Мы разрушим наши стены

В родных глазах так много света,

В руках так много теплоты…

Столь разношёрстного дуэта

Не сыщешь даже с высоты.

Миллс нравилось подобие семейной жизни с журналисткой, как и постепенно укрепляющиеся чувства между ними. Каждый день Реджины был связан с блондинкой, и практически каждую ночь Свон проводила в постели женщины. Единственное, что отличало брюнетку и Эмму от «настоящей и полноценной» пары — отсутствие физической близости, хотя сексуальный и кокетливый подтекст прослеживался в каждом прикосновении и в каждом слове, сказанным полушёпотом в ночную тишину. Но Миллс было достаточно и того, что журналистка с таким желанием и пылом ей преподносит: компания, приятная рутина, совместное воспитание детей… Хоуп и Генри положительно относились к желаниям своих матерей всё свободное время проводить вместе, и даже более того, часто выступали инициаторами той или иной активности, включающие в себя участие сразу и Реджины, и блондинки. Уют, комфорт, семейность… Именно эти слова всплывали в сознании женщины каждый раз, когда она задумывалась о своих чувствах к Свон. Эмма совершенно непостижимым образом стала ответом на все вопросы брюнетки. Сын Миллс обожал журналистку, и часто «крал» внимание блондинки для игры в приставку или для разработки нового сценария для «Подземелья и Драконов». Свон общалась с мальчиком непринуждённо, шутила с ним, давала советы различного характера, искренне заботилась о нём, что особенно грело сердце Реджины. А прошлым вечером женщина и вовсе застала Генри спящим на плече Эммы: сын брюнетки уснул за просмотром мультфильма, пока журналистка с дочерью полушёпотом обсуждали наряд Покахонтас, во время визита дикарки-принцессы в цивилизованное общество. Да и девочка тянулась к Миллс: она любила разговаривать с Реджиной о работе издательства, часто рассуждая, как взрослая, всегда первой вызывалась помочь женщине по дому, училась у брюнетки готовить… У Хоуп был талант в кулинарии, да и в целом она была необычайно хозяйственной, особенно для своего возраста. Миллс нравилось делиться с дочерью блондинки своими мыслями, не сомневаясь, что девочка действительно слушает её, участвуя в диалоге. Будни со Свон только казались обыденными, но на самом деле были по-настоящему душевными: они завтракали вместе с детьми, Эмма помогала собираться детям в школу, пока Реджина готовила всем троим ланч, а прощавшись у дверей Сторибрука, женщины разъезжались по рабочим вопросам, затем снова воссоединялись вечером и помогали ребятам с домашними заданиями. Брюнетка чувствовала себя на своём месте рядом с журналисткой, и это было необъяснимое словами чувство. С блондинкой Миллс училась радоваться мелочам, пополнила свой гардероб простыми футболками, даже согласилась купить джинсы, чтобы иметь возможность проводить время с детьми, не боясь испортить свои дизайнерские вещи во время какой-нибудь игры, хотя пока ни разу их не надела, иногда соглашалась перехватить кусочек пиццы, если Свон баловала Хоуп и мальчика «запрещённой» продукцией, изредка даже брала в руки джойстик, чтобы понять, чем видеоигры так увлекают Эмму и детей. Реджина ни за что бы не узнала саму себя со стороны. Но у женщины всё ещё оставались нерешённые вопросы с Грэмом и Корой, о которых брюнетка не могла забыть. Этот дуэт был главной головной болью Миллс, от которой лекарства пока не было найдено. Сама мысль о муже и матери угнетала Реджину, а уж понимание, на что эти двое на самом деле способны, сильно пугало. Супруг всё ещё пытался связаться с женщиной без участия адвокатов, требуя возможности встретиться с Генри. Брюнетка не возражала против нормального общения мужчины с сыном, но могла пойти на это только при соблюдении определённых условий. Шатен всего раз согласился последовать этим правилам, но встреча продлилась недолго, поскольку ярость и гнев буквально сквозили в каждом слове Хамберта (подчиняться он не любил), и именно Генри был тем, кто не захотел выслушивать грубую клевету в адрес Миллс, попросив мать поехать домой, к журналистке и её дочери. Но Грэм не сдавался, он постоянно писал сыну, названивал Реджине и угрожал рассказать мальчику о романе женщины с блондинкой, но единственное, что его останавливало, было отсутствие доказательств. Брюнетка догадывалась, что её муж мог установить за ней слежку, но понимала, что слишком сильно рисковать супруг не мог с этой затеей, чтобы его действия не были расценены, как вторжение на частную жизнь Миллс после официального запрета с её стороны в присутствии адвокатов. Мужчина был вспыльчив, но далеко не глуп. Прослыть сталкером собственной жены он точно не хотел. А Кора… Что ж, с ней Реджина не общалась, хотя пару раз получала от неё письма с настойчивыми приглашениями встретиться. Родительница снова хотела воспользоваться женщиной, чтобы продемонстрировать «поддержку» дочери в её предвыборной кампании. Но брюнетка больше не велась на уговоры матери. Она дала Коре именно то отношение, которое родительница не могла терпеть больше всего — тотальное безразличие. Миллс напрягало личное знакомство Коры со Свон, что означало лишь одно: мать перешла в наступление. Обычно Кора долго могла изучать человека, чтобы узнать все его слабые места, а позже сделать всего один сокрушительный удар. Реджина догадывалась, что мать уже пыталась подкупить Эмму, но журналистка не упомянула об этом только из уважения к самой женщине, поскольку той было трудно притворяться, будто холодность и жестокость матери её никак не задевают. Как можно думать о Коре ещё хуже, чем о ней сейчас думает брюнетка? Родительница каждый раз умудрялась переходить на новый уровень в этом навыке. Лишь блондинка никогда не подводила доверие брюнетки. Миллс, в свою очередь, хотела уберечь Свон, поскольку, очевидно, мать решила сосредоточиться именно на ней. Реджина лучше всех знала, что самое слабое место Эммы — это её девочка, поэтому успела обезопасить Хоуп и её обучение в школе, ещё раз чётко дав понять Руперту, что дочь журналистки находится под её покровительством. Голд был в хороших отношениях с Корой, но обязан был именно младшей женщине этого смертоносного семейства. Даже более того, директор остерегался брюнетку, поскольку Миллс много раз доказывала, что может быть страшнее своей родительницы, а такого врага Голд себе не желал. Реджина знала, что нападки шатена и озабоченность матери блондинкой — только начало, однако это не умалило желание женщины достигнуть своей цели: развестись с Хамбертом и вступить в законные отношения со Свон. Брюнетка была полна решимости жить для себя, быть счастливой, не думать о том, как выглядит со стороны, и просто быть собой. Миллс знала, что сможет со всем справиться, пока Эмма на её стороне, а эта упрямая журналистка, к радости Реджины, никуда не собиралась. Да и женщина не была уверена, что сможет теперь отпустить её. Брюнетка стояла у плиты, слушая успокаивающее шипение яичницы на сковороде, и лениво помешивала чай в кружке. С недавнего времени Миллс стала добавлять в напитки дольки цитруса, а затем часто баловать своё обоняние новым ароматом, ожидая, пока чай немного остынет. Блондинка никак не комментировала изменения в привычках Реджины, но женщина видела довольную многозначительную улыбку каждый раз, когда брюнетка глубоко вдыхала цитрусовые нотки, поднося чашку к носу. В воздухе витал аппетитный аромат поджаренного тоста, кухня была освящена солнечным светом, радуя глаз, а на душе царило умиротворение. Миллс была в белой домашней рубашке Свон, которую в какой-то момент незаметно приватизировала, и льняных серых штанах. Реджина позволяла себе не торопиться, по привычке встав строго по будильнику без тени усталости, полюбовалась мирно спящей Эммой и приступила к своему излюбленному занятию — готовке. На столе было заготовлено четыре тарелки, стоял графин с яблочным соком и хрустальные бокалы. Стол теперь всегда накрывался на четверых. Журналистка не заставила себя долго ждать и тоже соизволила проснуться спустя минут пятнадцать после женщины, почувствовав, что часть кровати брюнетки опустела. Блондинка постепенно подстраивалась под режим дня Миллс, перенимала на себя её привычки и не тратила время зря: она стала будить детей пораньше и уводила их на зарядку во двор, прививая ребятам здоровые и полезные «традиции» перед завтраком, что Реджина сочла по-своему занятным. Женщине казалось практически невозможным не только сами факты того, что Генри поднимался раньше положенного ранее, но и его готовность заниматься спортом, пока вся улица спит. Однако Свон легко справлялась с этой задачей, через игру и шутки она выгоняла свою дочь и сына брюнетки на внешний двор, показывая им основные элементы растяжки, и мальчик ни разу не пожаловался и не выказывал недовольство. Генри словно бы немного взрослел под влиянием Эммы и девочки, перенимая уже не только их речевые обороты, но и взгляды на мир. Миллс даже казалось, будто сын стал чаще смеяться. Реджина навострила слух, когда услышала звук открывающейся двери, и сразу посмотрела на часы. В этот раз журналистка подольше продержала детей на улице, и вместо положенных пятнадцати минут пробыла там чуть больше сорока. — Мам, мы вернулись! — с порога огласил сын женщины, влетая в дом, едва скинув свои кроссовки. Брюнетка выключила конфорку и обернулась на мальчика, поднеся к губам чашку чая, но так и не сделав глоток. Он вбежал на кухню немного потный, но счастливый. На нём были чёрные спортивные шорты и малиновая футболка с изображением Железного Человека. Растрёпанные каштановые волосы прилипали ко лбу, свидетельствуя об интенсивности тренировки, веснушки казались ещё ярче за счёт здорового румянца на лице, а довольная и практически гордая улыбка могла осветить любое помещение своей радостью. За Генри секундой позже появилась дочь блондинки, поправляя выбившиеся из сделанного на скорую руку хвоста волосы. Девочка выглядела не менее довольной, со странной гордостью глядя на сына Миллс. Хоуп словила удивлённый взгляд Реджины и подарила женщине лучезарную улыбку, сверкнув ямочками. Дочь Свон тут же прямой наводкой пошла к кувшину с водой, наливая почти полный стакан, и залпом его осушила. На девочке были лёгкие спортивные штаны мандаринового цвета и яркая красная маечка без рукавов, которая так и липла к вспотевшей спине. — Доброе утро, — вежливо поздоровалась Хоуп, смочив горло. — Чудесно пахнет! — Доброе утро, — вернула приветствие женщина, одновременно обнимая сына за плечи, когда тот прильнул к ней, обвив ручками мать за пояс. Брюнетка провела ладонью по влажным волосам мальчика. — Вы такие мокрые… — Это всё мама, — отозвалась дочь Эммы, наливая уже второй стакан воды. — Когда это у неё столько энергии появилось — не представляю. Раньше её вообще было практически не разбудить с утра, а тут она сама нас подняла, да ещё и марш-бросок устроила, — Хоуп оглянулась на Генри. — Пить хочешь? — Да, — сын Реджины благодарно кивнул, когда дочь журналистки протянула ему стакан. — Спасибо большое! Женщина проследила взглядом за мальчиком, когда тот метнулся к живительной воде и жадно припал губами к стакану, делая большие и громкие глотки. Брюнетка не могла припомнить, когда Генри в последний раз пил воду с таким удовлетворением. Блондинка немного задержалась в коридоре, прикрывая за ребятами входную дверь прежде, чем присоединиться ко всем на кухне. Миллс перевела взгляд на Свон, насмешливо вскинув брови, когда Эмма поспешила перехватить стакан у сына Реджины, после того, как тот восполнил необходимый запас жидкости в организме. Журналистка даже прикрыла глаза от наслаждения, мыча от удовольствия, делая большие глотки. Она оказалась не менее румяной, чем дети, часто дышала, но переизбыток энергии так и читался на её лице. Женщина задержала на блондинке взгляд, встречая её весёлую улыбку и хитрый огонёк в зелёных, как хвойный лес, глазах, когда та игриво покосилась на неё. Волосы Свон были собраны в неряшливый пучок таким образом, чтобы короткие пряди обрамляли лицо, но выбор причёски Эммы только подчёркивал изящную длину её лебединой шеи. Журналистка была в жёлтой облегающей боксёрке, обнажающую ключицы, лопатки и плечи, и зелёных легинсах. Ткань одежды плотно прилегала к стройной фигуре блондинки, акцентируя внимание на сильных руках, на которые брюнетка не могла не засмотреться, и подчёркивая длину ног. Свон любила бегать и, пусть не посещала спортзалы так, как рассказывала ранее, всё равно много времени проводила на ногах и всегда поддерживала себя в форме. Тело Эммы было гибким, как Миллс уместно заметила ранее, сильным, выносливым… Реджина закусила губу, проследив взглядом фигуру журналистки, но вовремя опомнилась и поспешила поднять глаза. Она словила довольную ухмылку блондинки, ведь Свон заметила многозначительность потемневшего взгляда женщины, и, однозначно, получила от этого удовольствие. Брюнетка не скрывала, что желает Эмму несмотря на то, что имеет лишь теоретические познания в этой области, и часто открыто говорила о сексе. Однако, помимо всего прочего, Миллс подтвердила свои изначальные подозрения: лесбиянкой она себя не считала. Её не тянуло к другим женщинам, она не находила их привлекательными или интригующими в сексуальном плане. Реджина считала, что её ориентация замкнулась исключительно на журналистке, потому что только одна самоуверенная зеленоглазая блондинка пробуждала в женщине желания, о которых она даже не подозревала. Свон вытерла губы тыльной стороной ладони, с озорным блеском в глазах. Эмма дерзко усмехнулась — так, словно прочитала все мысли брюнетки всего по одному взгляду, и Миллс с вызовом выгнула бровь, словно спрашивая, действительно ли журналистке есть, что сказать? Уголки пухлых губ синхронно дрогнули вверх, когда блондинка в ответ проследила откровенным взглядом силуэт Реджины. У женщины мурашки пробежали по коже от теплоты и абсолютной податливости в этом взгляде. — Представляешь, мам, — слова мальчика вырвали брюнетку из транса. — Сегодня мы пробежали дальше, чем обычно, и я почти совсем не устал! — Не гони! — фыркнула девочка. — Конечно устал! — Ну, может чуть-чуть, — немного помолчав, согласился Генри. Что-то в словах сына не вязалось в голове Миллс. Пробежали?.. Тёмные глаза Реджины впились в румяное лицо мальчика. Генри выглядел немного запыхавшимся, но в тоже время воодушевлённым и оживлённым. Он почти светился изнутри, что просто… поражало! Женщина никогда не думала, что её сын будет не просто хвастаться своими спортивными успехами, но и получать от них удовольствие. — Вы бегали? — Да. — Я думала, что ваша зарядка ограничивается просто стандартным набором упражнений, — брюнетка вопросительно посмотрела на Хоуп. — Так и было, — согласилась дочь Свон. — Но пару дней назад мама решила внести некое разнообразие. — Мы просто бегаем вдоль улицы, — пояснила Эмма, вмешиваясь в разговор. — Но с каждым разом всё дальше. — Мы играем, — поправил мальчик, переглянувшись с журналисткой, словно ожидая от неё подтверждения его словам. — Эмма задаёт цель: кто первый найдёт какой-нибудь предмет, добежит до него и коснётся, тот и победил. Сегодня была синяя машина, вчера белый забор, а позавчера серый почтовый ящик. — Что-то типа «Пятнашек»: главное первым добежать наперегонки и «словить» предмет, только и всего, — пожала плечами девочка. — В первый раз победил Генри, — Миллс постаралась не обидеть сына своим удивлением. — Вчера выиграла мама, сегодня — я. У нас пока ничья, следующий раз решающий. Реджина была впечатлена. Хоуп кратко объяснила основные правила игры, которой блондинка увлекала детей последние пару дней: после зарядки, когда ребята немного размялись и проснулись, Свон называла первую пришедшую ей на ум вещь или элемент декора, которую запросто можно было бы увидеть на границе любого участка или вдоль дороги. Эмма никогда не придумывала что-то сверхъестественное, исходя из расчёта, что дети должны в любой момент найти предмет без её помощи. Дочери журналистки и Генри, как могла наблюдать женщина, очень нравилась подобная игра с утра пораньше. Победитель мог спокойно выбирать досуг на вечер, а проигравшие не могли отказаться. Эти аспекты были именно тем, чего так не хватало сыну брюнетки в общении с отцом: лёгкость и азарт. Мальчик не думал о том, что кого-то подводит, не беспокоился о том, правильно ли он бегает или нет, как далеко он бегает… Генри получал настоящее невинное удовольствие от простой шутливой игры, всегда с удовольствием стартуя вперёд одним из первых (блондинка не говорила об этом, но Миллс подозревала, что та давала детям фору, чтобы не лишать их шанса на победу). Свон могла почти что угодно превратить в игру, вынуждая богатое воображение сына Реджины работать в правильном направлении, не исключая при этом участия своей девочки. — Недавно вашего сына похвалили при сдаче нормативов, — весело похвасталась Хоуп, радуясь достижениям мальчика, как своим собственным. — Физрук сказал, что впечатлён стараниями Генри. — Его нормативы — это стандартная зарядка с Эммой, — фыркнул сын женщины. — Даже не интересно его слушать, если честно. Он слишком скучно всё объясняет. Брюнетка кинула быстрый взгляд на журналистку, заметив, что та непрерывно смотрит на детей, задумчиво усмехаясь словам мальчика. Похвала Генри стала для блондинки сюрпризом, но она