Дневник Ани 2: истина точно где-то посередине

      Наверное, всё могло быть иначе.       Я бы могла сама быть или воспитать дочь так, чтобы воспринимать себя частью общего потока жизни и довольствоваться этим. Энергично учиться, работать, общаться с одноклассниками. Встречаться. Всё было бы просто и понятно. Задали домашку — надо просто сделать, без лишних вопросов типа «зачем». Зачем? Для оценки. Для закрепления знаний. Почему? Потому что задали. Что сложного? И если бы сказали про смерть, пожала бы плечами: ну и что. До смерти ещё жить да жить. Пока что её нет. Пока что жизнь, и надо её жить. Плохая что ли жизнь? Вполне сносная. Иногда веселая, иногда грустная, а потом опять веселая. И это нормально. Хотела бы найти хорошую работу, хорошего парня, хорошего мужа, родить ребёнка, состояться в жизни. Жить счастливо. Роды может и тяжелое испытание, но потом видеть глаза своего ребёнка и его улыбку — такое счастье.       Но всё совсем не так. Я — холодная злая чёрствая сука, которая может всё это понимать, но для которой это ничего не значит. Я не люблю детей, я не люблю жизнь, хотя и понимаю её ценность. И хоть я и написала столько о любви, я, по-видимому, слишком жёсткая и колючая, чтобы кого-то любить. Потому что, если бы я любила, от этого был бы какой-то толк для человека. Но ничего нет. Любовь моя не греет. Не поддерживает. Не спасает.       Оказалось, что Саша бросил занятия в Школе рока как раз накануне моей встречи с психотерапевтом и последовавшего чтения серьезных книг. Он не сказал мне об этом сразу, потому что, как объяснил потом, бросил, потому что охладел — и не хотел выглядеть в моих глазах сдавшимся. На тренировки по айкидо он тоже ходил от балды.       Итак, Саша пошёл к психотерапевту. На первой встрече она диагностировала ему депрессию средней степени тяжести и прописала антидепрессанты Эсциталопрам — таблетки класса СИОЗС, как и легендарный Прозак. В аптеке (у вас запросят рецепт) он продаётся под разными наименованиями, самый лучший вариант — дорогой Ципралекс, чуть хуже и дешевле — аналог (дженерик) Селектра. Также они с Сашей поговорили о его жизни за последние годы — и обо мне, о наших отношениях. Так сеанс и закончился. По рецепту Саше предстояло начать с четвертинки таблетки и каждые три дня, если всё будет нормально, увеличивать дозу — до половинки, до трёх четвертей и, наконец, до целой таблетки (10 мг).       Потом Саша пришёл ко мне — слабый, пассивный, вялый. Нехотя поговорил о «Шопенгауэре как лекарстве», взял «Вглядываясь в солнце: жизнь без страха смерти» и ушёл.       Он чуть не ушёл навсегда.       Да, мы слабы. Мы депрессивны и не особо хотим жить. У нас с трудом получается жить нормальную жизнь, с трудом мы удерживаем хрупкое «мы» в отношениях. Может, и правда, как говорил Саша, мы, дефектные, не имеем права ни судить, ни учить.       И всё-таки это не значит, что нам надо убить себя, прекратить борьбу, сдаться и погаснуть.       Саша решил прекратить борьбу. Одним отнюдь не чудесным утром мне пришло от него смс. «Мне ужасно плохо». Я ещё полежала в постели, но не уснула, с легкой тревогой поднялась, размялась, сходила в душ, позавтракала и все-таки решила поехать к нему. Но тут мне написали с работы, подкинули задание, и я решила махнуть рукой на эти смутные опасения и съездить позже, а может, и вовсе не ехать.       К Саше я приехала после обеда. Дверь была закрыта, но не заперта. На условный звонок в дверь не последовало реакции. Тут я и обнаружила с удивлением, что дверь не заперта. И как только я это поняла, во мне очень быстро начала подниматься тревога. Страх. Почти паника.       Саша лежал на полу той комнаты, где когда-то всё началось, голый, с лицом, закрытым волосами, лежал без движения. Я почти подбежала к нему — и в нерешительности остановилась. Мозг забегал на секунды вперёд и рисовал мне ужасную картину: вот я переворачиваю его — а это уже не он. Это пустая, мертвая оболочка с бесконечно широкими зрачками. Его глаза увидели нечто непереносимое, бесконечное, космос, ту сторону, смерть, он не вынес и умер.       