Дневник Ани 2: истина точно где-то посередине

      Изогнувшись, лёжа на животе и груди, я подняла таз вверх и повернула голову набок. Кажется, примерно так начинался мой дневник. Только тогда я была одна и сходила с ума. А теперь у меня был любимый человек. Мне не пришлось протягивать руку к промежности. Своими руками он раздвинул мне ягодицы вместе с половыми губами, поцеловал там и вошёл. Унижает ли меня, что я стою раком перед мужчиной? Нет, потому что это любимый мужчина. До этого в качестве прелюдии он подарил мне оральные ласки. Унижает ли его, что он лижет у женщины между ног? Нет, потому что я его любимая женщина, потому что нам так хочется и мы не стесняемся друг друга, потому что мы открыты и доверяем друг другу.       Только в этот раз всё пошло не совсем как надо. В какой-то момент его движения начали замедляться, затем они совсем прекратились, и он вышел, хотя до оргазма обоим было далековато.       — Милый, что случилось? — обернулась я к нему, принимая нормальное положение.       — Да... Анют, что-то не то. Чем дольше двигаюсь, тем абсурдней кажется ситуация. Абсурдней и бессмысленней. Туда-сюда, туда-сюда. Страсти как будто не чувствую. Чего-то не чувствую, мира как будто не чувствую. Будто вокруг меня вода или стекло. Прости.       — Хочешь, попробуем анальный секс? Может, тебе не хватает сжатия... Правда, мне бы подготовиться как-то, так что может в другой раз...       — Да не. Не нужно. Спасибо конечно за предложение, очень приятна сама твоя готовность к такому, но я пока пас. Да и ты же не рожала, у тебя и так всё должно быть вполне узким. Да даже может после родов не широко или сужается, я не знаю. Не в этом думаю дело. Раньше же всё было хорошо. Что-то не то, что-то со мной не так. Сегодня или уже какое-то время.       — Иди ко мне. — Я прижала его голову к своей груди и стала гладить по волосам. — Чувствуешь же меня? Мою кожу. Я рядом, между нами ничего, никакой воды.       — Да, чувствую. Близость. Живого человека рядом со мной. Спасибо тебе за твоё тепло.       Он взял рукой мою горячую мягкую титьку, обнял губами сосок и потянул к себе, глядя на меня.       — Глупый. Я его в любом случае выделяю. Как же я тебя люблю, — поцеловала я его по-матерински в лоб. — Давай ложись. Вернёмся к началу.       Я забралась на него так, чтобы у нас получилась поза 69. От первого прикосновения его языка я тихо ахнула. Ну, надо было и мне наконец задействовать свой рот не только для слов. Я стащила с него презерватив.       

***

      Уже в двадцатых числах марта у меня получилось встретиться с бывшим психотерапевтом Саши. Ранее она прочитала и похвалила мой дневник и сказала, что нам неплохо как-нибудь встретиться. И вот это случилось. На улице было уже тепло и солнечно. Но встретились мы не на улице, а в баре. Перед этим я прислала ей несколько своих фото, чтобы она смогла меня выцепить в толпе. Её фото и так были на странице вк. У неё был отчётный концерт — она занималась вокалом в школе, похожей на нашу. Она выступала в первой десятке. Заплатив символическую плату за присутствие, я устроилась среди людей и стала смотреть и слушать. Её песня, в отличие от репертуара большинства других, была на русском, а на ней самой отсутствовали эльфийские уши и прочие элементы косплея. Спела хорошо. Через небольшое время, поговорив со своими, она наконец подошла ко мне.       — Ну здравствуй, Аня, — произнесла она, смотря прямо на меня.       — Здрасьте. Приятно познакомиться.       Её зовут Ксения.       — Здесь шумно, нам не поговорить. Пойдём что ли на улицу или в какое-нибудь кафе.       — Да, согласна. Пойдёмте.       Светлые волосы по плечи, красивое колье на шее. Красивое платье, поверх которого она накинула пальто. Несколько пакетов в руках.       Мы шли в молчании. Мне было комфортно. Бар находился почти в центре города, так что найти неподалёку кафешку оказалось легко. Там тоже были люди, но в намного меньшем количестве, чем в баре. Мы выбрали с витрины по куску тортика, кофе и сели за круглый столик около стены. С одной стороны стул, с другой диванчик. Яркие стены. Красивое, вполне уютное место. Можно будет прийти вместе с Сашей.       — Как твои дела, Аня? — спросила она наконец.       — Нормально. Живу пока. С Сашей иногда, чаще одна. На тренировки езжу. Работаю.       — Понятно. А Саша как?       — Работает. Читает. Я тоже читаю. Он сейчас недавно вышедшую книгу читает, «Между Ницше и Буддой». Может, слышали.       — Не-а. А ты что читаешь?       — Да разное всякое. Её тоже читала, неплохая. Он мне её и подарил. Недавно вот послушала «Белые ночи» Достоевского в двухголосой озвучке. Там в книге буквально два персонажа, и вот каждый со своим голосом оказался. Мужчина и женщина. Грустная история, но читают — одно удовольствие слушать.       — Вот как... Я вот не помню, может, давно читала, а может, и не читала.       — Да и ладно, там ничего такого прямо важного.       Замолчали. Наверное, она хотела поговорить про дневник, но не решалась. Может быть, со мной вот в такой обстановке, вне кабинета, она выключила свой профессионализм и не стала меня выводить на разговор. А может, в этом и был её план, молчать.       — Ты молчаливая, — прямо взяла и сказала она. — И холодная.       — Ну да, не как в дневнике. Там бесконечные слова.       — А сейчас они внутри вертятся?       — Да нет уже как будто.       — М. Ну я к тому, что у Саши с такими людьми сложности. Ему нужно постоянное и притом ясное подтверждение того, что всё в порядке и к нему хорошо относятся. В пустоте — эмоциональной или вербальной — он начинает себе придумывать кучу плохого.       — Вот как. Спасибо, буду знать. Хотя что-то близкое к этому он мне уже говорил.       — И всё же лучше тебе об этом не забывать.       — Хорошо.       Разговор не клеился, и я прекрасно понимаю, что дело во многом во мне и я могла бы быть более активной в диалоге. Но… Как будто и не могла. Недостаточно хотела или не могла? Вот в чем вопрос. Почти в тишине мы доели-допили, и она предложила пойти прогуляться. На улице, на ходу, я наконец заговорила.       — Скажите. Как вы справляетесь? С жизнью, смертью. В чем смысл вашей жизни?       — Хороший вопрос. Знаешь, такое вот интересное дело, мне как будто бы не нужен ответ, в чем смысл моей жизни. Мне и без ответа хорошо. Может быть, меня не беспокоит вопрос, но больше чувство, что мне не нужен именно ответ. Как я живу? Например, сравнивая с тобой? Меньше в одиночестве и больше в деятельности. У меня семья, дети, а работа, сама понимаешь, с людьми. Не с компьютером, не с текстами, не с вещами. С живыми людьми. С интересными, разными людьми. Может быть, я живу не только свою жизнь, думаю не только о себе. Может быть, для меня все как для тебя Саша. Но он у тебя один, а у меня много. И у них есть проблемы, сложности. И они приходят ко мне с ними. И моя задача их решать. Вот и всё, всё очень просто. Каждый день мне надо делать своё дело. И знаешь, я довольна такой жизнью, да и жизнью вообще тоже. Смерть, ну да, я знаю, что я умру, и мои дети умрут, и мои коллеги, и пациенты (или клиенты, если тебе так приятней), но меня это почему-то не беспокоит. Пока-то мы все живы. И у нас есть задачи, и надо их выполнять, а после них появляются новые. Иногда я даже вхожу в азарт их решения. Жизнь, а что жизнь, жизнь как жизнь, она нам ничего не должна. Что с того, что мы умрем, таков закон, общий для всех, к нам только из-за этого не обязаны проявлять сочувствие. Я его не жду. Я вот тоже умру, наверняка раньше тебя, ну и что. Что жизнь, по мере сил я ее улучшаю другим людям, делаю что-то для ее изменения, делаю что могу и где могу. Стараюсь больше внимания уделять позитиву. Иногда сама обращаюсь к психотерапевту своему. Так вот и живем. Все в одной лодке. А ты в изоляции почти кромешной, в рефлексии, в бездеятельном видимо часто созерцании, в пассивном молчании. Сама толком не знаю, почему все так. Вот ты же сейчас тоже не катаешься по асфальту с воплями: «Мы все сдохнем, все бессмысленно, все неправильно». А что изменилось с момента начала твоего дневника? Разве ты стала бессмертной? Разве жизнь глобально поменялась к лучшему? Почему тебя это больше не беспокоит?       — Не знаю. Да, вы во всем правы. Извините, что спросила.       — «…сама могла бы догадаться», это хотела добавить? Мне так показалось. А отчего ж и не спросить? От меня что убыло, что я тебе ответила? Или боишься за меня, что мне такие вопросы больно сделают? Не недооценивай мою силу, Аня. Мой ресурс.       — Простите.       Она смутила меня. Да. Я хотела добавить, что могла бы сама догадаться. Что это все как будто не что-то сложное. А наверно, я ожидала именно чего-то сложного. Что ответ на мои вопросы неизменно супер-сложный, и я сама просто не могу его найти. Но она ответила простыми словами. И может, она права и все действительно так. Откуда мне знать. Главное, что для неё это работает, ей это подходит. А что подходит мне, я не знаю.       — Знаешь, Ань, если хочешь, приходи как-нибудь ко мне в терапию. Поговорим. Думаю, нам есть о чем. Но заставить я тебя не могу. Быть может, не сейчас. Может, когда-нибудь потом. Или не ко мне. Но попробуй. Мой тебе совет.       — По-вашему, мне нужна полноценная психотерапия?       — У меня ощущение, что тебе не хватает какого-то связующего, что ли, звена. Что ты почти сама справляешься. Но чего-то важного не хватает. Может, нам стоит вместе это поискать.       — Иногда мне и самой так кажется. Возможно, вы и правы. Спасибо за беседу, может быть, однажды воспользуюсь вашим предложением. А теперь, пожалуй, пойду. Спасибо большое за встречу и ответ на мои вопросы.       — На здоровье. Аня, береги, пожалуйста, Сашу. Очень тебя прошу, не бросай его, не оставляй одного.       — Поняла. И не собиралась бросать. Никуда он от меня не денется.       — Постой. Держи. Тут книги. Они могут помочь. Ты же любишь читать, я знаю. И ещё раз, не бросай Сашу. Постарайся дать ему знать, что он тоже может ко мне обратиться.       — О… Спасибо. Неожиданный подарок.       И вдруг она сделала ко мне шаг. Я сразу же отступила назад.       — Не бойся. Просто хотела обняться. Вдруг больше не увидимся. И за то, что ты с Сашей. И вообще, разве нельзя просто так обняться.       Она улыбнулась и распахнула передо мной руки. Недоверчиво и слабо я обняла ее, но она довольно крепко прижала меня к себе. На секунду я закрыла глаза. Потом я долго вспоминала странное чувство покоя, пришедшее в эту секунду.       

