Правила боя

      Два дня я просидел в комнате безвылазно, как монсеньор мне и сказал. Чем закончился вечер, я традиционно не помнил. Последнее, что оставалось в памяти — как я орал пьяным голосом песню про шутку с отравлением. Но вместе с утренним горичником мне принесли устное напоминание Алвы, что я должен сидеть тихо и изображать своё отсутствие. Этот кусок разговора я ещё помнил. Было немного неловко, но я решил, что монсеньор спокойно мне выскажет всё, что посчитает нужным, у него не заржавеет.       К окну я лишний раз тоже не подходил от греха, только утром из-за портьеры удивлённо проследил взглядом за уезжающим в придворном костюме Вороном. Должна же будет случиться дуэль, верно?.. Ладно, это уже не мои проблемы.       Еду мне приносили, про вино спросили в первый день и больше не предлагали, увидев, что я отказываюсь. Все уже знали, что пью я только с монсеньором, но раз предложили… это что ж я вчера творил? Ох, нет, не хочу знать.       Зато я дописал письма. Ну как — дописал…       На самом деле каждый раз вторая половина всех писем была похожа, потому что всеми событиями я делился со всеми четверыми.       Ну то есть, предположим, когда я начал писать про то, что Айрис была представлена ко двору, а её дуэньей стала вдова Арамона, а наперсницей — Селина Арамона, я с удовольствием поподробнее написал об этом Берто. Честно говоря, у меня была небольшая надежда на то, что Берто обратит внимание на Айрис. Салина считались наследниками Алва, так что по статусу Альберто Салина вполне подходил моей сестре, блондинки (даже достаточно условные, как Айри) у его сородичей ценятся, а вот тихий нрав Селины — я надеюсь — Берто понравится в меньшей степени, чем её золотые волосы.       Вообще мне было интересно, за кого Селину собирались выдать замуж по канону. У фанатов были популярны версии с Рупертом Фельсенбургом, Лионелем Савиньяком и Валентином Приддом. Ещё были желающие не мелочиться и выдать её замуж за Алву. Последний вариант мне из моего нынешнего положения нравился больше всего, но и выглядел самым нереалистичным. Если бы монсеньор заметил Селину, то заметил бы её сразу. А так — нет, не сложится уже. У её матушки — и то шансов больше.       Так что Берто я описывал Айрис более подробно, Арно и Катершванцам — менее подробно. Истребители медведей сестрицу бы оценили, я уверен, но тут уже я был бы не очень рад — не с её астмой. А Арно, мне кажется, будет больше похож на Эмиля, чем на Лионеля, и остепенится нескоро.       Долго думал, стоит ли вообще писать про «гонца из Гаунау». Потом решил, что напишу в самых общих чертах, просто — было что-то странное. Честно говоря, мне было просто неловко писать близнецам, что я забыл, что их командир именно фок Варзов, и не против Дриксен он стоит.       А потом я, чуть ли не прорывая бумагу пером со злости, писал про яд, который мне сунул Штанцлер. Да за кого он меня принимает?! Если бы я вдруг свихнулся и решил, что кровь Эгмонта вопиёт, то, во-первых, не таким способом решил бы долг крови взыскивать, во-вторых — дождался бы, пока пройдёт Излом. На Изломе когда-то воевать прекращали, от греха подальше, а такое… И вообще — я клялся! Я не клятвопреступник!       В конце я пишу про то, что монсеньор обещал в конце весны войну. Вот, жду… Оставил место под постскриптум, как Рокэ скажет — допишу, мол, едем в Фельп и дату поставлю, поэтому запечатывать пока не стал.       На второй день монсеньор уехал чуть свет, а светает в конце весны рано. Дуэль — сегодня? Но в книге Алва всё равно выиграл. Я мысленно махнул рукой и улёгся с книгой на кровать по почти забытому детскому обыкновению прошлой жизни. Она, эта прошлая жизнь, всё больше уходила вдаль. Не могу сказать, что я её так уж легко и быстро забывал, но уже как-то… прижился здесь? Привык к свечному освещению, к тяжёлым книгам, к непривычному счёту времён года, будто чуть сдвинутому — начало лета и зимы на летнее и зимнее солнцестояния, начало осени и весны на осеннее и весеннее равноденствия.       