Мы разрушим наши стены

Весь мир может лежать в руинах,

Вселенная пылать огнём,

Галактика тонуть в глубинах,

Но всё можно пройти вдвоём.

Блондинка любила запах брюнетки на своих подушках. Она понятия не имела, каким шампунем Миллс пользуется, но аромат был просто изумительным. Эти несколько дней Свон засыпала и просыпалась с бесконтрольной улыбкой, ведь Реджина была в её объятиях, льнула к ней в ответ на инстинктивном уровне удобно расположив голову на плече Эммы. Раньше журналистка не любила спать на спине, просто не могла, но это женщина не оставила ей выбора, и она научилась всего за пару часов. Ощущение стройного тела брюнетки, которое так идеально переплеталось c её собственным, и мысли о том, что Миллс спит в её одежде почти на голое тело (блондинка не могла назвать нижнее бельё Реджины какой-либо преградой для полёта своей фантазии), творили со Свон чудеса. Эмма думала, что даже дышать может перестать, лишь бы не потревожить сон женщины, ведь брюнетка такая умиротворённо прекрасна, когда её лицо расслабленно, а веки прикрыты. Журналистка, как обещала, съездила с Миллс к ней домой за сменной одеждой, зубной щёткой и остальными предметами личной гигиены, состоящими преимущественно из кремов и косметики. Реджина не могла появиться в издательстве дважды подряд в одной и той же одежде, и блондинка никак не комментировала это. Настроение женщины немного улучшилось, но Свон видела, как часто та листает совместные фотографии с сыном, как сжимает челюсти, когда мальчик не отвечает на её сообщения, хотя и читает их, как сдерживает слёзы, когда звонит Генри, а тот либо сбрасывает звонки, либо не берёт трубку. Брюнетка часто вместе с Эммой отвозила дочь в школу, но сама из машины не выходила, тоскующим взглядом выискивая в толпе детей своего сына, но шатен либо привозил мальчика слишком рано, ещё до приезда журналистки, либо к самому началу урока, когда Миллс и блондинки уже не было. Девочка рассказывала, что Генри не пропускает занятий, но выглядит чрезмерно уставшим и эмоционально выжатым, как лимон. В такие моменты Реджине нужно было время собраться с мыслями, она подолгу смотрела в окно, сжимая на коленях свою записную книжку, пряча от Хоуп и Свон глаза, которые, Эмма не сомневалась, были красными от сдерживаемых слёз. И тем не менее, журналистке удавалось отвлечь женщину хотя бы ненадолго. Они часто разговаривали на нейтральные темы, вместе ходили на прогулку, обедали… Блондинка была благодарна дочери, что та очень много внимания уделяла брюнетке, и своей компанией могла отчасти восполнить потребности материнского сердца Миллс. Никто не мог заменить ей сына, да, но Реджина искренне любила девочку и всегда с чистой улыбкой позволяла увлечь себя в какую-нибудь безобидную авантюру. Да, Свон не могла позволить себе даже поцеловать женщину из соображений совести и понимания трудности ситуации, но понимание, что каждую ночь брюнетка оказывается в её объятиях служило Эмме лучшей наградой. Миллс захватила собой мысли блондинки, и та действительно брала всё, наслаждалась каждой секундой, проведённой с Реджиной. Журналистка успела многое узнать о женщине, о чём раньше только догадывалась: прежде всего, брюнетка любит «обнимашки» во сне, хотя, пожалуй, никогда это не признает; она имеет привычку вставать раньше будильника — на протяжении этих пары дней, что Миллс провела с блондинкой, Реджина будила Свон по утрам крепким кофе (который никогда не выходил хотя бы сносным, когда Эмма сама его заваривала, но руки этой женщины всё что угодно превращали в кулинарное произведение искусства или в напиток из чистой амброзии); брюнетка готовила завтраки и ужины, и никогда не повторялась в своих блюдах, несмотря на довольно скудный базовый набор «первой необходимости» в холодильнике журналистки. Ещё Миллс любила читать по утрам новостные сводки, сидя на диване, элегантно перекинув ногу за ногу, и пить персиковый чай. Забавно, но Реджина позволяла блондинке поспать подольше, чему Свон была искренне благодарна, учитывая, что женщина была очень внимательна к тому, во сколько Эмма заканчивает работу и соглашается отдохнуть. Брюнетка не отчитывала журналистку, но всегда настойчиво захлопывала крышку ноутбука каждый раз, когда стрелки часов приближались к десяти вечера. Блондинка не сопротивлялась, ведь это означала только то, что Миллс будет ждать её в кровати. Этим утром Свон проснулась под насыщенный кофейный аромат с нотками чего-то сладкого, что Эмма пока не распознала, и оживлённое перешёптывание со стороны кухни. Сквозь лёгкую сонливость, навеянную приятным теплом одеяла, журналистка улыбнулась, различая тихие смешки Хоуп и лёгкую хрипотцу голоса Реджины. Блондинка повернулась лицом в сторону кухни и с трудом разомкнула тяжёлые веки, обнаружив следующую картину: дочь стояла на табуретке возле женщины, которая, позаимствовав фартук Свон, учила девочку печь блинчики. Брюнетка помогала Хоуп правильно распределять смесь по сковороде и лопаткой указывала на возможные места пригорания. Так вот чем это пахло: блинами и ванилином. Миллс была во всём чёрном: приталенная блузка из дорогого бархата была заправлена в зауженные брюки с высоким поясом. Волосы Реджина заколола заколкой на затылке в пучок, позволив нескольким прядям свободно обрамлять лицо, на лице дымчатый макияж и излюбленная кроваво-красная помада. Женщина была при параде, Эмма сразу поняла, что брюнетка готова рваться в бой. Чёрный действительно был ей к лицу, придавал мрачную таинственность, загадочность, лёгкую опасность, но за всем этим образом Миллс предпочитала прятать душевную боль и волнение. Сегодня она планировала съездить в «Зачарованный Лес» на важную встречу, а затем отправиться домой по своим делам, чтобы собрать недостающие документы по просьбе адвоката. Журналистка хотела составить Реджине компанию, но та настояла, что должна попробовать справиться самостоятельно, к тому же, у блондинки есть и её собственные работа и социальная жизнь — женщина не могла злоупотреблять гостеприимством. Дочь Свон, поправляя рукава своей привычной розовой пижамки, словно почувствовав взгляд матери, обернулась на Эмму, тут же лучезарно улыбнувшись. Она слегка покачнулась на табуретке, но брюнетка придержала её за пояс, помогая восстановить равновесие. — Ты проснулась! Мы с Реджиной приготовили завтрак, поэтому иди умывайся и давай за стол, мам, — важно продекларировала девочка, весело подмигнув. Миллс тоже посмотрела на журналистку, в мгновение поглощая её своим тёмным взглядом. Когда их глаза встретились, Реджина подарила блондинке едва заметную, но ласковую улыбку, которая тут же оживила каждую клеточку в теле Свон. Эмма тут же села в кровати, без задней мысли откидывая в сторону одеяло, опустив босые ноги на прохладный пол. — Привет! — Доброе утро, — отозвалась женщина, продолжая изучать журналистку взглядом, немного задержав внимание на обнажённых ногах блондинки. — Кофе тоже готов, соня. Свон ухмыльнулась от непринуждённости ласкового прозвища, которым брюнетка так легко одарила Эмму, благодарно кивнув. Журналистка от души потянулась, чем спровоцировала приступ зевоты, и сразу поспешила прикрыть ладонью рот, услышав тихий фыркающий смешок Миллс. — Спасибо, — блондинка поднялась с кровати, потирая ладонями лицо. — Мне даже как-то неловко спать, пока вы тут так стараетесь и что-то готовите. — Тебе лучше бы испытывать неловкость от своего внешнего вида, мам, — рассмеялась Хоуп. — С каких пор ходить без штанов при гостях — признак благовоспитанности? Свон вопросительно вскинула брови, с усилием заставляя свой мозг работать. Она медленно опустила взгляд вниз, запоздало осознавая, что на ней лишь нижнее бельё и огромная фиолетовая футболка, купленная лет шесть назад в сэконд-хэнде, которая едва ли прикрывала бёдра Эммы, демонстрируя оранжевое кружево её трусиков. Глаза журналистки расширились, и она поспешно постаралась обтянуть края футболки ниже, словно пытаясь превратить элемент одежды в миниатюрный сарафан, отчего ткань на плечах жалобно треснула, и бледные щёки залил румянец. — Вот же чёрт! — попытки блондинки прикрыться были неудачными, но забавными. И почему у неё такие длинные ноги?! — Язык, — хором пожурили Свон дочь и Реджина: девочка шутя, а женщина строго. — Простите! — Эмма захлопнула ладонью рот, второй рукой продолжая оттягивать ткань футболки. Она стояла немного скрючившись, отчего ей казалось, что футболка действительно стала похожа на платье а-ля артхаус. Хоуп звонко рассмеялась, запрокинув голову назад, а брюнетка попыталась спрятать улыбку за ободком кружки, делая глоток чая. Миллс, пользуясь тем, что внимание дочери журналистки сосредоточенно на самой блондинке, насмешливо и откровенно изучала взглядом пунцовое лицо Свон, её спутанные ото сна волосы, помятую футболку, длинные ноги… Тёмные глаза беззастенчиво очертили силуэт Эммы, лаская своим вниманием, но не раздевая; этот удивительный взгляд Реджины был «на грани» того, чтобы быть неприличным, но при этом оставался особенно комфортным. Женщина закусила губу, беззвучно посмеиваясь, когда Эмма перехватила её взгляд, жалобно вскинув брови домиком — брюнетка понятия не имела, что творила с сердцем журналистки, которое было готово вырваться из груди от восторга и смущения. Блондинке не было стыдно за то, что Миллс могла увидеть её в неглиже, поскольку только и ждала момента, когда сможет показать Реджине больше, но Свон было ужасно неловко перед девочкой. Эмма была уверена, что Хоуп знает о них с женщиной, но из уважения к личному пространству матери, дочь не задавала никаких вопросов, а сама журналистка была слишком сбита с толку, чтобы сесть и дать девочке внятные объяснения. Раньше блондинка никогда не говорила с Хоуп о своих пассиях, поскольку они были лишь «перевалочным пунктом» в жизни Свон, но с брюнеткой всё было по-настоящему. И пока дочь напрямую не говорила о Миллс, как о потенциальной партнёрше Эммы, журналистке было легко притворяться, что их отношения всё ещё тайна. Реджина и сама не хотела объяснять ничего девочке, пока официально не снимет обручальное кольцо. — Я пойду, — блондинка кивнула в сторону ванной. — Приведу себя в порядок. — Окей, — отозвалась Хоуп, переведя взгляд со Свон на женщину. — А мы тут пока закончим, да? — Конечно, — отозвалась брюнетка, медленно отрывая взгляд от Эммы. — Накрывай пока на стол, я закончу с остатками смеси. — Хорошо! Дальше журналистка ничего не слышала, так как поспешила скрыться за дверью ванной комнаты. Она быстро почистила зубы, умылась и постаралась причесать спутанные локоны, но зубчики расчёски просто застревали в волосах, как в лианах. Блондинка смотрела на своё отражение и невольно посмеивалась, она не узнавала себя в отражении: несмотря на свой внешний потрёпанный вид, Свон видела уверенную и спокойную себя, взрослую, а не ребячливую Эмму, которая скрывала свои переживания за неуместными шутками и спонтанностью. Было что-то в её взгляде… Что-то вроде умиротворения, смелости, счастья, что заставляло журналистку хотеть двигаться дальше и с каждым днём становиться только лучше. Блондинка менялась, как она надеялась, в лучшую сторону, и этим была обязана в первую очередь Миллс, готовящей ей завтрак сейчас. Любовь действительно поразительная магия. Они позавтракали втроём: Свон с дочерью набивали животы вкусными блинами, пока Реджина позволила себе поглотить не больше пары блинов. Женщина по больше части молчала, переводя взгляд с девочки на Эмму и обратно, мысленно сравнивая их поразительно сходство, и задумчиво ухмылялась, а журналистка поддерживала беседу с Хоуп, пока под столом смуглые изящные пальцы ласкали её ладонь. Большего они не могли себе позволить. Брюнетка ушла ещё до того, как блондинка с дочерью принялись собираться в школу (хотя перед этим помогла девочке заплести две голландские косички). Она поцеловала Хоуп в лоб и позволила себе сдержанно обнять Свон на прощание, а затем тихо покинула квартиру, оставив после себя приятный шлейф аромата шампуня и мятной свежести. Как только Миллс закрыла за собой дверь, Эмма сразу подумала, что её жильё стало словно бы немного пустым, словно Реджина с собой забрала какой-то особый уют и частичку тепла, к которому журналистка так быстро привыкла всего за пару дней. На удивление, дочь блондинки была полностью согласна с матерью. — Уже скучаю, — вздохнула девочка. — Да, — Свон поджала губы, глядя на закрытую дверь. — Реджина мне очень нравится, мама, — Хоуп посмотрела Эмме в глаза. — Она классная. — Знаю, — журналистка пригубила остатки остывшего кофе. — Зачем ты мне это говоришь? — На всякий случай, — в голосе дочери послышались заискивающие нотки, и блондинка покосилась на девочку с лёгким прищуром. — Если вдруг мне снова понадобится «пройтись за мороженым» после школы, ты только скажи. Свон неосторожно вздохнула, преисполненная шока от услышанного (намёк Хоуп был кристально понятен), параллельно делая глоток кофе, отчего подавилась. Она закашляла, глядя на удивлённое «невинное» личико дочери, которая заботливо похлопала мать по спине ладошкой, насколько позволяла её длина руки. — Осторожнее, мам, — девочка улыбнулась. — Дать водички? — Нет, — прокаркала Эмма, стараясь справиться с першением в горле. — Не говори так в присутствии Реджины, хорошо? — Без проблем, — пожала плечами Хоуп, немного посерьёзнев. — Ей сейчас не до шуток. Журналистка посмотрела в чистые голубые глаза дочери, прочитав в них странную решимость, которую часто замечала за собой. Девочка что-то задумала, только не понимала, насколько её идеи будут уместны. Хоуп заботилась об этой женщине и всё это время старалась всячески отвлекать брюнетку от негативных мыслей, она очень хотела помочь, но что может на самом деле сделать девятилетний ребёнок? — Ты что-то знаешь, верно? — блондинка выгнула бровь дугой. — Я случайно услышала, как Реджина разговаривает с мистером Хамбертом по телефону, — пробормотала дочь. — Она сама звонила ему и просила дать возможность повидаться с Генри, даже умоляла, обещая согласиться на все условия, что выдвинет Грэм, но её муж, прости мам, придурок, отказал. Она плакала, мам. Я не стала дальше подслушивать их разговор, Реджина бы этого не хотела, но мне так хочется сделать для неё хоть что-нибудь! Плакала? Умоляла? Миллс? Свон громко опустила кружку на стол, мгновенно нахмурившись. Как ужасно, должно быть, чувствует себя мать, которая не может связаться с сыном, ради которого, собственно, и жила долгие годы! Эмма могла только представить всю ту боль, которую Реджина вынуждена вынашивать в себе, заставлять себя улыбаться и продолжать жить дальше. Эта женщина не заслуживала такого отношения ни со стороны своего супруга, ни со стороны мальчика, который был не в состоянии понять истинные мотивы брюнетки без объяснений со стороны матери. Только вот его отец… Журналистка не думала, что сможет ненавидеть этого мужчину сильнее, чем она ненавидела сейчас. Придурок, как выразилась девочка, и блондинка была согласна с этим определением. Он намеренно не позволял Миллс пообщаться с Генри и усердно капал ему на мозги всё это время? — Реджина столько всего сделала для нас, для Генри, — в сердцах заявила Хоуп. — Не может быть, чтобы мы не могли ничего сделать! Да что угодно! Они ведь наша семья, мам! Свон удивлённо застыла, по буквам разбирая то, что произнесла дочь. Семья. Да, пожалуй, девочка права. Женщина с сыном давно стали её частью, но в какой момент, Эмма не могла ответить. Журналистка любила мальчика, как родного, а о своих чувствах к брюнетке можно было и вовсе молчать, всё итак было ясно. — Семью нужно защищать от таких людей, как Грэм! — уверенно произнесла Хоуп. — Да, ты права. Блондинка склонила голову на бок: в ней боролся здравый смысл, который твердил, что нужно позволить Миллс со всем разобраться самостоятельно, и бравая смелость, которая, подобно Дьяволу на левом плече, нашёптывала на ухо Свон несколько довольно рисковых идей и авантюр. К несчастью, здравый смысл никогда не был сильной стороной Эммы. — Ты видишься с пацаном в Сторибруке, — протянула журналистка. — Как он себя ведёт? Я ни разу его не встречала за это время и, признаться, за него очень волнуюсь. С ним всё в порядке? — Оу, — дочь немного поникла. — Он почти не разговаривает со мной, вообще ни с кем, даже с Астрид. Он только вяло отвечает на вопросы классной руководительницы во время урока, а так… Всё время смотрит в окно, — блондинка с сочувствием смотрела на девочку — ей не хватало Генри. — А ещё, он часто обедает один, ни разу не вступил со мной в дискуссии по поводу комиксов и… Мне кажется, что он плачет почти каждую перемену. Он всегда входит в класс с красными глазами и специально не убирает чёлку с лица, чтобы было не заметно. Сердце Свон сжалось. Сын Реджины очень скучал по матери, но был настолько растерян, что лишь утопал во всей печали и безысходности, разрываясь между тоской по женщине и навязанной шатеном ненависти. Хотя, Эмма была уверена, что мальчик на самом деле не знал, что такое ненависть, он был слишком добрым для этого чувства, слишком невинным и чистым. Возможно, его мать вела бы себя также потерянно, если бы брюнетка вовремя не нашла поддержку в журналистке и Хоуп. А что, если Генри именно это и требуется, чтобы оградиться от слов Хамберта и обрести смелость поговорить с Миллс? Небольшая поддержка? Толчок? — Я думаю, что «кое-что» сделать мы всё-таки можем, — блондинка заметила, как глаза дочери загорелись от предвкушения. — Но то, что я предложу, для многих может выглядеть неправильно и… противозаконно. На последнем слове девочка улыбнулась с азартом, который, видимо, был у всех Свон в крови. Девочка демонстративно сложила руки на груди и выжидающе уставилась на Эмму, которая с тяжёлым вздохом опустилась перед Хоуп на одно колено, разместив ладони на хрупких плечах. Их лица были на одном уровне, а зелёные глаза смотрели в голубые. Дочь навострила слух и сосредоточилась на лице журналистки, решительно кивнув, словно заранее соглашаясь на всё, что может предложить ей блондинка. — Послушай, это очень плохая идея, — начала Свон. — И, если Генри начнёт упрямиться, то у меня будут большие проблемы. Эмма действительно сошла с ума от чувств к Реджине, раз додумалась до такого… — Насколько большие? — обеспокоилась девочка. — Очень, — ухмыльнулась журналистка. — Но ты всё равно хочешь рискнуть? — Да. — Тогда я в деле, — кивнула Хоуп. — Что нужно сделать? Блондинка улыбнулась не без гордости за свою дочь. У девочки были свои принципы, по которым она выбрала жить, но даже ими она могла поступиться ради своей семьи и близких ей людей. Свон обхватила лицо Хоуп ладонями, и дочь сделала тоже самое со Эммой. — Послушай, сейчас я поеду на очень важную встречу по работе, — журналистка решила не вдаваться в подробности. — Но буду недалеко от школы, а значит, доеду до Сторибрука быстрее Грэма. Твоя задача за сегодняшний день постараться разговорить Генри, поддержать его, отвлечь, — блондинка хмыкнула. — А после уроков задержать его на детской площадке до моего приезда. — Задержать и спрятать от глаз Грэма, если вдруг тот приедет пораньше, — перефразировала дочь. — А что потом? — На самом деле я планирую опередить его папашу, — поправила Свон, самонадеянно подмигнув Хоуп. — И после занятий забрать сразу вас обоих.