***

      После встречи с Ксенией мне стало грустно. Она знает о Саше что-то, чего не знаю я. У них какой-то свой мир, в который мне не проникнуть. Пусть даже это у меня с Сашей свой мир, в который не проникнуть Ксении, всё равно мне стало грустно. Ревность? Нет, что-то другое. Я возвращалась домой, и вдруг мне вспомнились слова моего дорогого человека: «Я хочу всё». Да, оказывается, я тоже хочу всё. Хочу его всего. Полностью знать, полностью… обладать им. Поглотить его, при этом так, чтобы он этого не понял и ему это не нанесло вреда. Может быть… Даже стать им, а может, уничтожить его индивидуальное существование и сделать собой, сделать так, чтобы он стал мной… Мне так паршиво стало от этих размышлений. Да, одиночество, грёбаное одиночество. Чёртова изоляция. Хочется слиться с другим человеком, хочется вам обоим слиться совсем друг с другом – и не можется. Не убежишь от себя. Так и останешься собой, так и будет меж вами пропасть. Так и останется каждый в своих пределах, в своём существовании, со своей смертью. Фромм писал, что для любви необходимо спокойно переносить собственную отделённость и одиночество, писал о бегстве от свободы, Ялом писал о психологической защите, всё это так. Любовь и желание близости сливаются с желанием сбежать от себя и получить над кем-то контроль. Садизм? О нет. И я чувствую в то же время ясно, что я могу оставаться одна, что, быть может, только-только слившись, соединившись, я захочу вновь отделиться и оказаться собой, размышлять, молчать, оставаться без чьих-то касаний и присутствия. Ну почему всё так глупо? Почему вечная неудовлетворённость? Почему ничего не принесёт покоя? Подари нам кто возможность слияния, почему нам это драгоценное слияние сразу надоест, станет тесным? Да и потом, что делать с тем, что, слившись, двое создают одинокую единицу? Что дальше, сливаться с кем-то другим (как?), вновь создавать одинокую единицу – и так без конца, и ничего в итоге не достичь, придя к тому, что все будут слиты воедино, будет потребность в дальнейшем слиянии с кем-то, но сливаться будет уже не с кем? Эх чёрт, чёрт всё побери…       

***

      Ксения передала мне три книги, все Ирвина Ялома. "Шопенгауэр как лекарство", "Вглядываясь в солнце: жизнь без страха смерти", "Когда Ницше плакал". Действительно подарок. Для меня Ирвин Ялом, пожалуй, самый сильный и важный автор в вопросе экзистенциальной психотерапии – он ведь автор одноимённой книги. Я начала читать с единственной нехудожественной (а скорее научно-популярной или научно-публицистической) из трёх – со «Вглядываясь в солнце». Саша (разумеется, он был в курсе нашей встречи, и коротко я рассказала ему о ней, не забыв передать и сообщение, что он может, в случае чего, вновь обратиться к Ксении; только о том, что она сказала мне про него, я умолчала; естественно, рассказала и про книги и предложила по очереди их читать) начал с «Когда Ницше плакал».       Вот что я смогла вытащить из «Вглядываясь в солнце».       Физически смерть уничтожает, идея смерти спасает; 2 модуса бытия. «Волновой эффект» о случайных кругах влияния каждой жизни на весь мир. «Жить» Акиры Куросавы про умирающего и волновой эффект. Мимолетность увеличивает ценность (жизни, мгновений, друзей и т.д.)       Три аргумента Эпикура: смертность души (это успокаивает: ада нет); смерть есть ничто и мы не можем ее почувствовать: когда мы существуем, смерть ещё не присутствует, когда смерть присутствует, мы не существуем; аргумент симметрии: после смерти так же, как до рождения: и там и там одинаковое небытие.       Вечное возвращение из «Так говорил Заратустра» (<– «День сурка»?) и «то, что не убивает нас, делает нас сильнее» Ницше       Преодоление страха смерти с помощью идей и контакта с людьми (одна глава так и называется)       Две формы одиночества/изоляции: повседневное и экзистенциальное. В смерти (и рождении) человек всегда одинок, и каждый владеет своим собственным уникальным мирком, которого больше ни у кого нет (воспоминания, мысли, биография и прочее)       Страх смерти прямо пропорционален непрожитости жизни. Чем менее человек был собой и менее полно проживал жизнь, тем сильнее страх перед смертью; чем полнее прожита (исчерпана — Камю) жизнь, тем страх меньше       Шопенгауэр. Важно лишь то, что мы есть, а не то, что имеем или какими представляемся другим людям (–> надо фактически наплевать на чужое мнение и гнуть свою линию?)       Философия дала автору больше, чем психология       Больше важны подлинные отношения и контакт [с психотерапевтом], нежели какие-то психологические приёмы. Психотерапевт не должен быть отстранённым, формальным и равнодушным.              Одна пациентка автора сходила на могилу родителей и после выразила мысль: «Если они смогли это, то и я смогу».              Самым ценным для меня оказалось это последнее. По сию пору эта мысль – «если они смогли это, то и я смогу» – сидит у меня в голове. Конечно же, это связано с моей погибшей мамой. Если она смогла, то и я смогу… Умереть…       Но волновой эффект тоже интересная штука. Может быть, такой волной станет мой дневник. И когда я умру, где-то в мире, в незримом подпространстве, в головах людей останутся мои написанные мысли, переживания и черты внешности. И я останусь жить.       