Лисья Богиня

«Дитя, оглянись, младенец, ко мне; Веселого много в моей стороне: Цветы бирюзовые, жемчужны струи; Из золота слиты чертоги мои». «Ко мне, мой младенец: в дуброве моей Узнаешь прекрасных моих дочерей: При месяце будут играть и летать, Играя, летая, тебя усыплять». «Дитя, я пленился твоей красотой: Неволей иль волей, а будешь ты мой»… ©И. В. Гёте. Лесной Царь (пер. Жуковского) Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу. ©О’Генри. Дороги, которые мы выбираем.

«Следуй за серебряным лисом. Он укажет путь». Самые мудрые слова имеют меньше всего смысла, если не пытаться постичь их глубину. Голос Богини звучал в голове Поттера, словно его собственный. Он должен был подчиниться. На самом деле действительно было такое созвездие: серебряный лис; и если верить древней легенде про Томаса, то первым его испытанием после призыва Лили на пути его становления как Бога, был как раз таки поиск этого созвездия, которое должно было привести его к его судьбе. Так же говорилось о том, что магическое ядро будущего Бога было так сильно, что он смог дать Лису телесную оболочку, благодаря приобретению которой тот смог стать фамильяром Богини. Сейчас же лис был просто скоплением звёзд на небе, не самым ярким, но и не самым бледным. Ярко-зелёная звезда на кончике лисьего «уха» носила простое и, вместе с тем, загадочное имя Коралина. Как считали профессора теологических наук, так звали когда-то саму Богиню, до ее полного становления. Но, как и со всеми историческими фактами, так и с этими легендами дела обстояли весьма и весьма смутно. Лес был сумрачен и угрюм; очертания дороги с трудом угадывались в этой мгле, окутавшей все вокруг. «Чтобы прозреть, нужно ослепнуть», — говорили многочисленные религиозные трактаты, и у Гарри не было ни единого повода им не верить. Очки больше не держались на его переносице, отброшенные куда-то в траву и давно забытые, а пальцы так сильно сжимали гриф его инструмента, что костяшки побелели; хор призрачных голосов наполнил его слух: кто-то кого-то куда-то звал, и у Поттера не было никаких сомнений, что зовут — его. Чья-то бледная тень промелькнула меж густых крон деревьев, ненадолго озарив лесную опушку слабым серебристым сиянием. Мелодия, плавная, тягучая, сладкая, словно мёд, наполнила воздух, зазывая, подчиняя… «Гарри, — шёпот усилился, окончательно сводя волшебника с ума. — Дитя, иди ко мне… я знаю, что тебе нужно… иди!.. ну же…» Будь у Поттера хоть капелька здравомыслия, он бы встряхнул своей кудрявой головой и потёр виски, пытаясь сбросить с себя пелену наваждения… он бы сделал с этим хоть что-нибудь!.. Но он не делал с этим ничего, будучи всецело одержимым одной лишь идеей, сломанными крыльями подбитой птахи бившейся о застенки его усталого сознания: «найти… найти и не медлить ни секунды!» Девичий смех перезвоном колокольчиков оттолкнулся от воздуха и разлетелся сотнями фейерверков по всей округе, вибрацией своей затронув нечто сокровенное в юношеской душе: — Глупое, глупое дитя! — шелестит голос, по-змеиному присвистывая. — Куда идёшь ты себе на погибель?.. Прочь-прочь, с глаз долой!.. Сюда… нет, иди сюда… Из гущи листьев выходит призрачная сребровласая дева с правильными безэмоциональными чертами лица, она смотрит прямо на юного музыканта, улыбается ему, приветливо машет рукой. Она просит его, зовет его, шепчет, не раскрывая лепестков своих губ… И Поттер окончательно теряется в этом безумии, тонет, без надежды всплыть на поверхность… Когда он уже заносит ногу, чтобы шагнуть вниз с обрыва, чья-то ледяная кисть руки вцепляется в него мертвой хваткой. — Вот идиот! — последнее, что слышит Поттер, прежде чем окончательно провалиться во тьму.