старалась никак не выдать своего смятения при сыне Миллс. Свон подошла к мальчику, потрепав его по волосам, отчего Генри, громко фыркнув, рассмеялся. — Побольше уважения к физрукам, молодой человек! — Реджине показалось, или Эмма действительно только что передразнила её манеру речи? — Они ведь стараются. — Генри реально очень быстрый, — поделилась дочь журналистки, не обращая внимания на звонкий смех сына женщины, когда блондинка принялась щекотать его рёбра. Девочка немного повысила голос, чтобы брюнетка её услышала. — Правда, такой же неуклюжий, как и мама. Он бежит впереди всех, но также быстро путается в своих ногах. — Это всего пару раз было! — возразил мальчик без намёка на обиду, он едва сдерживал смех, прижимая локти к телу. — Хватит, я сдаюсь! Больше не буду, обещаю, Эмма. Свон довольно хмыкнула, наклонившись к Генри, чтобы их лица были на одном уровне. Она немного прищурилась, с напускной серьёзностью глядя на сына Миллс, и мальчик ответил ей не менее серьёзным взглядом. — Ладно, поверю. Только не расслабляйся, пацан. — Так точно! — Генри встал по стойке смирно и отсалютовал Эмме, словно та была полководцем, а он её рядовым солдатом. — Я не подведу вас, мэм. — Вольно, — закатила глаза журналистка, чмокнув сына Реджины в щёку. — Ты правда несколько раз спотыкался во время забегов? — Четыре, и все за один урок, — заявила девочка и сложила руки на груди, без тени ревности наблюдая за блондинкой и мальчиком. — Я считала, помнишь? — Зато было весело! — пожал плечами Генри. — Всем вокруг, — подхватила Хоуп, посмеиваясь. — Но ты довольно ловко обогнал Пэна, моё уважение. Готова поспорить, что он не ожидал. — Я сам не был уверен, что обгоню Питера. — Надо было тотализатор организовывать, — задумчиво пробормотала дочь блондинки, и сразу три пары глаз удивлённо воззрились на неё. Девочка замерла, переводя взгляд с сына женщины на Свон, а потом на саму брюнетку. — Спокойно! Это всего лишь мысли вслух. Миллс тихо рассмеялась первой, прикрыв рот ладонью. Она сама не понимала, что именно её позабавило в этой ситуации: размышления Хоуп или же шокированное выражения лиц Эммы и мальчика. Журналистка растерянно заморгала, пока Генри не знал, как реагировать. У Реджины сложилось впечатление, будто у дочери журналистки уже был опыт в организации своеобразной «букмекерской» конторы. У девочки прослеживалась сильная предпринимательская жилка. — Что ж, сегодня победила ты, Хоуп, но я обязательно возьму реванш, — нашёлся, что сказать, сын женщины, поравнявшись с дочерью блондинки. Брюнетка никогда не видела мальчика настолько уверенным в себе. — А сегодня мы с Эммой смиримся с проигрышем. Придумала, чем хочешь занять нас в качестве своей победы? — А то, — кивнула девочка. — Только для этого мне нужно будет участие Реджины, — голубые глаза встретились с карими. — Вы не против? Миллс была достаточно заинтригована, чтобы даже не подумать об отказе. — Я вся во внимании, — веселье ребят было заразительным. Реджина вопросительно выгнула бровь. — Что от меня потребуется? — Разрешите изучить ваш гардероб? — поиграла бровями Хоуп. — Хочу устроить показ мод. Мы с Генри модели, вы стилист, а мама судья. Примерим разные образы. К нам же ещё Ноланы приезжают! — Но у мамы одежда не по размеру… — начал Генри, но дочь Свон тут же прервала его, вскинув руку. — Оверсайз в моде, — отмахнулась девочка со знающим видом, по-прежнему не прерывая зрительного контакта с женщиной. — Ну так что, Реджина? Вы не возражаете? — Не возражаю, если в моём шкафу останется порядок, — женщина не знала, как вообще возможно отказать Хоуп. Брюнетка подмигнула дочери Эммы, и та улыбнулась довольная собой. Миллс посмотрела на журналистку, понимая, что та не сводит с неё глаз, тонкие розовые губы были приподняты в восхищённой улыбке. — А из тебя выходит прекрасный аниматор, Эмма, — признала Реджина с теплотой в голосе. — Не задумывалась о смене рода деятельности? Блондинка рассмеялась, качая головой, словно женщина только что рассказала самый забавный анекдот, который она когда-либо слышала. — Подумаю над твоим предложением через пару лет, — с ухмылкой отозвалась Свон, приобнимая детей за плечи. Эмма не спешила углубляться в тему своей профессии при детях, чтобы уберечь их от ненужных переживаний, и брюнетка уважала её решение. — Ну что, малышня, проголодались? — Да! — практически хором отозвались сын Миллс с дочь журналистки. — Пахнет шикарно, согласна, — важно кивнула блондинка, придав своему голосу заговорщицкую интонацию. — Если хотите, чтобы вам хоть что-то досталось, марш умываться. Если вы не успеете за пятнадцать минут, съем ваши порции. — Нет! — Так нельзя! — Я большая, — Свон демонстративно похлопала себя по животу. — В меня многое влезет. — Лучше принять душ, — поправила Реджина, привлекая внимание ребят. — Генри, покажи Хоуп, где взять свежие полотенца, пожалуйста. — Конечно, — кивнул мальчик с полной решимостью подойти к просьбе матери со всей ответственностью. Он посмотрел на девочку, галантно предложив подруге свой локоть, как истинный джентльмен. — Позволь тебя проводить, Хоуп? — С превеликим удовольствием, — дочь Эммы театрально захлопала длинными ресницами, принимая жест Генри. Девочка снова посмотрела на женщину. — Поможете мне чуть позже с причёской, пожалуйста? Брюнетке было приятно, что Хоуп обращалась к ней с такими простыми, но важными для их сплочения просьбами. Миллс хотела, чтобы дочь журналистки могла в любой момент обратиться к ней за помощью, зная, что Реджина ей точно поможет. — С радостью, — женщина немного склонила голову в утвердительном жесте. Блондинка попыталась спрятать улыбку от наблюдения за общением девочки с брюнеткой и поторопилась отправить ребят наверх, чтобы не тратить драгоценное время попусту. Дети, тут же важно вскинув подбородки, прошествовали в коридор, изображая лорда и леди из какого-нибудь графства Великобритании. У них практически идеально получилось изобразить стереотипную напыщенность англичан, манерно парадируя светскую беседу о погоде. Свон кашлянула, многозначительно вскинув брови, и дети мгновенно ускорили шаг, рискуя остаться без завтрака. Эмма провожала ребят взглядом, пока те не взмыли по лестнице и не разбежались каждый по своей комнате, а затем довольно хмыкнула себе под нос. Миллс молча наблюдала за журналисткой, поражаясь тому, с какой простотой и лёгкостью ей получалось делать то, что ранее Реджина считала невозможным, и это касалось не только самой женщины, но и Генри. Блондинка осторожно посмотрела на женщину, тут же овладевая её вниманием полностью. Брюнетке нравилось, как менялся взгляд Свон, когда они оставались наедине, и не было необходимости сдерживаться. Что-то дикое и неукротимое вихрем кружилось в зелёных глазах, а на тонких губах в противовес взгляду играла мягкая и даже нежная улыбка. Миллс ничего не сказала Эмме и просто продолжала на неё смотреть, понимая, что полюбила в ней абсолютно всё. Журналистка медленно подошла к Реджине, преследуемая её взглядом, и немного смущённо ухмыльнулась. Аромат цитруса тут же вскружил женщине голову, балуя лёгкие, и играя с выдержкой брюнетки. Миллс прикладывала просто титанические усилия, чтобы удержать свои руки при себе и не притянуть блондинку ближе, поддаваясь желанию быть зажатой между столешницей и разгорячённым телом Свон. Эмма остановилась всего в полушаге от Реджины, глядя на неё сверху-вниз, и молча достала из-за спины цветок, сорванный на одной из соседских клумб (женщина была уверена, что где-то видела похожие растения). Журналистка запрятала стебель за резинку легинсов, спрятав белый бутон под майкой, чтобы втайне от ребят презентовать его брюнетке. Миллс с трудом оторвала взгляд от блондинки и переключила своё внимание на цветок. Его лепестки лишь немного деформировались, но не потеряли свою нежную хрупкость. Стебель был короткий и тонкий, без посторонних листьев, а лепестки и вовсе напоминали ромашку, но… Реджине показалось, что этот цветок был одним из лучших, что она видела в своей жизни. Женщина протянула руку, соприкасаясь с пальцами Свон, наслаждаясь прохладой бледной кожи. Эмма не шевелилась и практически не дышала, когда брюнетка забрала цветок из её руки, а затем поднесла к носу, вдыхая едва уловимый ненавязчиво сладкий аромат. Миллс тронул до глубины души этот простой жест привязанности журналистки. Реджине не нужны были громкие слова, дорогие подарки и перспективы жизни на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая, она этого не ждала от блондинки. Женщине было достаточно только Свон, своих чувств к ней и того факта, что какую бы цену Эмме не предложили, она никогда не продаст брюнетку и её внимание. Миллс доверяла журналистке даже больше, чем себе самой. — Привет, — нарушила тишину блондинка, и Реджина невольно умилилась с неловкости всегда самоуверенной Свон. — Привет, — еле слышно отозвалась женщина, прижимая цветок с груди. Запах Эммы, её доверительная близость и уязвимость в глазах вызывали у брюнетки зависимость. — Спасибо, Эмма. — За что? — журналистка наблюдала, как пальцы Миллс порхают по лепесткам цветка бережными прикосновениями. — За утренние упражнения с детьми и за то, что Генри, кажется, по-настоящему увлёкся спортом. — выдохнула Реджина, и блондинка впилась взглядом в её губы. — Как ты это делаешь, Свон? — У меня своя магия, — Эмма коснулась волос женщины. — Если я раскрою все свои секреты, то тебе станет неинтересно, а я не могу это допустить. — Сомневаюсь, что это возможно: потерять к тебе интерес, — брюнетка и сама не заметила, каким хриплым прозвучал её голос. — Не хочешь как-нибудь составить нам компанию? — журналистка мягко взяла Миллс за руку. — Думаю, ребята будут в восторге, если ты к нам присоединишься. Только представь: утренний свежий воздух, смех Генри и комментарии Хоуп, ты и твоя чертовски соблазнительная… — Преследуешь свои интересы? — Реджину пробрало до костей от игривого тона блондинки. — Исключительно, — подмигнула Свон. — Я уверена, что мне будет на что посмотреть. — Я бы на многое не рассчитывала, Эмма, — фыркнула женщина, и кокетливость журналистки лишь увеличилась. — У меня хорошая фантазия. — Не сомневаюсь. Я подумаю над твоим предложением, — пообещала брюнетка. — Может быть и присоединюсь к вам завтра. — Отлично, — своей улыбкой блондинка напоминала Чеширского кота. — Я довольна таким развитием событий. Миллс закатила глаза с усмешкой: только Свон могла дарить странную смесь комфорта и интриги своими заигрываниями. Реджина знала, что Эмма не перейдёт границу, не доставит ей неудобств, не унизит. Журналистка, даже беря во внимание отсутствие опыта длительных серьёзных отношений, казалась женщине самой лучшей и морально-зрелой партией. Брюнетка не получала настолько красивых ухаживаний от кого бы то ни было до блондинки. Свон взяла свободную руку Миллс в свои ладони бережно и осторожно, готовая в любой момент отступить, чтобы не смутить Реджину, и поднесла её руку к своему лицу в молчаливой просьбе о ласке. Однако женщина ощущала вовсе не смущение, а потребность дать Эмме то, что та так просит. Брюнетка коснулась щеки журналистки, и блондинка податливо прильнула к прикосновению Миллс, в поисках более тесного контакта. Реджине нравилось каждый день открывать для себя Свон с новой стороны. Она была одержима желанием узнать Эмму целиком, приватизировать её себе, оставаться для неё единственной. Женщина и раньше считала себя собственницей, но лишь журналистка показала насколько. Брюнетка не могла отпустить её, не могла позволить кому-то причинить блондинке вред, не могла представить себе будни без Свон. Эмма прикрыла глаза и повернула голову к прикосновению Миллс, даря трепетный поцелуй в ладонь Реджины. Её губы были дразняще прохладными, но от жеста журналистки по телу женщины пробежал жар. Брюнетка не могла не смотреть на то, как немного подрагивают длинные золотистые ресницы, как тяжело вздымается и опускается грудь блондинки, как крепко Свон прижимает губы к коже Миллс. — Ты заставляешь меня улыбаться, Эмма. — Ну что поделать? Я люблю твою улыбку, — тихо ответила журналистка, касаясь губами ладони Реджины и согревая кожу своим дыханием, и только потом посмотрела женщине прямо в глаза, доказывая уверенность своих собственных слов. Брюнетка резко втянула воздух на слове «люблю», позволяя мучительному восторгу охватить своё сердце. Миллс знала о чувствах блондинки, и понимала, что Свон могла иметь ввиду далеко не одну только улыбку Реджины, однако уточнять не стала. Эмма не разбрасывалась громкими обещаниями и клятвами, которых женщина достаточно наслушалась в своё время от супруга. Именно поступки журналистки заставляли брюнетку верить, что искренность блондинки — неизменная правда. — Ты прекрасна, Реджина. Две недели? — Две недели, — едва слышно повторила Миллс. Реджина поджала губы, позволяя себе лёгкую шалость: она нежно погладила пальцами челюсть Свон, прочертив короткий маршрут к её шее, едва касаясь пальцами кожи и вызывая мурашки. Женщина следила за своими собственными движениями, как зачарованная, словно её тело больше ей не подчинялось. Пальцы брюнетки скользнули вниз по шее Эммы, и та громко сглотнула, едва заметно поддавшись вперёд к Миллс, но вовремя удержала себя в руках. Реджина пробежала пальцами по нежной коже между ключицами журналистки, дальше ниже, задержавшись на вырезе боксёрки. — Реджина, — почти простонала блондинка со слышимой досадой в голосе от того, что не может позволить себе большего. — Тише, — шикнула женщина, переместив руку на талию Свон. — Я знаю, Эмма. — На сегодня у нас всё в силе? — журналистка сильно зажмурилась, пытаясь думать об отвлечённых темах, пока смуглые пальцы брюнетки принялись невинно играть с резинкой легинсов блондинки, чувствуя напряжённые мышцы живота Свон. — У нас сегодня гости? У «нас»? На губах Миллс промелькнула ухмылка. «Мы» — именно так Эмма говорила в последнее время, всё чаще, не отделяя отдельно Реджину и её сына. Женщина не подозревала насколько соблазнительным могло прозвучать это местоимение, состоящее всего из двух букв, но несущее огромный смысл. — Я не склонна менять свои планы, поэтому да, нас сегодня ожидает насыщенный вечер, — брюнетка широко улыбнулась. — Руби присоединится к ужину? — Нет, — покачала головой журналистка. — Она на свидании. Но я передам ей сегодня от тебя привет. — Много работы? — Миллс позволила пальцам забраться под ткань боксёрки, ощущая твёрдые мышцы живота блондинки, и Свон дёрнулась, перехватив руку Реджины. — Я не опоздаю к ужину, — пообещала Эмма. — Но могу немного задержаться в обед… — Я заберу детей со школы, — кивнула женщина, и журналистка благодарно улыбнулась. Они прекрасно понимали друг друга. — Будь аккуратна за рулём и не торопись. — Спасибо, — кивнула блондинка, сжимая руку брюнетки в своей. Свон сплела свои пальцы с пальцами Миллс. Они немного постояли в тишине вот так, отчаянно тянувшись друг к другу, но не позволяя себе большего. — Ты достаточно плодотворна в последнюю неделю, — Реджина склонила голову на бок, чувствуя, как горячее дыхание Эммы касается её шеи. — Часто сидишь за компьютером перед сном, публикуешь свои исследования. И твои последние статьи, сразу две за неделю, мне очень нравятся. Твой стиль письма неожиданно изменился. В статьях нет негативного подтекста. Журналистка немного напряглась, но кивнула на комплимент женщины. Она прочистила горло перед ответом. Брюнетке показалось, что блондинка немного смущена вниманием Миллс к своим статьям. — Будем считать, что на меня снизошло вдохновение. — Только не понимаю, почему ты пишешь про одного и того же человека, нового директора финансовой биржи, который переехал из Швейцарии? Как же его зовут… — Реджина постаралась припомнить его имя. — Кристофер? — Кристоф Мус, — поправила Свон. — В Америке любят европейцев, да и редакция сейчас работает над поддержанием деловой репутации. «Hearttorner» всё ещё устраняет последствия статьи разоблачения Голда. Поэтому мой начальник позволил мне немного разнообразить репертуар. Отзывы пока неплохие, посмотрим, что будет дальше. — Раньше я не слышала об этом таинственном миллионере из Швейцарии, с чего бы ты им заинтересовалась? — Он тёмная лошадка в Штатах, который совсем недавно приехал в Сан-Франциско, — Эмма немного помедлила. — Именно потому, что его никто не знает здесь, за редким исключением, меня он и заинтересовал. Своей статьёй я привлекла внимание к его скромной персоне и повысила количество просмотров журнала. Вы, снобы, любите «свежую кровь», — подразнила журналистка. — Разве такие истории пользуются спросом? — женщина встретила весёлые искорки в зелёных глазах. — Они не так популярны, как скандалы, естественно, — согласилась блондинка. — Но и разнообразие бывает полезным. — Склонна согласиться. Свон рассмеялась словам брюнетки, но послушно кивнула. Она вскинула руки, показывая, что возражений не имеет, и стала медленно отходить шаг за шагом от Миллс. Реджина не отрывала от Эммы взгляда, пока та не исчезла в коридоре, взбегая по лестнице на второй этаж. Женщина посмотрела на цветок в руке, улыбнувшись нежным чувствам, которые вызывали эти хрупкие белые лепестки. Брюнетка достала свежий хрустальный стакан, налила в него холодной воды, и аккуратно опустила стебель цветка в импровизированную миниатюрную вазу.

