её внимание, попадать под влияние её рук и нежных пальцев, слушая успокаивающий шёпот. — За то, что пришла без предупреждения. Не хочу, чтобы это входило в привычку. — Я всегда рада тебе, — заверила журналистка, ущипнув женщину за подбородок, вынуждая тем самым немного вскинуть голову, снова попадая в плен изумрудных глаз (удивительно, но этот жест показался брюнетке особенным). — Всегда, Реджина.

***

Миллс потребовалось время, чтобы привести себя в порядок: блондинка с девочкой без вопросов уступили Реджине ванную комнату, где та смогла без посторонних глаз убрать подтёки от туши и ополоснуть лицо прохладной водой. Женщина долго всматривалась в своё отражение — её глаза оставались покрасневшими от слёз, на нижней губе виднелись следы от укусов, лицо немного осунулось и побледнело… Брюнетка показалась себе невзрачной, бледной тенью той, кем она должна была быть, словно стресс от пережитого за день добавил Миллс пару лишних лет. Однако, вернувшись в гостиную, Реджина забыла о своих предположениях: Свон и Хоуп смотрели на женщину со всей мягкостью и восхищением, на которые только люди могли быть способны. Не было неловкости или тошнотворной жалости, лишь участие и забота. Дочь Эммы, проявив тактичность, больше не упоминала сына брюнетки, быстро осознав, что состояние Миллс напрямую связано с ним. Реджина и сама не говорила о мальчике, как и о роли шатена во всей истории, но только из-за девочки. Женщине хотелось уберечь Хоуп от взрослых переживаний и дать той возможность оставаться беззаботным ребёнком как можно дольше. Дочь журналистки приготовила брюнетке обещанное какао, а сама блондинка положила приготовленные роллы на тарелку, настаивая, чтобы Миллс их попробовала, приправив своё творение щедрыми порциями васаби и имбиря. Реджина старалась не думать о том, что размер роллов и их толщина казались слишком разными, сильно контрастируя между собой: одни были нарезаны слишком тонко, другие толще положенного, местами начинки было слишком много, а другие преимущественно состояли исключительно из риса. Женщина ела без возражений, в какой-то момент осознав, насколько на самом деле проголодалась за день. Способности Свон в готовке по-прежнему оставляли желать лучшего, но брюнетка ела с удовольствием, поскольку Эмма старалась от всей души, и Миллс даже убедила себя в том, что слегка переваренный рис вполне себе съедобен. Они плотно пообедали, решив пропустить ужин. Реджина почти не разговаривала, а только слушала будничные беседы журналистки с девочкой, которые старательно делали вид, что ничего не произошло, что они не видели слёз женщины, что отсутствие Генри вполне естественно. Брюнетка была благодарна блондинке и Хоуп за понимание, поскольку не хотела возвращаться в своё прежнее состояние, к которому могло привести абсолютно любое упоминание сына. Миллс наблюдала за взаимодействием Свон с дочерью, поражаясь той чуткой гармонии, что читалась в каждом их движении, доверии, которое слышалось в каждой сомнительной шутке, и в искренней любви (на которую способен только родитель и ребёнок), сквозившей в каждом взгляде друг на друга. Семья Эммы была действительно маленькой, но уникальной и ценной в своей неповторимости, ведь журналистка и Хоуп принимали друг друга такими, какие они есть. Реджина потеряла счёт времени, находясь в компании блондинки и её дочери. После обеда женщина помогла девочке убрать со стола остатки еды в холодильник, пока Свон занималась посудой, а потом они все вместе пошли смотреть какой-то фильм, за сюжетом которого брюнетка толком не следила. Миллс сконцентрировалась на том, как приятно сидеть на диване подле Эммы, соприкасаясь с ней коленями, и как же здорово слышать беззаботный смех девочки и её неумолкающие комментарии по поводу предсказуемости сюжета и нелогичности персонажей. В какой-то момент Хоуп стала увлечённо рассказывать о завтрашнем дне, рассуждая обо