MamoUsaWeek2021

      Я не думала, что у нас случится такой тихий и спокойный вечер. Холод пробирал почти до костей, разодранная в некоторых местах ткань боевого костюма, вся вымокшая и испачканная в грязи, была тем ещё помощником в тщетных попытках согреться. Но, вероятно, с ней было лучше. Конечности почти не поддавались — то ли затекли так сильно, то ли противный морозец уже добрался до них, то ли ещё не пришли в себя после бесконечных погонь и боёв. Это странно, и всё же, я чувствовала, как в душе разливается долгожданный покой.       Я ощущала невероятную усталость — проведя на ногах трое суток, без воды и еды, я была удивлена, как могла ещё поддерживать сидячее положение. Мой организм пытался убедить меня, что если я позволю ему отдохнуть хоть немного, если ненадолго отключусь от реального мира, мне станет лучше. Но каждый раз, как закрывала глаза, чувствовала невыносимую боль.       Было подозрительно тихо — ни раскатов грома, ни вспышек молний над городом, небо которого заволокли непроглядные чёрные тучи. Ни бесконечной беготни, ни криков, ни всполохов магии — всё в одночасье замолкло, и одним богам было известно, к чему было это затишье. Но в этой тишине, не отвлекаясь больше ни на что, я невольно сосредотачивалась на шуме в своей голове — криках боли и лязге смертельного металла мечей, что отпечатались в воспоминаниях и уже вряд ли когда-то сотрутся из них.       Я видела смерть каждой из подруг. И их голоса, предсмертная агония и тихий шёпот — попытка улыбнуться — и просьба защитить эту планету буквально сводили меня с ума каждую секунду, создавая в голове ужасную какофонию.       А вокруг было тихо, спокойно.       Рядом со мной сидел Мамору, устало опёршись спиной о каменную стену позади нас. Рваный, почти превратившийся в грязную тряпку, плащ под нами впитал в себя сырость земли. Но я чувствовала только тёплую руку Мамору, чьи пальцы были переплетены с моими, и мне было хорошо. Он молчал, молчала и я. В какой-то момент я поняла, что он задремал, и эта мысль заставила меня улыбнуться. Мамору так устал за это время, его планета невероятно устала…       А я не могла уснуть. Всё вокруг нас разрушалось, сгорало и исчезало, и никто не мог с этим что-то поделать. Поначалу, я хотела биться в истерике, я не понимала, почему переживала всё это вновь и сколько ещё раз должна буду терять близких людей. Но чем сильнее горело пламя, чем тише становилось вокруг, тем яснее мысль вспыхивала в голове и я понимала: этот — последний.       Больше ничего не осталось, только я и Мамору — возможно, единственные, кто сумел спастись из хватки хаоса и разрушений. Те, кого смерть так и не заманила в свои объятия, но уже протягивала свои руки, чтобы попытаться вновь.       И было по-прежнему умиротворённо.       — Усако, — почти не шёпот — хрип — рядом со мной, и я сильнее прижимаюсь к мужскому плечу. Переплетаю наши пальцы и крепче пытаюсь сжать его ладонь, но не произношу ни слова в ответ.       — Поспи немного, Усако. Я посижу и буду следить.       Я знаю, что он сдержит своё обещание, но мотаю головой. Не потому, что вовсе не хочу — уже не верю, что когда-нибудь смогу заснуть.       Но Мамору откуда-то находит в себе силы. Настойчиво высвобождает свою ладонь и обнимает меня этой рукой, прижимает к себе, заставляя почти упасть на него. Мне страшно, кружится голова, но становится хорошо в объятиях Мамору. Несмотря на холод, от него всё ещё веет привычным теплом, его руки заботливо обнимают меня, и будто маленького ребёнка, он пытается убаюкать меня, чтобы я провалилась в сон.       — Я буду рядом, Усако, обещаю. Чтобы ни случилось, я буду рядом.       — Я знаю, Мамо-тян, знаю.       И я, согретая его теплом, всё же засыпаю, с чувством почти полной безмятежности. Потому что я больше не вижу смерть — только что-то прекрасное, светлое. Чувствую, как Мамору сильнее прижимает меня к себе, как его горячие губы осторожно касаются моего лба.       И я поверила, что всё ещё будет хорошо. Как и всегда.       А потом мир в одночасье рухнул.