***

Он всегда получал, что хотел, с самого раннего возраста не зная слово «нельзя». Его семья — идеальная картина, написанная дорогими красками на сделанном на заказ холсте рукой посредственного художника: передаёт лишь внешнюю составляющую всей композиции, но не эмоции, которыми она должна сопровождаться. Мужчина чувствовал себя не таким как все, он был выше и лучше них во всех смыслах — именно такую навязчивую идею слушал шатен с самого своего рождения. Ему вбили это в голову, уничтожив понимание того, что правильно, а что нет. Победа любой ценой и любыми способами, не важно, сколько времени на это потребуется. Всё же было так просто: победитель всегда прав и должен получить то, что ему принадлежит по праву. Родители Хамберта действительно были «идеальными»: красивые, богатые, снисходительные, очаровательные, лидеры во всех списках приглашённых на мероприятия гостей… Но только на публике, ведь за закрытыми дверями лицемерный спектакль прекращался. Мать и отец могли игнорировать Грэма, когда тот нуждался в их помощи или поддержке, как любой другой ребёнок, но всегда замечали его проигрыши или победы. Оглядываясь на своё детство, мужчина понял, что упустил момент, когда должен был узнать, что такое настоящая и искренняя привязанность, а потому не знал, как это всё нужно проявлять. Шатен сейчас почти не общается со своей семьёй, но не из-за какого-то инцидента или недопонимания, просто так его родителям, да и ему самому комфортнее. Хамберт предпочитает видеться с ними только на каких-нибудь мероприятиях раз в год, следуя привычному сценарию: его родители широко улыбаются, благодаря отточенным за десятки лет навыкам игры на публику, и Грэм отвечает тем же, уже практически не ощущая в себе того мальчика, который некогда желал получить искреннее внимание родителей. Мужчине было так проще жить — он не был бесчувственным, просто все его чувства были ограничены определённым спектром эмоций: гнев, жажда признания, потребность быть первым во всём, страх поражения, нужда в адреналине. Отец шатена был старше своей жены на семнадцать лет, и Хамберт никогда не питал иллюзию, что брак его родителей был чем-то большим, нежели просто сделка. Отцу нужна была красивая спутница, которая будет сопровождать его на любых ужинах и встречах, а по ночам греть его постель, когда возникнет такое желание, а матери Грэма нужны были деньги и статус своего мужа. Мужчина всегда знал, что эти двое друг друга стоили, и никогда не думал, что в этом есть что-то неправильное. Шатен не смог бы вспомнить, как хотя бы раз разговаривал с отцом по душам с целью получить жизненный совет, а не наставление, или же не вспомнит, как слышал искренний, неприкрытый наигранностью, смех матери над какой-нибудь глупой детской шуткой. Именно эти родители научили Хамберта считать, что всё и всех можно купить, предложив самую выгодную цену. Особое отношение к себе Грэм ощущал ещё с детского сада. Воспитатели всегда ставили его в пример, восхваляли за каждую мелочь, а в спорных вопросах принимали только его сторону. Однако мужчину не научили совести, он не знал, что такое сожаление или чувство утраты, потому что у него было всё самое лучшее. Будучи мальчишкой, он быстро осознал ещё в детском саду, что его родители купили внимание воспитателей и презентовали его сыну, потому что другого проявления участия и «любви» они дать не могли. Шатен привык к такому исключительному отношению. Дети тянулись к нему по разным причинам: его либо боялись, поскольку Хамберт не стеснялся получить желанное силой (всегда оставаясь безнаказанным), либо слушали родителей, которые наказали быть у Грэма на хорошем счету, либо просто хотели оказаться в кругу тех, кто не попадёт в его немилость. В школе он хорошо учился, потому что родители серьёзно подошли к вопросу его образования. Именно в школьные годы мужчина получил от отца важный урок: всегда найдётся кто-то выше по статусу и власти, пока ты не сдвинешь его. Шатен хотел быть на верхушке «пищевой цепочки» школьной жизни, но понимал, что вседозволенность его на самом деле не безгранична. Были правила и законы, которым Хамберту нужно было подчиняться, а потому он воспитывал в себе те качества, которые позволяли решить практически любую проблему без участия власти отца или социальных связей матери. Грэм был душой компании, звездой спорта, любимцем девушек, «другом» учителей… Но мужчина с каждым годом всё больше чувствовал, накапливающуюся агрессию, которая только и рвалась наружу. Чужой дискомфорт и страдания напоминали шатену, что он элита, а это опьяняющее чувство вызывало у него зависимость. Хамберт часто задирал каких-то «ущербных бедолаг», которые имели глупость хоть раз воспротивиться его желаниям, но делал это не своими руками. Он собрал себе «свиту», которая по любой его указке могла не только припугнуть, но и избить какого-нибудь «ботаника». Грэм всегда наблюдал за всем со стороны, но лично не марал руки, а потому доказательства его участия заканчивались на жалобах «неудачников». Университетская жизнь мужчине тоже давалась легко. Мать хорошо знала декана, часто ходила к нему на чай, легко флиртуя со старым знакомым, и шатена часто замечали вхожим в «круг любимчиков» администрации. Хамберт очаровывал всех, общался с деканом со всеми почтением и уважением, строил из себя приличного сына. Декан даже взял привычку приглашать его с матерью на семейные ужины, где сам Грэм мог часто наблюдать дочь главы университета: бедную девчонку в инвалидном кресле, почти полностью парализованную. Мужчина не чувствовал ни жалости, ни грусти, ни сочувствия, когда смотрел на свою ровесницу. Ничего не было в его сердце, но он всегда вежливо улыбался и болтал с девушкой, пытаясь разобрать её нечёткие ответы. Мать шатена могла заботиться о бедняжке весь вечер, сетуя на жестокость судьбы, а потом, когда оставалась наедине с Хамбертом в машине, брезгливо вытирать салфетками и обрабатывала антисептиком руки, словно болезнь этой девушки могла передаться ей через простое прикосновение. Статус любимчика декана развязывал Грэму руки: он стал подкупать профессоров, чтобы те закрывали глаза на определённые моменты, регулярно подставлял конкурентов-отличников, даже своих «друзей», если те вдруг «случайно» получали балл выше, чем у мужчины, запугивал своих оппонентов, менял девчонок, как перчатки. Но всё это делал слишком незаметно для администрации и своих родителей, сохраняя свою репутацию незапятнанной. С годами шатен стал сдержаннее, поскольку видел, как многие бизнесмены попадали под внимания журналистов и полиции, а потому задвинул свои потребности и инстинкты «охотника» в дальний ящик. Отец Хамберта обещал передать ему управление фирмой, как только тот удачно женится на девушке своего уровня: у неё должна быть хорошая семья, громкая фамилия, симпатичная мордашка… Грэм не чувствовал недостатка внимания от девушек, часто ими пользовался, но никогда не заводил отношений, «держа всё в тайне». Однако к заданию отца решил подойти добросовестно и, решившись на брак, прекратил все свои похождения. На одном из званых вечеров, мать познакомила мужчину со своей хорошей подругой: великолепной и ухоженной женщиной — Корой Миллс, и тогда шатен впервые почувствовал, что нашёл человека, который не просто в состоянии понять Хамберта, но и способен думать, как он. Кора долго оценивала Грэма взглядом, а затем прямо в лоб и спросила, не ищет ли он себе идеальную партию для брака, добавив небольшую оговорку: «моя дочь очень своенравная и сложная девушка, но наиболее подходящей кандидатуры тебе не найти». Это зацепило мужчину. Он любил добиваться своей цели и, чем сложнее она казалась, тем больше азарта он испытывал. В тот вечер шатен впервые увидел младшую Миллс и… потерял дар речи. Реджина сразила его своей безупречностью: королевская осанка, нейтральная улыбка, внешность без единого изъяна… За исключением небольшого шрама на губе, но это только добавляло её образу неукротимость. Эта женщина, по словам Коры, была образованной, остроумной, прекрасно держалась на публике. Но больше всего Хамберта поразили тёмные и поглощающие карие глаза, глубина которых преследовала его весь вечер. Грэму впервые показалось, что он влюбился. Мужчина долго и упорно добивался внимания брюнетки, проявляя исключительно положительные качества и во всём ей угождая. Миллс была холодной, непреступной, острой на язык и это было чертовски захватывающе для шатена. Он никогда не испытывал столько эмоций от общения с одним человеком. Хамберт знал, что брак с Реджиной принесёт ему много власти, но эта цель отошла на второй план, потому что он по-настоящему увлёкся женщиной. Грэм хотел её, желал подчинить её внимание себе, обладать… Когда брюнетка согласилась стать женой мужчины, он был почти счастлив. Миллс воспламеняла его, и шатен чувствовал, что только она способна воплотить в себе идеал той, кого Хамберт хотел себе в спутницы жизни. А потом родился Генри и… Что-то в Грэме изменилось. Мужчина никогда не задумывался, что станет отцом, но, когда впервые увидел своего сына, такого крохотного и беззащитного, что-то тёплое сжало сердце шатена, которое до этого он считал каменным. Хамберт понял, что способен чувствовать по-настоящему нежные чувства к мальчику ещё тогда, когда ему впервые передали Генри в роддоме. Грэм помнил, что сын был таким лёгким, румяным, пухленьким… Он помнил, как сердце билось в груди с такой силой, будто рвалось наружу, чтобы узнать, что так взволновало мужчину. Шатен помнил, как стоял в палате Реджины, и улыбался со слезами на глазах. Хамберт хотел стать лучшим отцом. Он понимал, что с ним что-то не так, учитывая его шаткий моральный компас и проблемы с агрессией, и не хотел, чтобы мальчик вырос в таких условиях. Грэм пытался наставлять Генри на путь истинный, пытался привить ему интересы и вкусы, которые в своё время не поддержал его собственный отец. Отчасти мужчина догадывался, что пытался компенсировать недостаток подобного общения за счёт сына, но остановиться не мог. Шатену было необходимо контролировать мальчика, его круг общения, корректировать его мечты о будущем, и злился, когда Генри не разделял его желаний. Он полностью отдавался сыну и даже не заметил, как отпугнул своего мальчика своими настойчивостью и упорством. Генри не нравились его подарки, не нравились игры, фильмы, шутки отца… И, чем больше Хамберт старался, а сын отказывался от его стараний, тем злее Грэм себя ощущал. И когда он впервые сорвался, выплеснув на мальчика свой гнев, то увидел страх в глазах Генри. Собственный сын боялся его, не доверял полностью, остерегался. Мужчина был шокирован. Он много раз видел ужас на лицах людей, и ему нравилось, когда его боялись, но слёзы в глазах мальчика казались шатену ядом. Он знал, что поступает неправильно, но остановиться уже не мог, распаляясь от собственного бессилия всё больше и больше, срывался на всех подряд, лишь бы не тронуть Генри. Сыну было комфортнее с матерью, и женщина сама стала открыто выступать против инициатив шатена, что не могло не бесить последнего. Ему нельзя было перечить! Брюнетка смела критиковать его методы воспитания мальчика? Подвергать сомнению его слова? Хамберту казалось, будто Миллс методично шаг за шагом забирает Генри себе, крадёт его у Грэма, и оттого злость на самого себя плавно перекочевала на Реджину. Мужчине было проще винить жену в проблемах в отношениях с сыном, потому что больше выносить мысль, что он не справился с ролью отца, не мог. Шатена посещала одна и таже навязчивая мысль: он проиграл мальчика собственной супруге. Впервые в жизни, кто-то одержал над ним победу, и это была женщина. Ужиться с этим Хамберту было просто невыносимо. Но, как не крути, Грэм действительно уважал брюнетку и не хотел пугать мальчика. Поэтому, чтобы немного выплеснуть свою агрессию и гнев, мужчина окунулся с головой в работу. Он скупал и уничтожал фирмы, владельцы которых казались ему крупной рыбой. Шатен не хотел, чтобы кто-то хотя бы здесь отбирал у него все лавры и внимание. Охотясь на крупных, но неопытных бизнесменов, Хамберт играл с законодательством, многократно балансируя на самом краю, но только так Грэм снова мог почувствовать себя непобедимым. Развод. Мужчина не понимал, почему Миллс пошла на этот шаг, учитывая все те усилия, что он приложил, чтобы Реджина и Генри не сильно страдали от тяжёлого характера главы семьи. Поступок женщины шатен расценил, как предательство, а потому сдерживаться с брюнеткой больше не мог. Он выплёскивал на Миллс гнев, злость, поток угроз, не в силах остановиться даже из-за сына. Да, Хамберт всеми силами пытался отговорить Реджину от развода, давал ей время всё взвесить, лелея надежду, что женщина одумается, ведь лучшую партию брюнетка себе сможет найти, пытался объяснить, что ему нельзя разводиться, особенно, когда именно Миллс от него уходит, сочтя его неподходящим вариантом. Потом, разумеется, по привычке, стал прибегать к запугиваниям и угрозам, даже постарался использовать для этой цели мальчика, запрятав непривычное чувство вины в дальний ящик своего сознания. Грэм догадывался, что в попытке нанести сокрушающий удар Реджине, он также ранил и Генри, своим поступком упав не только в глазах женщины и сына, но и в своих собственных. Однако ущемлённая гордость и неспособность сдержать накопившуюся агрессию лишь закапывала мужчину глубже, и он сам это понимал. Но он не мог заставить себя отступить, он всегда шёл до конца. Шатена била нервная дрожь, когда он представлял, каким предстанет в глазах общественности, если брюнетка уйдёт от него к другой женщине, которая по социальному статусу едва ли дотягивает до среднего класса. У Хамберта не было доказательств отношений Миллс и блондинки, но он знал, что между ними что-то есть. Грэм видел, как Реджина смотрит на Свон, и не мог припомнить, чтобы женщина смотрела на него так хотя бы раз. Из-за брюнетки мужчина мог потерять всё: уважение родителей, статус в глазах общественности, значимость для подчинённых, главенствующую роль в воспитании мальчика… Миллс могла уничтожить его репутацию, выставив ужасным мужем, бревном в постели (раз ему предпочли какую-то Свон), плохим отцом, неудачником, слабаком… Шатен уже не понимал, что делает, глядя на полупустую бутылку скотча на пассажирском сидении. Хамберт всё чаще пил в последнее время, пропуская ужины, из-за чего алкогольное опьянение довольно быстро давало о себе знать. Перед глазами плыло, но Грэм продолжал настойчиво цепляться за руль, с переменным успехом фокусируя взгляд на дороге. В его голове крутились все условия, которые Реджина выдвинула ему, чтобы позволить видеться с Генри, и гнев затмевал его разум. Мужчина просто не мог пойти на поводу и плясать под дудку этой женщины. Ни за что. Вечерело. Огни светофора расплывались перед глазами шатена в палитру туманных красок, а недовольные предупреждающие сигналы машин, которые Хамберт обгонял или случайно подрезал, смешались в сплошную какофонию звуков. Где-то глубоко внутри Грэм понимал, что совершает очередную ошибку, решив наведаться к брюнетке в таком состоянии, не смотря на все предупреждения адвокатов и её официальный запрет, но шёпот здравомыслия был слишком тихим, не давая мужчине возможности здраво оценить ситуацию. На удивление он доехал до особняка брюнетки без происшествий, чудом не вписавшись в фонарный столб, пока заворачивал на нужную улицу. Шатен не сводил тяжёлого взгляда с огромного имения Миллс, которое некоторое время назад было его домом, отмечая, что практически во всех окнах горит свет. Подъезжая ближе, Хамберт узнал автомобиль Нолан, припаркованным следом за жёлтой развалюхой Эммы… Какой сюрприз. Грэм ядовито хмыкнул, и его лицо перекосилось от кривой гримасы — смеси раздражения и предвкушения встречи. Мужчина намеревался посмотреть Реджине в глаза, поставить блондинку на место, забрать сына с собой… Шатен вышел из машины, покачнувшись на слишком тяжёлых ногах, и громко захлопнул дверцу своего внедорожника. Хамберт опёрся вытянутыми руками о капот автомобиля, делая несколько глубоких вдохов, чтобы унять свой пыл, и выглядеть хоть немного презентабельнее, чем сейчас. На нём были чёрные немного помятые брюки, фиолетовая рубашка и светлый галстук лососевого оттенка, который сейчас удавкой сжимал горло Грэма. Мужчина немного рваными движениями ослабил узел, нервно проведя рукой по спутанным вьющимся волосам. В доме дети, а он собирается вот так вломиться… Разве это правильно? Шатен покачал головой. Не важно, он пришёл за мальчиком и он его получит. Хамберт оттолкнулся от машины и побрёл к двери особняка. Сначала шаги мужчины были шаркающими, но, чем ближе шатен был к своей цели, тем увереннее чувствовал себя на ногах. Грэм проигнорировал