Сын зимы

      Тот апрельский день выдался ненастным. Дождь лил, не переставая, со вчерашнего вечера; огромные чёрные тучи заволокли собою небеса. Дороги, конечно же, размыло. В городе, где была хорошая мостовая, было ещё терпимо, но стоило выехать за его пределы, как грунтовая дорога, в жаркие дни не уступавшая по качеству и твёрдости камню, превращалась в настоящее болото. Барклай-де-Толли всё утро провёл у окна, поджидая дорогого гостя, и опасался, что Александр не приедет, раз так распогодилось. Генерал с помощью Бартоломея облачился в парадный мундир и прислушивался к своей ране. Она уже довольно долго не беспокоила его, и это скорее пугало, нежели радовало. Как он мог судить по той картине, которая открывалась ему во время перевязок, рана всё ещё была в ужасном состоянии, и особенно настораживало то, что чувствительность к пальцам так и не вернулась. Надеяться на чудо было практически бессмысленно, но генерал продолжал цепляться за малейшие улучшения в своём состоянии, даже эфемерные и призрачные, имея целью сохранение руки. Принять какое-либо определённое решение было очень сложно, и потому Баталин предлагал ждать появления чёрных пятен в ране - первых признаков неминуемого - и только тогда лишать Барклая руки, уже безоговорочно. Пока что этих пятен не наблюдалось, и Михаил Богданович думал, что всё ещё может обойтись. Сейчас рука покоилась на перевязи, согнутая в локте и прижатая к телу. Мускулы от продолжительного бездействия немного усохли - придётся заново учиться писать правой рукой, разрабатывать её, чтобы было, как раньше, до ранения.       Цокот копыт на улице отвлёк генерала от размышлений. Он подошёл к окну, отодвинул занавесь, и сердце его от радости забилось чаще: на мостовой стоял простой чёрный экипаж, запряжённый вороной четвёркой, закусывавшей удила, на которых мелкими клочьями висела пена, а из него вышел высокий человек в чёрном плаще, двууголка была надвинута на лоб. Человек поздоровался с кем-то у порога и вошёл в дом. Хлопнула входная дверь, стал слышен негромкий разговор, из которого Барклай не мог разобрать ни слова, и шаги по лестнице. Двое человек подошли к двери, и один из них постучал три раза. - Войдите! - отозвался Барклай. Дверь открылась, и человек в чёрном, позади которого шёл бледный Бартоломей с широко распахнутыми от ужаса глазами, подошёл к генералу. Михаил Богданович, склонив голову, сделал знак адъютанту, и тот пулей вылетел в коридор и закрыл дверь.       Человек в чёрном медленно снял перчатки с холёных рук, сбросил с плеч плащ, который небрежно, не заботясь о внешнем виде одежды, кинул вместе с двууголкой на кресло. Перед Барклаем-де-Толли стоял молодой человек немногим менее тридцати лет от роду, на голове его сиял ореол из светлых волос, отливавших рыжинкой, мягкие приятные черты прекрасного лица выдавали в нём человека из самого высшего общества, голубые глаза, способные очаровать и подчинить волю любого, внимательно рассматривали генерала, стоявшего перед государем императором (а это был именно он) навытяжку, как на смотре. Александр обезоруживающе улыбнулся, обнажив два ряда белоснежных зубов, и сказал: - Я наконец-то вижу Вас, Михаил Богданович. Воистину, передо мной стоит герой! По лицу Барклая скользнула тень смущения. - Я безгранично счастлив видеть перед собой своего государя и слышать похвалу из его уст. Александр кивнул. Формальности были соблюдены, теперь можно переходить к сути. - Я взял с собой своего лекаря, сэра Виллие, - как бы невзначай обронил император. - Он сейчас говорит с Вашим лекарем... Баталиным, верно? Я надеюсь, Виллие сможет Вам помочь. Он чрезвычайно искусен. - Я буду благодарен помощи Вашего Величества, - ответил генерал и показал рукой на массивный письменный стол, к которому были придвинуты два стула. - Прошу Вас присесть.       Александр молча прошествовал к столу и, элегантно откинув фалды чёрного мундира, сел, закинув ногу на ногу и несколько неестественно выпрямив спину. Барклай-де-Толли достал из секретера увесистую пачку бумаг, любовно рассортированных Бартоломеем несколько дней назад. - Я бы хотел представить Вам, Ваше Величество, - начал Михаил Богданович, вернувшись к столу, - свой скромный труд. Он положил бумаги на стол перед императором так, чтобы Александр видел внушительный объём этого труда. Император оказался впечатлён уже одним этим объёмом, даже не видя красиво выведенного заглавия. - Я поражён Вашей работоспособностью, Михаил Богданович! - совершенно искренне воскликнул он. - Однако сей труд должен быть тщательно изучен и мною, и военным министром. Не составит ли Вам труда поведать мне вкратце его содержание? Этого-то Барклай-де-Толли и ждал. - С удовольствием, Ваше Величество, - в усталых глазах генерала сверкнул огонёк, какой бывает у человека, когда он говорит о том, в чём хорошо разбирается и чему предан всем сердцем. - Я лично видел Наполеона в действии, видел, как воюют его солдаты, знаю о его прошлых кампаниях. Вся Европа - свидетель его триумфов. И я, Ваше Величество, не могу не предупредить Вас о... - Барклай-де-Толли помедлил, раздумывая, стоит ли говорить императору о своих опасениях. - О чём же? - спросил Александр. - Говорите, Михаил Богданович. - Я не исключаю возможности нашествия французов на Россию. Государь недоумённо воззрился на Барклая. Да, Александр думал об этом, особенно год назад, после Аустерлицкого позора. Судьба России висела на волоске; коалиции уже не было, Австрия осталась не при делах (оклематься не могла после Ульма, а Аустерлиц добил её окончательно), и угроза французского нашествия дамокловым мечом нависла над Александром. Тогда всё обошлось. Но сейчас русская армия снова проигрывает сражение за сражением, опять отступает, жмётся к российской границе. Сценарий прошлого года грозил повториться, и на этот раз - с куда более ужасными последствиями. Александр понимал, что главнокомандующий из Беннигсена никудышный, но заменить его было некем: Кутузов не оправдал ожиданий, а старик Каменский, смалодушничав, покинул армию, не пробыв в ней и двух недель. Других высокопоставленных генералов у императора не было.       "Старая гвардия моей бабки уже никуда не годится, - думал Александр, слушая Барклая. - Мне нужна свежая кровь в высших эшелонах армии. Новые люди, новые идеи, новые способы и методы ведения войны - вот что сейчас необходимо. Генерал Барклай вполне может стать одним из моих соратников. Он умён, скромен, талантлив. Сколько лет он ходит в генерал-майорах? Восьмой год уж пошёл, кажется. Значит, вполне можно наградить его следующим чином". Михаил Богданович тем временем распевался перед Александром не хуже заправского соловья. - Среди множества различных тактик, - говорил он, - существует одна, против которой враг практически всегда бывает бессилен. Я говорю о так называемой тактике "выжженной земли". Она, Ваше Величество, заключается в заманивании противника в глубину территории и уничтожении запасов продовольствия, складов оружия, всего того, что может быть ему полезно. Противник, кинувшись в погоню на отступающими, непременно должен будет растянуть свои коммуникации, оставлять в городах гарнизоны, не следует забывать и о смерти солдат и падеже лошадей. Всё это приведёт к тому, что противник потеряет значительную часть своих сил, и тогда можно будет давать генеральное сражение. - Это всё складно, Михаил Богданович, - прервал его Александр. - Но я изучал военную историю и могу заверить Вас: тактика сия не нова. Недаром же второе её название - "скифская". Кто может знать, что наш враг (в подобных разговорах император избегал называть Наполеона по имени), вооружившись теми же книгами, что и мы с Вами, сумеет разгадать сей замысел? - Если противник, - Барклай решил подыграть Александру, - задумает идти на нас войной, то он придёт за решительными действиями, а не за стоянием на берегах Немана. Смею Вас уверить, Ваше Величество, когда вражеские солдаты покажутся у российской границы, у них уже не будет обратного пути. Зато у нас будет два варианта: либо идти ему навстречу, либо отступать, сохраняя от больших баталий свою армию и изматывая противника. Это - краткое содержание моего труда. - Премного Вам благодарен, Михаил Богданович, - восхищение в голубых глазах императора было как никогда искренним. - Я встретил поистине удивительного человека! Однако, - император понизил голос, - мне, к моему глубочайшему сожалению, нужно покинуть Вас. Я должен контролировать ход переговоров с нашими союзниками.       Александр набросил на узкие плечи плащ, завёл длинные руки за спину, расправив пелерину, натянул перчатки на руки, взял с кресла двууголку. - Ах, да, - император вдруг обернулся и посмотрел Барклаю в глаза, - не нужно ли Вам что-нибудь? Испытываете ли Вы нужду в чём-либо? - Нет, Ваше Величество, - ответил Михаил Богданович, - ни в чём нет нужды. Всего в достатке. Это, конечно, было не так. Жалованья генерал-майора едва хватало, чтобы обеспечивать семью и содержать минимум прислуги. За снятые на время болезни комнаты приходилось немало платить, а денег у Барклая уже не было. Прямо сейчас он ждал письмо от брата из Риги, в котором должен был быть вложен вексель на несколько сотен рублей. Этого бы, наверное, хватило. Однако генерал не учитывал расходы на лечение, а оно в его состоянии грозило влететь в копеечку. Так что помощь от императора была бы кстати. Но Барклай-де-Толли был человеком скромным и гордым, и потому не смел, не мог и не собирался втягивать Александра в твои трудности.       Император немного постоял молча, пристально глядя на генерала, словно ища подвох в его словах, потом кивнул каким-то своим мыслям и, распрощавшись, покинул комнату. Едва за Александром закрылась дверь, как Барклай услышал чей-то пронзительный вскрик, молнией пронзивший тишину, и сразу за ним - грохот нескольких тяжёлых предметов о деревянный пол. Михаил Богданович вышел в коридор, и взору его представилась картина, достойная кисти художника: напротив двери комнаты генерала стояла, вжавшись в стену, бледная, испуганная Лина, на полу перед ней развернулся красивым веером какой-то старинный фолиант, ещё две книги лежали, нераскрытые, тут же, а перед Линой встал на одно колено, как рыцарь из древних легенд, император Александр. Он ловко подхватил одну книгу, вторую, третью, аккуратно стряхнул с них пыль и отдал девушке. Она, ещё не до конца осознав происходящее, машинально приняла их из рук Александра и едва слышно пробормотала: "Спасибо", - не глядя ему в глаза и, по-видимому, не понимая, кто стоит перед ней. Император же, отряхнув белые лосины, махнул плащом, закутавшись в него поплотнее, и поспешил вниз по лестнице. - Кто это был, дядя? - шёпотом спросила Лина. - Это, - Барклай улыбнулся, - наша с вами птица счастья. Теперь всё наладится, я тебе обещаю. Всё будет хорошо.