всём, что узнала на уроках мисс Новы, и Реджина словила себя на том, что активно поддерживает с ней беседу. Женщина узнала о грядущих тестах по математике и биологии, дала несколько рекомендаций по поводу доклада по истории и посоветовала пару достойных детских книг для доклада по литературе. Всё это время журналистка просто слушала диалог дочери и брюнетки, с полуулыбкой переводя весёлый взгляд с девочки на Миллс и обратно. Хоуп, как и сама блондинка, смогли помочь Реджине забыться, пусть и ненадолго. Женщина даже взяла на себя инициативу заплести волосы дочери Свон в десяток мелких косичек, чтобы завтра девочка смогла покрасоваться очаровательными кудряшками перед всем классом. Брюнетке нравилось перебирать мягкие волосы Хоуп, педантично сплетая пряди между собой таким образом, чтобы каждая получившаяся косичка была идентична предыдущей. Дочь Эммы была настоящей красавицей, страшно представить сколько кавалеров журналистке придётся отвадить в будущем. Девочка притягивала к себе внимание не только ангельской внешностью, но особым типом личности, который отличался незаурядным юмором и не по годам нажитой зрелостью. Миллс хотела знать, видеть, какой станет Хоуп в будущем. Есть ли вероятность, что блондинка думает о такой же долгосрочной перспективе их отношений? Реджине хотелось думать, что так оно и есть. Женщина заметила лёгкую рассеянность в ответах дочери Свон и то, с каким усердием девочка старается держать глаза открытыми. Она покосилась на часы, понимая, что время незаметно приближалось к полуночи. Брюнетка накрыла ладонью запястье Эммы, молча привлекая к себе внимание журналистки, и многозначительно указала взглядом на время. Журналистка проследила за глазами Миллс, удивлённо вздохнув. Реджина не хотела, чтобы этот уют заканчивался, но беспокоилась о состоянии дочери блондинки, чтобы та не была разбитой с утра на занятиях. К тому же, женщине было просто необходимо поговорить со Свон наедине, она чувствовала, что должна дать хоть какие-то объяснения, услышать мнение Эммы касаемо всей ситуации, а единственный выход — это отправить девочку в объятия Морфея. — Солнце, — обратилась журналистка к Хоуп, когда та широко зевнула, прикрыв ладошкой рот. — Уже поздно, тебе пора спать. — Я не устала, — упрямо произнесла дочь блондинки, покачав головой, чем очень напомнила брюнетке свою мать. — Завтра рано вставать, — настаивала Свон. Она выразительно вскинула брови, глядя девочке в глаза. — Не спорь. — Я опять пропущу всё самое интересное, — недовольно пробормотала Хоуп, но всё же поднялась с дивана. — Это не честно. — Ты о чём? — нахмурилась Миллс, переглянувшись с Эммой. Журналистка покачала головой, всем своим видом показывая, что Реджине не стоит задумываться об этом. — Не бери в голову, — отмахнулась журналистка, настойчиво подталкивая дочь в сторону её спальни. — Вперёд и с песней. Бодрым шагом, давай-давай! Девочка немного поупиралась, но всё же позволила блондинке отвести себя в комнату, под удивлённым взглядом женщины. Брюнетка не слышала о чём говорили Свон и Хоуп, решив не вмешиваться в их негромкий диалог, и просто осталась наблюдать за ними со стороны. Через дверной проём Миллс видела, как дочь Эммы забралась в кровать, и журналистка укрыла её одеялом по шею. Блондинка смотрела на девочку со всей любовью и нежностью, мягко улыбалась ей, отвечая на какие-то вопросы — Реджина откровенно залюбовалась Свон, хотя слабо различала её лицо в полумраке комнаты, особенно со своего расстояния. Но женщина знала одно: Эмма была отличной матерью. Журналистка ласково поцеловала Хоуп в лоб, пожелав той спокойной ночи, и неторопливо покинула её комнату, притворив за собой дверь. Блондинка пересеклась взглядом с брюнеткой, смущённо ухмыльнувшись, и Миллс сама почувствовала, что улыбается в ответ. Свон вернулась к Реджине, в этот раз располагаясь на диване лицом к ней, не отрывая взгляда от глаз