На самом деле волновой эффект не обязательно рассматривать в контексте «после смерти». Он, конечно, работает и при жизни – и под таким углом это замечательное противоядие от чувства одиночества или глубинной изоляции. Ну да, изолированы – от других и даже от мира. Но в то же время мы влияем и на людей, и на мир, сами порой не замечая и не зная, как именно. И все мы связаны друг с другом и миром. Замечательная идея этот волновой эффект.       Ну а в других книгах он развивает, показывает в жизни эти тезисы. Психотерапевт в книге про Шопенгауэра как раз, наверное, демонстрирует волновой эффект.       Саша, когда прочитал, ещё добавил про наблюдателей и наблюдаемое. Не «наблюдаемое не существует без наблюдателя» (СВП/Ю.Б.), а «наблюдатель оказывает внимание на то, что наблюдает». Я этого даже не помню в книге, а он вот прямо записал. Он сказал, что Ю.Б. часто говорит вот это самое «наблюдаемое не существует без наблюдателя». Его это место у Ялома так заинтересовало, что он посмотрел на Ютубе какой-то эксперимент. Там частицы света или чего там ведут себя действительно по-разному в зависимости от наличия наблюдателя. Забавно, но он сказал, что кто-то в комментариях задался вопросом, пришедшим в голову и ему: как смогли обмануть эту частицу и запечатлеть, как она себя ведёт не под наблюдением, ведь в этот момент она была под наблюдением, – и в момент, когда он открыл ответы к вопросу, Ютуб вдруг вылетел и закрылся, а во второй раз включать видео и искать этот коммент он уже не стал. Так что ответ он не узнал.       …Однако «если мама смогла, то и я смогу» (и волновой эффект, в меньшей степени) — не единственное важное, что я вытащила из «Вглядываясь в солнце». Благодаря упоминанию в этой книге я, ещё не дочитав, отложила её в сторону и прочитала «Смерть Ивана Ильича» нашего Льва Толстого, а также сильную статью об этой повести на polka.academy, и только потом вернулась к Ялому. Это повесть о жизни и смерти человека. О. Это просто песочница для приложения понятий экзистенциальных кризиса, философии и психотерапии. Тут видишь психологические защиты (для меня реально поразительно, что люди правда ВЕРЯТ, уверены, что уж ОНИ-то Никогда Не Умрут), там видишь связь смерти и бессмысленности, в целом видишь экзистенциальный кризис, в голове вертится «подлинное и неподлинное бытие…», вспоминаешь свои переживания — и пиздец как радуешься, что твоя смерть отменилась, что ты, в отличие от персонажа, после знакомства со своей смертью не умираешь и можешь начать жить уже с поправкой всей жизни и действий на смерть. Это приносит робкую надежду, что я сама умирать буду иначе. О, я уже, уже познакомилась с Ней, а я ещё жива, жива, жива, мне хочется плясать. Я не умираю на самом деле, как Иван Ильич. Я могу всё исправить, жить подлинной жизнью. Хотя бы пытаться ей жить, черт возьми. Я уже откричала свои трое суток — так может, я смогу умереть Лучше, Правильнее, Достойнее, как бы тупо это ни звучало? Потому что живу иначе, потому что всё оставшееся после начала умирания (как у персонажа Толстого) время смогу потратить не на знакомство с неизбежностью своей смерти и вопросы «зачем, за что, всё бессмысленно, всё неправильно, всё ложь, все идиоты». На что? Свяжусь с близким, будь то папа, если ещё будет жив, Саша, или кто-то просто оказавшийся рядом, и буду добра и внимательна к нему или ним. Ложь и избегание темы смерти… Да, мой папа старше меня, и скорее всего его не станет раньше. Что ж, я, может, хотя бы смогу ему дать честность, не отводить взгляд от его реальности, его неизбежной гибели. Но чего я хочу на самом деле, так это оказаться с ним рядом и безгранично любить.       Если мама смогла, то и я смогу.       Если он смог пережить смерть мамы, то и я смогу пережить его смерть. А потом я умру, и наша семья прекратит существовать. Если только его подруга не родит детей. Но это будет уже не наша семья. Наша семья — это мы втроём.       Ладно, отвлеклась. Во время чтения мне часто вспоминалось что-то из «Второго пола» Бовуар. А ещё я вспомнила рассказ Чехова об умирающем профессоре. И даже мне вспомнилась, размыто, смерть Форестье из «Милого друга» Мопассана. Брак. Обычный брак, в котором люди живут бок о бок и не знают и не понимают друг друга, а только используют, не видят друг друга, видят ими самими придуманный образ супруга вместо реального супруга. Играют роли. Муж работает, жена рожает. Жена не реализуется и зависит. Жена от скуки фантазирует и злится. Жена хочет смерти мужа, но понимает, что тогда останется без обеспечения, а работать не умеет, образование отсутствует, и злоба только увеличивается. Каждый думает о себе и о том, что это ему должны. Любовь? Какая любовь? А нету её. Ничего, никаких намёков. Работа, карты, деньги, фантазии, злоба, быт, мебель. Визиты, обеды, театры, доктора, женитьбы, смерти. Роли. Закрытость друг от друга, недоверие, застревание в себе самом, отсутствие искреннего интереса друг к другу. Бездумное рожание детей просто от отсутствия презервативов и секса, равнодушие к их жизни и смерти. Симона писала, что кто-то сказал, не сам ли Мопассан, что брак и подразумевает отсутствие любви, что он вовсе с любовью не связан. А ведь «Смерть Ивана Ильича» из-за этого всего обладает потенциалом раскрыть людям глаза и обрушить