Хорошо, что я герцог. Разве что среди книжников у меня был бы шанс прижиться, а все остальные варианты — нет, не выжил бы.       Вечером, когда уже стемнело, я решил отправляться спать и не жечь свечи, вызывая вопросы, кто там в комнате оруженосца бродит. Тут во дворе раздался какой-то шум, я по стене подобрался к окну и осторожно высунулся. Кого там Леворукий принёс на ночь глядя? Кардинал?! Я придержал портьеру, чтобы она не колыхнулась, и осторожно сдал задом. Покосился на дверь. Может, запереться? Да нет, не станет его высокопреосвященство шариться лично по особняку ценного союзника.       Третий день прошёл тихо, монсеньор где-то был. Надо полагать, готовился к войне. Я подумал-подумал, и сложил дорожную сумку, не забыв уложить туда на всякий случай прикупленную для кэцхен жемчужную нить. Герард приезжал исправно на свои тренировки, мне оставалось вздыхать и грустить. С моими средними навыками пропускать тренировки не стоит, но тут без вариантов — меня пока что «нет».       На четвёртый день мне наконец сказали, что можно выходить и идти на тренировку. Я облегчённо выдохнул и бодро поскакал вниз, чуть ли не через ступеньку.       — Я смотрю, Ричард, вы бодры духом, — поприветствовал меня монсеньор. — Это хорошо. По поводу господина кансилльера вам больше беспокоиться не придётся — он сбежал. По поводу списка — его высокопреосвященство пообещал до моего возвращения заговоров с особым ожесточением не искать. Впрочем, несколько человек из списка решили сами с собой покончить не самым простым способом, пусть и надёжным.       — Это каким же? — слегка подвис я.       — Решили выйти на смертельную дуэль со мной, — пожал плечами с легкомысленным видом Алва. И уточнил: — Дуэль уже состоялась.       Я выдохнул. Да, до конца года ещё действует защита, но мало ли.       — Ну и… четыре ветра им в спину, — подытожил я, вставая в позицию. На этом разговоры о внутриполитической обстановке закончились.       На самом деле так уж пагубно небольшой перерыв на моих навыках не сказался. Но я всё равно с изрядным облегчением рассматривал мишени после пистолетной тренировки. Пули ложились по-прежнему кучно, тем более что я с некоторых пор взялся вести дневник тренировок. И неумолимые цифры подтверждали — если ухудшение и было, то незначительное.       До вечера я шуршал уже по двору. Тренировку с пистолетами я себе устроил удлинённую, но не удвоенную. Современные пистолеты (уже об этих как о «современных» думаю, ха!) достаточно увесистые, если незаряженным или уже разряженным — и по голове отоварить можно. Да, скоро на войну, но не стоит перед поездкой доводить себя до состояния нестояния. Потом пошёл к Соне и Баловнику. Да не столько раздражает сидение взаперти, сколько его недобровольность!       А вечером монсеньор вернулся не один — с Марселем Валме, с которым когда-то грозился меня познакомить поближе, и с близнецами Савиньяками. Сам момент их приезда я пропустил, наглаживая отожравшегося Литто и радуясь, что его чёрная шерсть на моей одежде не будет очень заметна. Но мне сказали, что соберано зовёт оруженосца, и я подхватился.       — Монсеньор? — я стукнул пару раз по косяку приоткрытой двери.       — Да, Ричард, заходите, — откликнулся изнутри Рокэ.       Диспозиция очень напоминала сцену полуторамесячной давности, только кроме Рокэ и Савиньяков в каминной находился ещё и Валме, вытаращившийся на меня с неожиданным воплем:       — Так вы живы?!       — А должен быть мёртв? — с не меньшим недоумением уставился в ответ я.       — О, — ухмыльнулся Алва, — виконт, делитесь свежими сплетнями! Так что обсуждает наш двор?       — После вашей дуэли, герцог, — закатил глаза Валме, — все только и говорят о том, что вы своего оруженосца убили. И пытаются угадать, когда вы решите явиться за его сестрой.       — Ричард, ваш ответ? — Рокэ, кажется, был в приподнятом настроении.       Настала моя очередь закатывать глаза.       — Да-да, убил, расчленил и съел. Потом выплюнул косточки, сложил, полил водой мёртвой и водой живой — и вот я здесь, перед вами. А сестра-то моя тут при чём?       — Ну, если вы умрёте — женившийся на вашей сестре наследует Надор, — уточнил Лионель из угла.       — Это вас, монсеньор, уже в женихи Айрис записали, что ли? — развеселился я. — А что, и королём становиться не обязательно. Кэналлоа — наследственное владение герцогов Алва, Варасту пожаловали недавно, Надор можно вместе с рукой Айрис получить, что там у нас остаётся — Эпинэ и Придда? Ну это уже для следующих поколений, видимо, задача, чтобы скучно не было. После чего уже неважно, какие именно штанцлеры вокруг бегают — всё равно почти весь Талиг станет владением Алва…       — Какие страшные вещи вы говорите, Ричард, — ухмыльнулся Рокэ. — Упаси Создатель от такого, я предпочитаю южное солнце, море и виноград, а не ваши сомнительные северные болота.       — У нас очень качественные болота, монсеньор, — возразил я. — На них растёт очень качественная клюква, бегают очень качественные дикие кабаны и очень качественно тонут почти все чужаки.       — А герцог Алва там чужаком не считается? — уточнил уже Эмиль.       Я пожал плечами.       — Пока я герцог — нет.       Поперхнулись, кажется, все, кроме Лионеля, который уточнил:       — Герцог вы пока что только по титулу.       — Переживём Излом — буду по делу, — согласился с сутью претензий я, — а до Излома мы всё равно вряд ли в Надор попадём.       Тишина грозила стать тяжёлой, и даже угрожающей, но с нами в комнате был прирождённый дипломат Валме.       — Возвращаясь к вашему убийству, герцог Окделл… Вы знали, что убил вас герцог Алва за то, что вы попытались его отравить и вздыхали по королеве?       — По королеве вздыхает половина молодых дворян. Та, что её видела, — отмахнулся я. — К счастью, это не преступление, пока не заходит дальше вздохов, и монсеньор не настолько ревнив. А то, боюсь, мы бы лишились четверти молодых офицеров.       — А что насчёт отравления? — деловито уточнил Валме. — Из этого можно сделать ещё какой-нибудь забавный слух, раз вы живы, но мне всё-таки хотелось бы знать правду.       — Её всем хотелось бы знать, — пожал плечами я и обернулся к Алве: — Монсеньор?       — А что вы на меня оглядываетесь, Ричард? — Алва как-то непонятно улыбнулся. — Начало истории у вас.       — А… с чего начинать? — растерянно уточнил я.       — Начните со своей болезни…       Я растерянно уставился на фамильный перстень Окделлов и «дружескую» печатку рядом с ним. Действительно — с начала…       — Когда мне было пятнадцать лет… Уже почти три года, получается, назад! Летом 396 года я очень сильно заболел, и болел два месяца. Примерно. Точнее не скажу…       Валме смотрит с изрядной озадаченностью, но он дипломат. Савиньяки тоже, кажется, только частично понимают — Арно должен был упомянуть в письмах про начало наших разборок с Колиньяром, но подробностей и сам Арно не выспрашивал.       — Я выздоровел ближе к концу Летних Волн, и тут выяснилось, что я забыл всё. Вообще. Кто я, где я, кто вокруг меня, где мы живём, как держать вилку, как садиться на коня, как читать, писать и считать… Меня кинулись обучать всему заново, но в Лаик я ехал… Не дыры в знаниях — а отдельные знания в огромных дырах! Дома меня успели научить читать-писать-считать, рассказали, по какому летоисчислению живём, сколько дней в месяце и месяцев в году, и как они называются… С семьёй я знакомился заново. Эгмонт Окделл так навсегда для меня и останется портретом на стене да строчками в хрониках. Всё, что я знал к моменту приезда в Олларию — что у меня был отец и его коварно убил коварный другой герцог, Рокэ Алва по прозвищу Ворон. И что почти четыреста лет назад герцог Алан Окделл убил герцога Рамиро Алву, за каковой, хм, подвиг был признан святым. Коварный и подлый, конечно, опять был Алва.       — Коварный и подлый? Очень? — усмехнулся Рокэ.       — Разумеется, монсеньор, — кивнул я, состроив самую пафосную рожу. — Очень коварный и очень подлый Алва! И вообще все Алва очень подлые и очень коварные!.. И тут я еду в Лаик, а перед Лаик знакомлюсь с «другом семьи» и вообще замечательным человеком, истинным Человеком Чести — эром Августом Штанцлером. Ох, сколько он мне наплёл про героическую гибель отца и несчастных Раканов! И про «навозников», и про ничтожных Олларов, и про то, как все нам сочувствуют… а я смотрел на его перстни и думал о том, сколько они могут стоить. И не окажется ли так, что на деньги от продажи одного такого перстня получится дырявую крышу перекрыть. А ещё я думал, что не морковкой варёной он питается. И улыбался постоянно и кивал, потому что сам Штанцлер толкал речь о ядах и о том, с кем можно садиться за стол, а с кем нельзя. С таким знанием дела рассуждал, что даже меня пробирало.       — Какую дырявую крышу? — слегка ошарашенно уточнил Валме, когда я сделал паузу на вдох.       Я пожал плечами.       — Не то чтобы это было великим секретом, но я всё-таки надеюсь, виконт, что вы не раскроете друзьям и знакомым степень нашей нищеты. Герцогиня Мирабелла не очень хорошо управляет землями… в общем, у нас в замке протекает крыша. В нескольких местах.       Валме завис, как программа, совершившая недопустимую операцию. Я вежливо сделал паузу, ожидая, когда произойдёт перезапуск. Монсеньор и близнецы не менее вежливо ожидали меня. Когда Валме отвис и чуть встряхнул головой, возвращаясь к нам, я продолжил рассказ.       — В Лаик я подружился сначала с Йоганном и Норбертом Катершванцами из Торки, мы прямо на пороге в первый день столкнулись, а потом из-за шуточек Сузы-Музы — с Арно, Альберто… — я сглотнул и договорил: — и с Паоло Куньо. То есть… он пропал, я имею в виду Паоло. Я думаю, что погиб. То есть Арамона сказал, что уехал, но я не верю. Мы по подозрению в шутках Сузы-Музы провели полночи в Старой галерее Лаик, видели там призраков, потом нас выпустили, а на следующее утро Паоло уже не было, и до выпуска мы дошли впятером. С Штанцлером у меня была ещё встреча, за месяц до выпуска, в первый и предпоследний наш выходной, он на ней сказал, что меня хотят взять после выпуска Килеан-ур-Ломбах и Ги Ариго.       Алва ухмыльнулся, об этом мы тоже как-то говорили. Савиньяки развеселились — они-то были в курсе распоряжения кардинала. Валме сморгнул, видимо, пытаясь понять, почему я в таком случае оказался у Алвы.       — К этому моменту мы уже прошли по истории мятеж Эгмонта, и я помнил, что фамилию Килеана-ур-Ломбаха называли среди соратников отца, а с ними мне дело иметь не хотелось. А вот Ариго не называли, и я сказал, что предпочёл бы Ариго. А потом, во второй и последний выходной, — я почувствовал, как губы расползаются в злой усмешке, но пытаться задавить её не стал, — господин ныне уже бывший кансилльер… (как приятно говорить «бывший»!) уже не рискнул со мной встретиться сам и прислал моего кузена Реджинальда Ларака, чтобы передать, что кардинал Сильвестр велел меня никому не брать. И Люди Чести так сочувствуют мне, ну так сочувствуют! Но против воли кардинала не пойдут. После этого у меня отпали последние мысли по поводу соратников отца. Не знаю, каким был Эгмонт, но те, кого я вижу — личности весьма гнилые. Я уже знал, что близнецы после выпуска едут в Торку, и попросил их замолвить за меня словечко, чтобы тоже поехать с ними. А в Фабианов день меня назвал монсеньор.       Я замолчал, давая возможность моим собеседникам обдумать очередной кусок истории и задать свои вопросы. Они тоже молчали, потом монсеньор качнул головой, приглашая меня продолжать. Я продолжил.       — Монсеньор мне, правда, с порога заявил, что оруженосец ему не очень и нужен, и я волен вне официальных церемоний заниматься чем угодно. Я и попросился в библиотеку, восполнять пробелы в знаниях. А потом кузен Реджинальд прислал записку с просьбой о встрече, и тут выяснилось, что я рано радовался — Штанцлер хочет меня видеть. А ругаться с ним мне было не с руки, это я здесь в особняке сижу и меня не так просто достать, а мои сёстры в холодном Надоре с дырявой крышей и незакрывающимися воротами. Ну я и стал ему жаловаться уже не помню на что. Наплёл, кажется, что злобный, подлый и коварный Алва хочет надо мной поиздеваться, не иначе. Он на меня в ответ вылил ушат помоев… слухов, то есть, один другого противнее. В основном, конечно, про герцога Алву. Потом было некоторое затишье, я сидел в библиотеке и два раза вышел с кузеном пообщаться. Оба раза неудачно — в первый раз разбойники напали, во второй раз ухитрился на дуэль нарваться. Ну то есть это я думал, что на дуэль, а потом выяснилось, что меня просто убить собирались.       — А сёстры-то твои тут при чём? — не понял Эмиль.       Я вздохнул.       — При том, что Штанцлер до них легко мог дотянуться. Если бы он только понял, что я ему не союзник… Полагаю, начал бы он с мягким намёком напоминать, потом осторожно угрожать, потом — потом даже думать не хочу. Айрис я смог вытащить, хотя бы её, но это было потом. Да и не столько я её вытащил, вы же все знаете… Ах да, виконт, вы не знаете, но я до этого дойду.       Я тряхнул головой, рассердившись сам на себя. Историю Айрис я упоминать не хотел, но теперь придётся, раз сказал.       — На той дуэли я позвал в секунданты графа Васспарда… по глупости. Обоих бы нас там убили, если бы не монсеньор. Приехал, заявил, что имеет право вмешаться в неравный бой и прямо-таки обязан это сделать, и убил Эстебана Колиньяра. А на следующий день меня опять Штанцлер вызвал, стал обвинять, что Ворон за меня на дуэлях дерётся и к куртизанкам водит. Я в ответ клялся, что я истинный эсператист и страшно страдаю. Он мне в ответ поведал, как покойный бывший комендант, оказывается, влюблён в баронессу Капуль-Гизайль. Видимо, играть на человека как на вещь — это признак особой любви, ага!       Я делаю паузу, перебираю в голове последующие события. Разговоры с Рокэ опустим. Разговор с королевой опустим. Мои собственные домыслы опустим. А дальше была уже Вараста. Стоп! Перед Варастой был ещё один разговор со Штанцлером. Кривлюсь. Помню-помню я этот разговор.       — А потом, в середине лета, перед самой Варастой, Штанцлер вызвал меня ещё раз. Тварь! Советовал мне поехать в Надор и рассказывал о честных бириссцах, которые гордо признают Раканов и не признают Олларов, то есть — почти союзники Людей Чести. А потом почти признался, что бириссцам заплатили. Так и сказал: хлеб придётся закупать, купцы поднимут цены, придётся поднять налоги, крестьяне и ремесленники возмутятся, будет голод, мы поднимем восстание… Я только думал, как ему не дать в морду и радовался, что пистолет не взял, хотя уже привык без пистолета не выходить. Иначе пристрелил бы тварь, а потом бы меня за убийство кансилльера Талига и казнили. Сильвестр бы сплясал на радостях от такого подарка с моей стороны. Но сдержался как-то, а потом была Вараста, и монсеньор сказал, что я еду с ним на войну. А к окончанию войны я уже успокоился.       — Как изящно вы пропустили всю войну, — внезапно усмехнулся Рокэ. — И ничего не расскажете? К её началу я, господа, уже был уверен, что оруженосца взял не зря.       — А о чём там рассказывать? — недоумённо откликнулся я. — Мы пытались убить их, они пытались убить нас. Про ваши идеи и решения вы расскажете лучше, Эмиль там был и всё сам видел, Лионель выехал встречать войско в делегации из Олларии и всё от вас же слышал.       — Про ночную атаку со скалолазами на Барсовы Врата? Про Дарамское поле? Нет? Про сбитое знамя? Совсем не о чем рассказывать? Про Эпинэ тоже не расскажете? — Рокэ почему-то очень веселился. Ну да, ну да, если это вспоминать — так обхохочешься. Ладно, если монсеньор желает…       — Ага, участвовал в ночной атаке с превеликой успешностью. Кое-как залез, когда все уже бой закончили и вперёд ушли, только случайный «барс» на меня выскочил, я его и пристрелил. На Дарамском поле тоже отличился — сначала рядом с генералом Эмилем в кавалерийской атаке участвовал, потом следом за вами по полю носился, потом вместе с ещё шестью тысячами солдат врага рубил. Про знамя — это когда я пушку зарядил, навёл, а вы её поправляли, чтобы ядро впустую не улетело? Что же до Эпинэ…       Я погрустнел. Я так и не смог подобрать нужные слова. Робер всё ещё верен Альдо. Было бы кому быть верным! Может, стоило ему рассказать про то, что Альдо на самом деле прав на престол не имеет? Что Бланш родила сына от любовника? Я пытался, я правда пытался, но этого не хватило.       — Я так и не смог его переубедить, — подвёл вслух итог своим размышлениям. — Адгемар уже успел на него свалить все грехи и всю вину, пообещав самому Роберу взамен на «признание», что оставит в живых тех «барсов», с которыми Робер успел подружиться. Эпинэ думал, что спасёт хотя бы их, раз уж оказался посреди этого кошмара… Адгемар солгал, разумеется. Простите, монсеньор, я не люблю об этом вспоминать. Я ни Оскара не смог отговорить, ни Робера переубедить.       — Как-то очень легко вы про Дарамское поле вспоминаете, герцог Окделл, — проворчал Валме. — Вы же знали, что с вашей стороны шесть тысяч, а у врага сто двадцать тысяч. Неужели не боялись?       — Бояться и размышлять можно перед боем, а в бою на это времени нет, — пожал плечами я. — Кто в бою вместо драки размышляет и боится, тому бояться уже не придётся, а размышлять сможет продолжить у Создателя.       — Наш человек, — засмеялся Эмиль.       — Меньше страдайте из-за Эпинэ, Ричард, — несколько неожиданно сказал Лионель. — Вы заронили в нём сомнение, даже если ни одно слово не оказалось верным — сам факт того, что сын Окделла на другой стороне и выбрал её сознательно…       — Хотелось бы верить, — откликаюсь я. — Робер, он же как я, только он оказался старше, когда всё случилось. Он пошёл со всей семьёй, и я бы пошёл с отцом, будь я в возрасте Робера. Мне показалось, что он и так уже сомневается, но его что-то держит.       — Закончим с Эпинэ, сейчас речь о вас, а не о нём, — вмешался уже Рокэ. — Ричард, продолжайте.       Я кивнул.       — Да, монсеньор. Потом мы вернулись в Олларию, в первый же вечер в кого-то из нас стреляли, а на следующий день меня опять вызвал Штанцлер и сказал, что покушение подстроил Дорак… в смысле, кардинал Сильвестр. Ещё спрашивал, зачем я написал прошение о представлении сестры ко двору Олларов. Я ему наплёл… извините, монсеньор, — спохватился я, — это я повторять не буду, что я ему там наговорил. И он настоял, чтобы я срочно ехал зимовать в Надор. Мол, там меня не достанут. Вы тоже собирались в Кэналлоа и меня отпустили, так что зимовал я дома. А там… там случилась эта история с Айрис.       Я морщусь. Посвящать ещё одного человека в подробности истории неохота, но, насколько я помню, в книге Валме присутствовал непосредственно при явлении Айрис в особняк, а там она вообще одна ехала, и промолчал, и молчал обо всей этой истории.       — Виконт, остальные присутствующие эту историю знают, я расскажу для вас. Моя мать с чего-то решила, что герцог Алва хочет жениться на Айрис, старшей из моих сестёр, и заявила, что никогда и ни за что этого не позволит, а лучше сама её... к Создателю препроводит. Это случилось буквально на следующий день после моего отъезда, и подробностей спора я не знаю. В итоге моя сестра сбежала из дома в одиночестве в мужской одежде, с одним платьем в седельных сумках, и догнала отряд, с которым в Олларию направлялся я. Это случилось перед самой Октавианской неделей, и я её был вынужден прятать здесь, в особняке монсеньора, до самого конца беспорядков. Потом герцог Алва сообщил, что мы очень дальние, но всё же родственники, нашёл дуэнью для Айри, объявил, что приехали в Олларию они вместе и помог мне представить сестру ко двору.       — Дуэнью, Ричард, нашли вы, как и порученца для меня, — усмехнулся Рокэ. — Причём, виконт, оцените, речь идёт о вдове, сыне и дочери известного вам капитана Арамоны.       