Innocence Died Screaming, Honey Ask Me I Should Know

Ши Цинсюань любезно ждёт, пока они зайдут в переулок, чтобы начать избивать Хуа Чена своим веером. — Что, — она говорит, подчёркивая каждое своё слово ударом. — Это. Было. Почему тебе нужно было в это ввязаться? — она снова бьёт его из хороших побуждений, затем поворачивается, чтобы ударить Лань Цяньцю. — Я ненавижу вас всех и больше никогда никуда с вами не пойду! Хуа Чен считает в обратном порядке от тридцати, повторяя как мантру, что если он сломает её духовное оружие над её головой, оно просто вернётся, чтобы укусить его за задницу, едва он отправится на Небеса, чтобы отчитаться. — Я думаю, — начинает он спокойным многозначительным тоном, — что тебе стоит поблагодарить меня за спасение твоего драгоценного принца, — он выплёвывает слова с достаточным количеством злобы, чтобы привлечь внимание их обоих, и головы поворачиваются в его сторону. — Должна ли я поблагодарить тебя за то, что ты вступил в дуэль на мечах с тем самым непревзойдённым, столкновения с которым мы как раз пытались избежать? — спрашивает Ши Цинсюань куда более резко, чем ожидалось. Она не ждёт ответа, оборачиваясь к Лань Цяньцю, в то время как его рот бесполезно раскрывается. — А о чём думал ты? Посмотри, ты напугал меня до полусмерти! Ты понимаешь, что если бы тебя поймали, это коснулось бы всех Трёх Миров? Если бы его поймали? Хуа Чен не уверен, что именно здесь остаётся гипотетическим. Лань Цяньцю склоняет голову от стыда, сжимая губы в горестном выражении. — Я понимаю, — говорит он. Это не извинение, нет никакого сожаления, которое бы окрашивало его слова, что могло бы заставить Хуа Чена подумать, что, возможно, всё это просто какая-то настоящая ошибка. Так или иначе, звучит он раздражённо и упрямо, совершенно не раскаиваясь. — Тогда что… — Ши Цинсюань не заканчивает мысль, выражение её широко раскрытых глаз немного оттаивает от осознания. — О, — тихо говорит она, — это был он. Я забыла. Хуа Чен не такой деликатный и далеко не столь снисходительный, и потому спрашивает всё ещё жёстким от раздражения тоном. — Он? Что с «ним» — не уточняется, но у Хуа Чена есть довольно неплохое предположение на счёт того, о ком речь, — и какое отношение он имеет к неспособности Лань Цяньцю не кинуться в драку, очертя голову? Этому мужчине некого винить в собственном идиотизме, кроме себя самого и, возможно, бедного учителя, который его обучал. Или по крайней мере, пытался это сделать. В его образовании явно имеются пробелы. Ши Цинсюань снова поднимает свой веер, но вместо того, чтобы использовать его в качестве оружия, она раскрывает его и начинает обмахиваться, глядя назад, в сторону арены. Она бормочет: «Белый Цветок, Оплакивающий Кровопролитие… Ты когда-нибудь задумывался, в каком королевстве Умин пал?» На одну долгую секунду Хуа Чен опешил. Затем он медленно воспроизводит в памяти историю, стоящую за именем призрака, историю, которую услышал от него самого. Жестокое сражение. Единственный выживший среди моря крови. Если он задумается над этим, то нет. Нет, он никогда не спрашивал. Ни Лин Вэнь, ни Бай Хуа — ну, он полагает, — не смогли бы сказать ему больше, а он сам не осмелился бы давить. А может «осмелился» это неподходящее слово. Не думал этого делать. Беспокоился. Но… Он снова смотрит на Лань Цяньцю, наследного принца Юнани. Точки соединяются сами по себе. — О, — соглашается он. Это не… от этого ничего не становится лучше. Он всё ещё злится на Лань Цяньцю за то, что тот так поторопился; вспыльчивый, глупый, совершенно не в себе. И то, что он испытывает, не совсем можно назвать сочувствием. Хуа Чен не оплакивает падение Юнани, и уж тем более не сожалеет о самом Лань Цяньцю. Чёрт возьми, он и раньше пытался сжечь это всё дотла. И сделал бы это, если бы не… Лань Цяньцю прочищает горло, неловко рассеивая напряжение. Первое его полезное дело за день. — Ваше Высочество— — Хуа Чен, — поправляют его; он и обычно-то ненавидит этот титул, но в исполнении Лань Цяньцю он отчего-то звучит ещё хуже. Лань Цяньцю его игнорирует. — У меня сложилось впечатление, что Белый Цветок, Оплакивающий Кровопролитие знает вас, — это не столько вопрос, сколько утверждение, что уместно, ведь Хуа Чен не знает, как ответить. — Очевидно, они знают друг друга, — говорит Ши Цинсюань, прежде чем он успевает объяснить, что это всё сложно. — Какие ещё причины, ты думаешь, были у того, что он позволил Его— Хуа Чену выиграть? По правде говоря, это та же самая мысль, что бесконечно крутится у Хуа Чена в голове с тех пор, как Бай Хуа вызвал его на бой. То, что он услышал это от кого-то ещё, не помогает облегчить переживания. Он качает головой. — И что теперь? — хрипло спрашивает Хуа Чен, пытаясь сменить тему. Ши Цинсюань бросает на него взгляд. — А теперь отправляйся