***

Эмма уверенным шагом шла через парк, высматривая среди прохожий интересующего её человека. Она сделала всё возможное, чтобы прийти вовремя на встречу, которую сама же и назначила, но, несмотря на всё своё желание, задержалась в пробках на лишних десять минут. Людей в парке было немного, основной контингент: пенсионеры, кормящие голубей, да семейные парочки, которые вышли на прогулку с детьми, чтобы немного разнообразить свой досуг. Было тихо, в воздухе витал аромат свежести, настойчивое весеннее солнце пробивалось через тучи, теряясь в листве деревьев, и временами озаряло вымощенную булыжником аллею, по которой журналистка сейчас держала путь. На блондинке были её любимые жёлтые кеды, джинсы и ярко-красная рубашка с коротким рукавом — Свон намеренно оделась ярко, чтобы быть максимально заметной для своего спутника, и её план сработал идеально. — Эмма! — услышала журналистка весёлый мужской голос. — Я здесь. Блондинка обернулась на звук и, среди студентов художественной академии, которые сейчас пробовали свои умения на природе с помощью мольбертов и кистей, заметила на одной из скамей писателя, который активно махал ей своим потрёпанным временем кожаным ежедневником. Бут словно намеренно выбрал самое людное место в этом парке, чтобы затеряться в толпе, но Свон не стала возражать. Она ведь сама вынудила Августа согласиться на встречу, из-за чего ему пришлось подвинуть своё расписание, как-то комментировать условия их тет-а-тет она не могла себе позволить. Эмма сдержанно улыбнулась, перекинув через плечи свои распущенные волосы, и, нервно вздохнув, побрела к писателю. Журналистка знала, что лучший способ разговорить Бута — быть максимально дружелюбной и очаровательной, просто блондинка чувствовала себя немного дискомфортно от осознания, что Август питал к ней особый интерес, который, нужно отдать должное, он Свон не навязывал. Писатель тут же подвинулся на скамье, также отодвигая в сторону мотоциклетный шлем и уступая даме «нагретое» местечко, но ежедневник из рук так и не убрал. Кинув быстрый взгляд на исписанные быстрым и неровным почерком страницы, Эмма поняла, что Бут записывает всё, что приходит ему в голову и что может оказаться полезным для его грядущих работ. Его почерк прыгал, менял наклон, размер… Словно Август не мог у себя в голове определиться с тем, как его идеи должны быть записаны. Писатель выглядел по-бунтарски, как обычно: высокие ботинки с тракторной подошвой, мотоциклистские штаны и зелёная футболка, поверх которой была синяя джинсовка, рукава которой были закатаны по локоть. На шее Бута на тонких верёвочках висели всякие кулоны и обереги различных культур (и вряд ли Август в них разбирался, просто подобные побрякушки подходили его образу), а на запястьях была видна ни одна пара браслетов. Писатель взъерошил свои короткие чёрные волосы и кивком головы предложил журналистке присесть. — Доброе утро, — дружелюбно начала блондинка, сев на некоторой дистанции от Бута. — Спасибо, что нашёл время для встречи. Я не хочу надолго тебя задерживать… — Давай без всей этой высокопарной вежливости и учтивости, — скривился Август. — Мы с тобой простые люди, Свон. Эмма хмыкнула, откидываясь на спинку скамейки, и её поза тут же приобрела расслабленный характер. Писатель ухмыльнулся, последовав примеру журналистки, в его прищуренных глазах плясал озорной огонёк. — Я поразился твоему звонку. Признаться честно, я и мечтать не смел, что ты пригласишь меня на свидание… — Нет-нет-нет! — прервала блондинка Бута. — Сразу проясним, мы не на свидании. Это просто дружеская встреча. — А когда мы стали друзьями, Свон? — Августа ничуть не задели слова Эммы. Журналистка считала писателя крайне необычным человеком, который пришёл из другого мира, неизвестного ей. Хотя, возможно, все творческие люди такие? Бут казался обычным и простым во всех отношениях: общение с ним было лёгким и ненапряженным, поэтому к нему очень тянулись дети; у него был хорошо подвешен язык, да и сам Август много раз поражал блондинку своим словарным запасом; он был известным повесой, однако совершенно не производил такого впечатления при более личном общении; а вину хорошей выдержки писатель предпочитал дешёвое крафтовое пиво… Однако была в Буте особенная изюминка, которую Свон пока не определила. — Сейчас, — нагло ответила Эмма, не сводя взгляда с глаз Бута, его ухмылка стала шире. — Ладно, меня устроит, — Август немного помолчал, его пальцы, словно зажив своей жизнью, стали бесцельно перелистывать страницы ежедневника. — Но, раз уж ты меня не на свидание позвала, что тебе от меня может быть нужно? — писатель состроил задумчивую гримасу, окинув журналистку взглядом с головы до ног. — Творческий совет для Генри? Автограф для малышки Хоуп? Или, может, интервью? На последней фразе Бут выразительно вскинул брови, а блондинка застыла, гадая, ослышалась ли она? Интервью? Август не просто так задал свой последний вопрос, интонацией подчёркивая его важность. Свон, понимая, что оправдываться будет бессмысленно, протяжно выдохнула. — И давно ты в курсе? — Что ты представитель жёлтой прессы? — осведомился писатель. — Узнал спустя где-то месяц после нашего знакомства. — И никому ничего не рассказал, почему? — нахмурилась Эмма. — Потому что это не моё дело, — пожал плечами Бут. — Я не склонен совать нос, куда меня не просят. Журналистка ухмыльнулась. Что ж, Август стал ей нравится чуточку больше. — Как ты узнал? Учитывая, что я работаю под псевдонимом и моих фотографий не печатают в журнале, — блондинке правда было интересно. — Я не могла «случайно» попасть тебе на глаза. — Мир тесен, Свон, — загадочно улыбнулся писатель. — И именно в случайности всё дело. Полагаю, с Тинкер Белл ты знакома? — Учились вместе, — кивнула Эмма. Ей чудом удавалось избегать сокурсницу всё это время, хотя больше причин для переживаний у неё не было. — Что ж, тогда сейчас будет инсайдерская информация, не для записи, — подмигнул Бут. — Я тоже довольно близко знаком с Белл. Даже не совсем так, иногда забегаю в гости, когда ей одиноко. Журналистка прекрасно понимала, на что намекает Август. Она знала, что писатель довольно полигамный человек и открыто говорит о том, кто ему нравится и с кем бы он предпочёл выпить в баре с надеждой на приятный исход вечера. Однако блондинка не ожидала, что Бут будет спать с Тинкер время от времени, чтобы развеять скуку. Брюнетка вряд ли знала о подобной связи Августа и своей сотрудницы, но это был не тот секрет, который мог Миллс навредить. — Как так получилось? — всё-таки не сдержала любопытства Свон. — Я думала, что она не совсем твой типаж. — Мы просто как-то столкнулись в баре, выпили вместе, я проводил её до дома и остался на ночь, — небрежно ответил писатель. — Эта не та история, которую стоит расписывать, поверь. Всё довольно банально, но меня устраивает. Ей не нужны отношения, а мне необходимо веселье, поэтому она очень даже в моём вкусе. — Значит, Тинкер Белл меня всё-таки видела в «Зачарованном Лесу»? — На удивление, нет, — хохотнул Бут. — Но Белл барахольщица. В один из своих визитов я от скуки стал листать фотоальбомы, что она хранит у себя на полочке, и нашёл снимок с выпускного курса. Представь моё удивление, когда на том кадре, я увидел твоё лицо. Эмма Свон, факультет журналистики. Шапочка выпускника тебе к лицу. Эмма усмехнулась, качая головой. Она не ожидала, что её историю могли раскрыть так просто ещё до того, как Нил Кэссиди её подставил. Августу достаточно было бы просто рассказать обо всём Реджине, и тогда женщина бы точно не стала проводить с журналисткой такое чудесное Рождество и все последующие дни, из которых и сложилась их история. Блондинка не хотела бы ничего менять, несмотря на все трудности, что они прошли с брюнеткой. Именно благодаря Аду, в котором Свон побывала, она смогла осознать свои чувства к Миллс, принять её роль в своей жизни и найти путь к неприступному сердцу. — Реджина знает кто ты, Эмма? — писатель перевёл взгляд на небольшой пруд, на котором какие-то ребятишки пускали бумажные кораблики. — Знает. — Хорошо, — Бут улыбнулся. — Полагаю, этот разговор был не из лёгких? — Ты даже не представляешь насколько, — фыркнула журналистка, и Август от души рассмеялся, вероятно, в красках представив себе гнев женщины. — Бостонский университет, значит, — писатель покосился на блондинку. — Ты сама оттуда? — Не знаю, но, учитывая, что большую часть жизни я провела в Бостоне, склонна думать именно так, — честно ответила Свон. — А ты? — Сиэтл, — коротко ответил Бут. Они помолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Эмма не знала, что происходит в голове Августа, но понимала, что наладить с ним контакт ей было просто необходимо. Изначально журналистка была с ним вежливой только потому что ей было это нужно, но сейчас… Писатель странным образом расположил её к себе, и блондинке даже не нужно было притворяться. Но всё же, Свон не могла позволить себе просто проболтать отведённое им время: у Бута была назначена встреча с брюнеткой в издательстве через час. — Я попрошу пока не рассказывать Миллс, что мы с тобой встречались, — попросила Эмма. — У меня есть пару вопросов о её муже, и я надеюсь, что ты сможешь мне помочь. — Ты обратилась ко мне, как журналистка или как подруга Реджины? — поинтересовался Август. — Как подруга, — ответила блондинка, хотя понимала, что пока подходящего термина, определяющего её роль в жизни этой женщины, не существует. — Тогда я слушаю, — кивнул писатель. — Правда, я не совсем понимаю, чем могу быть полезен. Её супруг меня не переваривает. — Вот именно поэтому, — кивнула Свон. — Послушай, этот мужчина нехороший человек. Я не могу вдаваться в подробности, потому что это не та история, которую я имею право рассказывать. Но он доставляет очень много проблем Реджине. — Неудивительно, — хмыкнул Бут, он не скрывал своего негативного отношения к шатену. — Он крайне неприятный человек. — Август, ты один из немногих людей, кто таковым его считает. Остальных Хамберту удалось обвести вокруг пальца, все статьи, что написаны о нём в интернете исключительно положительные и, вероятно, купленные. Почему ты не в числе тех, кто видит в этом человеке святошу? Вы же не просто не сошлись характерами? — Это довольно долгая история, Эмма, — писатель щёлкнул ручкой. — Но, скажем так, Грэм пытался очаровать и меня, улыбался, интересовался моими работами — Реджина должна была оставаться очарованной своим мужем, пока тот играет роль идеального семьянина, и продолжала приглашать его на все мероприятия, где он легко мог обзавестись рядом полезных знакомств. Он с достоинством носил образ идеального супруга, гордился своим статусом, как ты знаешь. И меня его поведение забавляло, ведь он из кожи вон лез, — Бут опустил взгляд. — Пока не выяснил, что я знал его ещё задолго до официального знакомства. Как изменилось его лицо, когда я упомянул все обстоятельства… Смех да и только! Журналистка придвинулась к Августу ближе, заинтересовавшись его словами. Ей было важно понять, что она могла узнать о шатене такого, что помогло бы брюнетке получить оружие против него. — Расскажи, — попросила блондинка. — Пожалуйста. — Я какое-то время встречался с замужней женщиной. Может, тебе знакомо имя Ева Блум? — поделился писатель, но Свон отрицательно покачала головой. — Эта светская львица — молоденькая супруга Леопольда Блума, некогда успешного владельца судоходной фирмы. Но неудивительно, что тебе не знакома эта фамилия, ведь его фирма прогорела, где-то лет десять назад. У нас с Евой был бурный, но непродолжительный роман, однако за это