Валме поперхнулся, отставил бокал, но Рокэ ещё не закончил:       — И герцог Окделл опять изволил изящно умолчать о том, что моё неожиданное возвращение в особняк началось с того, что он пристрелил перед воротами моего особняка одного из главарей собравшейся банды.       — Банда осмелилась явиться к вашему особняку, пусть и в ваше отсутствие? — изумился Валме. — На что они рассчитывали? Не могли же они не понимать, что встретят их тут пулями.       — Эсператизм герцогини Мирабеллы нельзя назвать великой тайной, — пожал плечами Ворон. — Возможно, они надеялись, что сын убитого мной Эгмонта попытается сбежать? Или выйдет героически погибать?       — Я готов сражаться до смерти, но предпочту сражаться до смерти противника, — мрачно откликнулся я. — В доме есть кое-какое оружие, его подготовили и зарядили, а я взял пистолеты и тоже зарядил. У них огнестрела не было, так что должны были отступиться. Дверь привратницкой достаточно прочная, сразу бы не вынесли, какое-то время я бы смог даже перезаряжать пистолеты и стрелять через окошко. Их было около тридцати человек, убил бы десяток — остальные бы разбежались с гарантией. Жаль, утятницы в доме не оказалось! Но это я потом сообразил. Дробь — это тоже больно, а если ещё и соли сыпануть вперемешку с дробью — будет очень больно, и накрыло бы одним выстрелом двоих-троих, а то и больше!       — Утятница? Это что? — уточнил недоумённо Эмиль.       — Ну ружьё такое, для охоты на уток, — объяснил я. — У него при этом очень большие размеры и заряжается оно мелкой картечью. Для стрельбы нужно во что-нибудь упирать, а то снесёт с ног. Зато сразу десяток-два птиц можно набить. Правда, разлёт картечи на таком маленьком расстоянии получился бы небольшой, но, может, оно и к лучшему. Вот была бы такая утятница… Да даже стрелять, может, и не потребовалось бы! Высунуть немножко да пообещать выстрелить — сами бы разбежались, на размеры посмотрев.       — Знаете, Ричард, удивительная у вас фантазия, — хмыкнул Рокэ. — Может, я и не поклонник охоты, но в оружии разбираюсь, и о таком ружье в первый раз слышу. Виконт?       Валме развёл руками.       — Тоже слышать не доводилось. С другой стороны, я тоже не поклонник охоты.       — Потом опишете подробнее, — подвёл итог Рокэ, — мне даже интересно стало. А сейчас досказывайте историю, раз уж дошли до событий этого года. Хотя нет, вы сейчас пропустите кусок с семейством Арамона, я уже понял. Эмиль, ты часть истории видел. Лионель, виконт, когда мы зашли после подавления беспорядков глотнуть вина, Ричард о чём-то заговорил с внуком хозяйки дома, а потом привёл его ко мне. Оказалось, юноша — сын покойного капитана Лаик и мечтает о военной карьере, но на его прошение не ответили. Я хотел отправить его по осени к фок Варзов, но передумал и оставил при себе порученцем. Позже, когда речь зашла о дуэнье для юной герцогини Окделл, герцог вспомнил о вдове Арамона и о том, что у неё дочь схожих лет, чем устроил и их судьбу.       — Я ничего не устраивал! — хорошо, я стоял, а не сидел, а то бы подскочил от полноты эмоций. — Это же вы всё устроили! И с Герардом, и с госпожой Арамона, и с её дочерью…       — Звучит так, Ричард, будто вы меня обвиняете, — ухмыльнулся Алва.       — Звучит так, монсеньор, будто для вас признаться в благодеянии страшнее, чем в преступлении, — в тон откликнулся я. — Хорошо, давайте тогда сойдёмся на церковной версии о том, что помог им Создатель нашими руками.       — О, это ещё хуже, я всё-таки любимец Леворукого, — махнул рукой Алва. — Хорошо, больше не будем это обсуждать. Рассказывайте дальше.       — После беспорядков меня снова вызвал Штанцлер. Рассказал, что братьев Ариго и Килеана-ур-Ломбаха обвинили в заговоре. Расспрашивал, что вы, монсеньор, вытащили из горящего особняка. Потом обвинил, что я беру у вас деньги и перестал думать о деле возрождения Великой Талигойи. Я, как мог, его заверил, что только о Великой Талигойе и думаю. Потом была эта идиотская история с «гонцом из Гаунау». Честно, монсеньор, я так и не понял, зачем это было. Ну принёс я вам этот пакет. И? Дальше-то что? Чего они пытались добиться — чтобы я вломился к её величеству, что ли? А зачем? Ну то есть мне в любом случае было бы невесело, но зачем им это было нужно?       