Я собралась духом и перевернула его. Он был жив, но очень бледен, с закрытыми глазами и испариной на лбу. Я уже собралась вызывать скорую, но он вдруг схватил мою руку своей быстрым движением, — но тут же его захват ослаб, рука обмякла. Его глаза медленно открылись.       — Привет, — тихо сказал он и криво улыбнулся одним уголком губ.       Мне захотелось одновременно обнять его и придушить.       — Что тут случилось? Что ты с собой сделал?!       — Ничего. Всего-то десять таблеток антидепрессанта, которыми меня сразу вырвало. Вот, лежу, покрытый позором. Не могу жить, не могу умереть.       — Заткнись. Сейчас принесу воды и еды. Пиздец у тебя лоб сырой конечно.       — Ага.       Я вышла из комнаты, пошла на кухню, остановилась и чуть не разрыдалась. Так только, пролила немного слёз. Шмыгнула носом. Умылась.       Потом оказалось, что он проглотил 14 таблеток.       — Так ужасно подавленно себя чувствовал. Все эти мысли. Война, смерть. Страдания людей у Достоевского. Обман и торжество зла. Простое отношение стоиков к смерти. И тут осеняет. Таблетки. Я могу сделать себе хорошо. Я устал от того, насколько мне плохо. Это невыносимо. И я проглотил таблетку. Ничего. Следующую. Ничего. Следующую. Лучше не стало. Я глотал их одну за другой, прекрасно понимая, что я идиот. А в какой-то момент каждая новая таблетка начала приносить мысли: что дальше? Я же не умру, а только наврежу себе, вызову сбой. Это же не яд, это противоядие. Потом я подумал о тебе. Потом о Ксении. Зачем всё было? Все старания мои и других людей, твой дневник. Но ведь я в любом случае умру, и всё это обесценится? Я почувствовал безысходность, жалость, отвращение и ненависть к себе, захотелось разом со всем покончить, с этой слабостью и нерешительностью, перерезать горло, воткнуть нож в сердце — но к глазам подкатили солёные слёзы, к горлу — тошнота, и я, весь такой из себя великий отрицатель и мыслитель, бегу в туалет и блюю водой и таблетками. А если бы я их объелся, то сдох бы в собственном дерьме и тоже рвоте, меня бы с презрением, обнаружив в воняющей квартире, доставили в морг и вскрыли. Бесславная, жалкая, собачья смерть. Даже псы могут умереть достойнее.       — Чувство было такое, словно я совершил преступление. Что-то гадкое, ужасное. И теперь меня ждёт суд. В психушку? Может, там мне и место. В психушке как в «Над кукушкиным гнездом». Я раскаиваюсь в содеянном.       — Понимаешь, последние дни преследовало ощущение нереальности всего. Мне вообще начало казаться, что тебя не существует, что ты моя тульпа или другая личность. Что все вокруг притворяются, всё вокруг обман. Да и что меня тоже не существует. Что я тоже чья-то фантазия. Может быть, фантазия самого себя из другого мира, рисунок и выдумка, как сама знаешь где. Мне казалось, что я совсем поехал. Постоянно будто кружилась голова.       Я написала Ксении, что Саша наглотался антидепрессанта и его вырвало. Уточнила про количество таблеток, самочувствие на момент обнаружения. Мысли кратко описала его.       «Ну, ребята. Ну вы, блин, даёте. Будь моя воля, обоим бы по жопе нашлёпала ремнём. Нет бы раньше обратиться, всё же было очевидно, нет им надо дотянуть до предела. Что ж, выбирайте теперь, в больничку или к тебе. Или ты к нему. В одиночестве ему больше оставаться нельзя. Но если вырвало, это хорошо. Может, больше не будет пробовать. Надеюсь, до способов мгновенной смерти не дойдёт. Таблетки пусть пару дней не ест, затем пару дней по половинке, потом по целой таблетке каждое утро. Они нормальные, это не они спровоцировали как я поняла, должны помочь. Но работать начнут только недели через две-три. И смотри, чтоб он ел нормально, этот веган несчастный. Пока что пусть ничего не читает, особенно Достоевского. А мы с ним так и так скоро встретимся, нет нужды встречаться прямо сейчас. Не хочу его отчитывать. Он парень неглупый, и сам всё поймёт. Главное, что живой и совесть есть».       Мне стало стыдно перед ней. Простите.       После этого я собрала Саше вещи и перевезла его жить к себе.