время я близко познакомился с её кругом общения. Куда выгоднее смотреться в паре с молодым начинающим писателем, чем с мужиком, который тебе в отцы годится, верно? — Эмма поморщилась, и Бут рассмеялся. — Впрочем, с Леопольдом я тоже познакомился. Он-то и был в своё время «клиентом» Хамберта. — Погоди, эта Ева знакомила тебя, своего любовника, со своими друзьями? — журналистка покачала головой. — Она рассчитывала на серьёзные отношения с тобой? — Боже упаси, нет конечно! Она не думала уходить от мужа, ведь у него был довольно толстый кошелёк. На самом деле, Ева подсыпала снотворное мужу, чтобы тот по ночам не приставал к ней и не настаивал на исполнении супружеского долга. Супружеская жизнь — странная штука. Для многих людей из сливок общества нормально иметь любовников и хвастать ими перед своими друзьями. Ева никогда не заявляла, что спит со мной, но это и без этого было понятно, когда мы уезжали и приезжали вместе, ходили под руку, уединялись в укромных местах. Все всё видели, но ничего не говорили, потому что ждали шоу, — Август перехватил взгляд блондинки, и Свон припомнила слова Миллс о своей матери. — Мир таких, как Реджина, отличается от нашего с тобой, Эмма, и я хочу, чтобы ты это понимала. Многие знают скелеты в шкафу друг друга, но говорят о них лишь тогда, когда получают на это «официальное» разрешение. К примеру, если всплывёт статья о разводе, никто не удивится этому. Зато сразу появится возможность смешать людей с грязью. Журналистка поджала губы, представляя насколько тяжело женщине было видеть свою мать в подобном амплуа. Брюнетка любила своего отца, переживала за него, но ничего не могла сделать с похождениями матери, чтобы уберечь Генри Старшего от разбитого сердца. Блондинка поняла и ещё одну вещь: даже, если Миллс выросла в подобных сомнительных моральных устоях, она не стала их принимать. С самого начала Реджина обозначила, что Свон для неё не интрижка, что она хочет большего, а поэтому, им стоит быть аккуратнее, ради них же самих, и ради детей. За этими словами женщины крылось куда больше, чем Эмма предполагала изначально. Брюнетка не хотела, чтобы кто-то из дорогих ей людей пострадал, и от этого сердце журналистки обливалось кровью. — Вернёмся к Грэму, — блондинка прочистила горло. — Ты сказал, что Леопольд был его клиентом, что это значит? — Муж Миллс тогда только-только принял на себя управление маркетинговой фирмой. Самый молодой руководитель, статный парень, любимец публики и инвесторов, бла-бла-бла… — замахал рукой писатель, будто отгонял комара. — Реджина тогда не особо хорошо знала своего будущего супруга, насколько я знаю, да и тот был сконцентрирован преимущественно на работе. Этот мужчина начал с того, что увеличил штат юристов, наняв хороших профессионалов, а также приманил к себе пиарщиков. Имя Грэма у всех было на слуху, он создал себе безупречный имидж, — рассуждал Бут. — Но не бывает настолько идеальных людей. — Согласна, — Свон знала не понаслышке, что на самом деле представляет из себя шатен. Он был жесток по отношению к женщине, груб к сыну, высокомерен к тем, кто ниже его по статусу. — Леопольд как раз искал фирму, куда бы стоило инвестировать крупную сумму, когда Хамберт на него вышел. Блум хотел расширить зоны своего влияния, а Грэм, как подобает отличному рекламщику, в красках рассказал, что у него есть отличное предложение: молодая фармацевтическая компания, которая занимается разработкой лекарств от эректильной дисфункции, — Август сжал кулак и резко согнул руку в локте. — Средство от самых важных проблем мужчин того возраста, в котором находился Леопольд. — Как называлась эта фармацевтическая компания? — поинтересовалась Эмма. — Без понятия, — пожал плечами писатель. — Но могу уточнить у Евы, если она не сменила свой номер телефона. — Буду благодарна, — кивнула журналистка. — Продолжай, пожалуйста. — В общем, будущий муж Реджины так хорошо обработал бедолагу, что тот вложил целое состояние в разработку этого лекарства. Насколько я помню, Леопольд даже ездил в лабораторию на небольшую экскурсию. Он настолько загорелся идеей стать частью такого прибыльного бизнеса, что практически инвестировал в фирму семьдесят процентов всего собственного капитала, — Бут вздохнув. — Это была колоссальная сумма. И, поскольку разработка лекарства держалась в секрете, Блум был вынужден подписать договор о конфиденциальности. — Маркетинговая фирма Грэма выступала посредником в этой сделке? — Типа того, — кивнул Август. — Хамберт должен был получить какой-то процент от сделки, выплату которого в сердцах на себя взял старина Леопольд. Блондинка встрепенулась. Конфиденциальность, целое состояние, посредничество… Выходила довольно любопытная финансовая схема, при которой интуиция Свон не просто загорелась, она вспыхнула, как фейерверк. Интересно, брюнетка знает что-нибудь о деятельности супруга? — Но ты упомянул, что Леопольд Блум разорился в том же году. — Именно, — кивнул писатель. — Я не знаю всех подробностей, но фармацевтическая компания, которую подсунул Грэм Леопольду, проработала около месяца, а затем просто… Исчезла. Блум разорился, продал фирму, а после развода с Евой, которой был уже не нужен муж-банкрот, уехал из страны. В этом же году маркетинговая фирма этого мужчины получила финансирование и расширила своё влияние. — Компания-однодневка, — протянула Эмма. — Неужели Леопольд или Ева не попытались ничего спросить с Грэма? Отсудить? — Не попытались, поскольку юридически тот был чист, — пояснил Бут. — Но меня тогда смутило не это. Мне показалось, что Леопольд напуган. Да и Ева тоже. И, самое интересное, что фирма Леопольда была выкуплена Хамбертом практически за бесценок, как «помощь» друга. — Дай я угадаю, он перепродал фирму Леопольда спустя какое-то время по её действительной стоимости? — любопытство журналистки подскочило. Она теперь точно понимала, в каком направлении ей стоит изучать шатена. Август ничего не ответил, лишь едва заметно кивнул. Он снова принялся листать свой ежедневник, глядя куда-то перед собой — серьёзность была ему к лицу. Писатель почесал щетину, а затем снова посмотрел на блондинку, схлестнув с ней взгляды. — Хамберт остался для всех чист, но всё равно эта история дурно пахнет, — поделился Бут. — Не уверен, что Ева кому-то ещё рассказывала обо всём этом, — Август ухмыльнулся. — А потом спустя какое-то время Миллс представила мне Грэма, как своего мужа. Он был просто душой компании, всегда знал, как красиво себя преподнести, пока мы не остались наедине. Тогда я сказал, что очень близко знаком с Евой и Леопольдом, и слышал, что фирма супруга Реджины в этом как-то задействована. Его лицо ожесточилась, а широкая улыбочка вообще испарилась, — писатель состроил гримасу недовольства, словно пародируя мужчину. — Как-то так. Свон рассмеялась, на что Бут лишь ухмыльнулся, довольный эффектом. — Что было дальше? — Мне поступила настойчивая рекомендация не лезть в это дело, — закатил глаза Август, он старался изобразить голос шатена. — Если не хочу учиться писать на печатной машине протезами. Не сказать, чтобы меня это впечатлило, но немного напрягло. После того момента Хамберт старался по возможности меня избегать. — Он угрожал тебе, — Эмма покачала головой. — Почему ты смолчал? — Его слово против моего, — вздохнул писатель. — Я не дурак. Я знаю, что победа так или иначе была бы за Грэмом, а меня бы обвинили в клевете. Он же муж глубокоуважаемой женщины с одной из самых завидных фамилий в городе, у которой тоже есть репутация, и которая мой главный издатель, к слову, — было видно, что Бут относится к брюнетке с почтением и разумной осторожностью. — А я всего лишь пишу детские книги, куда мне тягаться с такими людьми? Хотя, мне доставляет удовольствие дискомфорт супруга Миллс каждый раз, как тот меня видит. Это тешет моё эго. Журналистка удивлённо смотрела на Августа, взвешивая в своей голове полученную информацию. Да, мужчина был не прост, самый сложный случай на практике блондинки, и от этого не менее интересный. Чем сложнее Свон было докапываться до правды, тем изобретательнее она становилась. Если главное в жизни шатена были и есть деньги, власть и статус, значит именно на это Эмме стоило давить. Журналистка понимала, что будет непросто, потому что Хамберт был слишком умён и осторожен, но, когда речь шла о Реджине и её сыне, блондинка не видела преград. Она понимала, что готова пойти даже на самый низкий поступок за всю её карьеру в случае, если доказать махинации Грэма не выйдет честным путём: Свон была готова на подставу. Однако, бороться с мужем женщины в одиночку — глупая затея. Эмме нужна была помощь кого-то из мира супруга брюнетки, поскольку саму Миллс журналистка вовлекать не хотела. Блондинка боялась, что Реджина не выиграет слушание, если будет участвовать в слежке и добычи компромата. Присяжные могут оценить действия женщины, как вторжение в личную жизнь мужчины, и это в лучшем случае. Внимание шатена сейчас сосредоточенно на брюнетке, пусть так и остаётся. Пока Хамберт будет охотится за Миллс с целью подловить её на горячем, Свон будет дышать ему в затылок. Она ни за что не позволит Грэму победить Реджину, не позволит мальчику оказаться в руках человека, способного на угрозы и физические расправы, не позволит себе облажаться. Всё-таки журналистка потеряла остатки здравого смысла из-за этой женщины, но разве можно было её в этом винить? Для достижения своей цели блондинке нужна была поддержка. И искать она собиралась среди тех, кто, подобно писателю, не ведутся на сладкие речи мужа брюнетки и видят его насквозь. Таких людей было крайне мало, можно было пересчитать по пальцам одной руки, но Свон понимала, кто точно не откажет ей в помощи, если дело будет касаться Миллс. — Спасибо, Бут, — кивнула Эмма. — Ты мне очень помог. — Я постараюсь связаться с Евой и, если что-нибудь узнаю, позвоню, — пообещал Август. — Но я правда не думаю, что ты понимаешь, против кого идёшь. — Наоборот, — качнула головой журналистка. — Я понимаю. — И всё равно не отступишься? — поразился писатель. — Из-за Реджины? Из-за этой женщины блондинка свернёт горы и переплывёт Мировой Океан, если потребуется. Таких, как брюнетка, никому не отдают. Таких, как она, держат крепко за тонкое запястье, даже на минуту не ослабевая хватку. В мире белого шума и постоянного шквала голосов, где каждый стремился перекричать другого, Миллс стала для Свон маленьким островком тишины и спокойствия. С Реджиной Эмма слышала саму себя. Журналистка ухмыльнулась своей мысли и поднялась со скамьи, не ответив на вопрос Бута. Она прикрыла глаза, сделав глубокий вдох полной грудью, поразившись тому спокойствию, с которым собиралась идти в бой против супруга этой женщины. Блондинка собиралась идти на тигра с голыми руками и рассчитывала на победу?.. Нет, она обязана была сделать всё от неё зависящее, чтобы победу над драконом одержала брюнетка, а для этого Свон сама станет оружием в её руках. Бут продолжал изучать полное слепой решимости лицо Эммы, поражаясь бесстрашию и безрассудству её широкой улыбки. Когда журналистка посмотрела Августу в глаза, в них он увидел всё то, что невозможно было облачить в слова. Он увидел в них Миллс. — Спасибо за помощь, — кивнула блондинка. — Если вспомнишь ещё что-нибудь, обязательно позвони мне. — Ты сумасшедшая, Свон, — тихо рассмеялся писатель, но эта фраза почему-то показалась Эмме комплиментом. Журналистка подмигнула Буту на прощание и решительным шагом побрела по аллее. Её осанка была ровной, плечи расправлены, подбородок гордо вскинут вверх. Лучшая защита — нападение.