женщины. Эмма молча взяла руки брюнетки в свои ладони, аккуратно поглаживая большими пальцами костяшки пальцев Миллс. — Ты хочешь чего-нибудь? — шёпотом спросила журналистка. — Может ромашкового чая? — Я тогда сама ромашкой стану, — Реджина поджала губы, вызвав тихий смешок у блондинки. — Нет, спасибо. — Тебе стало лучше? — наконец осмелилась спросить Свон. Она поднесла руки женщины к губам, оставляя невесомые поцелуи на каждом пальце, заставив брюнетку судорожно вздохнуть от нежности этого жеста. — Да. Спасибо, Эмма, — Миллс доверительно наклонилась к журналистке, чтобы получше рассмотреть её лицо. Блондинка осторожно улыбнулась, наслаждаясь моментом уединения, но не позволяя себе лишнего. Не только по причине того, что за дверью мирно спала её дочь, но также понимая, что на самом деле Реджине нужно сейчас совсем другое. — О чём говорила девочка, когда упомянула, что пропустит «самое интересное»? — Не уверена, — Свон задумалась. — Но мне кажется, что она догадывается о наших с тобой отношениях, — она усмехнулась. — Ты ей очень нравишься, и она не хочет, чтобы я всё испортила. — Ты не испортишь, — покачала головой женщина. — Но интуиция Хоуп поражает. Они замолчали, глядя друг другу в глаза. Эмма, выпустив одну руку брюнетки, осторожно коснулась лица Миллс, лаская пальцами щёку. Реджина ещё толком и не понимала, что из себя представляют отношения с женщиной, но с журналисткой ей было более, чем комфортно. Брюнетке нравилось всё, что блондинка делает, нравилась солидарность, которую она проявляет, и понимание, которое постоянно демонстрирует. Миллс не нужно было постоянно объясняться со Свон, и это было удивительное чувство. — Могу я спросить, что произошло? Реджина инстинктивно прикусила нижнюю губу, которая всё ещё ныла, не успев зажить, и Эмма нахмурилась, опустив взгляд на маленькие ранки — следы от зубов. Женщина, помедлив, кивнула, когда журналистка провела подушечками пальцев по нижней губе брюнетке, словно уговаривая её расслабиться. Миллс не могла противиться ей. — Я была у адвоката. Мы обсуждали дальнейшую стратегию нашего поведения до момента слушания, а также возможность отсудить у Хамберта акции «Зачарованного Леса», — Реджина перехватила руку журналистки и поцеловала её ладонь, вкладывая в этот жест все свои чувства. — Беседа была не из лёгких, но всё осложнилось, когда мне позвонила Астрид. Генри должен был быть с ней на дополнительных занятиях, а я собиралась забрать его сразу после юридической консультации, но… — женщина тяжело сглотнула. — Приехал Грэм. Он словно точно знал, где находится наш сын, и где могу находиться я. — Твой муж что-то сделал с мальчиком? — обеспокоилась блондинка. — Он забрал его? — Не сразу, нет, — брюнетка опустила взгляд. — Мой супруг рассказал Генри о разводе, Свон. Он рассказал ему всё, что я собиралась объяснить сыну завтра. Этот… Мужчина выставил всё таким образом, будто это я решилась развестись и разрушить нашу семью. Частично это правда, ведь инициатором развода была я, в то время как Грэм всеми силами старался меня разубедить. Я не знаю, что он сказал мальчику, но то, как Генри на меня смотрел, — к глазам подступили слёзы. — Мне показалось, что сын меня ненавидит, Эмма. — Нет, — разозлённо выдохнула журналистка. — Это не правда. — Мальчик даже не позволил мне объясниться, — Миллс часто заморгала, стараясь прогнать слёзы. — Он не позволил мне даже прикоснуться к себе, будто я ядовитая. Я не хочу, чтобы Генри ненавидел меня, я не переживу этого. Он моя жизнь. — Хей, — блондинка придвинулась ближе, приподнимая подбородок Реджины и заглядывая в глаза. Женщина поразилась уверенности во взгляде Свон, словно та точно знала, о чём говорит. — Пацан любит тебя. Ему сейчас нужно время, чтобы отойти от шока. — Ты бы слышала, что сын говорил… Как он говорил, — брюнетка выдохнула. — И сейчас мальчик со своим отцом, который продолжает говорить ему