звонок и громко постучал, обрушивая кулак на дверь с внушительной силой. Мужчина не слышал шагов за дверью из-за оживлённой музыки, что доносилась из окна гостиной, и занёс кулак для очередной попытки, как дверь вдруг резко распахнулась. Шатен окинул женщину взглядом, давая себе пару мгновений понять, кто перед ним стоит. Это была Кэтрин Нолан собственной персоной, которая недобро смотрела на Хамберта, осуждая его взглядом. На светловолосой было чудесное ярко-жёлтое платье-карандаш, на шее висело жемчужное ожерелье, а длинные пышные волосы были собраны в высокий пучок опытным парикмахером. Нолан недобро прищурилась, вцепившись в дверь и не позволяя Грэму отрыть её пошире. Кэтрин была ниже мужчины, слабее, легче, но всё равно продолжала смотреть на шатена так, словно он вообще не представляет угрозы. Как же это выводило из себя. Из всего небольшого круга друзей брюнетки, Кэт была одной из немногих, кто не купился на обаяние Хамберта, и этот факт задевал его самолюбие. Когда у него с Миллс всё было хорошо, светловолосая сдержанно улыбалась ему, но никогда искренне. Казалось, будто синие глаза Нолан видели Грэма насквозь. Она была из тех людей, которые не стремились навязывать свои взгляды людям, пока те о них не спросят. И всё же… Кэт была первой, с кем мужчина чувствовал себя некомфортно, оставаясь наедине. Всегда холодная, отстаивающая только интересы Реджины, если шатен заводил разговор о своей жене, строгая, отстранённая. — Хамберт, — безэмоционально поприветствовала светловолосая, смерив Грэма нечитаемым взглядом. — Сейчас не время. Она не поинтересовалась о цели визита мужчины, а сразу с порога решила развернуть его? Да он жил в этом доме! Считал его своим, хотя бы отчасти! — С дороги, я хочу видеть сына и свою супругу, — шатен качнулся, чтобы обойти Кэтрин, но та тут же перегородила ему путь. Кэт застыла, поведя носом в сторону Хамберта, удивлённо распахнув глаза. Её лицо перекосило, а рука взметнулась к лицу. Светловолосая помахала ладонью, словно пыталась избавиться от тошнотворного аромата под самым носом. — Боже мой, Грэм, — Нолан едва заметно поморщилась, её синие глаза вперили шокированный взгляд в мужчину. — От тебя несёт, как от ликёро-водочного завода. Да ты пьян! — Тебя забыл спросить, — отмахнулся шатен. — Пропусти меня, Кэтрин, сейчас же. Но Кэт лишь ещё больше перекрыла собой путь. Хамберт выгнул бровь, заставляя себя поддерживать со светловолосой зрительный контакт. Его веки были свинцовыми и очень тяжёлыми. Он редко столько пил. Вернее, стал напиваться до такого состояния только последние пару месяцев, когда понял, что женщина не собирается отзывать заявление о разводе. Грэм не переживал никакого эмоционального потрясения, во всяком случае, он себя в этом убеждал, просто был близок к тому, чтобы познакомиться с чувством безысходности, почувствовать на языке вкус поражения, ощутить себя… Как все? Мужчину передёрнуло от этой мысли. — Насколько я знаю, тебе запрещено здесь появляться, — лицо Нолан не изменилось, она не шелохнулась, глядя на шатена почти не моргая. — Мой тебе совет, Хамберт: иди домой и проспись, пока Реджина и Генри тебя не увидели. Ты выглядишь ужасно, и завтра точно будешь сожалеть о сегодняшнем поступке. Грэм фыркнул и рассмеялся. То, о чём говорила Кэтрин — лишь пополнит список того, о чём мужчина уже сожалеет. Шатен пошатнулся, невольно отступив на шаг, и тут же нахмурился. Даже собственное тело его подводит. Он выдохнул, потёр руками лицо, подумывая о том, чтобы начать криками звать брюнетку и мальчика на крыльцо. Кэтрин поджала губы, и что-то, что Хамберт распознал как сочувствие, прочиталось в её взгляде. Он не хотел, чтобы ему сочувствовали, он хотел, чтобы его либо обожали, либо боялись. Кэт расправила плечи, глубоко вздохнув. — Алкоголь не решит твои проблемы, — тихо произнесла светловолосая, качая головой. — Ты лишь усугубишь ситуацию, Грэм. Ты уверен, что хочешь, чтобы Генри увидел тебя таким? Мужчина скрипнул зубами, его ноги на мгновение подогнулись, но шатен не упал. Хамберт продолжал смотреть на Нолан из-под бровей. Кэтрин его лечить вздумала? — Как интересно вспоминать, что он и мой сын тоже только в те моменты, когда вам всем это выгодно, — пробормотал Грэм. — Я всегда заботился о мальчике, направлял его только к самым лучшим врачам, оплачивал самые элитные детские лагеря, приглашал знаменитостей на его праздники, пока Генри это нравилось… Мне плевать, каким сын меня увидит. Я его отец, этим всё сказано. — Хамберт, ты действительно родитель мальчика, но не стоит подавать ему такой пример, — Кэтрин попыталась говорить максимально мирно. — Не надо портить вечер. Вечер? Точно… Миллс определённо приготовила семейный ужин, и снова он остался в стороне. Генри наверняка там веселится, смотрит с обожанием на мать, даже не думая о нём. А ведь мужчина искренне не хотел пропускать счастливые моменты сына, стремился быть их частью, но мальчик совсем был далёк от него, как бы шатен не старался привить ему правильные направления в своём развитии. — Значит это я всегда всё порчу? — вскинул брови Хамберт. — Забавно! Ты тоже самое Дэвиду говорила? Что ж, начинаю сочувствовать твоему бывшему мужу, Кэт. Светловолосая застыла, черты её лица в мгновение ожесточились: и так было каждый раз, когда Нолан чувствовала, что кто-то будет критиковать её семейную жизнь с бывшим супругом. Синие глаза грозились заморозить Грэма холодностью взгляда, но ему было всё равно. Он чувствовал жар во всём теле, даже испарина выступила на лбу. Кажется, мужчина всё-таки сильно перебрал. Кэтрин не ответила на выпад шатена, хотя он рассчитывал на обратное. Что, Хамберта не достоин её искренних эмоций? — Ты тоже обвиняла бедолагу Дэвида во всех проблемах? Не удивительно, что он нашёл себе более податливую юбку. Упрямых женщин мужчины не любят, Кэт, — Грэм насмешливо покачал головой. — Может, если бы ты научилась расслабляться, твой супруг не побежал бы искать альтернативу среди каких-то нянь? Низко же у него планка упала после брака с тобой. Это же насколько ты была фригидной… — светловолосая поджала губы. — Но согласись, это гадкое чувство? Что какой-то мусор оказался предпочтительнее, чем человек, состоящий с тобой в браке? От тебя просто отказались, выбросив все совместные годы и всё то время, что вы потратили друг на друга. Нолан осталась непоколебимой. Даже, если слова мужчины и задели её, Кэтрин не подала вида. Шатен знал причину. Кэт слишком много времени проводит под объективами камер, зачитывая ровным тоном даже самые тревожные новости с абсолютно нейтральным лицом. Хамберта это разочаровало. Его переполняли негативные эмоции, и он не хотел быть единственным, кто их испытывает. — Уходи, Грэм, — устало вздохнула светловолосая. — Я передам, Реджине, что ты заходил. Нолан попыталась закрыть дверь, но мужчина резко выставил руку, впечатав ладонь в дверь. Он медленно поднял на Нолан мрачный взгляд, чувствуя, как начинает закипать изнутри. Вопреки своему желанию, шатен никогда не бил женщин, но осознавал, что сегодня готов на многое. Вьющиеся пряди упали на лоб, бросая лёгкую тень на холодные глаза, губы Хамберта изогнулись в немного диковатой усмешке. — С дороги, Кэтрин, — прошипел сквозь зубы Грэм. — Сейчас же. Его голос был выкован из стали и ненависти. Кэт застыла, невольно оглянувшись через плечо, и мужчина моментально проследил за её взглядом. В коридор вышли близнецы: Марк и Терри, а он даже упустил этот момент, пытаясь задержать внимание на светловолосой. Шатен слабо различал мальчишек между собой, потому что они были слишком одинаковые, единственное отличие: у одного красная футболка, у другого зелёная. Близнецы вряд ли слышали и половину того, что Хамберт успел высказать их матери (что к лучшему), но его угрожающий вид однозначно их встревожил. — Грэм, не устраивай сцен, — тихо произнесла Нолан, и мужчина пронзил её взглядом. — В доме, всё-таки, дети. — Единственный ребёнок, который меня волнует — это Генри, Нолан, — огрызнулся шатен, но вопреки своим словам не предпринял попытку силой прорваться в дом, чтобы не напугать близнецов. Звонкий детский голос снова заставил Хамберта посмотреть в коридор: это была Хоуп. Девочка выбежала к близнецам в своём нежно-голубом сарафанчике, держа в руках пляжную шляпу белого цвета с широкими полями, которую Грэм в своё время покупал брюнетке. На шее у дочери блондинки был завязан шёлковый серебристый платочек на манер стюардесс местных авиалиний. Золотистые волосы девочки волной спускались на плечи и спину, на лице был лёгкий макияж и знакомая мужчине ярко-алая помада. Неужели Миллс позволила Хоуп ею воспользоваться? — Вы чего тут застряли? Сейчас ваша очередь… — дочь Свон не успела договорить, почувствовав на себе пристальный взгляд. Она посмотрела прямо на шатена, её брови вопросительно поползли вверх. Девочка смерила шатена глазами, оценив его угрожающую позу, а затем перевела взгляд на напряжённую Кэтрин.– Мистер Хамберт, не ожидала вас увидеть. Хоуп выступила вперёд, что-то тихо бросив Марку и Терри и те, кивнув, умчались в гостиную. Дочь Эммы, вероятно, велела близнецам позвать Реджину и эту надоедливую блондинку! Девочка сделала пару уверенных шагов к двери, но затем остановилась на безопасном расстоянии: недостаточно близко, чтобы Грэм мог ей навредить, и недостаточно далеко, чтобы спокойно разговаривать с мужчиной, не повышая голоса. Шатен заинтересовано выгнул бровь дугой: Хоуп показалась ему необычной ещё с самого начала. Она производила довольно двоякое впечатление: учитывая часто проскакиваемое просторечие и немного грубоватый характер, дочь Эммы была очень умной и поразительно зрелой для своего возраста. В иных обстоятельствах Хамберт признал бы, что компания этой девочки идёт на пользу его сыну. Грэм неосознанно кивнул Хоуп в знак приветствия. — Кэтрин, — дочь блондинки посмотрела на Кэт, словно угрожающий настрой мужчины её мало волновал. — У вас всё хорошо? — Да, — светловолосая нацепила широкую улыбку. Отвечая девочке, Нолан смотрела исключительно на шатена, и ему льстило это внимание. — Всё нормально. Девочка кивнула своим мыслям и снова вперила в Хамберта изучающий взгляд. Она немного наклонила голову на бок, покачиваясь с носка на пятку, строя из себя саму невинность, но Грэм чувствовал, что Хоуп понимает, что делает. Именно из-за дочери Свон мужчина не мог позволить себе лишнего: её присутствие спасло Нолан от прямого столкновения. Умная малышка. — Мистер Хамберт, вы выглядите очень уставшым, — девочка поджала губы. — Полагаю, за руль вам сегодня не стоит садиться. Если вы не возражаете, я могу вызвать такси, чтобы вы безопасно добрались до дома. — Я никуда не собираюсь, — шатен не мог определиться с собственными эмоциями. Его одновременно забавляла попытка Хоуп намекнуть, что ему здесь не рады, и раздражала. — К несчастью, спальных мест у нас свободных нет, — Хамберт словил себя на мысли, что дочь Эммы говорит о доме брюнетки, как о своём собственном, и злость снова вспыхнула в сознании Грэма с новой силой. — Да и ужин был рассчитан на определённое количество людей. Может, заглянете в следующий раз? Предварительно позвонив, как вариант. Мужчина фыркнул. Он не планировал отступать, уже в голове прикидывая план действий. Шатен понимал, что может сейчас легко оттолкнуть Кэт к стене, обогнуть девочку, чтобы случайно не задеть её, и броситься на поиски Генри. Он справится. — Хоуп, спасибо, — послышался голос блондинки, и дочь Свон тут же посмотрела на практически влетевшую в коридор Эмму. — Дальше мы сами. Хамберт смерил своего главного противника взглядом, пытаясь понять, что Миллс нашла такого в этой блондинке, раз она готова отказаться от Грэма и всего того, что он предлагал? Мужчина расправил плечи и немного выпрямился, чтобы казаться выше, готовый встречать Свон, как подобает. Шатен мог быть обаятельным: очаровательным и добрым, чтобы получить желаемое, а мог, наоборот, показывать вторую сторону монеты, чтобы запугивать, заставлять остерегаться и подчинять своей воле. И сейчас Хамберт желал, чтобы Эмма его боялась. Блондинка была в чёрных джинсах и светло-розовой приталенной рубашке с коротким рукавом, бренды без названий, наверняка купленные в заурядном магазине, который и бутиком назвать нельзя. Её волосы были собраны в свободную косу, несколько волнистых прядей обрамляли лицо, полное отсутствие какого-либо макияжа на бледной коже… Слишком простая, не за что зацепиться! Почему же Реджина так её защищает? У этой женщины настолько заниженные требования? Проходя мимо дочери, Свон ласково коснулась её плеча, подарив тёплую улыбку. Эмма всем своим видом показывала, что посмотрит на Грэма только тогда, когда сочтёт нужным. Блондинка лёгким кивком головы попросила девочку вернуться в гостиную, и та не стала тратить время на возражения. Она послушно отступила на пару шагов, отвечая на пристальный взгляд мужчины своим спокойным, а затем неторопливо удалилась. Свон подождала пока Хоуп скроется за поворотом, тяжело вздохнула и повернулась к двери. Её взгляд не достиг шатена, вместо этого сконцентрировавшись на светловолосой. Эмма подошла к двери, остановившись подле Нолан, обменявшись с ней молчаливыми взглядами. Кэтрин без слов пропустила блондинку вперёд, и Свон, наконец, удостоила Хамберта своим вниманием. Эмма сложила руки на груди, выжидающе вскинув брови, будто Грэм был обязан объясниться, что он здесь делает. Мужчина опасно прищурился, медленно сжимая руку в кулак. — Кэт, присмотри за близнецами, пожалуйста, — бросила блондинка через плечо. — Думаю, мальчишкам будет спокойнее, если ты присоединишься к ним в доме. — Я не с тобой собираюсь разговаривать, — прорычал шатен, когда Нолан, немного посомневавшись, поспешила за своими детьми. Неужели Кэтрин решила, что Свон в состоянии справиться с ним? Хамберт пытался прожечь в Эмме дыру своим взглядом. — Увы, пока только я могу составить тебе компанию в этой чудесной будничной беседе, — блондинка пожала плечами. — Ведь так ты обычно общаешься с людьми, Грэм? Угрозами. — Где Реджина? — мужчина хмыкнул. — Струсила? Я всё равно увижу сегодня и её и своего сына. Я приехал забрать сына. — Поверь мне, никто тебя не боится, — спокойно ответила Свон. — Пришлось уговорить эту женщину немного успокоиться прежде, чем явиться к тебе, — Эмма прищурилась. — Да и пацана ты никуда не заберёшь. Ты пьян. Я не позволю Генри сесть к тебе в машину. Если тебе плевать на свою жизнь, подумай о сыне. — Ты мне помешаешь? Да кто ты вообще такая? — закатил глаза шатен. — Никто, Эмма! Ты никто для этой семьи! Посмотри, как легко Реджина, которую ты защищаешь, отказалась от мужа, с которым прожила практически девять лет в браке! Думаешь, она не сделает этого и с тобой? Блондинка выпрямилась, с вызовом вскинув подбородок. Хамберт видел, что на Свон никак не подействовали его слова. Самоуверенная дура! — Нет, — голос Эммы стал мягче, когда она заговорила о брюнетке. — Не сделает. — Думаешь, ты особенная? — Грэм сделал резкий шаг к блондинке, нависая над ней, подобно коршуну. — Так вот, это не так. — Я обычный человек, — согласилась Свон. — Но, возможно, это именно то, что нужно Миллс. — Кто ты для неё? Любовница? — Эмма немного нахмурилась, когда мужчина чуть ли не выплюнул последнее слово. — Что ты такого предложила Реджине, чтобы она так крутилась вокруг тебя? Уже успела опробовать эту женщину в постели, а? — Я не понимаю, какого ответа ты ждёшь, — блондинка слегка повела плечом, отпрянув от мужчины, словно запах алкоголя был настолько противен. Она не соглашалась и не опровергала его слова, просто игнорировала. — Но продолжать эту тему не стоит. Я — близкий друг семьи, и только Генри с Реджиной могут сами ответить на вопрос, кем я для них являюсь. Шатен рассмеялся, запрокинув голову. Перед глазами поплыло от резкого движения головы, и Хамберт немного пошатнулся, но успел удержать равновесие. Он был уверен, что Свон трахает брюнетку. Миллс была его женой, какого хрена? — До твоего появления в жизни Реджины и моего мальчика, у меня всё ещё был шанс всё исправить. Моя супруга перебесилась бы и успокоилась, — Грэм не мог принять другой расклад. — Я сделал для этого всё! — Всё? — холодно переспросила Эмма. — Ты был ласковым отцом? Был участливым мужем, который принимал женщину такой, какая она есть? Помогал безоговорочно во всех школьных проектах? Прислушивался к желаниям Генри? — Свон покачала головой. — Я отвечу за тебя, не утруждайся: «нет»! Ты был тем, кто держал брюнетку в страхе, упрекал сына за то, что он не такой, как ты, манипулировал мальчиком, чтобы иметь влияние на Миллс… Ты считаешь, что это нормально? — Не лезь в мои с супругой дела, Эмма. — Нет уж, — фыркнула блондинка. — Ты пришёл сюда качать