***

Хоуп нетерпеливо стучала ластиком на кончике карандаша по листу тетради, не сводя взгляда с Генри. Сын Реджины понуро, не поднимая головы, смотрел на погасший экран своего телефона, лежащий на краю стола. Он словно ждал очередное сообщение от матери, но так и не мог набраться решимости ответить хотя бы чёртовым смайликом. Дочь блондинки впервые была раздражена поведением близкого друга и из последних сил сдерживалась, чтобы не рявкнуть на него посреди урока. Его мать была прекрасной и доброй женщиной, как он вообще смеет так себя с ней вести? Занятие подходило к концу, и учительница на последних отведённых ей минутах старалась подробно объяснить домашнее задание, но девочка её мало слушала, за что чуть позже обязательно почувствует себя совестно, если уж не виновато. Нова стояла у доски и быстро чертила на доске какие-то таблицы, смысл которых уже был далёк от внимания Хоуп. На Астрид было сдержанное платье молочного цвета с коротким рукавом и чудесные балетки. Волосы классная руководительница собрала в французскую косу, оголив тонкую шею, словно акцентируя внимание на кулоне, который ей подарила Руби (дочь Свон точно знала, что это за кулон, потому что помогала подруге семьи с его выбором). Учительница нравилась девочке, как и её ужасно воздушные и сладкие, как сахарная вата, отношения с фотографом. Эмма всегда бурчала, что от их «розовых соплей» у неё скоро будет несварение и, пусть Хоуп не до конца понимала значения этой фразы, но была склонна согласиться с матерью. И всё же, Нова была классной. В отличии от остальных учителей, которые так же видели поникшее состояние мальчика, не придиралась к Генри и старалась по возможности не часто вызывать его, давая тому необходимое пространство. Астрид, которая привыкла, что сын брюнетки и дочь журналистки самые активные в классе, часто бросала на мальчика вопросительные взгляды, в надежде, что тот вскинет руку и захочет сказать хоть слово, но всегда тщетно. Поэтому за двоих приходилось отдуваться девочке. Хоуп поправила воротник светло-серой блузки, которую уговорила купить маму по совету Миллс, и снова посмотрела на Генри. Друг почесал висок ручкой, на мгновение встречаясь взглядом с пытливыми голубыми глазами, а затем поспешно уткнулся в тетрадь, записывая домашнее задание. Дочь блондинки могла стерпеть многое, но не когда её единственный лучший друг позволяет себе игнорировать существование девочки. Хоуп поджала губы, сильно сжав пальцами карандаш и надавив им на лист бумаги, ломая грифель. Сын Реджины выглядел бледнее и худее, чем когда-либо, если бы не одежда, дочь Свон определённо назвала бы мальчика прозрачным. Генри был во всём чёрном, что напомнило девочке об ещё одном сходстве между ним и его матерью. На нём была школьная форма, чёрная рубашка и такого же цвета галстук. Девочка знала, что сын женщины ненавидел галстуки, поэтому сама брюнетка часто разрешала ему снимать эту «петлю» с шеи, однако его отец был не таким. Мужчина требовал, чтобы мальчик во всём придерживался установленной моды. Волосы Генри, которые ранее Миллс старалась держать в безупречном порядке, были зачёсаны на глаза и лоб, а по своей «воздушности» отдалённо напоминали Хоуп куст какого-то дикого растения. Но самое главное, чем сын был похож на Реджину — это потерянный и подавленный вид, а также потухший взгляд огромных глаз, под которыми дочь Эммы точно видела синяки от недосыпа. И, если уж женщина могла профессионально спрятать следы своей депрессии под слоем косметики, мальчик такой роскошью не обладал. Девочка не могла видеть брюнетку в таком состоянии, а уж Генри тем более, потому что знала, насколько ранимым тот был. Прозвенел звонок. Хоуп тут же поднялась с места, сметая в рюкзак всё, что было на парте, чтобы не терять времени и не дать возможности сыну Миллс так быстро сбежать. Она меньше, чем за минуту, оказалась у парты мальчика и, широко улыбнувшись, постаралась поймать его взгляд, который тот так старательно отводил, методично прибирая своё рабочее место. — Привет! — Здравствуй, — отозвался Генри. — Не хочешь немного прогуляться по Сторибруку? — терпеливо спросила дочь журналистки, провожая взглядом весело смеющихся одноклассников. — Можем потусить у конюшен. Я слышала, у старших классов будет соревнование, мы можем посмотреть. — Не хочу, — помотал головой сын Реджины, но всё же вежливо добавил. — Спасибо. Девочка, проглотив обиду, оглянулась на классную руководительницу, которая сейчас собирала тетради на своём столе, тихо наблюдая за своими учащимися. Учительница ободряюще кивнула Хоуп, словно знала, что та пытается сделать, и это придало дочери блондинки уверенности. — Слушай, ты понял эту тему? — девочка кивнула на доску. — Вроде, — коротко кивнул мальчик. — Может объяснишь мне? Я немного выпала из реальности в какой-то момент, — Хоуп пожала плечами. Генри нахмурился, вероятно, не поверив словам дочери блондинки. Он достаточно хорошо знал свою подругу, чтобы понимать, когда та пытается схитрить. — Я думаю, мисс Нова с этим справится лучше меня, — сын женщины поднялся со своего места и закинул на плечи рюкзак. — Попроси её, она не откажет. Мальчик слабо ухмыльнулся и, аккуратно обойдя девочку, пошёл в сторону выхода из класса. На ходу Генри вежливо попрощался с Астрид, на что та ответила доброй и заботливой улыбкой. Хоуп тихо чертыхнулась, но сдаваться было не в её характере, ведь в её жилах текла кровь Свон. Дочь Эммы молча помахала классной руководительнице и, не сбавляя шага, направилась следом за сыном брюнетки. — Хей, — девочка поравнялась с другом. — Ты же помнишь, что на следующей неделе у нас экскурсия в музей. Ты идёшь? — Если папа разрешит. — Сядем вместе в автобусе? — Ладно. Все ответы мальчика были сухими и безэмоциональными, как у робота-пылесоса, только без механических пауз между словами. Хоуп сдержанно выдохнула, напоминая себе, что нельзя выплёскивать на людей ведро ледяной воды, даже, если это поможет им проснуться. Генри нужна была хорошая встряска, только вот как это сделать, не доставив матери лишних проблем? — Ты читал последний выпуск «Железного Человека»? — дочь журналистки пыталась нащупать слабое место сына Миллс. — Там была крутая коллаборация Тони Старка и Питера Паркера! Друг на секунду замедлил шаг и посмотрел на девочку, и та готова была поклясться, что заметила в зелёных глазах прежний живой огонёк, но тот исчез так же быстро, как и появился. — Нет… Я пока не успел. — Могу завтра принести тебе, если хочешь? — второй раз хоть какой-то реакции Хоуп не дождалась. — Мгм. Они миновали коридор и уже приближались к крыльцу. Дочь блондинки взяла Генри за руку, и тот от неожиданности вздрогнул, пытаясь отнять запястье, но хватка у девочки была железной. Хоуп показалось, что её друг в целом стал так реагировать на любой физический контакт с людьми, словно ничто не могло ему заменить заботливых рук Реджины. — Кстати, я тут недавно думала пригласить Августа на какую-нибудь сессию «Подземелья и Драконов». У тебя, я помню, была парочка сценариев, которые мы пока не успели разыграть, ты их доработал? При упоминании любимого писателя сын женщины немного выпрямился, но затем, словно пожурив себя за мимолётную радость, снова поник, едва заметно покачав головой. — Не было времени. — Ничего, — заверила дочь Свон. — Я могу помочь и моя мама тоже, как всегда. У нас прекрасно получалось, помнишь? Мальчик помрачнел и при помощи второй руки, высвободил своё запястье из ладони девочки. Он опустил голову и, спрятав руки в карманы брюк, чтобы Хоуп не смогла снова взять его ладонь, вышел на крыльцо школы. Дочь Эммы застыла, глядя на удаляющуюся спину друга. Она впервые видела настолько тяжёлый и болезненный взгляд у Генри. А всё из-за чего? Из-за того, что он не в состоянии поднять трубку, когда звонит его мама! Девочка сжала челюсти, но выбежала следом за сыном брюнетки. Тот остановился на крыльце, как вкопанный, и просканировал взглядом парковку. Шатена не было видно, как и его навороченного автомобиля. Мальчик вздохнул и принялся спускаться вниз по ступеням, шагая неторопливо и как-то отрешённо, и Хоуп не придумала ничего лучше, чем надавить на жалость друга. Она опустилась на ступень, схватившись за некогда сломанную ногу, и громко ойкнула, состроив болезненную гримасу. Генри обернулся на резкий и несвойственный дочери Эммы звук, и его глаза обеспокоенно распахнулись. Не думая ни о чём, он взобрался обратно к девочке, с искренним волнением глядя на то место, которое Хоуп усердно потирала. Попался. — Хоуп, ты упала? — Нога резко заболела, — пожаловалась дочь журналистки, лихорадочно придумывая убедительную ложь. Девочка врать не любила, но сейчас это было во благо. — Кости не срослись ещё. — Спустя столько времени? — засомневался сын Миллс. — У меня был перелом, не у тебя, — проворчала Хоуп, оскорблённая недоверием друга. — Врач предупреждал, что может случиться рецидив, если я буду быстро ходить. — Что такое рецидив? — испугался мальчик. — Мне позвать мисс Нову? Дочь блондинки и сама не знала корректного значения этого слова, просто пару раз слышала этот термин в сериалах про докторов, которые иногда смотрела со Свон перед сном. Плюс, оно звучало неприятно и даже опасно, поэтому девочке так и понравилось. — Нет-нет! — Хоуп схватила мальчика за руку. — Не надо никого звать! Это пройдёт! Просто мне нужно дать ноге отдохнуть, но я не хочу, чтобы меня видели в таком состоянии, — дочь Эммы говорила настолько убедительно, что словно бы даже стала ощущать покалывание в ноге. — Не хочу расстраивать маму, у неё слишком много работы в последнее время. Генри доверительно смотрел на подругу, его большие глаза не переставали озадаченно изучать ногу дочери Эммы, словно это не часть её тела, а щупальца осьминога. Сын Реджины был очень добрым и доверчивым ребёнком, даже девочка осознавала и понимала, насколько у него тонкая ранимая натура. Его обмануть легче простого даже ей, чего уж говорить о Хамберте? — А если что-то серьёзное? — мальчик часто заморгал, оглядываясь по сторонам. — Что я могу сделать? Нет, звать на помощь нельзя, иначе её блеф быстро раскусят. Хоуп дёрнулась, как от резкого приступа боли, и схватилась чуть ниже колена, зашипев от досады. Генри был напуган и растерян, поскольку вообще не представлял, как себя вести сейчас. Он был в этом плане совсем не похож на свою мать: женщина всегда точно знала, как требуется себя вести и какое решение проблемы самое правильное, а сын… Что ж, он был пока слишком мал, чтобы этому научиться. У дочери журналистки было другое детство, совершенно не похожее на беззаботную жизнь её друга. Она самостоятельно научилась многому просто, потому что так её матери было нужно, хотя блондинка никогда не просила ни о чём подобном. Девочка театрально шмыгнула носом, словно пытаясь сдержать слёзы, навеянные болью. Ей полагался Оскар за такую игру. Если у Хоуп не срастётся с профессией ветеринара, она начнёт карьеру в сфере актёрского мастерства. — Помоги мне дойти до детской площадки, пожалуйста, — попросила дочь Свон. — Не хочу, чтобы в меня тыкали пальцем, как в немощную. Мальчик не смел ей перечить, он редко вообще спорил с подругой, потому что та была права чаще, чем кто-либо. И, раз девочка говорит, что её нужно отвести на площадку, значит Генри так и сделает. Сын брюнетки без возражений выполнил просьбу Хоуп. Он поднялся, закинув на плечи сразу оба рюкзака: свой и дочери Эммы, а затем, подхватив подругу под мышки, помог ей встать на здоровую ногу (вторую девочка демонстративно поджала). Хоуп вымученно улыбнулась и даже скривилась с тихим хрипом, когда мальчик, как истинный джентльмен, приобнял подругу, позволив той буквально повиснуть на себе. Дочь журналистки закинула одну руку на плечо Генри, почти полностью перенеся свой вес на сына Миллс для пущей убедительности. Мальчик хоть и казался щуплым и хрупким, но девочка точно знала, что тот не позволит ей упасть. Его худые руки крепко держали Хоуп, а в худощавом теле чувствовалась странная сила, которая обещала с возрастом проявить себя. Генри помог хромающей подруге спуститься по ступеням вниз, а затем неторопливо повёл её в сторону детской площадки. Сын Реджины больше не оглядывался по сторонам, пытаясь найти взглядом Грэма, и был сосредоточен только на том, как дочь блондинки перебирает ногами. Добравшись до качелей, мальчик скинул рюкзаки прямо на траву, помогая девочке поудобнее устроиться на качелях. Он сдул с лица чёлку, его щёки пылали от натуги, но Генри ни разу не пожаловался. Он присел на корточки, прислонившись спиной к ближайшей стойке качелей, и протяжно выдохнул, расстёгивая пиджак. Хоуп не сводила взгляда с сына женщины, которую она безмерно уважала, понимая, что брюнетка превосходно справляется с воспитанием настоящего мужчины в лице этого мальчика. Генри был отличным другом, способным пойти на всё, ради дорогих ему людей. Он был преданным, жертвенным, добрым и чересчур наивным, но всё равно дочь Свон обожала своего товарища, как брата. Девочка продолжала потирать «ноющую» ногу, хотя сын Миллс уже даже не следил за подругой. Он задумчиво смотрел перед собой, срывая травинку за травинкой, а затем бесцельно разрывая их пополам. Хоуп немного наклонилась на качелях, чтобы мальчик мог её лучше слышать. — Генри, спасибо, что помог мне. — Мы друзья, — тихо ответил сын Реджины. — Я всегда тебе помогу. — Ты прав, мы друзья. Лучшие, правда? — Конечно! — на долю секунды дочери Эммы показалось, что в голосе мальчика появилась прежняя решительность. Хоуп улыбнулась, но Генри так и не посмотрел на неё. Его плечи снова понуро опустились, а сам друг словно немного скукожился и уменьшился в размерах, как виноград, который превратился в изюм. Дочь журналистки недовольно поджала губы, буравя голубыми глазами затылок мальчика. — Я скучаю по нашим играм, — честно произнесла девочка. — По нашим совместным вечерам. Мне показалось, что ты больше не хочешь меня видеть. — Это не так, — покачал головой сын женщины. — Я очень хочу, но не могу. Я тоже скучаю по тебе, по Эмме, по… — мальчик всхлипнул, не в силах назвать брюнетку в этой очереди. — Прости. Мне безумно не хватает наших с тобой посиделок за настольными играми, разговоров с Эммой. Твоя мама очень крутая, и она тоже мой лучший друг, номер 3. — Номер 3, говоришь, — протянула Хоуп. — А кто номер 2? — Ты, — немного помолчав, ответил Генри. Дочери блондинке не нужно было строить схемы в своей голове, чтобы понять, что первое место у её друга навечно закреплено за Миллс. Девочка