всё, что вздумает, — она прошипела, стараясь спрятать дрожь в голосе от самой себя. Она искренне ненавидела шатена. — Я не должна была позволить увезти Генри, я должна была сделать хоть что-то. Но почему я ничего не смогла сделать, Эмма? — Потому что ты человек, Реджина, — прошептала журналистка. — И тебе тоже больно. Ты постоянно заботишься обо всех вокруг, кроме себя. Дай себе время прийти в себя. Позволь мне помочь. — Я позволила себе проиграть. Я не знаю, чем помочь самой себе. — Ты не проиграла, — заверила блондинка. — Ты отступила. Думаю, это было верным решением. Если бы ты попыталась силой вернуть себе сына, то лишь оттолкнула бы его. Пацан крайне эмоционален и раним, это правда, но ты самый близкий для него человек. И даже Хамберт не сможет повлиять на вашу связь. — Я так люблю его, — сердце Миллс сжалось. — Я знаю, — кивнула Свон. — И он тоже это знает. Реджина слабо улыбнулась, позволяя себе поверить в уверенность Эммы, однако не смогла сдержать слёз. Журналистка тут же смахнула их с лица женщины, поочерёдно глядя в карие глаза. — Я не знаю, что мне делать, — призналась брюнетка. — И я… Я не хочу возвращаться в дом, в котором нет моего мальчика. Одно дело, когда Генри проводит время с Грэмом, но всегда возвращается, и совсем другое, когда он сказал, что не хочет меня видеть и предпочтёт жить с отцом. Без сына мой дом — всего лишь здание. — Тогда останься здесь, — прошептала блондинка. — Со мной и Хоуп. — Эмма… — Можешь быть здесь столько, сколько хочешь, — Свон не дала Миллс отказаться. — Пока вопрос с твоим сыном не решится. Я могу спать на диване, а вопрос с одеждой решаем: завтра мы вместе съездим к тебе и возьмём всё необходимое. Ты не будешь одна. И, признаться, я хотела бы быть рядом с тобой в это время. Так просто. Эмма предложила своё решение с лёгкостью и естественностью, к которой Реджина оказалась не готова. Сердце женщины сжалось, а затем бешено пустилось вскачь. Журналистка предлагала брюнетке не просто возможность где-то переждать свою эмоциональную бурю, она предлагала ей себя, не требуя ничего взамен. И Миллс не могла отказаться, поскольку желала всё то, о чём говорит блондинка. — Я бы очень этого хотела, — честно ответила Реджина, всхлипнув. — Но я не позволю тебе спать на диване. Каким бы «аутентичным» он тебе не казался, твоя спина превратится в камень, — Свон ухмыльнулась, взяв с журнального столика салфетки и протягивая свою добычу женщине. Брюнетка благодарно кивнула, принимая их. Карие глаза впились в зелёные. — Поэтому, я бы хотела, чтобы мы спали вместе в твоей кровати, Эмма. Журналистка вскинула брови, гадая, правильно ли она расслышала Миллс. На её щеках появился смущённый румянец, а глаза заблестели золотом от тех чувств, что сейчас проявлять было не к месту. — Я иногда бываю слишком тактильной во сне, — пробормотала блондинка. — Дочь часто жалуется, что ей жарко в моих объятиях. — То, что нужно, — Реджина вымученно улыбнулась. — Потому что я часто мёрзну. — Хорошо, — Свон поджала губы, немного разволновавшись. — Круто, да. Женщина тихо рассмеялась. Несмотря на всю боль и горечь в сердце, Эмма смогла вызвать у брюнетки искренний смех. — Просто спать, мисс Свон, — предупредила Миллс. — Мы не будем торопить события. — Я понимаю, — щёки журналистки стали цвета подросткового смущения, которого застали за просмотром фильма с рейтингом 18+. — Я о другом и не думала. Реджина сжала руку блондинки в своей и наклонилась вперёд, упираясь лбом в плечо Свон. Эмма тут же приобняла свободной рукой женщину за талию. Они сидели близко друг к другу, брюнетка чувствовала на щеке горячее дыхание журналистки и смотрела на их сцепленные пальцы, наслаждаясь тем, как гармонировали их руки друг с другом. Миллс сделает всё возможное, чтобы блондинка осталась в её жизни. — Есть ещё кое-что, что я обязана с тобой обсудить, — призналась Реджина, не поднимая головы. — Хорошо. — Муж