***

Когда Лавгуд вышел из библиотеки, шумно хлопнув дверью, Том снова ощутил это приятное одиночество, с которым не сравнилась бы ни одна, даже самая лучшая, книга. Он был волен делать, что душа пожелает, вплоть до возвращения мастера. Даже если это что-то было всего лишь сидением на стуле, закинув ноги на стол — верх неприличия и неуважения к хозяину дома, но если хозяином на данный момент является он сам, и он против сего действа ничего не имеет, значит всё в порядке, не так ли? Спрыгнув с мягкого сиденья, Реддл уже направился было к полкам, чтобы выбрать себе что-нибудь лёгкое для вечернего чтения, и в этот самый миг он запнулся о металлические скобы переплета какого-то талмуда, что бесхозно лежал на полу посреди комнаты. Такой вольности не позволял себе ни один из жильцов библиотеки и комнат, за библиотекой находящихся. И Ксенофилиус, и его ученик неизменно бережно обращались с ценными вместилищами знаний знаний и старались не разбрасываться таким добром где попало. Впрочем, приглядевшись, Том узнал в фолианте «Пророчества о прошлом и будущем» провидицы Луны, те самые, которые учитель планировал взять с собой, но, по всей видимости, обронил в спешке. Первым порывом юного колдуна было взять книгу и гнаться за Лавгудом до самой окраины города, где уже начинался лес. Но при здравом переосмыслении своих действий и желаний, Марволо пришёл к выводу, что он действительно был бы не прочь узнать, что же такого напредсказывала слепая дочурка библиотекаря. Так всё и началось. Сидя на полу, прислонясь спиной к стене, Реддл жадно читал несколько сбивчивые, но весьма недурно написанные дневниковые записки своего учителя, и с каждой прочитанной страницей всё более и более отчетливо вырисовывалась перед волшебником картина того, что на самом деле происходило с их городом. Картина не переписанная и не дополненная, без художественных прикрас, правда во всей её не приглядности, которую так упорно отрицали, что старожилы Бритта, что молодняк. Они жили во лжи: вся жизнь их была ложью, к которой они пристрастились, как больной к морфию… На удивление этого книжного червя, главным героем этой своеобразной раздробленной сказки была отнюдь не Золотая Лилия, а тот Бог, из истории которого было известно лишь то, что когда-то он был человеком. Томас. Но было в этой истории что-то, что цепляло, пожалуй, наверное, конкретно самого Тома, словно бы задевая потаенные струны его израненной души, напоминая ему о том, что он, на самом деле, предпочёл бы забыть. Томас был никем, прежде чем стать тем, кем он стал. Буквально никем. Он и жить не планировал более, когда приносил себя в жертву Лилии. Но Богиня была непреклонна, повелев ему не просто жить, но стать чем-то большим. Это было похоже на историю Геркулеса, которому было предрешено пройти двенадцать испытаний, прежде чем достичь своего Олимпа. Только вместо Олимпа, у Томаса маячила на горизонте благосклонность его Огненной Госпожи, и испытаний на его пути становления, как Бога, было куда больше, чем двенадцать, и посложнее они были, чем борьба с чудовищами с помощью грубой физической силы. «И сказала ему Лили: — Найди меня. Отправься в дремучий лес, и найди меня там. Услышь мой голос, различи его среди тысяч других голосов, и следуй за ним, и найди меня… И лес был сумрачен и угрюм; очертания дороги с трудом угадывались в этой мгле, окутавшей все вокруг. — Чтобы прозреть, нужно ослепнуть, — шептали голоса в его голове, вырываясь на волю пронзительным шёпотом. — Лишь во мраке зажжётся тот огонь, чей свет будет самым ярким светом в мире. Ослепни и увидишь ты путь к той, кто выведет тебя к свету и просветлению… Он шёл, теряя путь, не имея путеводной нити, подобной той, которую когда-то дала Тесею Ариадна, чтобы тот смог выбраться из Лабиринта Минотавра острова Крит. — Следуй за Серебряным лисом!..» Страницы зашелестели, словно ветер ворвался чрез закрытые ставни окон в библиотеку, потревожив покой подмастерья, всецело погруженного в чтение. Непокорные и трепетные, как крылья мотылька, они взметнулись вихрем и открылись почти в конце книги: «Заплутавший путник сбился с дороги, выйдя к обрыву», — гласили строки первого абзаца, заставив Тома вздрогнуть всем телом, ужаснувшись правдивости этой лаконичной фразы. Подстёгиваемый непонятным ему ужасом, объяснения которому не было и не могло быть, Реддл вскочил на ноги и побежал в направлении единственного известного ему обрыва, который находился совсем рядом с той частью леса, в которой ещё можно было встретить человека, находясь при этом в добром здравии и в своём уме. Обрыв Смерти: место, где умер человек Томас и родился Томас-Бог… Марволо не верил во все эти пророчества, богов, чертей и прочую ерунду, которую люди придумывали себе во все времена, лишь бы ответственность со своих плеч переложить на чужие. Но одно он знал точно. Этой ночью кто-то находится на волосок от гибели, и он не простит себе никогда, если эта смерть случится… Парень у обрыва занес ногу над пропастью, когда Марволо с тихим «идиот» оттащил его подальше от его неминуемой гибели… Только вот откуда взялась эта уверенность в том, что должно было это произойти? В самом деле, ведь не был же Том каким-то пророком вроде Полуумной Лавгуд?..

***

Чёрным бархатом раскинулось над землёй летнее небо, озарённое сиянием и блеском тысяч звёзд, которые россыпью песков времени неравномерно распределились по всему небосклону. Большая и Малая медведицы, лира… но совсем иное созвездие ищет усталый путник, с легким прищуром взирая на это природное богатство. И вот, наконец, восходит на севере созвездие Серебряного лиса, с его хитрой острой мордочкой и ослепительно яркой зеленой звездой на кончике левого уха. Это Коралина, ярчайшая звезда созвездия; за ней Том и будет следовать. Он продирается сквозь густые заросли колючего шиповника, расцарапанными в кровь руками раздвигая разлапистые ветви деревьев. Его ноги находятся в не менее плачевном и истоптанном состоянии, чем его обувь, стёртая до дыр… Но останавливаться нельзя, он должен найти её. Найти Лили. Найти Лисью богиню. Вспышка света, подобная той, которую рождает сверхновая звезда вкруг себя, на миг ослепляет его, и уже через сотую долю секунды мягкий серебряный свет, излучаемый шубкой изящного зверька, чья шёрстка словно фосфорической пылью посыпана, освещает ему более прямую и короткую дорогу. Губы Томаса сами по себе складываются в измученную улыбку тихого торжества. Он весь в восхищении пред величием Бога, открывшимся ему столь нежданно и негаданно. — Благодарю, моя госпожа, — шепчет он, а лис, между тем, коротко взмахнув своим пушистым хвостом в приглашающем жесте разворачивается в ожидании, что юноша проследует за ним. Первое испытание — пройдено…