ничуть не возражала против такой конкуренции, даже была рада ей. Хоуп понимала, что сын Реджины уже приблизился к тому состоянию, когда действительно готов поговорить с матерью, пусть сам это и отрицает. — Как дела у Эммы? — вдруг спросил мальчик. — Нормально. Мама часто тебя вспоминает, — дочь Свон ухмыльнулась. — Особенно, когда не может побить твой рекорд в Марио. И тут Генри улыбнулся. Едва заметное движение губ, мимолётное и такое быстрое, но девочка точно разглядела своего прежнего друга в той скорлупе, в которую тот так старательно запрятался под грозным руководством шатена. Хоуп почувствовала странное волнение, словно прилив адреналина, когда задала следующий вопрос: — Почему бы тебе не поиграть с нами? Скажем, сегодня вечером? — Нет, — тут же отрезал сын женщины. — Папа не будет в восторге от этой идеи. — Да, но ты можешь прийти с Реджиной, — дочь Эммы постаралась произнести это как можно более естественно и небрежно, как само собой разумеющееся решение любой проблемы, но мальчик дёрнулся, оглянувшись на девочку, будто та только что назвала Солнце Луной. — Хоуп! — голос Генри надломился. — Почему всегда все разговоры сводятся к маме? Всё мне напоминает о ней. И все. Даже ты! Поэтому я не могу с тобой играть, как раньше, не сейчас! — Ты собираешься и дальше меня игнорировать? — возмутилась дочь журналистки. — Не на ту напал, приятель! Возьми себя в руки и реши уже наконец вопрос со своей мамой. Позвони ей! — Чтобы снова услышать, как она мне врёт? — зелёные глаза наполнились слезами. — Я не могу ей больше верить. Девочка возмущённо вскинула брови. Назвать брюнетку лгуньей было слишком жестоко. Миллс не заслуживала такого отношения от собственного сына, ведь на деле — любовь к мальчику была самым слабым местом во всей непоколебимости Реджины. Эта женщина служила Хоуп эталоном поведения, морали, воспитанности и силы, но какой же беззащитной она становилась под ударами слов Генри. Неудивительно, что брюнетка была такой разбитой после той последней встречи с сыном. Миллс всего лишь хотела перестать быть несчастной… — Она никогда тебя не обманывала, — уверенно заявила дочь блондинки. — Она не договаривала, но это вполне понятно почему, основываясь на твоей нынешней реакции. Мальчик отвернулся от девочки, поджав колени к груди и обхватив их ладонями. Он спрятал лицо в ногах, скрючившись и сильно сгорбив спину. — Ты знала, что мои родители разводятся? — ощетинился Генри. — Ты знала и не говорила мне? — Я не знала, — покачала головой девочка. — Но догадывалась. — Почему ты молчала? — почти выкрикнул сын Реджины, но головы так и не поднял. Его плечи часто вздымались от тяжёлого дыхания, а тело содрогалось от беззвучного плача. — Генри, остынь! — Хоуп не понравился тон мальчика. — Не вымещай злость на мне. Я ничего не говорила, потому что не была уверена. Разве честно с моей стороны было бы тебя путать? — Не честно, — всхлипнул Генри. — Именно, — дочь Свон окинула взглядом территорию школы, радуясь, что все учащиеся и родители достаточно далеко, чтобы расслышать слова сына женщины или его плач. — Послушай, Реджина всегда была честна с тобой. Тебе сейчас тяжело, знаю, но твоей маме не легче. Она ведь собиралась поговорить с тобой, просто ей тоже нужно было время, чтобы осмелиться. Она боялась твоей реакции, — девочка вздохнула. — И не зря. — Моя жизнь из-за неё не будет прежней, — не поворачиваясь к Хоуп, мальчик выудил из кармана салфетку и высморкался. — Если бы только она осталась с папой… Дочь Эммы закатила глаза, начиная раздражаться. Грэм девочке не нравился, и она понимала, что решение брюнетки развестись со своим мужем было правильным. Они с самого начала не показались Хоуп гармоничной парой, как и парой вообще. Между ними дочь журналистки чувствовала Холодную Войну, безразличие и стремление наказать друг друга без причины. Это не семья. Девочка выросла в семьи блондинки и никогда не завидовала тем детям, у которых было два родителя. Она была любима, и сама любила, доверяла, принимала заботу и стремилась дать матери больше, чем получала от неё. Вот такой она видела семью, а не то, что было в голове Генри: семья — это обязательно два родителя и не важно, как они друг к другу относятся. — Не будет прежней — да, но не значит, что будет хуже! — возмутилась Хоуп. — Что, если после развода, станет лучше? — Это невозможно. Вот балда! — У тебя останутся мама и папа, никто их у тебя не заберёт. Они тебя любят, ты даже не заметишь разницы. Два родителя — вдвое больше подарков, веселья, праздников… Да, они будут жить отдельно, и что с этого? Мир на этом не остановился. — Это всё меняет! — стоял на своём сын Миллс. — Мама бросила отца, бросила меня… — Реджина тебя не бросала! — оборвала мальчика дочь Свон, возмущаясь вопиющей несправедливости в его словах. — Да как ты смеешь вообще говорить такое? Ты единственный, кто бросил её! Это она осталась одна, не ты. Генри дёрнулся, будто девочка бросала в него не слова, а камни, но Хоуп не хотела останавливаться. Ей нужно было вставить сыну Реджины мозги на место, поскольку не могла больше слушать весь тот бред, что супруг женщины вбил в голову мальчику. Генри был для брюнетки целым миром, она бы ни за что не оставила его! — Реджина тебя хоть раз обидела? — сын Миллс затих, не в силах прервать тираду дочери Эммы. — Нет! Она поддерживала тебя во всём и всегда: шла против твоего отца, когда тот пытался заставить тебя сделать то, что тебе же не нравится; отстаивала твои увлечения: подарила тебе печатную машинку и познакомила с Августом, не настаивая, чтобы ты с ранних лет думал только о поступление в какую-нибудь бизнес-школу и не мечтая видеть тебя Президентом этой страны; она жила тобой! — девочка окинула взглядом друга. — Не переставай верить своей матери. Она любит тебя, ты любишь её. Неужели ты не желаешь Реджине счастья? Она может быть счастливой, если ты ей позволишь обрести это счастье, но уж точно не рядом с мужчиной, который называет себя твоим отцом. — Но… Она разрушила нашу семью, — промямлил Генри. Ну всё! Хоуп не выдержала. Она вскочила с качелей, позабыв про свой спектакль с рецидивом перелома ноги, и нависнув над сыном женщины, влепила ему подзатыльник. Дочь журналистки слишком долго сдерживалась, но в итоге обида за брюнетку возобладала. Мальчик, не ожидавший такой подставы, ударился лбом о собственные колени, тихо ойкнув. Он вскинул голову на девочку, уже плача навзрыд от грусти за Миллс и обиды на Хоуп. Дочь блондинки скрестила руки на груди, глядя Генри прямо в глаза сверху-вниз, её синие глаза пылали огнём, прожигая сына Реджины суровым взглядом. — Ты что, совсем дурак? — фыркнула девочка. — Реджина всегда и всё делала для тебя! Потому что вы семья. Она всегда беспокоилась о твоём счастье, неужели ты такой эгоист? — Хоуп! — Замолчи! — дочь Свон вскинула руку также, как это делала мать мальчика. — Ты же был счастлив, пока жил с мамой? Почему ты не можешь сделать что-то и для неё, почему не можешь пожертвовать своим комфортом? Реджина тоже достойна быть счастливой, ведь родители не должны жить только ради детей! Я рада, что моя мама пытается построить своё счастье самостоятельно, потому что знаю, что всегда буду частью её жизни так или иначе, — глаза девочки метали молнии. — Реджина никогда от тебя не отвернётся, сколько бы ты гадостей ей не наговорил. Но пойми ты уже своей… творческой головой, чёрт возьми, что, развод — это не всегда плохо. Неужели ты отвернёшься от матери за то, что она сделает что-то для себя впервые в жизни? Генри молчал и плакал. Он думал о маме, думал о том, как плохо себя почувствовал, выслушав жестокие, но такие необходимые слова. Его лицо было таким потерянным, грустным, беспомощным, как у щенка, которого пришлось привить болезненным уколом. Но Хоуп осталась непоколебимой. Она смотрела в глаза сына женщины и видела в них осознание. — Нет, — прошептал мальчик. — Нет! Я хочу, чтобы мама была счастлива, хочу, чтобы она была со мной… Что же я наделал? — Сглупил, — пожала плечами дочь Эммы. — Но всё можно исправить. На этих словах девочка кивком головы указала в сторону парковки, куда только что заехал жёлтый Фольксваген, и Генри проследил за этим жестом взглядом — его глаза удивлённо распахнулись. Журналистка не заботилась о парковочном месте, поскольку не рассчитывала оставаться здесь надолго, оставила машину, практически заехав на бордюр колесом. Блондинка вышла из автомобиля и сразу обернулась на детскую площадку, встречаясь взглядом сначала с девочкой, а потом и с сыном брюнетки. Свон бегом пересекла стоянку и перешла на быстрый шаг, идя прямо к детям. Она широко и приветливо улыбалась, на её лице было спокойное выражение, а глаза светились уверенностью, которую Хоуп часто замечала за матерью, когда та знала, что делает. Дочь ответила Эмме улыбкой, и журналистка задорно подмигнула девочке. С появлением блондинки, Хоуп почувствовала странную уверенность, что вдвоём они со всем справятся, как всегда. — Привет, принцесса! — поприветствовала Свон. — Здравствуй, пацан. Появление Эммы стало последней каплей в плотине сомнений мальчика. Он смотрел на журналистку, как на героя, сошедшего со страниц своих любимых комиксов, и не верил в то, что сейчас происходит. Наверное, единственный человек, которому Генри радовался больше, чем Свон, была бы его мать. — Эмма! — сын Миллс вскочил на ноги и кинулся к журналистке, продолжая плакать. Блондинка остановилась, позволяя мальчику обнять себя за пояс, и ласково провела рукой по его каштановым волосам. Свон выглядела спокойно, но дочь знала, что мама очень волновалась, что их затея провалится. Эмма чмокнула Генри в макушку, внимательно оглядывая его заплаканное и раскрасневшееся лицо. Она перевела взгляд на девочку, и Хоуп гордо вскинула подбородок, понимая, что одержала победу над заверениями шатена. Сын Реджины не просто услышал дочь журналистки, он понял то, что она хотела сказать. Девочка тоже подошла к обнимающейся парочке, и блондинка наклонилась к ней, целуя Хоуп в щёку, шепнув: «Молодец», но едва слышно, чтобы это похвала осталась только между ними двумя. Дочь расплылась в довольной улыбке, переглянувшись с мальчиком: теперь уже две пары глаз смотрели на Генри выжидающе и… нежно. — Ты готов, пацан? — спросила Свон, немного отстранив от себя сына женщины. — Боже мой, тебе бы причесаться, — Эмма попыталась убрать чёлку с лица мальчика. — Не прячь свои глаза и эти умилительные веснушки. — К чему готов? — Генри шмыгнул носом, слабо смутившись комплименту журналистки. — Исправить ситуацию, естественно! — девочка бойко улыбнулась. — Ты же не сдулся, верно? Сын брюнетки перевёл взгляд с Хоуп на блондинку, словно решаясь выйти на бой против целой армии врагов. Он вытер слёзы рукавом и кивнул, поправляя на себе одежду с такой тщательностью, словно собирался предстать перед Королевой на какой-то аудиенции. Свон, сдерживая смех, расслабила галстук на шее мальчика, а затем, недолго думая, и вовсе сняла его. Генри вздохнул с облегчением, избавившись от ненавистного для себя куска ткани. — Тогда поехали, — Эмма расправила плечи. — Отвезём тебя к маме. Услышав последнюю фразу, сын Миллс расплылся в благодарной улыбке. Он подхватил с земли свой рюкзак и взял в руки рюкзак дочери журналистки, как вдруг завис, покосившись на девочку. Хоуп уверенно стояла на обеих ногах, даже не сразу осознав причину удивления мальчика. — Твоя нога… — Да, — дочь блондинки понимала, что притворяться больше нет смысла. — Всё прошло. — Но у тебя же был переломный рецидив! — девочка и забыла, насколько Генри впечатлительный. — Ты упала! — «Переломный»… что? — Свон поджала губы, чтобы не рассмеяться, когда Хоуп, невинно хлопая длинными ресницами, посмотрела на сына Реджины. — Больше не болит, — отмахнулась дочь Эммы, всё ещё чувствуя на себе внимание зелёных весёлых глаз. — Я же говорила, что на детской площадке мне станет лучше. Ты не слышал о терапии качелями? — Что? — не понял мальчик, начиная понимать, что его где-то надули. — Потом объясню, не станем терять времени, — девочка выхватила из рук Генри свой рюкзак и одним движением закинула его себе на плечи. — Погнали! Сын женщины послушно продел руки в лямки рюкзака и первым посеменил в сторону парковки, направляясь прямо к жуку журналистки. Хоуп и блондинка шли немного позади, крепко держась за руки: дочери нравилось ощущение своих пальцев в тёплой ладони Свон. У мамы часто были ледяные руки, но не когда она касалась девочки. — Рецидив перелома? — шепнула Эмма, содрогаясь от тихого смеха. — А как ещё было затащить этого упрямого ягнёнка на площадку? — закатила глаза Хоуп, но всё равно улыбнулась, довольная собой. — Хитрость — моё главное оружие. — Ты гений, Солнце, — журналистка подмигнула дочери. — Спасибо. С меня торт на твой вкус. — Без повода? — оживилась девочка. — Правда? — Повод есть, — блондинка кивнула на шагающего впереди них сына брюнетки. — К тому же, твой мегамозг нужно подпитывать. — Согласна! — радостно закивала Хоуп, сжимая руку Свон. — Реджина нас уже ждёт? — Миллс ждёт нас, но она не знает, что мы везём пацана, — покачала головой Эмма. — Иначе попыталась бы отговорить нас. — Ты права, — протянула дочь, зная характер Реджины. Сейчас девочка чувствовала себя партизаном или шпионом на секретном задании, и это ей очень нравилось. Она надеялась, что женщина улыбнётся, увидев мальчика. — У тебя точно проблем не будет, мам? — Нет, — журналистка посмотрела в сторону школы. — Не будет. Хоуп проследила глазами за взглядом блондинки и заметила на крыльце Астрид. Классная руководительница не сводила взгляда со Свон и ребят, идущих к жёлтому автомобилю. По лицу учительницы дочь Эммы догадалась, что та уже какое-то время наблюдала за ней и Генри, но не вмешивалась, осознавая, что только девочка сможет пробудить сына брюнетки. Нова дружелюбно улыбнулась и кивнула журналистке, словно давая той своё позволение забрать мальчика из Сторибрука на правах родителя, а может… И задержать Грэма, когда тот явится за Генри! Сердце Хоуп от восторга подпрыгнуло. Блондинка предусмотрела и это? Дочь никогда не признается Свон в этом, но она заметила, как сильно поменялась Эмма после знакомства с Миллс, стала ответственней, честней, радостней… Девочка не знала, как выглядит взрослая любовь, но подозревала, что именно это журналистка и испытывает к Реджине. Хоуп была рада, что мама решилась впустить в свою жизнь кого-то ещё. — Мам, — позвала дочь, и блондинка тут же обратила на неё внимание. — Я люблю тебя. — Это взаимно, Принцесса.