существующую неправильную систему. Но, видно, чего-то не хватает для толчка к революции. Или не хватило. А теперь? Изменилась ли версия Матрицы с тех пор? Да, думаю, да, и большой вклад в это внесла, пожалуй, как раз Бовуар с её «Вторым полом». Но именно сама эта повесть как будто послужила стартом экзистенциализму. Вообще теперь впечатление, словно мировой экзистенциализм начался с Достоевского и Толстого. Не с Кьеркегора, не с «Бог умер» Ницше, не с Сартра. А с наших писателей. А экзистенциализм, может, и внёс тоже большой вклад в общие изменения в матрице. А Бовуар кто была? Подруга Сартра. Камю с его Посторонним, кидающимся на пришедшего к нему перед казнью священником-смирителем, сменили матрицу, в которой жили жена Ивана Ильича и он сам, в которой жил приговорённый к смерти персонаж Гюго. Атеизм, антиутопии, честность, развенчание лжи и ханжеской морали, размышления о смерти и смысле жизни сменили матрицу. Пусть обыденность и не пышет смыслом, пусть нам и впаривают потребление и зарабатывание, пусть по-прежнему есть религия, есть брак и те же ситуации, что у Ивана Ильича и его жены, но есть книжные и интернет-ресурсы, где можно достать книги с размышлениями о важном и самостоятельно сложить паззл. В конце концов, появилась трилогия «Матрица». Это всё хотя бы теперь существует.       Как жить с поправкой на смерть? Мне снова вспоминается Камю, только теперь — его «Чума» и уважительная дружба доктора Риэ с одним человеком, который, кажется, умирает, когда чуме уже приходит конец, вспоминаются пусть не до конца честные, но тоже уважительные отношения между двумя учёными в «Солярисе». И, пожалуй, можно сюда причислить Нео с Тринити и их любовь, страстную и возникшую почти без причин, поддерживающую их обоих. Рокантену Сартра чего-то не хватало. Смерть и бессмысленность, всеобщая ложь его разрушали, а не делали его жизнь подлинной. Может, дело в подобных отношениях, точнее, их отсутствии? Потому что ни с Анни, ни с Самоучкой их не было. Анни много думала о себе и каких-то идеях, мгновениях, Рокантен погряз в критике окружающих. Мне помнится момент, он на закате около моря, вроде бы в воскресенье, смотрит на семью, женщину. Наверное, дул тёплый ветерок. Он не раскритиковал ту семью и ту женщину, и мне кажется, тогда ему было спокойно, внутри утихло отчаяние.       Интересно, а метал — тоже попытка таких отношений? Тоже честность — в темах, в музыке? А попса тогда — эта вот слащавая фальшь, это приличие, эта пристойность, пустая маска? А через метал люди пытаются установить с миром такую же связь, как два учёных «Соляриса» — друг с другом?       Этой ли связи искал Эллиот, этот современный Антуан Рокантен, только более покорёженный и более злой на порядок вещей и деятельный? Это ли та нехватка, про которую чуть позже скажет Саша? Нехватка, которую провоцирует современное (особенно, наверное, («кожное») западное) общество и от которой на глубинном уровне страдают многие люди? От отсутствия честных человеческих отношений вместо эгоистичных деловых-денежных?       В общем, я понимаю опасения Саши перед браком, понимаю свои опасения. Хотя так и остаётся неясно, проблема ли в браке, в вынужденном сожительстве, финансовой зависимости неработающей жены от мужа, в детях ли или в отсутствии любви.       Кстати, в конце марта мы посмотрели в кинотеатре корейский фильм «Коробка» про гитариста с загонами и корыстного менеджера. Паренёк странный: то нервничающий социофоб, то молчаливый апатичный, то экспрессивный. Ещё и довольно женственный. И фильм тоже немного странный. Конец я вообще не особо поняла. Немного прояснили ситуацию комментарии Саши, который в гитаристе углядел более яркую в проявлениях версию себя. Он сказал, что у парня такие контрасты из-за звуко-зрительной связки. Звук блокирует выход эмоций, эмоции не выходят, копятся и прорываются в виде страха, тревоги и слёз. Также мой специалист по векторам, депрессии и социофобии немного рассказал про Южную Корею. Видимо это для них нормально ¬– музыкальные женственные мальчики. Сейчас по всему миру увлечены корейским Кей-попом. Это целая индустрия, которая, однако, более известна по Японии: индустрия айдолов – идолов – медийных личностей, поющих и танцующих и выполняющих приказы. Странная замена Богу в не-христианском обществе. В смысле, почему вообще людям ну просто обязательно нужен кто-то, чтобы поклоняться? Хотя и в атеистическом СССР поклонялись – вождю. Грустно, что для мира образец СССР это закрытая неблагополучная Северная Корея. Там как раз культ вождя. И труда. В СССР хоть была идея объединения, а северокорейцы даже от ближайших соседей закрылись напрочь. Перед всем миром зато машут ядерным оружием. Вот космополиты так космополиты, граждане мира так граждане мира. У социализма благодаря всему этому сильно испорчена репутация. Очень плохо, когда объектом поклонения пытается сделать себя власть, потому что в руках власти сила, и за непоклонение она карает. Саша сказал, что в (Южной) Корее сильным влиянием на людей обладает культ красоты. У корейцев кожный менталитет, вот и красятся и борются за место в иерархии. Этот культ тоже давит, так что нечему и удивляться, что у парнишки боязнь людей с их потенциально негативным мнением. В Корее по сути крайние формы что диктаторского социализма, что капитализма с его конкуренцией. Шо то херня, шо то… Вообще Саша (точнее, Бурлан) говорит, что кожно-зрительные мальчики самые слабые среди мужчин. Их роль – культура и размытие жёсткого барьера между полами. Когда мы посмотрели несколько клипов популярнейших BTS, я полностью убедилась в том, что они на 200% исполняют эту роль и это, в принципе, неплохо. Может, лучше такие мужчины, чем суровые воители. Оказалось, что ребят вообще освободили от армии за вклад в образ и экономику страны и распространение её культуры по миру.       