подозревает нас в романе, — женщина почувствовала, как Свон на секунду напряглась. — Он сказал мне это сегодня прямым текстом. Он видел нас на камерах в переулке, когда ты приехала за мной и Генри. — У тебя будут из-за этого проблемы? — обеспокоенно спросила Эмма. — Могли бы быть, но кроме тех объятий у супруга на меня ничего нет, — ответила брюнетка. — Я была слишком беспечна, позволяя себе подобное. С тобой я чувствую себя такой свободной и счастливой, что совсем не думаю о последствиях. — Прости, Реджина, — журналистка извинилась, хотя в сложившейся ситуации Миллс не видела её вины. — Мне тоже стоило быть осторожнее. — Я не хочу тебя прятать, — Реджина отстранилась от блондинки, чтобы посмотреть той в глаза. — Я хочу, чтобы ты знала, Эмма, я не стыжусь тебя и своих чувств. Да, для меня всё в новинку, но я… Я чувствую, что то, что происходит между нами — это правильно. Уголок тонких губ дрогнул в улыбке. Свон зачарованно вслушивалась в каждое слово женщины, и брюнетка понимала, что Эмме важно знать и слышать всё это. — Но сейчас нам стоит притормозить, — закончила за Миллс журналистка. — Да, я понимаю. — Боюсь, всё немного сложнее, — продолжила Реджина, ей было тяжело говорить. — Адвокат напомнила мне про брачный договор. Один пункт из которого гласит, что в случае супружеской измены, все права на ребёнка переходят «пострадавшей» стороне. — И, учитывая, что Хамберт тебя подозревает в измене, он может использовать это в суде, — насторожилась блондинка. — Нельзя позволить этому мужчине получить права на опеку. — Я не вынуждаю тебя «брать паузу» или, как ты выразилась, «притормозить», — женщина покачала головой. — Я не уверена, что подобное честно требовать от тебя в сложившейся ситуации, но… Прошу, подожди меня. Подожди развода, чтобы я могла с чистой совестью вступить с тобой в те отношения, которые мы обе хотим. Я пойму, если для тебя это… — Хорошо, — Свон даже не нужно было время на размышления. — Я умею ждать, Реджина. К тому же, это всего лишь каких-то полтора месяца. Зато потом, я смогу спокойно взять тебя за руку на людях и представить своей дочери, как пару. Пару? Брюнетке понравилось, как это прозвучало. Это был самый лучший термин, который Миллс могла подобрать для обозначения роли Эммы в своей жизни. — Дело не только в контракте, Эмма, — Реджина шокировано смотрела на журналистку, поражаясь простоте её согласия. — Дело также и в Генри. Сегодняшняя ситуация напомнила мне о самом важном. Я не могу позволить себе быть с тобой даже, когда нас никто не видит, из-за сына. Я не хочу быть похожа на Кору. — Что ты имеешь ввиду? — Моя мать изменяла отцу постоянно, — выдавила женщина. — Она меняла ухажёров, как перчатки, и мой папа всё знал. Он знал, но ничего не делал, потому что искренне любил её. Он притворялся, закрывал глаза на её частые отсутствия дома по ночам, избегал любых упоминаний свиданий Коры рядом со мной, но… — брюнетка вздохнула. — Я тоже знала о похождениях родительницы. Я много раз видела её с другими мужчинами, а если и не видела, то знала, что она с ними. Я помню свои эмоции на этот счёт. Это не просто разочарование в матери, нет. Я возненавидела её за то, как она поступает с отцом, со мной, с нашей семьёй. — Не уверена, что хочу знакомиться с этой. Кхм, женщиной, — попыталась пошутить блондинка, но Миллс лишь облизнула пересохшие губы. — Прости, неуместный комментарий. — Я не хочу, чтобы Генри возненавидел меня на этой почве, — Реджина коснулась лица Свон. — И не хочу, чтобы он возненавидел тебя тоже. Мне важно, чтобы сын принял тебя в статусе моей… — женщина запнулась. — Девушки? — подсказала Эмма, когда брюнетка попыталась придумать подходящее определение. — Партнёра? — Пары, — припомнила Миллс слово, которое ей понравилось больше. — Я вижу в тебе человека, с которым хочу построить отношения, будущее, если позволишь, — Реджина заметила, как журналистка