права, так что слушай, Грэм! Твои поступки похожи на действия инфантильного подростка, а не взрослого человека. Что ты сделал, когда Реджина подарила печатную машинку Генри на День Рождения? Вместо того, чтобы искренне порадоваться за сына, ты накинулся на ту, кого по закону называешь «женой» только потому, что её подарок был лучше твоего. Такой пример ты подаёшь мальчику? А после твоё ужасное и отнюдь не спортивное поведение на соревнованиях. Это была всего лишь игра, а не война, где «выживает сильнейший». Ты же понимаешь, что проигрывать нормально? Мужчина скривился от обвинительного тона Свон, хотя считал, что заслужил его лишь отчасти. Он очень долго искал подарок для Генри в его День Рождения, объездив с десяток спортивных магазинов, но сын, вопреки яркой обёртке и уговорам шатена, даже не опробовал его… Шатен видел, что сын мелковат и худощав, понимал, что его организму нужны физические упражнения, чтобы мальчик мог всегда за себя постоять. Хамберту часто приходилось заставлять Генри делать даже самые элементарные упражнения на детской площадке, разрешая поиграть с другими ребятами лишь после того, как Грэм увидит старания сына. Мужчина запоздало понимал, что немного перегибал палку, когда позволял себе указывать на слабохарактерность мальчика, но он хотел привить Генри стойкость и мужество, которых сыну не хватало. Подарив мальчику спортивный инвентарь на его праздник, шатен преследовал только самые благородные цели, но супруга со своей печатной машинкой… У Генри было слишком много бесполезных хобби: рисование, письмо, комиксы, видеоигры и прочая ненужная мелочь. Никакого полезного развития. Хамберт видел сына экономистом, может быть юристом, даже политиком. Грэм думал, что в будущем мальчик унаследует не издательство женщины, а его маркетинговую фирму. Мужчина мог бы многому научить Генри, сделав его успешным предпринимателем, но не позволять тому витать в облаках и строить замки из грёз и фантазий. — Не тебе учить меня, как вести себя с сыном, Эмма, — ощетинился шатен. — Я хочу сделать своего мальчика лучшим… — А ты не подумал спросить, чего на самом деле хочет сам пацан? — прервала его блондинка. — Сейчас я слышу только твои желания, не его. У Генри талант, и его мать всеми силами идёт к нему навстречу, помогая развиваться в тех направлениях, которые нравятся сыну. Разве он уже не лучший? Он же ещё ребёнок! Сын Реджины имеет право мечтать, имеет право видеть себя в будущем писателем, президентом, даже космонавтом. Да и твоя странная одержимость побед… Ты же понимаешь, что научиться проигрывать тоже очень нужно и важно? Он не вещь, Хамберт! Хватит швырять его от одного к другому, пока не потерял привязанность мальчика. Ты очень сильно рискуешь. Грэм помнил все слова от своих родителей, когда был не первым, хотя входил в тройку лидеров: «Ты нас разочаровал». На него ни разу не подымали руку, но он иногда думал, лучше бы его отец и мать наказывали его физически, чем игнорировали его существование, если он не приходил домой победителем. С самого детства мужчина старался выделиться, быть самым заметным, быть тем, на кого всегда будут смотреть. — Какое право, Свон, ты имеешь вообще открывать рот и критиковать меня? — возмутился шатен. — Думаешь, раз завоевала расположение моей жены — так тебе всё можно? У тебя на личном фронте настолько всё печально? — Что ты хочешь сказать, Хамберт? — Эта женщина — моя супруга, Эмма Свон! — Грэм ткнул себя в грудь. Эмма сдержанно выдохнула, всем своим видом показывая, что это давно перестало быть для неё аргументом. — У тебя пунктик на «запутавшихся» брюнеток? Заявляешься в дом к моей жене, настраиваешь её и Генри против меня, а потом и вовсе прыгаешь к ней в койку? — Я не прыгала в койку, — покачала головой блондинка, глядя мужчине прямо в глаза, и шатен даже невольно допустил мысль, что Свон говорит правду. Настолько уверенной и серьёзной она была. — Да и в целом все твои слова — лишь надуманные обвинения в мой адрес. Всё, что я делала — это поддерживала Миллс и пацана так, как должен был это делать ты! Всё, что ты делал и делаешь, возмущаешься. Ты не решаешь проблемы, только их создаёшь. Уверен, что хочешь, чтобы мальчик был похож на тебя? В глазах Хамберта потемнело, он качнулся в сторону Эммы и занёс руку, почти поддавшись порыву ударить блондинку, но Свон только немного напряглась, не отойдя ни на шаг, чтобы не пропустить Грэма в дом. Мужчина разочарованно зашипел, уронив руку. Он никогда не бил женщин. — Хамберт, — послышался низкий голос с угрожающими нотками. — Я тебя предупреждала. Шатен медленно перевёл взгляд за спину Эммы, встречаясь с почерневшими от сдерживаемого гнева карими глазами. Реджина приближалась к Хамберту и блондинке во всей своей чарующей красе, покачивая бёдрами в такт ритмичного постукивания каблуков. Грэм всегда считал брюнетку очень красивой женщиной, и в начале их семейной жизни чувствовал себя победителем, находясь подле Миллс и называя себя её мужем. В какой-то степени мужчина действительно считал Реджину своим трофеем. Со временем его чувства угасли, оставляя после себя тлеющие угольки собственничества и жажды контроля, что совсем не способствовало теплу в отношениях. Однако обворожительность и стать этой женщины заставляли шатена вспоминать о том, как всё было раньше, в самом начале. Брюнетка была в летнем коктейльном платье лилового цвета, тёмные локоны едва касались плеч и напоминали волны из чёрного золота, вызывающе яркая помада на недовольно поджатых губах, дымчатые тени на пылающих опасностью глазах… В соблазнительном покачивании стройной фигуры чувствовалась та же сила, что исходила от взгляда Миллс — гипнотическая и непреодолимая. Иногда Реджина пробуждала в Хамберте то первобытное желание, которое он некогда называл страстью. Женщина вышла на крыльцо и остановилась подле Свон, стоя достаточно близко к ней, чтобы продемонстрировать своё расположение и намерение защитить Эмму. Их плечи едва соприкасались, но от Грэма не укрылось то, как блондинка немного расслабилась, физически ощутив присутствие брюнетки. Мужчина почувствовал прилив злости, ему как никогда захотелось вышвырнуть блондинку подальше из жизни Миллс, вывести в какую-нибудь пустыню и закопать. Если бы шатен себя плохо знал, то подумал бы, что его собственные эмоции — проявление ревности. Но ведь это чушь, верно? Хамберт скрипнул зубами. Неужели Свон так много значит для Реджины? Что в этой блондинке такого особенного? Неужели женщине просто захотелось экспериментов в своём одиночестве? Некой извращённой экзотики? Если бы Грэм в своё время проявил инициативу и настоял на исполнении супружеского долга, были бы у них с брюнеткой проблемы сейчас? Неужели Миллс настолько сексуально не удовлетворена? — Даю тебе последний шанс убраться из моего дома, пока я не вызвала полицию, — холодно произнесла Реджина. — Я пришёл сюда за сыном, — заявил мужчина. — Хочу его видеть. — Сейчас не лучшее время, — отрезала женщина, выдав шатену то, что тот уже слышал от Кэт. — А когда будет время? — прищурился Хамберт. — Через две недели в здании суда, когда я заберу у тебя мальчика? Поверь, тогда уже будет поздно, не важно, как сильно ты будешь умолять меня позволить тебе даже смотреть на Генри. Я не позволю тебе даже Рождественские открытки ему отправлять. — Очень сомневаюсь, — процедила Эмма. — Для того, чтобы быть в чём-то уверенным, нужны мозги, — огрызнулся Грэм, пронзив блондинку взглядом, а затем снова посмотрел на брюнетку. Свон сдержанно выдохнула, а Миллс угрожающе прищурилась. По-прежнему защищает её? — Мальчик знает, что ты трахаешься с ней? — Не строй из себя посмешище, — ровным тоном ответила Реджина. — Я не нарушаю условия нашего брачного соглашения, если ты намекаешь на это. Смешно! Мужчина знал, что Эмма для женщины не просто близкая подруга, напряжение между ними очевидно даже для него, но… Шатен заметил какую-то острожную нежность в том, как брюнетка и блондинка беспокоятся друг о друге. Хамберт прекрасно помнил начало своих отношения с Миллс, помнил дикую страсть и похоть, но никогда… это. — Ты такая дура, Реджина! — Грэм хотел ткнуть пальцем женщину в плечо, но та отмахнулась от его руки, как от мухи. Его взгляд впился в золото кольца на безымянном пальце: брюнетка продолжала носить обручальное кольцо, и это по странным стечением обстоятельств словно бы немного отрезвляло мужчину и вселяло странное волнение… Надежда? Нет, в подобную ерунду шатен не верил. — Почему ты такая упрямая? Объявив мне развод, ты развязала войну. Ты хочешь погубить нашу семью? И ради кого? — Хамберт кивнул в сторону Эммы. — Ради неё? — Эмма не имеет к моему решению никакого отношения, — взгляд Миллс не дрогнул. — И это в последний раз, когда я говорю тебе это, — кривая ухмылка прорезала лицо Грэма. — Почему ты не хочешь услышать, что проблема заключается не в ком-то другом, а в тебе? Мужчина не мог допустить такой мысли. Подобное означало бы, что он был не идеален, а этому не бывать. — Это не моя вина! — шатен повысил голос, сдавая позиции перед своими эмоциями. Всё внутри Хамберта медленно закипало, а кулаки буквально чесались от желания выплеснуть свою энергию. — Это всё ты! Всегда была ты. На кой чёрт я вообще связался с тобой? Эгоистичная сволочь. — Следи за языком, — прошипела блондинка. — А что такое? — Грэм пренебрежительно посмотрел на Свон. — Раны Реджине не залижешь? Или ты привыкла работать языком только у неё между ног? — Лучше замолчи, — сквозь стиснутые зубы произнесла женщина. — Я ошибся? — мужчину понесло, и он сам это понимал. — Не похоже. Я всегда считал тебя фригидной, но, как оказалась, ты та ещё шлюха. Эмма дёрнулась к шатену, желая оттолкнуть его на пару шагов или прописать ему крепкий хук справа (отчасти Хамберт этого и хотел, он желал боли, даже, если её почувствует только он один), но брюнетка остановила блондинку, просто мягко коснувшись её руки. Её пальцы легли на сжатый кулак Свон, который Эмма норовила пустить в дело, и едва заметно скользнули выше по запястью. В этом прикосновении Грэм буквально прочувствовал какую-то особенную доверительную нежность, которой никогда не был удостоен сам. На самом деле, мужчина никогда особо и не желал нежности и подобной привязанности от Миллс, предпочитая просто обладать ею, подавлять, усмирять. Но почему же сейчас он завидует блондинке? Шатен с удивлением осознал, что оскорбления в адрес Реджины задели Свон даже больше, чем его ядовитые замечания по отношению к ней самой. Эмма выглядела как цепной пёс, готовая разорвать Хамберта за агрессию по отношению к своей хозяйке — преданный безмозглый золотистый ретривер. Блондинка кинула хмурый взгляд на женщину, и та едва заметно покачала головой, прося не делать глупостей. Свон поджала губы, но отступила, что даже немного разочаровало Грэма. Он был настроен на активную конфронтацию. Брюнетка опустила взгляд на свою ладонь, которая всё ещё лежала на запястье Эммы, словно мужчины не было рядом. Присутствие блондинки сильно успокаивало её, расслабляло, сдерживало. Неужели со Свон Миллс ощущает себя в такой безопасности? — Не хочу уподобляться тебе, Грэм, — Реджина внешне оставалась непоколебимой. — Ты слишком жалок. И все твои слова, как и поступки… Ничтожны. Эти слова ошпарили шатена сильнее пощёчины. Его дыхание сбилось, а сердце болезненно ударилось о рёбра и на мгновение застыло. Хамберт мрачно смотрел на женщину, не веря, что она позволила себе так высказаться в его адрес. Кислотный ком застрял в горле. Брюнетка прекрасно знала его слабые места. — Что? — хрипло спросил Грэм, на мгновение почувствовав себя тем самым мальчишкой, которым был чуть менее тридцати лет назад. — Ты жалок, — повторила Эмма слова Миллс. — Только представь, как ты выглядишь со стороны? Отказываешь Реджине в разводе, манипулируя чувствительным эмоциональным состоянием Генри, а затем заявляешься к своей жене в стельку пьяный? — Я не манипулирую сыном, — резко ответил мужчина, словно оправдываясь. — Неужели? Тогда, должно быть, не ты настроил мальчика против матери? — Я только сказал ему правду, — шатен постарался прогнать из сознания окисляющие его душу слова. — Правду? — прищурилась женщина. — Это какую? Что я предам Генри? Что смогу его бросить? Несмотря на характер наших с тобой отношений, ничто не должно травмировать сына, Хамберт! Как ты мог? Грэм не ответил. Он не чувствовал вину за произошедшее, по крайней мере перед брюнеткой, убедив себя, что он был просто обязан поговорить с мальчиком о разводе. Да, мужчине было удобно угрожать Миллс посредством Генри в своё время, и да, ему было приятно видеть вечно непоколебимую Реджину сломленной и податливой его воле в тот момент на крыльце, но… Шатен помнил, как эта новость сломила и сына. Вот за это он чувствовал вину, хоть и мастерски это скрывал за ехидством в адрес своей жены, каждый день высказывая мальчику всё, что думает о его матери. Генри превратился в призрака самого себя, и это даже пугало Хамберта. Как Грэм ни старался, у него совсем не получалось вернуть сыну улыбку, которую на самом деле действительно любил. — Ты ничего не понимаешь! — рявкнул мужчина, пошатнувшись на ватных ногах, он не был уверен к кому обращается. — Никто не понимает! Ты, Свон, самая наглая чертовка из всех, с которыми мне приходилось иметь дело, — почти выплюнул шатен в лицо Эмме, но та лишь с вызовом хмыкнула. Хамберт посмотрел женщине прямо в глаза, утонув во тьме глубоких тёмных омутов. Что-то во взгляде брюнетки по-прежнему могло обезоружить Грэма. Или ему так казалось из-за выпитого алкоголя. — А ты… Я действительно готов был пойти на уступки ради сохранения нашего брака. Но ты и твоё высокомерие, самовлюблённость, странная и никому ненужная гордость… Что это тебе даёт? Я не приму тебя назад после всего, что ты сделала, Миллс. — Я звоню в полицию, — устало заявила Реджина и повернулась, чтобы зайти в дом, но мужчина крепко схватил её за руку, сильно сжимая пальцы на её запястье. Блондинка среагировала сразу же: она довольно сильно пихнула шатена в плечо, вынуждая того почти сразу выпустить руку женщины, и тот ответил встречным толчком в плечи Свон обеими руками. Хамберт сам пошатнулся при своём манёвре, а Эмма лишь немного дёрнулась, но даже на шаг не сдвинулась с места. Грэм понимал, что в своём состоянии и при спортивной комплекции блондинки, он вряд ли составит достойную партию в этой борьбе. Мужчина не доверял своим ногам и рукам. Его резкие движения отдавались тупой болью в висках и слабым головокружением. Брюнетка же заметно разволновалась, не желая, чтобы Свон схлестнулась с шатеном в прямом противостоянии. Миллс… Она всегда идеально подходила ему. Превосходная партия, самая эффектная особа на каждом званом вечере, хозяйственная жена, преданная мать… Хамберт считал, что лучшую компанию для себя он просто не найдёт. Реджина всегда затмевала всех. — Почему тебе больше не устраивает наш брак, а? — набросился на женщину Грэм, не в силах усмирить свой пыл. — Называешь меня монстром, но сама не лучше! Вечно недовольная, холодная, жестокая! Посмешище, а не жена! — мужчина почти кричал. — Мои слова для тебя должны быть законом в нашей семье, но ты так упрямо отказываешься подчиняться, дура! Я так мало уделял тебе внимание? Почему тебя… Не устраиваю я? Закончить свою мысль шатен не смог. И дело было не только в его гордости. За спиной Эммы и женщины он услышал топот детских ног и недовольный шёпот светловолосой, которая пыталась вернуть детей в гостиную. В коридоре показался сначала Генри, за ним Хоуп и близнецы — дети решительно двинулись к крыльцу своей небольшой бандой. Их лица были до смешного серьёзными, а глаза пытались просверлить Хамберта взглядом. Их небольшую цепочку замыкала Нолан. Брюнетка и блондинка синхронно обернулись на ребят, и на их лицах отразилось практически идентичное выражение настороженности и удивления. Свон и Миллс переглянулись, а затем Реджина медленно выпустила руку Эммы из своей ладони, получив лёгкий кивок блондинки. — Вернитесь, — пробормотала Кэтрин, пытаясь удержать близнецов, пока Хоуп и Генри смело выступили вперёд. — Нет, стойте! Дочь Свон остановилась между двумя женщинами, скрестив руки на груди, как маленький телохранитель, а сын Грэма загородил собой мать, широко расставив руки в стороны, изображая неприступную стену. Мальчик сперва зажмурился, ожидая новую волну криков от отца, ведь мужчина именно так и поступал — его легко можно было вывести из себя, однако, вопреки своему привычному страху, не думал отступать… Секунда, и зелёные глаза Генри смотрели прямо на шатена, они были полны небывалой решимости и уверенности, которую Хамберт только мечтал увидеть на лице сына. На мальчике были шорты песчано-жёлтого цвета и футболка