Возвращаясь к Толстому… Большое отличие Ивана Ильича от, например, меня, это (помимо совсем другой судьбы) отсутствие в кризисе суицидальных тенденций. Почему? В гордости моей дело, бунтарстве? В слабости Ивана? В большем страхе смерти у него?       Ещё интересно, что он не думает о рае и аде. Исчезла ли у него надежда на вечную жизнь из-за реальности мучений и смерти, или он никогда в неё и не верил? Буквально пару раз только им в рассказе упоминается бог. Но интересно, что он соглашается на причастие и исповедь. И при этом вновь ничего о райской вечной жизни.       После «Жизни без страха смерти» я прочитала «Когда Ницше плакал», но расскажу лучше впечатления Саши от неё. Он ими поделился до того, как начала читать её я. Принёс её мне, забронировал книгу про Шопенгауэра и начал свой огромный ассоциативный отзыв.       – …Я растерян и расстроен… Ялом тоже упоминает дзэн – например, коан «издаёт ли падающее дерево звук, когда в лесу никого нет?», Ницше у него советует помедитировать… И из текста фактически вытекает доказательство что ли «истинности» СВП – лечение словом работает (хотя узнаются не первопричины, а их смыслы), бессознательное есть, причём состоит из разных частей… А СВП же как раз эти части разобрало детально…       – В тексте, – продолжил он, – много медицинских подробностей – настоящих врачебных, медицинских, не психологических. Отношения Йозефа Брейера с Фрейдом-студентом очень необычные… Так удивительно, что до той поры, по-видимому, не существовало (классической?) психологии, это ведь недавнее относительно время, а как раньше обходились люди?.. Тема поднята важнейшая для моих подростковых лет – одиночество как некий сознательный выбор, некоторая мизантропия, и ей противостоит психотерапевт – человек семейный, работающий на благо людей. Одиночество и свобода одно и то же или нет? Что из одиночества и, м, филантропии лучше? …Самое грустное – это, конечно, Ницше и противоречивости в нём и Брейере. Они, такие замечательные и умные, пали жертвами любовной зависимости от двух похожих женщин, причём одна из них – психбольная. Я не могу не вспомнить «Чёрный обелиск» Ремарка, где была очень похожая ситуация – больная шизофреничка с чертами нарциссизма, в которую почему-то влюбляется вьюноша, такой умный и смотрящий прямо в истину сквозь обман и лицемерие, сквозящие вокруг, пришедший с войны, – но то и дело его выставляют дураком то одни, то другие, смеются над ним… Да это же и почти «Над пропастью во ржи», наверное… И что обидно, я сам такой же умный дурак. Даже в твоём дневнике. Ты ко мне пришла, и я там что-то говорил про жизнь и её смысл, а сам… Почему это так случается? Брейер вроде бы супер-терапевт, а сам не может поговорить с женой, не понимает будто, что семье надо уделять время… А иногда и вовсе противный… Но и я такой же…       – Вот давно знаешь над чем думаю? – продолжил он после моих разуверений его в том, что он противный. – Может ли быть каким-то «Учителем» больной человек? Даже не то чтобы больной, а что ли не-нормальный. Я про Ницше. Но не только про него. Про себя наверно тоже… Что, если бы у него были хорошие отношения с женщинами, с родителями? Он бы наверняка думал, делал и говорил иначе. Но он кричит о чём-то, даже не ставя вопрос: а может, мне просто нужны нормальные человеческие отношения хоть с одним человеком? Я к тому, что у большинства людей они есть, и им глубоко непонятны и чужды… Да нет, не то. Вот именно то важно, с чего я начал. Действительно ли ценны какие-то мысли, или они вызваны какой-то жизненной нехваткой и лечение тут вовсе не в глубокой философии, а в простых вещах? Тот же вопрос надо задать себе нам с тобой. Может, надо сначала выйти на адекватный жизненный уровень – и только тогда начинать философствовать, исправлять мир и прочее?       – Ты говоришь, – медленно начала я, – имеешь в виду, что у нас просто депрессия и все наши «глубокие» озарения – просто депрессия и ничего больше? Я не думаю, что это так. Вернее, может, у нас и депрессия. И может, что-то только в депрессии и можно увидеть, осознать. Только в депрессии можно оторваться от повседневной суеты и погрузиться на дно самой или самого себя, над чем-то всерьёз задуматься. В депрессии и одиночестве. Но все размышления это не «просто» депрессия. То, что у тебя – или у Ницше – депрессия или ещё что-то – а ведь тот же Ницше в итоге вообще оказался в психбольнице, – не обесценивает твои рассуждения, не делает их ошибкой или нерабочими для «здоровых» людей. Не знаю, конечно, права я или нет, но вот тебе мои мысли. Я думаю, у всех у нас есть право размышлять и делиться мыслями. Депрессия, одиночество и что угодно не отнимают этого права.       – Ну… Звучит убедительно. Хорошо бы, если ты права. Возвращаясь к книге… Большая заслуга автора в том, что он залезает в дебри причин, прорабатывает возможные сценарии советов и техник, даёт ответ на то, как вылезать из любовной зависимости и почему вообще она возникает, и, наконец, показывает, доказывает, что не обязательно со всем порывать, что уход от людей, по-видимому, тупик. Мне вспоминаются как минимум два аниме – Добро пожаловать в Эн.Эйч.Кей, которое мы с тобой смотрели, и OreGairu. Первое – про противоречия в поведении умных людей, первопричины страданий и их маскировку чем-то возвышенным (и про хитрую девчонку), второе – про путь от философии одиночки-циника через ошибки и их анализ к людям. Вспомнились кстати и «Записки из подполья» Достоевского. Он тоже «учит», правда, проститутку, хотя сам вообще в плачевном положении. А может, знаешь, дело не в отношениях с людьми, а, например, в телесной слабости или физической болезни. Может, это из-за этого все «высокие» мысли? И, значит, грош им цена.       – Ну уж, простите, не могу согласиться. Что ж, если нет никакой возможности что-либо изменить, в здоровье то есть, то человеку всю жизнь молчать, хотя изнутри что-то рвётся наружу, или вовсе покончить с собой, потому что он – больной, потому что «права не имеет» на свои мысли?       – Прости, Ань, – грустно опустил он глаза. – Я не знаю. Всё, что говорю, всё не то. Вот ещё «Мистера Робота» вспомнил. Эллиот… Ну ты сама знаешь, насколько он… далёк от здоровья и одинок. А вот, замыслил переворот, всякие там читал лекции против веры и религии на собрании анонимных алкоголиков. Я не понимаю. Мой мозг пытается что-то понять, заметить ошибки и решить их. Не знаю, может, он мне контраргументы подсовывает, слова, которыми кто-то может кинуть в меня: кто ты такой, убогий? К чему твои размышления? Они же вызваны твоей убогостью! Может, Эллиоту надо было к другому психотерапевту? Или найти друга? Или…       – Стать богатым? Девушку у него зарезали. Проблемы у него серьёзные были, не в слабом психотерапевте дело, тем более сам помнишь, как она себя повела ближе к концу. Другая может так бы не поступила. Я понимаю, что ты пытаешься себя обезопасить, постоянно атакуя себя и ища средства для отражения атак, но даже не представляю, сколько сил ты на это тратишь. Дохуя, по-моему. Мне тебя очень жалко, честно, по-человечески жалко. Когда-нибудь надо прекратить во всём сомневаться и стремиться к перфекционизму. Когда-нибудь надо научиться действовать и говорить без гарантий безупречности. Мне, наверное, ещё грустно, что я в твоей жизни не даю тебе уверенности в себе, что так ты по-прежнему и думаешь о каких-то людях, которые во всём будут с тобой спорить. Убогий… Никакой ты не убогий. Не нужны мне всякие красавцы, силачи и богачи. Но я тебе, выходит, ничем не помогаю. Прости, но мне автоматически лезет в голову, что это я убогая, какая-то бесполезная для тебя. Не огорчайся из-за таких слов. Я не из-за тебя расстраиваюсь. Просто… от жизни расстраиваюсь.       Саша сидел передо мной, бессильно опустив голову и глаза. Потом протянул руку и робко взял мою, начал её гладить большим пальцем. Робко поцеловал.       – Знаешь, если бы я был чувствительнее, у меня бы слёзы хлынули из глаз. И я этого даже хочу. Но я не такой чувствительный. Основная часть чувств застревает всю жизнь внутри. Плохо мне. Может, и правда надо сдаться и обратиться к психотерапевту. В конце концов, если даже Ницше так сделал, то мне, ноунейму, нечего и раздумывать, надо взять да пойти. Денег правда нихуя, а надо их дохуя на это. Точней, деньги вроде есть, но быстро уйдут. Психотерапия не для бедных.       Он положил мою руку себе на щеку и закрыл глаза.       – Со всеми моими размышлениями я такое убожество, такой лох. Ничего я в жизни толком не достиг, мало что попробовал. Первый дан в айкидо – ну и что. Я и не заметил, как его получил, просто занимался. Не понимаю даже, зачем я тебе. Ты же не такая. Ты намного сильней меня, твёрже –       – Нет, только не начинай. Успокойся. Всё с нами в порядке. Всё как надо. Мы с тобой вместе – это так и надо. Давай просто помолчим. Ну посмотри на меня. Я же не кусаюсь. Ты боишься меня? Даже если – я опустилась на спину и утянула его за собой – ты лежишь на мне сверху и можешь, если хочешь, мне всю голову кулаками отбить, откусить мне нос и грудь?       – Что ты такое говоришь? – ошарашенно смотрел он на меня. – Я что, в твоих глазах вот такой – сумасшедший, непредсказуемый, жестокий, дикий зверь?       – Н-нет… – смутилась я. – Не знаю, что на меня нашло, прости. Конечно, ты этого не сделаешь. Я просто говорю про саму возможность. Делай со мной всё что хочешь. Я тебе разрешаю, – шепнула я ему в ухо.       Вот такие мы странные.       – Ницше вот говорит про волю к власти, всегда присутствующую между двумя людьми, – дополнила я отзыв Саши о книге. – Как ты думаешь, этот аспект есть в наших отношениях? Это стремление захватить власть, быть сверху, подчинить другого?       – Безусловно. Мне часто кажется, что ты готова прогнуть под себя, под своё мнение.       – Да? – спросила я, лёжа под ним, довольно искренне удивлённая.       – Да, – ответил он и поцеловал меня. – Ты холодная и чуточку высокомерная. Как я.       Мне показалось, что в его глазах была грусть.       