задержала дыхание, в её глазах читалась счастливая улыбка. — И мальчик должен увидеть в тебе тоже самое. Он должен одобрить тебя. Нам нельзя миловаться до его одобрения, чтобы ты в его памяти не осталась лишь любовницей. — Миловаться, — от волнения блондинка нервно хохотнула. — Очень старомодное слово. — Но суть тебе понятна, — женщина оставалась серьёзной. — Что ты думаешь на этот счёт? — Что ты даже не представляешь, как сильно я хочу поцеловать тебя сейчас, — сердце подпрыгнуло от прямоты ответа Свон, и брюнетка невольно опустила взгляд на губы Эммы, но тут же одёрнула себя. От силы эмоций в голосе журналистки Миллс пробила мелкая дрожь. — Но я понимаю и полностью поддерживаю всё, что ты сейчас сказала. Дети на первом месте, ты с самого начала озвучила это, и я согласилась. Мой ответ не изменился. Тебе не нужно просить меня дать тебе время, я на твоей стороне в любом случае. Реджина не верила своим ушам. Блондинка не требовала от женщины каких-то гарантий или дополнительных разъяснений. Она согласилась на всё просто потому, что брюнетка об этом попросила. — И ты будешь рядом всё это время? — Миллс пыталась найти хоть намёк на сомнение в лучезарных глазах, но всё тщетно. — Даже без возможности просто поцеловать меня или… — Реджина многозначительно замолчала, взглядом указав на постель за спиной Свон. Эмма оглянулась на кровать, и её плечи затряслись от смеха. Хихикая, как ребёнок, она покачала головой, возвращая своё внимание женщине, и опустила обе ладони на плечи брюнетки. Пальцы журналистки принялись разминать уставшие мышцы через ткань платья, и только тогда Миллс поняла, что всё это время была напряжена. Реджина волновалась, что блондинка могла понять её слова неправильно, могла отказаться от ожидания, могла попытаться двигаться по более простому и привычному для себя маршруту с кем-то другим. Но это было не про Свон, больше нет. Никогда нет. Эмма была здесь и сейчас с ней, массировала плечи женщины, смотрела в её глаза, а всего минутами ранее вытирала горькие слёзы без намёка на осуждение. Журналистка была другой, и брюнетка должна была с этим считаться. — Знаешь, секс не самое важное в отношениях, — блондинка ухмыльнулась. — Хотя, признаться, и очень приятная их часть. Но давай проясним кое-что: мне нужна ты, а не только твоё умопомрачительное и идеальное во всех смыслах тело. — Свон! — Миллс шикнула на Эмму, и та закусила губу, заглушая смех. — Если Хоуп услышит… — Она спит, — покачала головой журналистка. — Успокойся. Кровь прилила к щекам, и Реджине не было необходимости смотреться в зеркало, чтобы понять, что её лицо пылает от смущения. Блондинка очень спокойно говорила об интимном аспекте отношений, которые всё ещё вгоняли женщину в лёгкое замешательство! Она действительно усердно изучала «физиологию» однополых отношений и, по её мнению, достигла некоторого уровня просвещения, но Свон всё равно предстояло ещё многому научить брюнетку. Ведь практика всегда превосходит простую теорию. И Миллс хотела научиться. Она чувствовала сексуальное влечение к Эмме, не отрицала этого, жаждала её прикосновений и теряла голову от поцелуев, но секс по-прежнему оставался для Реджины загадкой. — Знаешь, я ведь часто представляю «Нас», Реджина, — поделилась журналистка. — Я всегда думала, что серьёзные отношения не для меня, и я просто не создана для того, чтобы быть с кем-то на постоянной основе, но это было до тебя, — блондинка продолжала массировать плечи женщины, почти гипнотизируя её своим мягким голосом. — Я представляю простые вещи, как: просмотр фильма, поедание остатков приготовленного тобой ужина посреди ночи, ночные поездки по городу, когда все спят, прогулки под зонтом во время сильного ливня… Я просто хочу всё это и многое другое с тобой. А до поцелуев и чего-то… — Свон кивнула на кровать. — «Более» мы со временем дойдём. Брюнетка не сводила взгляда с Эммы. Её