насыщенно-оранжевого оттенка. Генри одевался ярко, когда был счастлив, а происходило это только рядом с брюнеткой. Пока сын жил с Грэмом, он выбирал исключительно тёмные и безжизненные тона в своей одежде. Мужчина часто заморгал, оценивая ситуацию, и неприятное осознание ударило его по голове тяжёлой кувалдой. Мальчик защищал Миллс от шатена, загородив собой Реджину, готовый, если не отразить, то перенять на себя весь гнев отца. Каштановые волосы Генри падали на сияющие зелёные глаза, тонкие губы были плотно сжаты, брови нахмурены… Смелость. Вот, что сын впервые проявил по отношению к Хамберту. Было видно, что мальчик боится, но действует вопреки своему страху. Генри никогда не выступал против Грэма до сего момента, впервые открыто заняв сторону матери без колебаний. Мужчина почувствовал острую боль в груди, которая отдалась в костях и черепной коробке неприятной вибрацией. Горечь заструилась по венам, норовя прожечь их изнутри. Примерно так женщина ощущала себя, когда сын отвернулся от неё тогда, на крыльце Сторибрука? Действительно отвратительное чувство. — Генри? — Папа, хватит, — голос мальчика дрожал, но он продолжал загораживать собой шокированную брюнетку. Миллс не знала, как реагировать на поведение Генри, потом что сама столкнулась с этим впервые. — Не трогай маму! — последние слова сын буквально выкрикнул в сторону шатена. Воцарилась тишина. Кровь билась в ушах шатена, ему хотелось накричать на Реджину от досады, но изо рта сорвался лишь вздох. Неужели у этой женщины получилось обыграть его? — Дорогой, — брюнетка опустила ладонь на напряжённое плечо Генри. Она говорила мягко и осторожно, словно прощупывала неизвестную ей ранее территорию. — Тебе стоит вернуться в дом. — Нет! Я не могу оставаться в стороне! — сын оглянулся на Миллс через плечо. — Всё, что папа сказал — неправда. Ты лучшая, мама! Добрая, заботливая, мягкая… Я не хочу, чтобы кто-нибудь на тебя кричал и доказывал обратное! — на этих словах мальчик снова посмотрел на Хамберта. — Потому что я знаю правду. Дыхание Грэма стало частым и тяжёлым. Его слова всегда имели вес и значение, он всегда мог подтолкнуть Генри в нужное для себя русло, но… Почему-то сейчас мужчина просто не мог собраться с мыслями и найти правильные слова. — Сынок, — прохрипел шатен, поразившись тому, как сильно сел его голос под прямым взглядом мальчика. — Ты не так всё понял. Я приехал за тобой, хочу забрать тебя, потому что сильно скучал, но твоя мать, она… — Всегда заботилась обо мне, была рядом, помогала, когда я не мог справиться самостоятельно, — сын оглянулся на девочку в голубом платье и та кивнула, не скрывая гордости за поступок друга. — И жертвовала своим личным временем в пользу моих желаний. Она поддерживает меня во всём и всегда, — Генри поднял глаза на Реджину. Женщина почти не дышала, боясь пошевелиться. — И пришёл мой черёд. Если мама хочет развестись, я просто обязан принять её решение, потому что это будет первый поступок, который она сделает для своего счастья, а не для моего. А я хочу, чтобы она была счастливее всех на свете. — Генри, — прошептала брюнетка, но сын уже снова переключил своё внимание на Хамберта. — Я не хочу уезжать, папа. Я хочу быть здесь, с мамой, Эммой и Хоуп. Грэм покачал головой, впервые пожалев, что не может провалиться под землю здесь и сейчас. Мальчик безоговорочно верил Миллс вопреки всему, что произошло ранее. Как такое могло произойти? — Поехали домой, — мужчина попытался придать своему голосу больше строгости. — Я уже дома, папа, — Генри сглотнул. — Я люблю тебя, очень, но с мамой мне комфортнее. Я чувствую, что могу быть самим собой, а не быть кем-то… Другим. Я не люблю галстуки и еду из ресторанов, я ненавижу хоккей и не понимаю правила американского футбола. Я… — Предпочитаешь тратить время впустую за написанием дешёвых рассказов или чтением ненужных книжек? — огрызнулся шатен, и сын едва заметно вздрогнул, но взгляд не отвёл. — Эмма сказала, что быть таким, какой я есть — нормально, — ответил мальчик. — И я больше этого не стесняюсь. Я люблю розовый и голубые цвета, люблю мультики и обычные сказки. Я фантаст! — Фантазёр, — едва слышно поправила Свон. Она с гордой ухмылкой наблюдала за Генри, с особой теплотой во взгляде. — Фантазёр, да, — кивнул сын Хамберта. Грэм вперил в блондинку злобный взгляд. «Эмма сказала»?! — Я не спрашиваю, — мужчина перешёл в наступление. — Ты поедешь со мной домой. Сейчас, Генри. — Он никуда не поедет, — подала голос Реджина. — Он уже принял решение, и тебе нужно с этим считаться. — Чёрта с два! Он ребёнок, который ни черта не смыслит, — шатен прищурился, глядя на женщину. — Это ты мозги ему промыла? Какого хрена… — Следите за языком, мистер Хамберт, — поморщилась Хоуп, неодобрительно качая головой. — Тут же всё-таки дети. Грэм раздражённо фыркнул, всплеснув руками. Он чувствовал, что вот-вот взорвётся. Какая-то малявка надумала учить его жизни? — Закрой рот, — прорычал мужчина. — Хей! — окликнула шатена блондинка. — Ещё раз скажешь подобное моей дочери, и ты поедешь домой на катафалке. Это стало для Хамберта последней каплей. Он повернулся к брюнетке, сделав к ней решительный шаг, и мальчик остался единственной преградой между Грэмом и Миллс. Реджина перевела на Грэма взгляд, с вызовом вскинув подбородок. — Как ты посмела? Реджина, что ты наплела Генри? — рычал мужчина, брызжа слюной. — Он мой сын! — Не только твой, — вставила Эмма. — Заткнись! — закричал Грэм от бессилия. — Закрой свой рот! — Я вызвала полицию, — подала голос Кэтрин. — Советую покинуть частную собственность, пока не нагрянули патрульные. Мужчина истерично рассмеялся. Шатен был в очевидном меньшинстве. Он был растерян, потому что никогда в одиночку не противостоял такому количеству людей, а потому, признаться честно, был напуган происходящим. Близнецы молчали, но смотрели на него со всей серьёзностью, загораживая Кэтрин. Хамберт никогда не общался с Марком и Терри, но знал, что непоседливые мальчики очень любили Кэт, и отстаивали её интересы даже перед Дэвидом. Сама светловолосая следила за каждым движением Грэма, оценивая риски не столько для себя, сколько для всех собравшихся. Она больше не скрывал своего отношения к мужчине, поступками доказывая, что тот ей неприятен. Хоуп шатена совсем не остерегалась несмотря на то, что тот поднял на неё голос, блондинка открыто конфликтовала с ним, Генри защищал женщину, которая вновь была спокойной и непобедимой. Хамберт не мог сконцентрировать взгляд ни на ком из них. — Ты проиграл, — тёмные глаза брюнетки прожигали Грэма. — Нет! — вспыхнул мужчина. Скрип тормозных колодок заставил шатена резко оглянуться. Красный навороченный Мустанг остановился прямо возле его внедорожника, привлекая внимание и остальных собравшихся. Хамберт сжал челюсти, отдалённо услышав восхищённый вздох близнецов. Их восторга Грэм не разделял, поскольку знал, кому принадлежит этот автомобиль. Незваный гость не заставил себя долго ждать и практически сразу покинул салон автомобиля. Сначала показалась идеальная укладка русых волос, затем дорогая ткань зелёного пиджака, которая сидела на широких плечах, как влитая… Робин Локсли. А он что тут забыл? До сих пор бегает за Миллс? Жалкий неудачник. Друг Реджины захлопнул водительскую дверцу, размяв плечи, словно готовился применить физическую силу, чтобы оттащить мужчину подальше от детей и их матерей. Локсли быстрым шагом направился к шатену и собравшимся, сокращая расстояние с каждой секундой. Его лицо было серьёзным, взгляд казался обеспокоенным, всё тело было напряжённым. По комплекции Робин не уступал Хамберту, поэтому Грэм понимал, что ввязываться в драку в нынешнем состоянии ему не стоит. Помимо дорого зелёного костюма, на друге женщины была нежно-голубая рубашка, часы на кожаном чёрном ремешке, и белый носовой платок, торчащий из нагрудного кармана пиджака. Мужчины не сошлись в понимании с самого начала. Шатен чувствовал, что Локсли питает особые чувства к брюнетке, и пользовался тем, что Миллс этого не замечает, принимая всё за очередное проявление крепкой дружбы. Хамберт стремился всячески самоутвердиться за счёт Вендетты Робина, всегда стараясь напоказ продемонстрировать, что Реджина принадлежит ему, и только ему, особенно, после того случая, когда друг женщины прямо заявил, что не доверяет притворству Грэма. — Всё ещё питаешь надежды, Локсли? — крикнул мужчина, глядя в глаза Робину. — Увы, ты и тут не успел. Мы оба в пролёте. Друг брюнетки замедлил шаг, покосившись на Миллс, но не остановился. Он не стал идти у шатена на поводу и спрашивать, что тот имел ввиду. Локсли был слишком воспитан и учтив, чтобы выяснять подобные вопросы на публике в присутствии детей. Робин бегло кивнул Реджине и её «поддержке» в знак приветствия, решив опустить элементарную вежливость в отношении Хамберта, просто проигнорировав его колкость. Ранее друг женщины через силу протягивал ему ладонь для рукопожатия, но только в присутствии брюнетки. Брюнетка успела рассказать Локсли о разводе? Как, должно быть, воодушевился бедняга Робин! Виртуозно же Эмма обломала ему все планы. Грэм почувствовал садистское удовольствие. — Всё хорошо? — обратился друг Миллс к… блондинке? Что-то новенькое. Реджина поражённо перевела взгляд с Локсли на Свон, но та лишь многозначительно вскинула брови, взглядом указав на мужчину. Чтобы выдворить шатена с владений женщины они позовут целый город? — Прости, — Робин посмотрел на брюнетку. — Я немного припозднился. — Наоборот, ты вовремя, — покачала головой Миллс. — Мы уже закончили. Хамберт постучал ладонью по груди, но его движения были сильно раскоординированы. — Я не уйду без сына. — Я не спрашиваю, — Реджина провела рукой по спутанным волосам мальчика, как делала часто, когда впадала в лёгкую задумчивость. Грэм действительно знал многие её привычки. — Тебе пора. Генри опустил руки и кивнул в подтверждение слов женщины, но от матери не отошёл. Даже сын прогонял мужчину. Шатен чувствовал себя преданным, одиноким, брошенным. От него никогда так легко не избавлялись. — Он пьян, — сказала блондинка, глядя на друга брюнетки, пока тот, сильно хмурясь, изучал покачивающееся в поисках баланса тело Хамберта. — Сильно. — Да, я вижу. — Ему нельзя за руль, — Миллс приобняла мальчика за плечи со спины. — Думаю, стоит вызвать ему такси, — Реджина посмотрела Грэму в глаза. Он догадывался, что она волнуется вовсе не за него, а за Генри. Сын будет сильно переживать, если с отцом что-нибудь случится. — За машину не переживай, Сидни тебе её вернёт, если ты оставишь ключи. — Я в порядке, — мужчина засунул руку в карман брюк, чтобы нащупать там ключи и сжать их в кулаке. — И никуда не поеду. — Стоило бы, — сухо отметил Локсли. — Просто отдай ключи. Не устраивай сцен. Иначе утром тебе придётся иметь дело не только с похмельем, но и с последствиями тех дел, что ты наворотишь. Сейчас ты опасен не только для окружающих, но и для себя самого, Грэм. — А какое тебе дело? — рассмеялся шатен без намёка на веселье. Хамберт перевёл сонный и тяжёлый взгляд на женщину. — Ведь так, Реджина? Тебе уже давно нет дела до меня или нашего брака. — Пап, — Генри поджал губы, его тихий голос притянул к себе внимание глаз Грэма. — Ты прав, я твой сын и всегда им буду. Однако, ты сам хотел, чтобы я был мужчиной, верно? Шатен не ответил. Когда он смотрел на мальчика, в его грудной клетке гордость боролась с горечью. Видеть в Генри мужчину — действительно было важной целью Хамберта, но он рассчитывал присвоить все заслуги за это становление себе. А выходит, что сын сам обзавёлся мужеством, чтобы противостоять Грэму, а не быть на его стороне. — Нельзя обижать маму, ведь ты сам говорил, что дорогих людей всегда нужно оберегать нам, мужчинам, — продолжил Генри. — А мужчины — это рыцари, которые защищают свою семью. Я хочу быть рыцарем, пап. — А я не нуждаюсь в защите? — тихо спросил шатен. — Ты давал обещание, что всегда будешь защищать маму, помнишь? — спросил сын, и Хамберт почувствовал на себе удивлённый взгляд женщины. Да, несколько лет назад, когда Грэм считал, что его брюнетка растает со временем (тёрки начались уже тогда), он действительно говорил мальчику о том, как важно оберегать и защищать «прекрасных дам». Мужчина уже не помнил, что его дёрнуло дать такое нежное обещание и про Миллс. Шатен не смог поднять на Реджину взгляд, понимая, что своё обещание, данное Генри, он нарушил. Хамберт не подозревал, что сын запомнит его слова. — Мы должны защищать маму, — повторил мальчик. — И поступать правильно, не важно, как больно нам при этом. Генри говорил простыми словами, но их смысл показался Грэму даже слишком тяжёлым. Сын действительно быстро рос и развивался, несмотря на всю свои детскую наивность и простодушие. Его развитие сильно бросалось в глаза. Мужчина не ожидал, что почувствует себя пристыжённым собственным мальчиком, поскольку думал оставаться единственным правильным примером. У шатена было мало слабых мест, но Генри был одним из них. — Ты прав, сынок, — прошептал Хамберт, поразившись простой мысли: мальчик был действительно лучше него. Генри протянул руку, но не для того, чтобы Грэм пожал его и не с целью попасть в отцовские объятия, и мужчина это понимал. Шатен тяжело сглотнул, но всё же выудил из кармана ключи от машины и аккуратно вложил их в детскую ладошку сына, медленно разжимая пальцы. Часть Хамберта хотела продолжать спорить и отстаивать свои права, но было и что-то вроде эхо в голове, которое повторяло слова мальчика: «Поступать правильно». Грэм ещё раз обвёл взглядом собравшихся, но, так или иначе, была всего одна женщина, кому принадлежало внимание мужчины. Брюнетка победила его. Но не сейчас, не в этот конкретный момент. Её победа была ознаменована уже давно, просто шатен предпочитал не замечать этого, да и сейчас не мог до конца принять прискорбный факт своего поражения. У Миллс было всё то, чего не было у Хамберта: преданные друзья, которые вполне себе образовывали подобие семьи, люди, которые искренне восхищаются Реджиной, которые её любят. Грэму было чуждо понятие любви до рождения Генри, и он так и не научился ощущать это чувство, не смешивая его с другими эмоциями и не добавляя ему никаких отвратительных оттенков. Мужчина посмотрел на мальчика, когда тот спрятал отцовские ключи в карман шорт, и вдруг слабо улыбнулся. Просто потому что захотел. Ведь Генри, оценив жест отца, тоже улыбался ему так, как не делал ни разу, пока жил с ним. Шатен надеялся, что не пожалеет о своём решении. Он отступил сейчас, но только ради сына, однако в зале суда будет биться до последнего. Во всяком случае, у него не было причин идти на мировую. — Я отвезу тебя на своей машине, — нарушил тишину Робин. — С такси будет слишком много мороки. — Но ты ведь только что приехал, — нахмурилась Эмма, опередив вопрос второй женщины. — Всё в порядке, — заверил друг брюнетки. — Я транспортирую Хамберта до дома, а потом вернусь. Локсли говорил о Грэме так, словно тот не стоял рядом, но на мужчину накатила страшная усталость и у него не было сил съязвить. — Ты уверен? — осторожно уточнила Миллс. — Я могу вызвать водителя. — Мне так будет спокойнее, — настоял Робин. — Так я удостоверюсь лично, что Грэм добрался до постели. Реджина кивнула, ещё раз окинув пьяного шатена взглядом. Хамберт понимал, что алкоголь в его организме достиг той кондиции, когда перед глазами стало двоиться. Кажется, на утро ему понадобится аспирин. Грэм встретил взгляд женщины, ожидая, что та обратится к нему напрямую, но брюнетка промолчала. — Спасибо, — Миллс подарила другу признательную улыбку: слабую, но искреннюю. — Не стоит, — Локсли сделал шаг к мужчине, но так и не прикоснулся к нему. — Откроешь бутылочку Мерло из своих запасов к моему возвращению? — Конечно. Робин улыбнулся Реджине, затем многозначительно переглянулся с Эммой, и только потом повернулся к шатену. Он широким жестом руки предложил Хамберту пройти к его машине, но Грэм не сразу сдвинулся с места. Его ноги так и не слушались. Он просто стоял и смотрел на женщину. Действительно, королева на шахматной доске, окружённая не менее слабыми фигурами. В одиночку ему её не переиграть. Мужчина подумал о том, чтобы наклониться и обнять мальчика, но, в итоге, так и не сделал этого. Просто не смог. Поступи он так, брюнетка и остальные бы увидели, что шатен признал своё поражение. Гордость пересилила Хамберта. Он кивнул Генри на прощание, не проронив ни слова остальным, и, наконец, повернулся в сторону проезжей части. Пока мужчина шёл к машине друга брюнетки, он чувствовал на себе с десяток настороженных взглядов, будто Миллс и остальные ожидали, что шатен вдруг резко сорвётся и доставит им хлопоты о которых позже даже не вспомнит. Но Хамберт даже не обернулся.