***

      Книга «Шопенгауэр как лекарство» мне понравилась больше. В ней не было «избавляющихся от семени» возле спящей жены евреев, хотя о сексе и было намного больше страниц, причём ещё более откровенных. Может быть, меня привлекло некое сходство Саши с центральным персонажем – странным надменным философом Филипом, фанатом Шопенгауэра. Он и сам упомянул, что чувствует сходство. Скажем так, если бы что-то сложилось иначе, Саша мог бы стать таким, как Филип. Сюжета в книге почти нет: психотерапевт Джулиус (альтер-эго автора) узнаёт, что ему остался год жизни, переоценивает отношение к своей работе, решает ничего в жизни не менять (между прочим, это важный момент) и только выбирает попытаться помочь человеку, которому он когда-то не помог, – и выбирает Филипа, которого приглашает в групповую психотерапию со взрослыми.       Саша мне рассказал, что он посещал групповую терапию, когда впервые работал с Ксенией. Она предложила ему группу после некоторого периода индивидуальной терапии. На группе для Саши, по его нынешним впечатлениям, самым важным оказалось открытие, что есть другие подростки с проблемами, и все – с разными, но, как и он, нуждающиеся в поддержке; иными словами, осознал, что он не одинок. Он до сих пор помнит частично этих ребят – аутичную молчаливую девочку, девушку, которая просила называть себя мужским именем, девочку, нарисовавшую дом с красными окнами, девочку-музыканта, парня, классно лепившего из пластилина и появившегося только один раз. Помнит, как пересёкся взглядом с той девочкой, нарисовавшей дом, и время словно застыло, а он словно утонул в глазах – этот момент даже заметила и прокомментировала психотерапевт. Помнит, что она после пары занятий сказала, что слишком нормальная для группы, и делать ей там нечего, и больше не пришла. Помнит, что она искренне спросила его: «Неужели тебе не интересно, как у меня дела?» – и как он ответил: «Нет». Помнит, как что-то срисовал и подарил девушке с мужским именем, потому что она попросила себе этот рисунок, и что в какой-то игре он погладил её по голове. Дальнейшую их судьбу он не узнал и никогда не узнает. Сама психотерапевт уже наверняка давно забыла этих ребят.       Вообще-то есть ясная как день причина, почему эта книга меня привлекла больше. Потому что Филип был одержим сексом – в кризисный период. Почти как я, хотя я, похоже, намного меньше. Мне помнится, что случай Филипа Ялом упоминал ещё в «Экзистенциальной психотерапии». Я помню примерно такие слова: «У него отменилось очередное свидание, и он сказал себе: «Наконец-то я могу просто поспать ночью». Такой же момент был и у Филипа. Сам Филип – безэмоциональный умник, превозносящий разум. В процессе терапии становится более эмоциональным, «живым».       Прелесть книги – в диалогах, в процессе групповых сеансов, в изменениях и комментариях персонажей. Они, например, открыто говорят, что думают про своих товарищей по несчастью, а те им отвечают в таком же духе и открыто выражают недовольство.       Ещё очень интересна «арка» буддизма и медитаций. Одна женщина, Пэм, жертва сексуального маньячества Филипа в прошлом, рассказавшая всем о его похождениях, когда увидала его на группе, даже ездила на ретрит по випассане. Автор (в лице Пэм) описывает этот ретрит с долей скепсиса и разочарования и предлагает на суд читателя замечательнейшую мысль: что, если всё актуально только для своего времени и надо делать проверку, так ли это сейчас? Если Будда считал, что жизнь есть страдание, то это, может, потому, что тогда так и было – но так ли это сейчас?       Шопенгауэра Филип многократно цитирует, глядя в потолок. Эта же мысль приложима и к нему. Что, если Шопенгауэр (с его заветами) подходил для одного периода жизни (Филипа), но теперь не подходит? Кстати, автор приводит неплохой рассказ о жизни, творчестве и личности самого Шопенгауэра. Так вот опосредованно я и познакомилась с двумя великими философами – Шопенгауэром и Ницше, в некоторой степени похожих и связанных (Ницше развил идеи Шопенгауэра). Между прочим, Шопенгауэр интересовался буддизмом.       Книга крута и размышлениями о смерти, хотя они были и в «Когда Ницше плакал». В какой-то момент Джулиус объявляет группе о том, что скоро должен умереть. Показана реакция и его самого на этот факт, и его подопечных. И он действительно неотвратимо умирает за пару предложений, а по сути, конечно, – за одно. Интересно, каково жить после того, как создашь своё альтер-эго и опишешь его смерть, опишешь продолжившуюся жизнь других, знавших его. После смерти Джулиуса – наглядная демонстрация волнового эффекта. Он ушёл, но группа продолжила своё существование, появляются новые её участники, жизнь которых должна измениться, как изменилась жизнь участников оригинального состава. Отличная книга.       И эта книга толкнула Сашу вновь обратиться к психотерапевту, что едва не привело к катастрофе.