искренность, участие, забота и многое другое покоряли Миллс снова и снова. Не было ни секунды, чтобы Реджина не ловила себя на мысли, что журналистка перед ней — самая удивительная личность из всех, кого ей доводилось встречать. Женщина прикрыла глаза, когда блондинка немного усилила давление пальцев, и почти замурлыкала от удовольствия, поддаваясь её прикосновениям. У неё были сильные и ловкие пальцы… Свон легко находила подход не только к телу брюнетки, но и к её сердцу, общаясь с Миллс не словами, а поступками. Она была удивительной. В глазах Эммы таилась целая история, которую Реджина хотела не просто узнать. Она желала стать её частью. — Нам пора ложиться спать, — пробормотала женщина, неловко кашлянув. — Знаю. Подожди, я приготовлю тебе одежду. Журналистка напоследок сжала плечи брюнетки, а затем поднялась с дивана, оставляя после себя приятное ощущение тепла на теле Миллс. Реджина проследила взглядом за блондинкой, когда та подошла к шкафу, и мягко улыбнулась, любуясь сосредоточенным профилем Свон. Эмма так придирчиво выбирала то, в чём женщина собиралась провести эту ночь, словно готовила наряд для какой-то важной встречи, а не для заурядной ночёвки. Такая забавная. В итоге журналистка сдалась и сняла с вешалки белую рубашку, на вид мужскую, которая была великовата даже для самой блондинки. Свон вернулась к брюнетке и молча протянула ей «пижаму», в которой, как подразумевалось, Миллс должна чувствовать себя комфортно. Реджина благодарно кивнула, принимая рубашку. Она провела рукой по ткани, пробежалась пальцами вдоль воротника и, подавшись порыву, поднесла рубашку к лицу, улавливая аромат свежести, которым была пропитана каждая ниточка. Рубашка была гладко выглаженной и казалось совсем новой, однако от неё исходил аромат стирального порошка и… цитруса. Парфюм Эммы… Такой легкий аромат был настолько стойким? При мысли о том, что женщина будет спать, буквально укутавшись в аромат журналистки, брюнетку пробил электрический разряд. — Я тебя оставлю, чтобы ты могла переодеться, — пробормотала блондинка и уже собиралась развернуться, чтобы пойти в ванную комнату, но Миллс молниеносно схватила её за руку, поднимаясь с дивана. — Не так быстро, Свон, — Реджина не понимала сама, что делает, но она не хотела, чтобы Эмма уходила. Она не готова была оставаться одна сегодня даже на пару минут. — Помоги расстегнуть мне платье, пожалуйста. Журналистка кивнула, смущённо опустив взгляд на руку женщины, которая продолжала удерживать запястье блондинки. Под своими пальцами брюнетка чувствовала бешенный пульс Свон, хотя внешне та ничем не выдала своего волнения. — Хорошо. Миллс выпустила Эмму из своего «захвата» и развернулась к ней спиной, перекидывая волосы вперёд через плечо, чтобы журналистка могла заметить поблёскивающую при свете ламп собачку молнии. Блондинка остановилась за спиной Реджины на расстоянии в несколько десятков сантиметров. Женщина чувствовала аромат тела Свон, её тепло, её изучающий взгляд, скользящий от шеи вниз по позвоночнику. Ей было комфортно от такого внимания Эммы, более того, она им наслаждалась. Одна рука журналистки взметнулась на талию брюнетки, осторожно придерживая (правда, без видимой на то необходимости, словно просто хотела касаться Миллс и не могла противиться своему желанию), — Реджина опустила голову, пряча улыбку, когда вторая рука блондинки поднялась к шее. Тонкие пальцы обхватили бегунок молнии и неторопливо потянули его вниз, осторожно и мягко, чтобы не напугать женщину. Брюнетка стояла, не шелохнувшись, пока Свон расстёгивала её платье. Сантиметр за сантиметром Миллс чувствовала, как оголяется кожа её спины, а затем ощутила невесомые прикосновение пальцев, танцующие вдоль её позвоночника. Реджина шумно выдохнула, но не остановила Эмму, когда та сделала ещё один небольшой шажок навстречу, почти прижимаясь грудью к её спине. Женщина прикрыла глаза, когда ловкие