***

Свон остановила свой жучок напротив внушительного особняка, видя силуэт женщины, через оконное стекло: брюнетка что-то колдовала на кухне, готовясь встретить Эмму и девочку у себя в гостях. Миллс не умела сидеть спокойно и ни за что бы не согласилась на еду из доставки, особенно, когда готовка позволяла ей отвлечься от мыслей, что в своём доме она чувствует себя одиноко. Эмма оглянулась на детей, поразившись насколько разные у них обоих выражение лиц. Хоуп весело смотрела на сына Реджины, наблюдая за волнением друга с лёгким снисхождением, как взрослая кошка за игрой маленького котёнка. Дочь искренне поразила журналистку сегодня, показав свои смекалку и находчивость. Блондинка даже сожалела, что не видела всего спектакля, что устроила девочка, но ужасно ею гордилась. Хоуп, почувствовав внимание матери, посмотрела на Свон и подарила заговорщицкую улыбку, сверкнув очаровательными ямочками. Мальчик же сидел, прижавшись к оконному стеклу, отчаянно наблюдая за женщиной издалека, но не решаясь первым выйти из машины. Генри словно посылал брюнетки какие-то космические сигналы, надеясь, что та его услышит и сама выйдет на порог. Эмма ухмыльнулась, решив ему помочь. Она нажала на клаксон, и Фольксваген издал весёлый сигнал, оповещающий о приезде гостей. Дети тут же зашикали на журналистку, смущённые её затеей, но та даже не думала отступать. Блондинка достаточно долго зажимала кнопку на руле, чтобы Миллс услышала раздражающий звук, от которого даже ребята на заднем сидении зажали уши ладонями. Свон знала в подробностях, какое недовольное лицо будет у Реджины, но всё равно жаждала его увидеть, ведь за этим выражением неизменно последует улыбка. Женщина действительно вышла из дома, недовольно морща своё идеально лицо и сильно хмурясь, её глаза метали молнии, пока брюнетка гневно оглядывалась по сторонам в поисках несносного водителя, который осмелился нарушить покой её улицы. Эмма не смогла сдержать улыбки, заметив Миллс в её утреннем строгом чёрном наряде, поверх которого был такой полюбившийся журналистке фартук с тыковками. Реджина держалась гордо, королевская осанка, с вызовом вкинутый подбородок, немного суженые глаза… Эта женщина морально настроилась отчитать виновника, но блондинка больше не боялась гнева брюнетки. Свон знала, какой на самом деле была Миллс. Реджина выпрямилась, сфокусировав своё внимание на машине Эммы, и устало закатила глаза, всем своим видом показывая, что не удивлена, что нарушителем всеобщего спокойствия оказалась именно журналистка. Её плечи мгновенно расслабились, а на лице блондинка отметила выражение облегчения: женщина умела за себя постоять и защищаться посредством нападения, но на самом деле не любила конфликтные ситуации. Свон заметила, как дёрнулся сын брюнетки, потянувшись, чтобы открыть дверь, но дочь Эммы придержала друга за руку, шёпотом попросив подождать. Журналистка подмигнула ребятам, выключая мотор и открывая водительскую дверцу. Блондинка прижала палец к губам, призывая детей соблюдать тишину и, получив их согласные и взволнованные кивки, взяла с соседнего сидения торт. Свон вышла из машины первой, лучезарно улыбаясь Миллс, и Реджина, не смотря на все обстоятельства, переняла улыбку Эммы. Её чувственные губы подарили журналистке нежную и тёплую улыбку, от которой могли растаять даже льды в Антарктиде, и сердце блондинки пропустило удар. Женщина всегда отвечала на улыбку Свон, не скрывая своего к ней отношения, и не важно, насколько брюнетке на самом деле было тяжело: с Эммой Миллс могла отпустить ситуацию, даже всего на мгновение, а этого журналистке было достаточно. Блондинка и Реджина были парой, и не важно, какие преграды сейчас заставляли обеих сдерживаться, Свон знала, что сделает всё для этой женщины, ведь их история только началась. Тёмные глаза в обрамлении густых ресниц сканировали Эмму со всем вниманием и лаской, которыми брюнетка успела избаловать журналистку за эти несколько дней, и блондинка стала зависимой от этого взгляда. Свон демонстративно поставила торт на крышу жучка, побарабанив пальцами по пластиковой крышке, и закусила губу, лукаво улыбаясь. Миллс опустила взгляд на угощение, скептически скрестив руки на груди, и вопросительно выгнула бровь, не понимая, чего Эмма ждёт. — Скажи мне, что обед готов! — крикнула журналистка. — Мы очень проголодались! Купили десерт, если ты не против. Реджина кивнула, продолжая топтаться на пороге, осторожно посматривая в сторону соседских домов. В любой другой ситуации она бы направилась прямо к блондинке, обняла бы её, может, даже больше, но не сейчас, когда есть риск быть застуканной мужем или другими свидетелями, которые могли бы по-своему растолковать значение отношений между двумя женщинами. Блондинка и не возражала, сейчас не время, но в будущем… Она примет всё, что брюнетка ей предложит. — Круто, — Свон стала звучать небрежно, захлопывая водительскую дверцу и обходя машину спереди. Она медленно подошла к пассажирской дверце с другой стороны автомобиля, чувствуя, как взгляд Миллс преследует каждый её шаг. — Реджина, надеюсь, ты приготовила еду с запасом. — Эмма, — вздохнула женщина. — Что происходит? Журналистка ухмыльнулась и открыла пассажирскую дверцу, не отрывая взгляда от лица брюнетки, желая запомнить каждую эмоцию в этих тёмных глазах. Миллс медленно перевела строгий взгляд с блондинки на её автомобиль, рассчитывая увидеть там девочку, и… Реджина пошатнулась, прикрыв рот ладонью, чтобы сдержать сдавленный вздох. Всего за мгновение она превратилась из сильной и уверенной в себе женщины в простую мать, такую хрупкую и израненную, которая от вида своего сына даже перестала дышать. Глаза брюнетки распахнулись от удивления, зрачки расширились, жадно всматриваясь в мальчика, который, остановившись возле Свон, неловко переминался с ноги на ногу, из последних сил сдерживая слёзы. Генри тоже смотрел прямо на Миллс, закусывая дрожащие губы. Он был на низком старте, готовый в любой момент сорваться с места и побежать прямо в руки Реджины, если та его позовёт. Женщина застыла, как изваяние, отчаянно соображая, мираж это или реальность? Она боялась сделать хоть шаг навстречу, боялась моргнуть, чтобы сын вдруг не растворился в воздухе, как сладкая иллюзия. Шок, растерянность, страх, радость… Столько эмоций промелькнула в мокрых от слёз глазах брюнетки. — Мама! — в сердцах крикнул мальчик, не выдержав первым, и Миллс вздрогнула от голоса своего ребёнка, который только подчеркнул реальность происходящего. — Генри, — хрипло выдохнула Реджина. Это было тихо, имя сына сорвалось с губ женщины судорожным вздохом. Эмма не слышала, она скорее прочитала то, что сказала брюнетка, по губам. Журналистка опустила руку на плечо мальчика и настойчиво подтолкнула его вперёд, а большего Генри было и не нужно. Он уронил рюкзак на землю, не заботясь обо всех тетрадях и учебниках, и побежал к матери с такими рвением и скоростью, на которые блондинка не была уверена, что способен кто-то ещё. Первая слеза сорвалась со щеки брюнетки, когда она смотрела на стремительное приближение самого родного для неё человека. Миллс, наплевав на всё, упала на колени именно в тот момент, когда её сын оказался всего в шаге от неё, и распахнула руки, приглашая мальчика в такие необходимые для них обоих объятия. Генри прильнул к Реджине, как к единственному источнику света в непроглядной тьме, обхватывая своими ручками шею женщины, сотрясаясь от плача. Он сбивчиво бормотал извинения, твердил, что очень скучал, пару раз назвал себя дураком, но брюнетка его даже не слушала. Она самозабвенно прижимала сына к груди, бережно обвив его руками, утыкаясь носом в его шею, и смеялась сквозь слёзы счастья. Миллс осыпала поцелуями заплаканное, но радостное лицо мальчика, а затем снова прижимала к себе, не в состоянии отпустить дольше, чем на пару секунд. И какими же красивыми сейчас они были. Генри улыбался так широко, смеялся так звонко, смотрел на Реджину так преданно, когда та по привычке, не смотря на всю ситуацию, попыталась навести порядок на голове сына. Женщина осматривала мальчика так пристально, словно пыталась своим взглядом стереть мешки под сияющими глазами Генри, её руки поглаживали спину сына, прощупывали рёбра, будто мальчик за три дня их разлуки мог сильно исхудать… Но брюнетка буквально сияла изнутри: широкая белозубая улыбка ослепляла, в карих глазах плескалось карамельное море, пальцы порхали по волосам мальчика, словно перебирали струны арфы. В каждом прикосновении чувствовались любовь и забота, нежность и теплота, которые только мать могла проявить по отношению к своему ребёнку. Свон просто стояла у своей машины и любовалась воссоединением семьи, ощущая умиротворение и правильность того, что видит. Хоуп стояла рядом с ней, тихо и добродушно посмеиваясь, наблюдая за Миллсами. Эмма чувствовала себя на своём месте, рядом с дочерью, Реджиной и Генри. Её сердце быстро билось в груди от восторга и умиления, и на какой-то момент журналистке показалось, что ритм этих глухих ударов совпал с ритмом сердец всех, собравшихся здесь. — Мы это сделали, — довольная собой произнесла девочка, посмотрев на журналистку. Голубые глаза встретились с зелёными. — Они такие счастливые. — Да, — согласно кивнула блондинка, ухмыльнувшись, когда женщина чмокнула сына в нос и тот поморщился, рассмеявшись. — Отличная работа, мам, — Хоуп подняла ладонь, и Свон дала дочери «пять», абсолютно одинаковые усмешки озарили их лица. — Я рада, что теперь всё вернётся на круги своя. Эмма подмигнула. Она перехватила руку девочки и сжала её маленькую ладошку в своих пальцах. Хоуп довольно улыбнулась, прижимаясь боком к ноге журналистки, и снова вернула своё внимание брюнетке и к её сыну. Блондинка изучила расслабленный профиль дочери, её уверенный и спокойный взгляд ярких голубых глаз, мягкую улыбку и очаровательные ямочки… Без девочки у Свон ничего бы не вышло, ведь именно Хоуп оказалась той, кто смог добраться до сердца мальчика сквозь дебри сомнения, и не важно каким способом. Эмма подняла взгляд, тут же встречаясь с тёмными полными невысказанной благодарности глазами. Миллс продолжала обнимать Генри, укачивая его в своих объятиях, но сейчас она смотрела исключительно на журналистку: её улыбка, такая искренняя и любящая была только для блондинки. Эти чувства было невозможно подделать или имитировать. Свон тонула в этих карих омутах, купаясь во всех тех чувствах, которые Реджина ей показывала, и она осознавала, что не согласится быть спасённой. Эмма хотела испытать на себе шторм, бурю, опуститься на самое дно этих глаз, чтобы узнать, что там спрятано, и вытащить это на поверхность. Она хотела узнать эту женщину целиком, каждую её мысль, познакомиться с её прошлым, стать частью будущего, разделить самые счастливые и тяжёлые моменты, через которые только предстоит пройти. Журналистка была к этому готова. Так в её глазах выглядела любовь. «Спасибо». Блондинка прочитала всего одно слово по губам брюнетки, и мурашки пробежали по всему телу. В этом беззвучном вздохе было куда больше, чем она могла даже представить. Миллс была счастлива, и это всё, что было важно Свон. Она понимала, что не может подойти к ней сейчас и заключить в объятия, завладеть губами и запутаться в её тёмных волосах, но… Это казалось таким не важным. Эмма получила куда больше, даже не прикасаясь к Реджине. — Пойдём, — дочь потянула журналистку к женщине и её сыну. — Давай загоним этих плакс в дом, пока они весь порог слезами не залили. Блондинка усмехнулась. Жаль, что брюнетка не слышала, как девочка назвала её плаксой. Миллс бы точно не смирилась с такой характеристикой. — Хороший план, — Свон позволила Хоуп потянуть себя в сторону крыльца. — Но торт только после нормальной еды. — Да-да, — отмахнулась дочь. — Только торт ни в одно сравнение с готовкой Реджины не идёт, если это не ею приготовленный торт. — Эта женщина тебя разбаловала. — Как и тебя, — хихикнула девочка, и Эмма не могла с этим поспорить. Журналистка подошла к брюнетке в тот момент, когда та, поднялась с колен, прижав к себе мальчика. Миллсы ослепили улыбками блондинку и Хоуп, поочерёдно глядя им в глаза. Генри так крепко обнимал Реджину за талию, прижимаясь щекой к её боку, что Свон не сомневалась — ничто не заставит его отпустить маму. Сын благодарно кивнул Эмме, а затем опустил взгляд на её дочь. — Спасибо, что привезли меня сюда. — Не за что, пацан, — пожала плечами журналистка. — Только, если вдруг кто-то спросит, ты сам поехал с нами, хорошо? — Конечно, так и было, — мальчик немного смущённо потёр затылок, переглянувшись с девочкой. — Хоуп умеет убеждать. — Что сказать? — пожала плечами дочь блондинки. — У меня талант в переговорах. Генри вдруг весело прыснул, звонко расхохотавшись с самодовольного лица девочки. Хоуп же, невинно хлопая длинными ресницами, забрала у Свон из рук торт и призывно помахала им в воздухе, играя бровями. — Мы с дарами! — Прошу прощения, — женщина немного смутилась, невольно прижимая сына к себе ещё сильнее. — Совсем забыла о нормах приличия. — Прошу — проходите. — Мам, — мальчик чмокнул брюнетку в щёку, когда та наклонилась. — Эмма и Хоуп останутся у нас на ночь? Я очень сильно по всем соскучился. — Конечно, — без колебаний согласилась Миллс, поднимая на журналистку взгляд и сражая её своей смущённой улыбкой. — Если, конечно, у них не было других планов на вечер. Реджина не сводила внимательного и задумчивого взгляда с лица блондинки, и Свон видела, что у женщины на языке вертится целая сотня вопросов, которые она не задаст в присутствии детей. Эмма осторожно кивнула на ненавязчивое предложение провести ночь под одной крышей с предметом своего обожания и ребятами. Как она могла отказаться, особенно, когда брюнетка так пристально смотрит на неё. — Ура! — радостно воскликнул Генри. — Мы сможем, наконец, продолжить смотреть «Теорию Большого Взрыва»! Или же сыграть в твистер, что скажете? — Оба варианта мне нравятся! — заявила Хоуп, по-хозяйски переступая порог дома Миллс так, словно заходя к себе домой. — Но я правда проголодалась, поэтому всё веселье только после еды. — Поможем маме накрыть на стол! — воодушевился сын Реджины так, словно никакого конфликта между ним и женщиной не существовало. Он немного отстранился от матери, перехватывая её внимание, и заглянул той в глаза. — Можешь меня отпустить, мам. Я не уйду больше, обещаю. Брюнетка неуверенно посмотрела на Генри, борясь с порывом приковать к себе мальчика навечно, но в итоге с задержкой согласилась. Миллс было тяжело выпускать Генри из объятий, но Реджина всегда делала только то, что было нужно, даже, если это противоречило её желаниям. Женщина ласково улыбнулась сыну, нервно потирая руки, чтобы чем-то их занять, а затем кивком головы указала на дверь, молча повторяя своё приглашение войти. Мальчику не нужно было повторять дважды. Он забежал в родной дом, скинув обувь прямо на коврике, но затем, спохватившись, послушно отправил свои ботинки в обувницу. Он посмотрел на брюнетку и, получив её кивок одобрения, помчался следом за дочерью журналистки на кухню. Миллс и блондинка остались стоять на крыльце, неловко глядя ребятам в след. Свон осторожно покосилась на Реджину, когда та быстро смахнула последнюю слезу счастья из уголка глаза, и умиротворённо улыбнулась, отметив, что женщина выглядела невероятно расслабленной, словно с её плеч сняли невидимый тяжёлый груз. Брюнетка повернулась к Эмме, естественно и просто прикасаясь к её руке своими смуглыми пальцами, едва касаясь кожи. От этого прикосновения журналистка почувствовала хор бабочек у себя в животе. — Я же не сплю, Эмма? — хрипотца голоса Миллс вскружила голову блондинки, а жар тёмных глаз