***

Реджина была благодарна Локсли, что тот вызвался сопроводить Грэма до дома. Вечер, на удивление, не был испорчен появлением мужа, хотя явно сильно повлиял на её сына и остальных ребят. Однако сейчас дети, как небывало, сидели в гостиной и играли друг с другом в «Подземелье и Драконы», поминутно угощаясь печеньем, которое женщина заблаговременно оставила на столе подле них. Близнецы спорили меньше обычного, слушая наставления Хоуп, и у брюнетки сложилось впечатление что дочь журналистки была своеобразным маленьким лидером в их небольшой компании. Мальчики, включая Генри, окружали девочку вниманием, которым она совсем не пользовалась, но за которое благодарила. Как только Хоуп увидела супруга Миллс на пороге, она отправила близнецов предупредить матерей о неприятном госте, а сама осталась, чтобы оказать Кэтрин моральную поддержку. Девочка была во многом бесстрашной и смелой, но не до безрассудства, чего часто не хватало её матери. Свон обычно сразу рвалась в бой, пока дочь оценивала ситуацию, пытаясь придумать альтернативные пути решения проблемы. После того, как Эмма услышала о визите мужчины, она сразу помчалась к девочке, оставив брюнетку присмотреть за детьми. Миллс была обеспокоена нетрезвым состоянием шатена и сильно переживала, как бы Хамберт не попытался навредить журналистке, не получив желаемое внимание от самой Реджины. Тем не менее, женщина понимала, что ей нужно было успокоить сына, заверить близнецов, что они выпроводят Грэма, и их импровизированная вечеринка не будет прервана. Только после возвращения Кэтрин и Хоуп брюнетке удалось успокоить мальчиков и самой выйти к мужу. В это время, как позже узнала Миллс от Кэт, дочь блондинки подсела к Генри и стала шёпотом с ним разговаривать. Девочка о чём-то спокойно рассуждала, взяв сына Реджины за руку, и пристально глядя в его глаза, чтобы донести правильный смысл сказанного. Самих слов светловолосая не расслышала, но видела, как менялось выражение лица мальчика: от испуганного в удивлённое, затем от спокойного к решительному. Когда Хоуп перестала говорить, Генри согласно кивнул и поднялся на ноги, подбив Марка и Терри следовать за ними. Женщине было неприятно слышать всю ту грязь, которую её супруг позволил себе вылить не только на неё саму, но и на Свон, однако позволить себе публично отвечать мужчине было нельзя. По совету Мулан, будет лучше давать шатену выплёскивать свой гнев на публике (учитывая, что слова будут подкреплены выпитым алкоголем), чтобы соседи или другие свидетели могли подтвердить тот факт, что Хамберт бывает слишком агрессивен и не подходит в качестве опекуна для их сына. По этой же причине брюнетка сдерживала Эмму, и была приятно удивлена, что журналистка послушала её без возражений, пусть местами и не смогла сдержать свою колкость. Когда появился сын, Миллс просто растерялась. Она не хотела, чтобы мальчик был свидетелем разборок своих родителей, но ещё больше Реджина поразилась, когда Генри встал на её защиту. Женщина должна была оберегать сына, а не наоборот. Мальчик был маленьким и хрупким, но за его спиной брюнетка неожиданно ощутила себя в безопасности. Ей показалось, что Генри способен защитить её не только от гневных слов Грэма, но и от всех трудностей в мире. Её сын хотел, чтобы Миллс была счастлива, принимал её выбор развестись, принимал и тот факт, что блондинка с дочерью фактически стали частью их семьи, хотя не до конца понимал в какой роли Свон выступает в отношениях с самой Реджиной. Но не меньше поступку мальчика, женщина поразилась реакции мужа. Её супруг был склонен к вспыльчивости и агрессии, его гнев мог вспыхнуть по щелчку пальцев от любой мелочи, которая выбивалась из его идеальной картинки восприятия мира и себя самого. Брюнетка ожидала, что мужчина разозлится ещё сильнее, если увидит, что Генри ему сопротивляется, однако шатен просто застыл. Шатаясь на ватных ногах, Хамберт молча смотрел на сына таким взглядом, будто впервые увидел в мальчике равного себе. Грэм любил Генри, этого было не отнять, но никогда не умел правильно расставлять приоритеты в его воспитании. Слова мальчика не просто задели что-то в муже Миллс, они заставили её супруга подавить свой гнев. Реджина видела боль в глазах мужчины, что-то человеческое, где-то там, глубоко внутри. Этот свет был таким слабым, приглушённым тёмными мыслями, но он был, и женщина не ожидала, что когда-нибудь увидит нечто подобное. Шатен отступил только из-за Генри, но не принял победу брюнетки. Миллс лучше всех понимала, что Хамберт способен уничтожить всех, кого пожелает, но только не сына. Его поступки часто вредили мальчику, травмировали его, задевали, но Грэм никогда не хотел, делать Генри больно. Сегодняшний вечер это только доказал. Робин вернулся спустя час, кратко рассказав, что доставил мужа Реджины до двери его квартиры практически в состоянии «нестояния». Супруг женщины стал вырубаться ещё на заднем сидении автомобиля, несмотря на громкую музыку из динамиков, которую друг брюнетки включил, чтобы поддерживать мужчину в сознании. Открыть дверь в квартиру шатена Локсли помог швейцар, узнав в бренном теле, которое Робин так старательно волочил через фойе, Грэма. Визит Грэма помог Миллс понять, насколько она не одинока. У неё были преданные друзья, маленькая охрана в лице смелых ребят, мальчик, полностью принимающий её шанс на личное счастье, и человек, которого она любит и который безоговорочно отвечает ей взаимностью. Реджина и Свон присоединились к друзьям в гостиной спустя пару минут после того, как в четыре руки расправились с посудой после ужина. Они не держались за руки, но находились достаточно близко друг к другу, постоянно соприкасаясь локтями, потому что просто нуждались в любом проявлении физического взаимодействия. Женщины остановились в дверях, с усмешками глядя на царивший небольшой хаос в гостиной. Брюнетка готова была признать, что весёлый шум и детский смех прекрасное дополнение к любому вечеру. Марк и Терри обступили Робина с двух сторон, заваливая друга Миллс вопросами по поводу его автомобиля (оказывается, близнецы очень интересовались спортивными машинами и неплохо в них разбирались), пока Локсли, терпеливо и радушно улыбаясь, с удовольствием описывал ребятам опыт своего вождения Мустангом. Кэтрин по своему обыкновению сидела подле детей, с любопытством изучая Робина своими пронзительными глазами, что тоже не удивило Реджину — светловолосая столько раз слышала о друге женщины, даже мельком видела его всего раз, но сейчас имела удовольствие лично пообщаться с человеком, который имел на брюнетку большое влияние. Хоуп и Генри сидели за столом, перебирая коробку старых комиксов, которую Эмма накануне достала с чердака: всё новое — хорошо забытое старое. Миллс нравилось подобное оживление в доме. Именно его ей, как оказалось, не хватало. Реджина бросила весёлый взгляд на журналистку, и та заговорщицки ей подмигнула. — Сколько у вас автомобилей? — воскликнул Марк, придвинувшись к Локсли ещё ближе. — Три, — повторил Робин, потешаясь с детского восторга. — Порш, Майбах и Мустанг. — Круто! — присвистнул Терри, глядя на друга женщины, как на своего кумира. — И какая машина ваша самая любимая? — Не знаю, — честно ответил Локсли, ненадолго задумавшись. — Мне кажется, что одну я выбрать не могу. Они все мне нравятся, просто я чередую их от случая к случаю, — он посмотрел на Нолан. — Откуда у ваших детей столько интереса к спортивным автомобилям, Кэтрин? Кэт подарила Робину располагающую к себе улыбку, но ответила не сразу. Она посмотрела на своих сыновей, ласково потрепав светлую макушку сидящего ближе к ней Терри. Друг брюнетки чувствовал себя довольно свободно в компании близнецов и их матери, даже вопреки тому факту, что общался с ними впервые. Локсли быстро нашёл со светловолосой общий язык, но отнюдь не это удивило Миллс: сама Нолан, вечно настороженная и скептично настроенная к новым знакомствам, хорошо приняла инициативу Робина завести светский разговор, который, как казалось со стороны, она поддерживала с искренним интересом. — Когда близнецам было пять лет, я имела неосторожность сводить их на Формулу-1, — усмехнулась Кэтрин. — Заезд гоночных автомобилей произвёл на ребят сильное впечатление, и с того момента они заинтересовались всеми видами четырёхколёсного транспорта. — Формула-1? — друг Реджины со знающим видом обвёл взглядом близнецов. — Я могу сказать, что очень завидую вам, ребята. Я столько раз хотел попасть хотя бы на один заезд, но из-за большого количества командировок вечно упускаю удачу. — Вы не были ни разу? — изумился Марк. — Но так нельзя! Вы обязаны посмотреть и прочувствовать саму гонку. — Согласен, — кивнул Терри. — Этот оглушающий звук мотора, запах палёной резины в воздухе, проносящиеся мимо трибун болиды… Это просто нечто! — Знаете, что мне больше всего хочется увидеть на этих гонках? — понизил голос Локсли, словно рассказывая страшный секрет. Он переводил взгляд с одного близнеца на другого. — Как быстро меняют колёса. Это живой пример прекрасно слаженной командной работы. — Да! — закивал Марк. — Я слышал, что мировой рекорд составил менее трёх секунд, вроде. Да, Терри? — Двух, — поправил его брат. — Команда «Ред Була», могу видео показать! — Терри, — повторил Робин, пока близнецы, вооружившись телефонами, принялись искать нужный видеоролик на просторах ютуба, так и не дождавшись согласия друга женщины. Локсли это только рассмешило. — Это сокращение от какого имени? Свой вопрос Робин задал, глядя Кэтрин в глаза. Кэт, непривыкшая к такому ненавязчивому интересу в адрес своих сыновей, даже немного растерялась от неожиданной смены темы. Светловолосая поджала губы и часто заморгала, словно пытаясь припомнить имя своего сына. — Терренс, — наконец нашлась Нолан. — Но всем проще называть его просто Терри, да и ему так больше нравится. — Красивое имя, — друг брюнетки улыбнулся, и Кэтрин тут же ответила на его улыбку. — Воспитываете юных гонщиков? — Надеюсь, что нет, — рассмеялась Кэт. — Моё материнское сердце к этому пока не готово, но, возможно, через лет десять я отвечу иначе. Локсли понимающе кивнул. Ему легко давалось общение со светловолосой, и он не скрывал своей безобидной заинтересованности жизнью близнецов. Робин всегда отлично ладил с детьми: они его любили и всегда с удовольствием слушали его истории. Баек у друга Миллс было предостаточно, поскольку тот успел не просто повидать мир, но и опробовать многие виды активностей недоступные обычным смертным. Реджина сама не раз слышала, как Локсли рассказывал Генри о том, как прыгал с парашютом, участвовал в экспедиции на Северный Полюс, даже побывал в России, откуда привёз рецепт практически идеального борща. Нолан обычно была немногословной с незнакомыми ей людьми, что было трудно представить, учитывая то, как профессионально она держалась перед объективами камер, но сейчас Кэтрин свободно общалась с Робином так, словно знала его не час, а по меньшей мере несколько месяцев. У Кэт был ровный и хорошо поставленный голос, чёткий и сильный, который не подкреплялся жестикуляцией. Она всегда могла донести до человека свою мысль, легко завладев его вниманием. Однако сейчас светловолосая словно поменялась с другом женщины ролями: она слушала, кивала, задавала вопросы, и всячески учувствовала в диалоге, но не на ведущих ролях. — А вы телеведущая новостного канала, насколько я знаю, — Локсли устроился на диване поудобнее, развернувшись к Нолан корпусом, и Кэтрин кивнула. — Вы всегда хотели работать на телевидении? — Можно и так сказать, — Кэт смерила Робина взглядом. — Прозвучит избито, — хохотнул друг брюнетки. — Но я часто видел вас по телевизору, не думал что когда-нибудь познакомлюсь с вами лично. Можно сказать, что я ваш фанат. Светловолосая рассмеялась шутливому комментарию Локсли. Её смех был спокойным и открытым, а не сдержанным и светским. Нолан однозначно получала удовольствие от их беседы. Робин был первым, кто после знакомства с Кэтрин, не стремился узнать побольше «грязных» подробностей её развода с Дэвидом. Наоборот: Друг Миллс всячески избегал любого упоминания статьи журналистки и бывшего мужа своей собеседницы. — Почему-то слабо верится. — Нет-нет, — покачал головой Локсли, продолжая улыбаться. — Я серьёзно. Я не могу сказать, что часто смотрю телевизор или какие-нибудь фильмы, но, если в мои руки чудесным образом попадает пульт, предпочитаю новостной канал. Так что вы для меня самая настоящая знаменитость. — Ждёте от меня автограф? — хмыкнула Кэт, решив поддержать шутку. — Буду признателен, — кивнул Робин. — Мистер Локсли, вот, — Марк протянул другу Реджины телефон. — Посмотрите. Локсли принял из рук мальчика телефон, искренне заинтересовавшись видеороликом, где в самые рекордные сроки на пит стопе гоночному автомобилю поменяли сразу четыре колеса. Брови Робина поползли вверх, а рот восхищённо приоткрылся. Он даже несколько раз перемотал ролик на начало, чтобы ещё и ещё понаблюдать за этой феноменальной скоростью. — Когда-нибудь я куплю подобный автомобиль в свою коллекцию, — произнёс друг женщины, возвращая телефон близнецу. — Правда, не уверен, что когда-нибудь сяду за руль данного аппарата, но однозначно буду любоваться им время от времени. — Я бы хотел посмотреть на ваши машины, — мечтательно вздохнул Терри. — Я бы мог показать вам их при случае, — спокойно пожал плечами Локсли. — Могу даже пустить посидеть в салон, если пообещаете не есть мороженое или шоколад на кожаных сидениях. — Зуб даю, не будем! — воодушевился Марк. — Мам, можно мистер Локсли покажет нам свой гараж? — Терри взял светловолосую за руку и посмотрел на неё щенячьим взглядом. — Пожалуйста? — Просто Робин, — поправил друг брюнетки. — Мистер Локсли — это мой отец. Я не настолько стар. Нолан растерянно посмотрела на Робина, который просто пожал плечами, словно ничего особенного в его предложении не было. Кэтрин несколько мгновений просто смотрела другу Миллс в глаза, словно проверяя его, но Локсли не сдался и не отвёл взгляд в сторону. — Посмотрим, — сдалась Кэт. — Может быть в другой раз. — Хей, — окликнула близнецов Хоуп, и те одновременно посмотрели на дочь Эммы. Девочка держала в руках два выпуска комиксов о трансформерах. — Гляньте, какое сокровище тут завалялось. Вам зайдёт. Марк и Терри переглянулись между собой и, получив позволение матери, рванули к Генри и Хоуп за стол, оставив светловолосую наедине с Робином. Нолан тут же немного ближе, всего на пару сантиметров, придвинулась к другу Реджины, интересуясь его последним визитом в Европу. Женщина попыталась спрятать улыбку, наблюдая за Кэтрин и Локсли. Для брюнетки было важно, чтобы двое самых близких её товарищей приняли друг друга и поладили. Робин и Кэт настолько увлечённо беседовали, что так и не заметили стоящих в дверях Миллс и журналистку. — Ты слышишь этот странный звук, который издаёт Нолан? — едва слышно произнесла блондинка, с любопытством наблюдая за поведением Кэтрин и её реакцией на друга Реджины. Свон была позабавлена. — Кэт умеет хихикать, круто! Вот этого от неё не ожидала. — Она тоже человек, Эмма. — Я понимаю, — согласилась журналистка. — Просто… Нолан производит впечатление всегда собранной и практически невозмутимой особы, которая никогда не позволяет себе лишних эмоций. Женщина фыркнула ребячливости блондинки, бросив быстрый взгляд в сторону детей. Ребята тоже были во всю поглощены беседой о трансформерах: Генри и Хоуп пытались объяснить близнецам сюжетную линию данной серии комиксов. Сын брюнетки размеренно доносил информацию, пока дочь Свон поочередно показывала то на одного трансформера, то на другого, перелистывая глянцевые страницы. — Вы что реально не смотрели эти фильмы? — не поверила девочка. — Мы больше по играм, — немного смутился Марк под взглядом светло-голубых глаз. — Но это прикольно, — кивнул Терри, не глядя на брата. Он был искренне заинтересован комиксом. — А эти роботы, которые умеют превращаться в машины — инопланетяне, типа? — Так и есть, — согласился Генри. — Надо вас как-то побольше просветить. — У меня есть идея, — важно заявила Хоуп, вскакивая на ноги. Она взяла в руки пульт, глядя на собравшихся мальчишек с высоты своего роста, пока те растеряно смотрели на неё задрав головы, всё ещё