пальцы журналистки пробрались под бретельки платья и стянули их по плечам вниз, ладонями лаская кожу. Платье последовало за руками блондинки, немного задержавшись на бёдрах, но и тут Свон помогла брюнетке с синей тканью, пока её наряд, в итоге, не коснулся пола (Миллс могла сама справиться со всем, но не хотела отказывать себе в удовольствии хотя бы такого физического контакта с Эммой). Реджина осталась в одном нижем белье из серебристой ткани, наслаждаясь учащённым дыханием на своей шее. Женщина знала, что поступает неправильно, но не могла противиться своим желаниям. Она хотела, чтобы журналистка наслаждалась её телом даже визуально, хотела получать обожание и видеть трепет в зелёных глазах, хотела, чтобы блондинка поняла, что в итоге получит, если они со всем справятся. Брюнетка чувствовала, как губы Свон лишь слегка задевают её ушную раковину, а пальцы уже обеих рук скользят по лопаткам к пояснице, нетерпеливо сминая смуглую кожу, играя с накалённым терпением Миллс. Если бы не Генри и развод, если бы не Хоуп, мирно спящая за дверью… Реджина бы сейчас же развернулась к Эмме, впиваясь в её губы голодными поцелуями, позволяя увлечь себя прямо на прохладные простыни её постели. — Я дождусь, — уловила она тихий шёпот журналистки, которая словно услышала мысли женщины, но та будто говорила сама с собой. — А потом уже не стану сдерживаться и наверстаю с тобой каждую упущенную секунду. От сексуального напряжения, которым было пропитано каждое слово блондинки, брюнетка чувствовала себя желанной и совершенной в глазах Свон. Миллс очень хотела испытать всю пылкость и страсть Эммы на себе, однотипную той, когда они целовались на столешнице всего в нескольких метрах от того места, где сейчас стояли. Журналистка была мягкой и нежной, но в её взгляде Реджина видела голод и дикость, которые хотела укротить. Блондинка забрала из рук женщины рубашку и, накинув её той на плечи, помогла брюнетке продеть руки в рукава. Как Миллс и ожидала, эта импровизированная пижама оказалась слишком велика ей по размеру. Длина рубашки почти достигала середины бёдер, а рукава пришлось значительно закатать, чтобы ткань не мешала кистям. Свон не отходила от Реджины, пока та не застегнула все пуговицы, только потом позволив себе небольшую вольность — Эмма поцеловала женщину в затылок, жадно вдохнув аромат её волос, и поспешно отступила на пару шагов. Брюнетка никак не прокомментировала порыв журналистки, поскольку прекрасно разделяла её желания быть ближе, чем это было дозволено. Она, не оглядываясь на блондинку, медленно побрела к кровати и, откинув одеяло, опустилась на матрас. Миллс знала, что Свон не сводит с неё взгляда. Эмма в свою очередь приглушила свет и бесшумно подкралась к постели следом за Реджиной — матрас рядом с женщиной прогнулся под весом журналистки, а брюнетка ощутила настойчивые прикосновения рук, вовлекающие её в трепетные молчаливые объятия. Миллс не смогла сдержать улыбки, ощущая себя в тёплом коконе объятий блондинки: их ноги переплелись, грудь Свон прижималась к спине Реджины, руки обвивали её талию и шею… Эмма уснула первая, уткнувшись носом в волосы на затылке женщины, пока брюнетка слушала её размеренное дыхание. Миллс была рада, что послушалась своей интуиции и приехала к журналистке, ведь только она смогла подобрать правильные слова, чтобы успокоить её бушующее сознание. Реджине не нужно было притворяться с блондинкой, не нужно было быть сильной и строить из себя неприступную крепость. Раньше женщина считала, что мир делится на чёрное и белое, но именно появление Свон раскрасило жизнь новыми красками, выплеснув на брюнетку всю палитру разом. Но самое важное — Эмма приняла Миллс: смешной, растрёпанной, плачущей, грубой, жёсткой… Настоящей. Этой ночью ритм сердца журналистки и её тихое сопение на ухо, пускающие мурашки по шее и спине Реджины, стали для последней самой желанной колыбельной.