проникал Свон под кожу. — Он правда здесь? Генри вернулся? — Ты не спишь, — тихо ответила Эмма, позволяя себе переплести пальцы с Реджиной. — Твой сын там, где должен быть. Женщина улыбнулась, свободной рукой ровняя на себе фартук. Журналистка редко видела, чтобы брюнетке было неловко, но это были по-настоящему уникальные моменты: смущённый румянец и блестящие светлыми чувствами тёмные глаза. — Ты же… Ты же не похитила мальчика со школы, верно? — Технически — нет, — блондинка дерзко улыбнулась. — Астрид видела, как я забирала детей со школы. Тайной это не было. К тому же, если Грэму придёт в голову проверить камеры видеонаблюдения на территории Сторибрука, он увидит, что Генри сам пошёл со мной. Я не в первый раз забираю наших детей со школы, ты и сама много раз приходила за моей дочерью… Дети всегда оказывались дома, администрация Сторибрука это знает. Да и ты — глава родительского комитета, твоё слово — стоит многого в этой школе. Так что, предъявить что-либо твой муж мне точно не сможет. Учитывая, что пацан сейчас у себя, рядом с матерью, цел и невредим. — Всё равно это опасно, — Миллс сильнее сжала руку Свон. — Мой супруг не любит проигрывать. Я не хочу, чтобы ты пострадала из-за меня. Как и Хоуп. Ты очень рискуешь. — Вместе мы со всем справимся, — Эмма позволила себе вольность и коснулась лица Реджины, женщина прикрыла глаза от приятной прохлады бледных пальцев. — Я не боюсь его. Храбрость и глупость я часто путаю между собой. Поэтому в нашей паре ты — мозг, а я — сердце. Безрассудство у меня в характере. — Мне нравится, когда ты говоришь так, — прошептала брюнетка. — Когда ты называешь нас парой. Мне всё ещё немного непривычно от этого, но комфортно. Мне действительно очень комфортно с тобой, Эмма, и я сделаю всё возможное, чтобы так и оставалось. — Это работа для двоих, — сердце журналистки сделало сальто. — Грэм будет в ярости, — Миллс покачала головой, закусив нижнюю губу. Её улыбка приобрела более интимный оттенок, немного флиртующий, заигрывающий… — Не могу поверить, что ты пошла на это ради меня. Ради нас с Генри. Отчасти блондинка рассчитывала, что шатен выйдет из себя. Она хотела пробить его «идеальный» образ, вывести из равновесия, чтобы его истинные черты характера всплыли на поверхность. Хамберт — охотник, это правда, но именно ему сейчас Свон поставила капкан. — Ярость Грэма — приятный бонус, — спокойно ответила Эмма. — Но я-то понимаю, что твой сын должен быть с тобой. Все это понимают. Этот недо-муж не имел никакого законного права ограничивать ваше с мальчиком общение. Никто не имеет права разлучать ребёнка с матерью, намеренно настраивая его против неё. Я не позволю, чтобы такой человек получил опеку над пацаном. Ты — единственная, кто способен позаботиться о мальчике и дать ему счастливое детство, Реджина. Я не представляю родителя лучше. — Я думала, что проиграла, — женщина покачала головой. — Я не поверила своим глазам, когда увидела сына… Как долго ты планировала этот трюк? — Пару минут, — хохотнула журналистка. — На самом деле, это большая заслуга Хоуп. Решение забрать пацана было спонтанным, но правильным. Я просто знала, что вас достаточно будет просто столкнуть друг с другом, чтобы всё прояснить. — Мне нужно будет поговорить с мальчиком обо всём. Хочу рассказать Генри свои причины развода, хочу показать, что он меня не потеряет, — брюнетка тяжело сглотнула. — И хочу, чтобы он понемногу привыкал к твоему присутствию не только в его жизни, но и в моей. Блондинка убрала прядь волос Миллс за ухо и нехотя опустила руку, понимая, что уже позволила себе слишком многое. Их могли увидеть. Реджина тоже это понимала, но не могла выпустить ладонь Свон из своей. Эта женщина была для блондинки воплощением совершенства: она была сильной, властной, сексуальной и жёсткой, но в то же время была невероятно чувственной, внимательной, чуткой. Эмма любовалась брюнеткой каждую секунду: её длинные ресницы, аристократические черты лица, пухлые губы… Миллс стояла так близко к журналистке, что той достаточно было только немного наклониться, чтобы попробовать на вкус эту широкую счастливую улыбку. И, чёрт возьми, так здорово было слышать всю серьёзность, с которой Реджина говорила о своих намерениях на счёт блондинки. — Хоуп назвала вас с Генри частью нашей семьи, — прошептала Свон, и глаза женщины удивлённо распахнулись. — И я склона с ней согласиться. Поэтому, надеюсь, у нас всё получится. Тихий вздох сорвался с губ брюнетки, но она не выглядела напуганной. Слова Эммы наоборот показались ей не просто приятными, а даже желанными. Во всяком случае, журналистке так показалось. Миллс немного взволнованно провела языком по нижней губе, заставив блондинку проследить за ним взглядом. Реджина не скрывала своих чувств от Свон, не прятала от неё свои шрамы, позволяла не просто прикоснуться к ним, но и залечить. — Спасибо, — после недолгого молчания произнесла женщина. — Спасибо за всё, что ты делаешь для нас. Вы с Хоуп просто удивительны в своей бескорыстности. Твоя дочь — стала для меня другом, а ты… — она погладила подушечкой большого пальца кожу кисти Эммы. — Я никогда не смогу отблагодарить тебя в полной мере. — Не правда, — покачала головой журналистка, стараясь выглядеть непринуждённо. Её сердце билось в ушах, а лёгкие горели от восторга. — Я уже получила достаточно. Твоя улыбка затмила Солнце — этого мне хватит. Брюнетка весело фыркнула на неловкий флирт блондинки. Она медленно окинула взглядом Свон с ног до головы, закатив глаза, всем своим видом показывая, что не повелась на лесть. — У тебя хорошо подвешен язык, Эмма, — Миллс опустила глаза на их руки, нехотя выпуская ладонь журналистки. — Но в будущем я предпочту обсудить, как ещё я смогу тебя отблагодарить. — Есть пару идей, — выгнула бровь блондинка. — Но только после развода. — Что же ты хочешь, Свон? — на губах Реджины мелькнула игривая ухмылка. — Пойдёшь со мной на свидание, — уверенно заявила Эмма, заставив женщину поражённо усмехнуться. Она не совсем такого ответа ожидала. — Это будет лучшая благодарность. Только мы вдвоём, что скажешь? — Хорошо, — тихо согласилась брюнетка. — А сейчас пошли в дом, Эмма. Мне ужасно тяжело сдерживаться, чтобы не поцеловать тебя сейчас, и это жутко раздражает. Журналистка расплылась в улыбке, но кивнула, последовав за Миллс. Реджина прикрыла за блондинкой дверь, оглянувшись на Свон через плечо, и подмигнула со всей непринуждённостью и лёгкостью, на которые только была способна. Эмма не могла отойти от этой женщины дальше, чем на шаг. Всё её тело тянулось к брюнетке магнитом, а моральные устои ежесекундно подвергались испытаниям. Тяжело было смотреть на Миллс без возможности заключить её в свои объятия. Вокруг были либо дети, либо посторонние… Реджина открыто изъявляла свой интерес к журналистке, говорила блондинке о желании близости с ней, говорила о своих чувствах… Уже только от осознания этого Свон становилась счастливой.

***

Супруг женщины дал о себе знать спустя полчаса. Как выяснилось, мужчина задержался на встрече и отправил за Генри своего водителя с небольшим опозданием, не удосужившись даже предупредить сына о том, кто его сегодня обязан был забрать. Нанятый водитель, к своему шоку, не смог найти мальчика ни в самом здании школы, ни на её территории, после чего наткнулся на классную руководительницу Генри. Тогда учительница и сообщила водителю, что сына забрали домой, к матери. Шатен пришёл в ярость, поначалу он пытался выдвинуть претензии Нове, что та отпустила мальчика со «всяким сбродом», не предупредив его, на что та лаконично отметила, что не видит проблемы: Генри забрала Эмма — друг семьи и мать одной из её учениц, которую она знает лично. Куда разумнее доверить сына ей, нежели человеку, который назвался водителем Хамберта, учитывая, что его она видела в первый раз. Да и в целом, мальчик был дома, с матерью. Никаких правил Астрид не нарушила. Да, журналистке классная руководительница определённо импонировала. Руби с ней повезло. Пару минут спустя Грэм принялся звонить брюнетке, угрожая, что сейчас же явится к ней с отрядом полиции, на что та, не повышая голоса, отметила, что будет рада видеть их на пороге, напомнив, что у неё тоже есть, что рассказать патрульным. Когда же муж постарался переключиться в своих угрозах на блондинку, голос Миллс изменился — словно в спокойную и тихую водную гладь упала капелька яда. Реджина явно дала понять, что полиция ничего не сделает со Свон, ведь она встанет на её защиту, да и слова мальчика о том, что он добровольно поехал с ней, чтобы воссоединиться с матерью станут решающими для патрульных. Она не отдаст ему Генри, если попробует отнять его силой — будет только хуже. Мужу Реджины ничего не осталось, как выплюнуть последние угрозы в адрес женщины, на тему того, что он обязательно поднимет эту тему на встрече с адвокатами и потребует судебного запрета на приближение брюнетки к сыну. Миллс осталась максимально спокойна, словно присутствие рядом Эммы и детей придавало ей новый заряд уверенности и силы, которые просто невозможно сломить. Реджина не стала слушать супруга до конца и просто повесила трубку, остаток дня игнорируя его настойчивые звонки и сообщения. И в этом журналистка заметила ещё одну важную разницу между этим эгоистичным мужчиной и настолько преданной женщиной: шатен не приехал сам, даже, когда водитель сообщил, что не нашёл Генри там, где обычно тот ждал. Брюнетка же сорвалась бы к сыну с любой важной встречи или мероприятия, наплевав на всё, помчалась бы лично искать мальчика, если бы тот пропал, а не осыпала бы Хамберта проклятьями, сидя в своём дорогом кожаном кресле в каком-нибудь офисе. И всё же, Миллс была напряжена после разговора с Грэмом и бросала опасливые взгляды в окно, ожидая увидеть, как огромный внедорожник подъезжает к дому. Реджина никак не выдала своего беспокойства в общении с детьми, но от блондинки его не прятала, за что последняя была благодарна. Свон молча усадила женщину на диван, игнорируя слабый протест, налила ей бокал красного вина, а затем, включив ребятам запланированный ситком, сделала брюнетке массаж плеч, отчего та окончательно расслабилась, шумно выдыхая. Миллс откинула голову назад, позволяя умелым прикосновениям Эммы вымести из головы все ненужные мысли о своём муже, а затем признательно улыбнулась, отмечая, что журналистка буквально нависала над ней, уперев руки в спинку дивана. Блондинке нравилось смотреть на Реджину сверху-вниз, нравилось отражаться в её тёмных глазах и видеть в них не только отражение собственной улыбки, но и чувств. Свон давно не было так хорошо. Она провела вечер в кругу семьи, занимаясь абсолютно обыденными вещами, однако, теперь всё ощущалось иначе. Эмма отведала одну из самых лучших запеканок в своей жизни, сжимая под столом руку любимой женщины, поиграла с Генри в приставку, слушая его заливистый смех, пока Хоуп с брюнеткой вместе решали кроссворды, что-то оживлённо обсуждая, а затем журналистка и Миллс вместе помогли детям с домашним заданием на завтра: блондинка разбиралась с докладами по обществоведению, ища интересные факты в интернете, а Реджина старательно и методично разжёвывала ребятам последний параграф из учебника по географии, подкрепляя свои объяснения картинками из интернета. Детей удалось не просто вымотать, но даже изнурить. Хоуп и Генри с довольными улыбками поплелись по своим комнатам, а Свон помогла женщине всё прибрать. Они действовали в странной гармонии, проявляя поразительную синхронность во всём: Эмма убирала со стола тарелки — брюнетка уносила бокалы и графин с соком, журналистка мыла посуду — Миллс насухо вытирала её полотенцем, блондинка подбирала джойстики и раскиданные по полу подушки — Реджина проверила, как собраны оба детских рюкзака… Их взаимодействие напоминало танец, музыкой для которого служила весёлая беседа и тихие смешки. Свон постоянно соприкасалась с женщиной руками или плечами, часто ненамеренно, но всегда ловила на себе тёплый взгляд и нежную улыбку, которые подсказывали, что брюнетка всё замечает и рада любой возможности быть вместе, не меньше самой Эммы. Именно так журналистка и хотела видеть их совместную жизнь. Она понимала, что не всё будет идеально, что розовые очки в один день треснут, что однажды начнутся скандалы и ссоры, какие-то недопонимания и конфликты, но она их не боялась. Ей хотелось в один день поспорить с Миллс по поводу фильма на вечер, повздорить из-за неудачной шутки, даже поругаться насчёт выбора постельного белья, но затем тут же и помириться… Блондинка хотела знать, какой Реджина может быть недовольной и познакомиться с её тёмной стороной поближе. И Свон хотела, чтобы эта женщина, в свою очередь, узнала обо всех её недостатках (хотя, большая часть была брюнетке уже известна). Почему-то Эмма не волновалась и была уверена, что Миллс уже приняла её. — Спасибо тебе за сегодня, — мягко произнесла Реджина, остановив журналистку за руку у подножья лестницы, когда та собиралась подняться в гостевую спальню, чтобы проверить, как спит дочь. Тонкие пальцы кольцом легки на запястье блондинки, сжимая крепко, но бережно. — За Генри и за чудесный вечер. — Пустяки, — покачала головой Свон. — Это не так, Эмма, — женщина подошла к журналистке почти вплотную, заглядывая той в глаза. — Ты слишком многое для меня делаешь. Я не уверена, что заслуживаю такого отношения, учитывая, что во всём тебя ограничиваю. — Всё хорошо. — Я вижу, как ты на меня смотришь, — брюнетка понизила голос. — И меня выводит из себя тот факт, что я не способна удовлетворить эту потребность. Знала бы ты, что я хотела сделать с тобой… Что хочу сделать. Я не могу так поступить с Генри, не сейчас. — Хей, — блондинка обхватила лицо Миллс ладонями. — Ты даёшь мне куда больше, чем я смею просить. Ты делаешь столько всего для меня, для Хоуп, ты не отказываешься от наших с тобой отношений, не смотря на все трудности. Я сама решила согласиться на все твои условия, помнишь? Реджина опустила ладони на бёдра Свон, пальцами перебирая край её рубашки. Женщина смотрела на Эмму так доверительно и так преданно, что у журналистки голова шла кругом. Брюнетка отдавала блондинке всё своё внимание. — Тебе правда этого достаточно? — от сдерживаемых чувств у Миллс охрип голос. — Достаточно вот так прятаться ото всех? — Да, — Свон притянула к себе Реджину, увлекая её в объятия. Женщина с удовлетворённым вздохом уткнулась носом в шею Эммы, касаясь приоткрытыми губами разгорячённой кожи чуть выше ключиц — сердце принялось усиленно качать кровь, в попытках помочь мозгу сохранить остатки здравого смысла. Журналистка прикрыла глаза, когда брюнетка увереннее обвила руками её талию, грудью прижимаясь к груди блондинки. — Полтора месяца — это ничтожный срок. Я умею ждать. Не стану скрывать, что думаю о тебе постоянно и часто это мысли похотливого подростка, — Миллс тихо рассмеялась в шею Свон, вызывая у той ответную улыбку. Этот мурлыкающий звук пощекотал кожу, пуская мурашки по телу. — Но это всё пустяки. Я не хочу торопиться. — Я… Я тоже думаю о тебе во всех смыслах, — поделилась Реджина, и к щекам Эммы прилил румянец, но женщина, к счастью, этого не увидела. Брюнетка продолжала неосознанно водить кончиком носа по шее журналистки в том месте, где бешено пульсировала артерия. — И это самая настоящая пытка. Не подозревала, что окажусь настолько несдержанной в своих желаниях. — Ты не боишься того, что может произойти в будущем? — шепнула блондинка на ухо Миллс, убирая тёмные локоны за плечи. — Я не хочу, чтобы ты делала что-то, к чему не готова или чего делать не хочешь. — Я хочу тебя, — эти слова спокойно сорвались с языка Реджины, заставив Свон резко втянуть в себя воздух. Эта женщина