сидя на полу. — Мы сейчас же посмотрим первую часть фильма. — Классный план! — сын Миллс вскочил следом за дочерью Эммы. — Я пока найду фильм, а вы тащите снеки к экрану. — Я сама принесу закуски, — покачала головой девочка. — Марк поможет мне с напитками, пока Терри притараканит нам подушки. Будем сидеть на полу у экрана. Твой телик достаточно большой, — Хоуп посмотрела на мальчика. — Получится создать эффект от кинотеатра. Все согласно кивнули, кроме Терри. Он удивлённо раскрыл рот, едва не выронив первый выпуск Трансформеров на ковёр из рук. — Притара… Что? — не понял близнец, растерянно глядя на смеющегося брата. — Принеси подушки, — терпеливо исправилась дочь журналистки. — Пожалуйста. Блондинка тихо рассмеялась, наблюдая за девочкой. Она смотрела на Хоуп со всей любовью и нежностью, на которую только была способна, и Реджина могла без преувеличения сказать, что Свон не просто гордится дочерью, а скорее безмерно обожает. Лицо Эммы становилось мягким, глаза искрились светом, а улыбка говорила о сильной привязанности к девочке громче любых слов. Женщина и сама не могла избавиться от широкой улыбки, от которой начинало сводить скулы, да и не хотела. Способность Хоуп переключаться между сленговыми фразочками и вежливой воспитанностью казалась брюнетке особенно очаровательной. — Пошли, — шепнула Миллс журналистке, немного наклонившись к ней. — Я обещала Робину бутылочку Мерло, но для этого нам стоит спуститься в погреб. — Хочешь оставить их наедине? — блондинка весело вскинула брови, указав взглядом на друга Реджины и Нолан. — Не надумывай, — ухмыльнулась женщина, протянув Свон руку. — Идём. Эмма приняла протянутую ладонь без колебаний и спокойно позволила брюнетке увезти себя вглубь коридора. Вход в подвал, который и являлся винным погребом, находился прямо под лестницей ведущей на второй этаж. Забавно, что журналистка уже практически жила с Миллс, но так ни разу туда и не спустилась, придерживаясь правила о не нарушении границ гостеприимства Реджины. Женщина уводила блондинку всё дальше от шумной и дышащей жизнью гостиной, из которой стали доносится звуки заставки Paramount Pictures. Свон была безмолвной и послушной, что на редкость веселило брюнетку. Эмму обычно трудно было заставить замолчать или угомонить её слегка неуместный юмор. Сейчас Миллс чувствовала на себе любопытный взгляд зелёных глаз, пока уверенно держала журналистку за руку. Они обе понимали: Реджина прекрасно могла бы самостоятельно справиться с задачей принести бутылку из своих закромов, но перспектива ещё немного побыть наедине с блондинкой была слишком заманчивой. — Прошу, — женщина открыла дверь перед Свон, кивком головы приглашая её первой спуститься во тьму подвала. — Свет включается на стене слева от тебя. Эмма тут же нажала на выключатель, и приглушённый свет залил ступени из покрытого лаком красного дерева. Журналистка осторожно посмотрела вниз, затем перевела вопросительный взгляд на брюнетку, словно пытаясь понять действительно ли ей можно ступить на новую для неё территорию, и, получив лёгкую согласную улыбку, стала неторопливо спускаться по ступеням вниз. Миллс всего мгновение смотрела блондинке вслед, а затем двинулась за ней, практически бесшумно притворив за спиной дверь. Подвал Реджины представлял собой довольно просторное и убранное помещение, вдоль стен которого располагался один сплошной винный шкаф, каждая ячейка которого, выполненная в форме пчелиных сот, содержала в себе тот или иной сорт крепкого и хорошо выдержанного вина. Тут же в подвале стояли большие сундуки с детскими вещами Генри, спортивный инвентарь, некогда подаренный мужем женщины, был накрыт тонким слоем брезента, санки и прочая мелочь, о которой вспоминали по мере необходимости. Пол был уложен тёмной кафельной плиткой, которая отражала свет от встроенных в светлый потолок ламп, отчего само помещение казалось светлее, чем оно задумывалось изначально. Свон остановилась посреди погреба с изумлением рассматривая винное богатство брюнетки. Некоторые бутылки здесь были действительно дорогими, но скорее просто украшали полки, пополняя довольно внушительную коллекцию, чем использовались по назначению. Миллс давно выбрала для себя любимые сорта вин, которыми могла баловать себя по вечерам или которыми угощала гостей, остальное же было просто… Памятью. — Изумительно, — Эмма подошла к винному шкафу, сложив руки за спиной, чтобы случайно не задеть дорогие напитки. — Я словно в музее. — Тебе нравится? — улыбнулась Реджина, направившись прямой наводкой к полкам с необходимым ей сортом вина. — Я впечатлена, — бросила журналистка ей вслед, изучая этикетки. — Как долго ты всё это собирала? — Годами, — отозвалась женщина. — Но большая часть того, что ты видишь, вовсе не моя заслуга. Мой отец любил хорошие крепкие вина, которые просто невозможно купить в обычном супермаркете. Он знал толк в хороших винах. Любил выпить бокал итальянского домашнего вина за прочтением книги. Брюнетка остановилась прямо у винного шкафа, коснувшись пальцами деревянных сот, и обернулась на блондинку. Свон проследила за ней взглядом, внимательно запоминая каждое слово Миллс. С Эммой Реджина не боялась говорить, поскольку знала, что в любом случае блондинка её услышит, а не просто пропустит её слова мимо ушей. Журналистка в целом всегда была внимательна к ней. — Напротив тебя стоит стеллаж с сортами французских виноградников, чуть дальше ты найдёшь лучшие вина Испании и Италии, у противоположной стены есть бутылки, ради которых отец посещал винные аукционы Германии и Швейцарии, — каждое своё слово женщина сопровождала лёгким взмахом руки. — На любой вкус. — Да, винцо в картонных коробках по акции тут и рядом не стояло, — усмехнулась блондинка. — Ты остальное сама покупала? — Частично, — брюнетка вернулась к изучению бутылок в поисках той, что придётся по вкусу Робину. — Что-то привозила сама в качестве сувениров, а что-то мне дарили клиенты и бизнес-партнёры. — Ты неплохо в них разбираешься, — послышался мягкий комментарий Свон, и, хоть Миллс не видела её лица, она знала, что Эмма улыбается. — Владелица крупного издательства оказалась сомелье со стажем. Реджина хмыкнула, аккуратно доставая бутылку, придерживая её одной рукой за дно из толстого стекла, а второй обхватив узкое горлышко. Вину было около десяти лет. Забавно осознавать, что многие напитки здесь были старше её сына, а некоторые по возрасту приближались к её собственному. — Отец научил тебя? — поинтересовалась журналистка. Она двинулась к женщине, но остановилась в паре шагов от неё. — Да, — брюнетка бросила на блондинку мимолётный взгляд. — Помню, как отец возил меня на каникулы в Италию. Мне было лет четырнадцать, может пятнадцать, — она закусила губу, усмехнувшись своим воспоминаниям. — Он тогда снял виллу у одно местного винодела в окрестностях Вероны, часто наблюдал, как зреет виноград, гулял со мной часами вдоль этих массивных кустов… И в один прекрасный день уговорил винодела позволить ему поучаствовать в процессе создания вина. Забавно было наблюдать, как папа топчет ногами виноград в огромной деревянной ёмкости. Со стороны, возможно, это выглядело несуразно и даже глупо, но он был счастлив. Папа любил жизнь вот в таких её проявлениях. — Он был душевным человеком. — Лучшим, — Миллс снова посмотрела на Свон. Эмма немного смущённо переминалась с ноги на ногу, потирая ладони друг о друга. Она не притронулась ни к одной бутылке. — По возвращению сюда отец часто вспоминал наши совместные каникулы на винограднике, но они не прошли бесследно. Здесь до сих пор есть бутылки с вином, в создании которого поучаствовал мой отец. Журналистка удивлённо вскинула брови, снова осмотревшись. Теперь её внимание было намного более пристальным и осмысленным. Губы блондинки изогнулись в мягкой ухмылке, когда взгляд зацепился за стеллаж, который казался значительно опрятнее остальных. Здесь не было пыльных бутылок вообще, но Свон правильно распознала те ёмкости, за состоянием которых Реджина следила тщательнее остальных. Женщина усмехнулась. Эмма быстро училась правильно понимать характер брюнетки. — Ты пробовала вино своего отца? — спросила журналистка, кивнув на стеллажи. — Всего раз, — тихо ответила Миллс. — Не могу сказать, что оно отличалось каким-то особым послевкусием, но сладость воспоминаний воистину бесценна. Блондинка кивнула так, будто поняла, что Реджина хотела сказать. Свон не говорила о том, что ей жаль, что Генри Старшего больше нет в жизни женщины — брюнетка слышала подобные слова в разных интерпретациях десятки раз, и они стали настолько частым явлением, что теперь вызывали только раздражение. Эмма же, в отличии от других, лишь интересовалась каким на самом деле был отец Миллс в глазах самой Реджины, словно узнавая его, она ещё ближе подбиралась к той версии женщины, которую брюнетка бережно хранила под всеми своими оборонительными стенами. И у журналистки это успешно получалось. — Я бы хотела когда-нибудь снова побывать на тех виноградниках, — призналась Миллс. — Но всё это время не могла позволить себе явиться туда без него. Но, мне кажется, пришло время двигаться дальше. — Я уверена, что твой сын был бы рад побывать в Италии, — согласилась блондинка. — Пацану не помешало бы немного загореть. Реджина медленно двинулась к Свон, как кошка, которая готовится напасть на мышонка, пребывающего в святом неведении. Она двигалась плавно и осторожно, и Эмма получала удовольствие от того, какой становилась женщина наедине с ней. Брюнетка чувствовала себя живой, счастливой, лёгкой, и эти чувства вызывали зависимость. — А вы с Хоуп? — Миллс поймала в плен взгляд журналистки. — Что? — удивилась блондинка, словно существовала вероятность, что Реджина не учтёт её в своих планах. — Вы бы хотели присоединиться к нам в этой поездке? — терпеливо пояснила женщина. — Это не значит, что я здесь и сейчас предлагаю сорваться со мной в путешествие, Свон, но, может, в будущем? Эмма словно совсем не дышала. В её взгляде брюнетка видела глубину мирового океана и зелень хвойного леса, сквозь кроны которого пробиваются солнечные лучи. Миллс любила эти глаза. Журналистка запоздало кивнула, принимая приглашение Реджины. Другого ответа от блондинки женщина и не ждала. — Я действительно совсем не это ожидала увидеть, спустившись сюда, — призналась Свон, немного смутившись от предложения брюнетки. — Шикарная коллекция вин, детские вещи, инструменты… Миллс хрипло рассмеялась, сокращая оставшееся расстояние между ней и Эммой. Зелёные глаза гипнотизировали карие, а взгляд, забота которого чувствовалась нежными прикосновениями пера к коже, прожигал и поддерживал в душе Реджины тёплый огонь. Журналистка не отступила, словно отчаянно желая, чтобы женщина была как можно ближе к ней. Брюнетка склонила голову на бок, смерив взглядом немного растерянную блондинку. — Я помню, — Миллс усмехнулась. — Ты говорила про пики, гробы и ведьмовские котлы, ещё упоминала что-то про моих «жертв», сердца которых я вырвала из груди, — Реджина насмешливо выгнула бровь дугой. Она протянула руку и осторожно коснулась ладонью грудной клетки Свон, чуть ниже ключиц, отчего последняя резко втянула в себя воздух, задержав дыхание. — Всё ещё боишься, что я украду твоё сердце, Эмма? Журналистка поразила Реджину прямотой своего взгляда. Светлые ресницы слегка дрогнули, когда зелёные глаза сконцентрировались на руке женщины, и блондинка тут же накрыла ладонью кисть брюнетки, аккуратно смыкая пальцы на тонком запястье. Вечно прохладная кожа Свон сейчас была такой горячей, словно в венах Эммы бурлил кипяток. Осторожные пальцы чуть сильнее прижали руку Миллс к груди, завладев вниманием Реджины. Женщина просто стояла и смотрела на журналистку снизу-вверх, понимая, что сама попалась на собственную удочку. Удивительно, что эта блондинка могла разрушить любые барьеры брюнетки, а затем вместе с ней, рука об руку, построить что-то новое, кирпичик за кирпичиком. — Я не боюсь, Реджина, — тихо, но уверенно ответила Свон, спокойно улыбнувшись Миллс, позволяя её ладони ощущать ритмичные удары своего сердца. Реджине казалось, будто она практически держит самый жизненно важный орган Эммы в своей руке. Журналистка давала женщине понять, что та может делать с ней, что пожелает: принять или уничтожить, раздавить или сохранить. Блондинка не боялась любого решения брюнетки, и это по-настоящему волновало Миллс. Сейчас Свон казалась ей одновременно всесильной и беззащитной. Эмма глубоко вздохнула, прикрыв глаза и наслаждаясь теплом ладони Реджины. — Оно и так уже принадлежит тебе. Моё сердце твоё, целиком и полностью. У женщины сбилось дыхание, а её собственное сердце словно бы резко увеличилось в размерах, отказываясь помещаться в грудную клетку, упираясь в рёбра. Брюнетка никогда не думала, что услышит признание таким неожиданным для неё образом. Слова журналистки прозвучали в сто крат дороже простых речей о любви. Блондинка признавалась в чём-то большем: это была и любовь, и доверие, и преданность… Всё то, о чём Миллс только могла мечтать, но никогда не ожидала по-настоящему получить. И сейчас, стоя перед Свон, Реджина с удивлением понимала, что Эмма не ждёт от неё ответа. Журналистка приняла факт того, что всецело вверила себя воле женщины, и совсем не важно готова ли была брюнетка ответить ей тем же. Журналистка по-своему оценила шокированное лицо Миллс, заметно разволновавшись, будто поторопилась со своим признанием. Нет, блондинка не боялась своих чувств, но и навязывать их Реджине она не собиралась. — Реджина, прости, если я… — начала Свон, но женщина не позволила ей договорить. Всё ещё сжимая в одной руке бутылку Мерло, брюнетка убрала вторую от сердца Эммы и, сократив одним последним шагом расстояние между ними, мягко прикрыла рот журналистки ладонью, призывая к молчанию. — Ш-ш-ш, — прошептала Миллс, качая головой. — Не порти момент, Эмма. Блондинка удивлённо вскинула брови, но не отстранилась, жадно изучая глазами Реджину в попытках считать её эмоции. Женщину переполняло светлое чувство счастья, смеха, радости… Она не могла перестать улыбаться. Брюнетка мечтала о дне, когда Свон скажет ей три заветных слова, но и прекрасно понимала, что этот до жути банальный набор из десяти букв, по сути, был и не нужен. Эмма доказывала поступками свои истинные чувства к Миллс каждый день, и Реджина ни дня не сомневалась в ней. Ведь только эта журналистка могла короновать женщину одним только взглядом ярких зелёных глаз. Брюнетка привстала на носочки и потянулась к блондинке, ощутив, как Свон немного склонилась к ней навстречу. Миллс прикрыла глаза, когда губы коснулись тыльной стороны смуглой руки, которой Реджина всё ещё зажимала рот Эммы, понимая, что только такой поцелуй она может себе позволить. Женщина прекрасно помнила, что из себя представляет настоящий поцелуй с журналисткой, и понимала, что, если позволит себе снова вкусить его, пусть и на мгновение, она нарушит все данные себе обещания. Тем не менее, даря косвенный поцелуй блондинке, брюнетка чувствовала как трепет во всём теле, так и правильность этого момента. Свон судорожно вздохнула, сразу обеими руками обвивая талию Миллс, крепко прижимая к себе её стройное тело. Удивительно, но Эмме было достаточно и этого — порыва Реджины хватало, чтобы получить что-то вроде ответа, который озвучить вслух женщина боялась, чтобы не сорваться. Брюнетке казалось, что как только она признает вслух, что именно значит для неё журналистка, пути назад не будет, и Миллс хотела сделать всё правильно. Реджина хотела отдать себя всю без багажа в виде неудачного брака. Женщина понимала, что блондинка заслуживала быть не просто любовницей, она заслуживала получить в своё распоряжение любящую и свободную брюнетку, которая без сожалений и опаски будет идти с ней рука об руку против всего мира. Миллс отстранилась от Свон первая, понимая, что хватка последней ни капли не ослабла, и медленно, очень осторожно, убрала руку от её рта. Тонкие губы Эммы были немного приоткрыты, а сама журналистка часто дышала, прикрыв глаза и немного хмурясь, словно боролась с собственными желаниями, которые Реджина полностью разделяла. — Я обещаю сберечь твоё сердце, — тихо пообещала женщина. — Чего бы мне это не стоило.