Я раздражённо замолкаю. Двойственные ощущения: я знаю, чего они хотели добиться, и рад, что им это не удалось, но меня раздражает, что я не смогу это обосновать. Ну не говорить же вслух, чем там Рокэ с королевой занимался, и что им нужно было, чтобы я это лично увидел.       — Полагаю, они действительно хотели, чтобы вы вломились к королеве и Первому маршалу во время личной королевской аудиенции, а вот зачем — узнаем, если выловим бежавшего господина кансилльера, — Рокэ почему-то решил ответить хотя бы на часть высказанных мной вопросов.       — Ну и несколько дней назад, седьмого числа этого месяца, меня вызвал уже бывший на данный момент кансилльер, — наконец подхожу я к завершению истории. — Я чувствовал, что что-то должно случиться, зачем-то же нужен был этот гонец. И вот, господин Штанцлер вручил мне список людей, которых господин кардинал планирует объявить заговорщиками и рассказал мне, помешанному на усопшей Талигойе дураку, что ради их спасения я должен взять перстень с ядом и отравить Первого маршала. Тогда, мол, кардинал будет занят не заговорами, а другим. Ну я порадовался, что сумел выглядеть достаточным идиотом всё это время, взял перстень и список и принёс их монсеньору. Всё. На этом моя часть истории заканчивается.       — А как выглядел этот перстень? — внезапно уточняет Лионель.       Я не совсем понимаю, к чему он это спрашивает, но честно отвечаю:       — Золото, алые шерлы, между ними золотая молния. Если на неё нажать два раза — один из камней сдвинется.       — О, — оживляется Валме, — так вот в чём был подвох! А то я удивлялся, зачем внезапно герцог Алва надел украшение в столь несвойственной ему цветовой гамме.       — Именно, — усмехается Ворон, — итак, окончание этой истории у меня. Когда мой оруженосец принёс мне кольцо с ядом, список и историю своей последней встречи с неуважаемым господином Штанцлером, я изрядно разозлился. Во-первых, это мой оруженосец, и каким бы он ни был дурным — только я над ним властен. Во-вторых, оруженосец мне неожиданно достался совсем даже не дурной, а вполне толковый, пусть даже временами несколько блаженный. Да-да, Ричард, не сопите так обиженно, вряд ли кому-то ещё из ваших однокорытников пришло бы в голову помогать вдове Арамона, уже зная о том, чья она вдова. Но, впрочем, мы ушли от темы. Разозлившись, я решил не давать господам понять, что всё идёт уже не по их плану, велел своему оруженосцу притвориться, что его нет здесь и отправился во дворец, встретив по дороге вас, виконт. Поэтому, когда ныне покойные Иорам и Ги начали старательно нарываться на ссору — я с удовольствием дал им возможность найти себе смерть. Тем более что и Ричард мне действие яда описал, и сам я позже этот яд опознал — отравленный выглядит к вечеру следующего дня опьяневшим, а потом ложится спать и не просыпается.       — Так вот на что они рассчитывали и вот почему удивились, что вы пришли! — аж подскочил Валме.       — Разумеется, — усмехнулся Алва. — Оруженосец меня отравил, я оного оруженосца сожрал, а яд не распознал, так что явиться на дуэль вообще не должен. Господин бывший кансилльер однозначно именно на это и рассчитывал, когда оттягивал дуэль. А тут такой конфуз! Ещё и я явился на обед с хорошо знакомым ему перстнем, и очень мрачно вещал над кувшинами с вином. После этого только бежать ему и оставалось. Ну что, виконт, хорошая получилась история?       — Занятнейшая! — Валме разулыбался. — Пожалуй, не один отменный слух получится пустить.       — Что ж, виконт, тогда буду ждать вас завтра в гостях, поделитесь, какие слухи успели запустить, посмеёмся над тем, как они станут выглядеть через неделю-другую, — кивнул Алва. — Лионель, Эмиль, вас я тоже жду завтра. Ричард, а вы к завтрашнему дню нарисуйте эту самую утятницу и опишите её, полагаю, это не только мне интересно.