всегда была прямолинейна в своих желаниях. — Я испытываю нечто иное, а не смущение и волнение, Эмма, когда ты прикасаешься ко мне. — Прикасаюсь? — журналистка запустила руку в волосы брюнетки, упустив тот момент, когда она успела их распустить. Её пальцы запутались в чёрных прядях, играя с чувствительной кожей головы. Миллс выгнулась в спине, как кошка, наслаждаясь невинной лаской юрких пальцев и теплом тела блондинки. — Так? — Свон, — выдохнула Реджина, уткнувшись лбом в плечо Эммы, покачивая головой. Они обе осознавали, что продолжать эту игру опасно. — Я хочу, чтобы ты спала со мной сегодня ночью. Журналистка зажмурилась, закусив губу. От этого тихого шёпота у блондинки подгибались колени. Она чувствовала глухие удары сердца в груди женщины, впитывала в себя жар горячего и гибкого тела брюнетки, наслаждалась мягкостью тёмных волос на своих пальцах… Миллс была повсюду: она окружила собой Свон, заполонив всё пространство вокруг, проникла в лёгкие, текла по венам к сердцу, которое тоже Эмме больше не принадлежало. — Хорошо. Реджина словно бы больше расслабилась, услышав согласие журналистки. Блондинка почувствовала улыбку женщины на своей коже, а потом лёгкий поцелуй, почти невесомый, на своей шее. Если бы Свон сейчас сразила молния, она бы этого не заметила. — Ты всегда соглашаешься, не задавая вопросов, — в голосе брюнетки Эмма услышала довольные нотки. — Немного опрометчиво, не думаешь? — Я соглашаюсь на всё, что предлагаешь ты, — поправила журналистка. — Тебе это нравится. — Да, — Миллс осторожно отстранилась от блондинки, чтобы заглянуть той в глаза. — И я рассчитываю, чтобы так было и впредь. Свон зависла от осознания, что сейчас лицо Реджины находится в считанных сантиметрах от её собственного. Женщина медленно и глубоко дышала, её глаза были тёмными и затуманенными, а взгляд бегал от глаз Эммы к её губам. Журналистика неосознанно облизнула нижнюю губу, почувствовав, как пальцы брюнетки сильнее впились в её талию. Не было сомнений, Миллс ловила взглядом каждый вздох блондинки. Тело Свон била мелкая дрожь от желания слиться с Реджиной воедино, принадлежать ей, подтвердить её полную власть над собой, ведь с этой женщиной не могло быть иначе. Брюнетка захватывала, побеждала и порабощала. Эмма немного подалась навстречу, соприкасаясь с Миллс кончиками носов, разделяя с ней одно дыхание на двоих. Журналистка чувствовала жар во всём теле, а сознание до мельчайших подробностей проецировало мягкость и вкус желанных губ, дразня и провоцируя блондинку оступиться, но Свон в последний момент остановилась, до боли стиснув зубы. Нет, нельзя. — Я жду твоего развода сильнее тебя, кажется, — нервно рассмеялась Эмма. — Сомневаюсь, — хрипло отозвалась Реджина, разочарованно выдохнув. — Я пойду проверю Хоуп, — журналистка старалась отвлечься от собственных желаний. — Приму душ. — Да, хорошая идея, — отозвалась женщина, всё ещё не выпуская блондинку из объятий. — А потом зайду к тебе. — Буду ждать, — слабо кивнула брюнетка. Свон никогда так быстро не взбиралась по лестнице. Она знала, что на что-то особенное рассчитывать не приходилось, но идея просто прижимать Миллс к себе на протяжении целой ночи, очень волновала её. Эмма не представляла, что с ней будет, когда Реджина пригласит её в постель уже по совсем другой причине, но очень сильно ждала этого дня. Это станет её погибелью и перерождением, журналистка не сомневалась. Блондинка заглянула в гостевую спальню и улыбнулась, заметив, как дочь, скрутившись калачиком под одеялом, мирно спала, обнимая подушку обеими ручками. Её золотистые локоны разметались по подушке, а розовая пижамка (которую женщина купила специально для девочки аналогично той, что была у Свон дома, чтобы Хоуп могла комфортно ночевать в гостевой спальне) немного задралась в районе локтей. Лицо дочери было спокойным и умиротворённым, а в приглушённом свете ночника казалось вообще ангельским с этим пушистым веером ресниц и розовыми губками. Эмма бесшумно подошла к кровати, поправила одеяло, и ласково поцеловала девочку в лоб. Хоуп улыбнулась во сне, что-то неразборчиво пробормотав, почесала нос и сильнее притянула к себе подушку. Журналистка приглушила свет ночника и оглянулась на комод, в котором, уже какое-то время, имела свою полочку для вещей — блондинка часто оставалась у брюнетки на ночь, поэтому выделить пару полок в шкафу и комоде было решением самой Миллс. Свон выудила из верхней полки махровое полотенце насыщенного фиолетового цвета, а из полки пониже — жёлтые домашние штаны и оранжевую растянутую футболку с рисунком в виде большого надкусанного красного яблока — оригинальный подарок дочери, который позабавил даже Реджину. Эмма прокралась в ванную и быстро скинула с себя всю одежду, аккуратно сложив её стопочкой на крышке унитаза. Журналистка приняла прохладный душ, смывая с себя не только сексуальное наваждение, навеянное умопомрачительной женщиной, но и остатки сонливости, которые, к слову, были бы кстати. Блондинка какое-то время просто стояла под сильным напором воды, а затем, выбрав из пяти бутылей с гелем для душа тот, что с фейхоа, намылила зелёную мочалку, которую тоже купила специально для того, чтобы оставить у брюнетки. Свон казалось, что Миллс выделила не просто гостевую спальню для семьи Эммы, а скорее комнату, в которой журналистка с девочкой могли оставаться столько, сколько хотели. Блондинка с особой тщательностью намылила всё тело, дважды помыла голову: сначала шампунем, а затем бальзамом для волос, и ещё раз полностью ополоснулась под сильным напором воды. Свон вышла из душа воодушевлённой и приятно взволнованной. Она промокнула волосы полотенцем, понимая, что включать фен не стоит, ведь это может разбудить Хоуп, и облачилась в домашнюю одежду. Повесив полотенце сушиться, Эмма осторожно выглянула из ванной и, удостоверившись, что дочь всё ещё спит, поспешила выскользнуть из комнаты. Журналистка бесшумно шла по коридору, сосредоточив своё внимание на единственной двери, из-под которой был виден слабый тёплый свет. Блондинка остановилась у спальни Реджины и осторожно постучала, неловко переминаясь с ноги на ногу. Свон была без носков, её ступни заметно остыли от контакта с прохладным паркетом, но мурашки по телу бежали вовсе не от этого, а от шороха и тихих шагов за дверью. Женщина приоткрыла дверь, тут же окинув Эмму взглядом. Заметив принт на футболке журналистки, брюнетка улыбнулась и отступила в сторону, пропуская блондинку в комнату. Сама Миллс тоже успела принять душ: от неё пахло чёрной смородиной, волосы казались немного влажными и были собраны в аккуратный пучок, а стройное тело было едва прикрыто тонкой тёмно-синей тканью ночнушки. Свон тяжело сглотнула от осознания, что Реджина будет спать без лифчика, и попыталась отвести глаза в сторону, но было поздно, женщина заметила, куда был устремлён взгляд зелёных глаз. Эмма притворила за собой дверь, стараясь не заострять внимание на довольной ухмылке брюнетки, и беспомощно застыла, не решаясь двинуться дальше. Миллс прошествовала к своей кровати и плавно опустилась на самый край постели, не сводя с журналистки изучающего взгляда. В полумраке лицо Реджины казалось моложе, косметики не было, как и её любимой красной помады, но даже так чувственные приоткрытые губы притягивали внимание блондинки. — Иди сюда, — мягко позвала женщина, похлопав по покрывалу подле себя. Тело Свон казалось деревянным, она буквально заставляла себя перебирать ногами, чтобы добраться до постели. Её глаза сосредоточенно смотрели исключительно в лицо брюнетки, не решаясь опуститься ниже на эту тонкую смуглую шею, выступающие ключицы, тонкие плечи… Эмма настолько засмотрелась, что невольно ударилась коленом о каркас кровати, едва слышно чертыхнувшись, вырывая у Миллс тихий смешок. — Ты всегда будешь такой неловкой? — тихо спросила Реджина. — Подозреваю, что да, — проворчала журналистка, опускаясь на матрас подле женщины, потирая колено. Брюнетка снисходительно кашлянула в кулак, пряча улыбку, и обернулась к прикроватному столику. Она взяла заранее приготовленную расчёску и снова развернулась к блондинке корпусом, бегая глазами по смущённому лицу напротив. — Сядь ко мне спиной, пожалуйста, — Миллс взмахнула расчёской. — Постараемся не дать твоим волосам превратиться на утро в солому. Свон не стала возражать, послушно поворачиваясь к Реджине спиной. Она почувствовала, как матрас немного прогнулся, и женщина придвинулась ближе, соприкасаясь коленями с ягодицами Эммы — брюнетка устроилась на кровати поудобнее, поджав ноги под себя. Аккуратные ухоженные руки Миллс пробежались по влажным прядям журналистки, убирая их той за спину, намеренно дотрагиваясь пальцами кожи в дразнящих прикосновениях. Блондинка сидела, не шевелясь и почти не дыша: никто и никогда не расчёсывал ей волосы перед сном. Реджина принялась за работу с самых кончиков волос, постепенно подымаясь выше. Все её движения были тщательными, мягкими и аккуратными — у этой женщины были поразительно лёгкие руки, они ощущались как дуновение ветерка, и ни разу не заставили Свон поморщиться от дискомфорта. Сама Эмма никогда не была такой щадящей по отношению к себе: она орудовала гребнем быстро и резво, потому что часто куда-то спешила, и на более осторожный подход у неё просто не было времени. — Мне нравятся твои волосы, — нарушила тишину брюнетка. — В тени они кажутся пшеничными, но на свету сияют, как золото, — Миллс задумчиво накрутила на палец светлую прядь. — Они очень мягкие. Я рада, что твоя дочь унаследовала их от тебя. — Да, — сипло ответила журналистка. — Я тоже. — Они у тебя от природы вьются? — Да, — повторила блондинка, прикрыв глаза от удовольствия, когда Реджина провела расчёской по волосам у виска. — Боже, как приятно. — Мой отец часто расчёсывал мне волосы перед сном, — поделилась женщина. — Я любила носить косы только по этой причине. На удивление, папа прекрасно умел заплетать колоски, хотя во всём остальном был очень неуклюж и неловок, но всегда очарователен. Он умел рассмешить меня в любой ситуации. От тепла в голосе брюнетки Свон улыбнулась. Она не могла похвастаться тем же: никто из её приёмных семей или воспитателей в Детском Доме не проявлял к ней такого внимания, но Эмма была рада, что у Миллс жизнь сложилась иначе. Реджина не страдала от недостатка внимания от отца, но уж точно не казалась разбалованной любовью своей матери. — Я бы хотела познакомиться с ним, — едва слышно ответила журналистка. — Думаю, мы нашли бы общий язык. — Я в этом уверена, — хохотнула женщина. — Он всегда был очень простым и открытым человеком, без предрассудков и любовью к английскому юмору. Между вами есть что-то общее. — Я тоже смешу тебя? — Ты даёшь мне шанс быть собой, — ответила брюнетка, лишь на секунду замешкавшись с расчёской перед ответом. Блондинка опустила взгляд на свои руки, концентрируясь на прикосновениях Миллс. Она спиной чувствовала её присутствие, кожей ощущала порхание пальцев, жадно вдыхала запах Реджины, в попытках подольше задержать его в лёгких. — Откуда был Генри Старший? — прочистив горло спросила Свон. — Пуэрто-Рико, — отозвалась женщина. — Но я сама ни разу там не была. — Ты знаешь испанский, — это было скорее утверждение, нежели вопрос, но брюнетка всё равно ответила. — Да. — Почему я ни разу не слышала, как ты говоришь на этом языке? — Потому что для этого не было необходимости, — усмехнулась Миллс. — Но, возможно, однажды ты услышишь. Реджина принялась зачёсывать волосы Эммы назад: деревянные зубчики расчёски массировали кожу головы, от чего журналистка довольно мычала, подаваясь следом за движениями женщины. Одной рукой брюнетка держала расчёску, а второй равняла и придерживала локоны блондинки. — Меня мало что связывает с родиной моего отца. Родилась я в Штатах, — пояснила Миллс. — Хотя, что-то генетическое всё-таки заложено… Типа любви к острому или неспособность замолчать во время конфликта, — на этом моменте Свон громко фыркнула, и Реджина шутя хлопнула её ладонью по плечу. — Поэтому, дорогая, не ожидай, что я всегда буду любящей и доброй. Я могу быть холодной, безрассудной и сложной в понимании, если меня сильно разозлить. — Ничего, — Эмма на секунду оглянулась на женщину. — Я справлюсь. Губы брюнетки дрогнули в улыбке, и Миллс признательно кивнула, возвращаясь к своему занятию. Она отложила расчёску в сторону и принялась уже пальцами массировать голову журналистки. Реджина пропускала золотистые пряди между пальцами, ногтями нежно касаясь кожи затылка и шеи. Блондинка вздрогнула от волны мурашек и удовлетворённо прикрыла глаза, радуясь тому теплу, что испытывала рядом с этой женщиной. Свон хотела, чтобы брюнетка тоже чувствовала себя так же беззаботно однажды, и для этого сделает всё возможное. — Я правда со всем справлюсь, Реджина, — руки Миллс замерли в волосах Эммы. — Доверься мне, хорошо? — Я верю тебе, Эмма, — без колебания ответила Реджина. — Полностью. — Хорошо, — журналистка обернулась к женщине, перехватив её руки в свои ладони. — Потому что я знаю, что мы сможем победить кого угодно, если будем действовать вместе. Я обещаю, что никогда не обижу тебя или Генри, и знаю, что ты всегда защитишь Хоуп, если это будет нужно. Неважно, какая будет ситуация, не сомневайся во мне. Брюнетка удивлённо вскинула брови, но задавать вопрос не стала. Блондинка постаралась вложить в свои слова все чувства, что испытывала к Миллс, и потому надеялась, что этого хватит. Она не могла признаться сейчас, что пытается сделать для защиты Реджины и Генри, но пообещала себе, что обязательно сделает это: как только она найдёт слабое место супруга женщины, она преподнесёт его брюнетке на блюдечке, чтобы та сама могла решить, что с этим делать. Свон больше ни за что не повторит своей ошибки. Что-то в выражении лица Эммы подсказало Миллс, что ответ она не получит. Реджина потянулась к лицу журналистки, смахивая пару выбившихся волосинок со лба блондинки, и улыбнулась под пытливым взглядом зелёных глаз. — Я не сомневаюсь в тебе, Эмма Свон. Свон облегчённо выдохнула, падая спиной на матрас, под немного насмешливым взглядом карих глаз. Эмма смущённо улыбнулась женщине, глядя на неё снизу-вверх. Брюнетка сидела, оперевшись одной рукой на матрас, а пальцами второй руки задумчиво перебирала зубчики расчёски. — Это может войти в привычку, — протянула журналистка. — Засыпать и просыпаться с тобой в одной кровати. — Я не против, — карие глаза заблестели в темноте озорным огоньком. — Возможно, это мой коварный план. — Неужели? — блондинка приподнялась на локтях. — У тебя был коварный план затащить меня в постель? Миллс закатила глаза, рассмеявшись самодовольной ухмылке на лице Свон. Она покачала головой, резонно промолчав, и убрала расчёску на тумбочку у кровати. Реджина откинула одеяло, взбила свою подушку, и демонстративно вскинула брови, снова удостоив Эмму взглядом. — Ты мне мешаешь забраться под одеяло. Журналистка счастливо улыбнулась, совсем не грациозно переползая на свою часть кровати, последовав примеру женщины. Она подождала, пока брюнетка ляжет к ней спиной, удобно устроившись на подушке, а затем, не отказывая себе в удовольствии, сама укрылась одеялом по самую шею. Блондинка легла вплотную к Миллс, прижимаясь грудью к её спине, а бёдрами к упругой заднице, и обвила стройную талию рукой. Ткань ночнушки Реджины казалась настолько тонкой, что Свон могло показаться, будто она прикасается к обнажённому бархату кожи. Эта женщина всегда умело подбирала себе наряд. Эмма уткнулась лбом в затылок брюнетки, удовлетворённо вздохнув, когда Миллс накрыла её руку своей ладонью, переплетая пальцы. Журналистка не видела лица Реджины, но готова была поспорить, что та улыбается.