в Дом Блаженства, как и обещал. Он вздыхает и крепко зажмуривается, словно пытаясь спрятаться. Хуа Чен на самом деле решительно не хочет думать об этих словах, сорвавшихся с его языка, которые привели к тому, что он сам предложил Князю демонов составить компанию без малейшего колебания или намёка на чувство самосохранения. Обидно, что это вообще произошло. Ещё и тот факт, что рядом были два бога в качестве свидетелей, — Хуа Чен не возражал бы, если бы земля разверзлась и поглотила его целиком. Всё что угодно, лишь бы избавиться от необходимости объясняться. Конечно, его разум выбирает именно этот момент, чтобы напомнить ему о том, как Ши Цинсюань в Храме Водных Каштанов рассматривал цветок — цветок Бай Хуа, — беззастенчиво приложенный к его статуе. Он мысленно добавляет, что в списке вещей, которых он никогда больше не станет делать, всё это взаимодействие стоит на первом месте. — А вы двое? — спрашивает он, поскольку не собирается признавать, что две пары любопытных глаз сверлят его, желая услышать чёртову причину, по которой Хуа Чен решил броситься к ногам Бай Хуа посреди миссии. — Мы встретимся с тобой позже, — зловеще говорит Ши Цинсюань. Она посылает Лань Цяньцю взгляд, значение которого Хуа Чен не может понять, но который, однако, заставляет другого бога войны нахмуриться. Тем не менее, он кивает. Хуа Чен недоверчиво смотрит на них обоих. — В самом деле? Повелитель Ветров приподнимает бровь, скривив губы от его сухого скептицизма. — Не думаю, что тебе стоит остерегаться нас, — подмечает она. Это не совсем несправедливо, однако у Хуа Чена дёргается глаз. — Верно, — мрачно говорит он. Она улыбается ему, не обращая внимание на искусно завуалированную злость в его голосе. В её защиту, это не сильно отличается от его обычной манеры говорить. — Удачи? С этими словами они оба скрываются из виду, Ши Цинсюань крепко держит Лянь Цяньцю за запястье на случай, если у него появятся новые внезапные порывы сбежать. Хуа Чен наблюдает за ними, пока их мантии не растворяются в медленно движущемся потоке призраков. Затем, наконец, он позволяет себе прерывисто выдохнуть. Вот дерьмо, ругается он. Затем, после глубокого вздоха, Ладно. Оставшись в одиночестве, с мыслями, которые он предпочёл бы игнорировать, Хуа Чен начинает бесцельно бродить по улицам с наименьшим количеством пешеходов. Конечно, это не лучшая стратегия передвижения по незнакомому городу, но это всё, что ему остаётся. Пока он не сообразит, какой шаг будет следующим, ему стоит привлекать как можно меньше внимания к собственной персоне. Конечно же, эта надежда, как и все остальные, очень быстро рушится. Сначала он замечает призрака как тень, одетую в тёмное и плывущую за ним, стараясь не попадаться на глаза. Для Хуа Чена не удивительно, что за ним следят. Даже если Бай Хуа ещё не раскусил его — что на данный момент кажется всё более и более маловероятным — он искренне не верит, что можно привальсировать в Призрачный Город, учинить там беспорядок и просто уйти. Но что его сбивает с толку, так это факт, что призрак говорит. — Ваше Высочество. — Х… — Хуа Чен вынужден сглотнуть, чтобы автоматическое исправление не вырвалось, и он себя не выдал. Снова. — Простите? — говорит он вместо этого категорично и осторожно, чтобы на его лице не отразилось какое-либо узнавание или шок, когда он поворачивается к говорящему. Смутно он благодарен за все годы, в течение которых он не имел никаких дел с Небесами, и которые оставили его с совершенной маской заинтересованного безразличия. Мужчина не улыбается, хотя уголки его губ слегка приподняты, даже если остальная часть не особо впечатлена. — Прошу прощения. Даочжан, — исправляется он. Это не намного лучше. Хуа Чен прищуривается, прекрасно зная, что он не слишком похож на совершенствующегося, чтобы соответствовать обращению. А до этого призрак назвал его «Ваше Высочество». Как он… ? — Я думаю, вы меня с кем-то спутали, — холодно говорит он. С таким же успехом можно было просто признаться, несмотря на все усилия, приложенные, чтобы убедить призрака в обратном. Он смотрит на Хуа Чена несколько секунд, не мигая, затем продолжает, словно даже не слышал его. — Лорд готов принять вас сейчас. О. Хуа Чен резко втягивает воздух. Он вынужден немедленно прочистить горло, чтобы не подавиться, стараясь не позволить тревожному чувству, укоренившемуся в глубине его желудка, полностью поглотить его. Это его собственная вина, не так ли? Он был тем, кто предложил это, так что нет ни причины, ни оправдания, чтобы отступить сейчас. Он может с этим справиться. Он должен. Это просто Бай Хуа. Просто Бай Хуа. Хуа Чен почти смеётся над абсурдностью собственных мыслей. Даже до всего произошедшего никогда не было просто Бай Хуа. В совершенствующемся всегда присутствовало нечто особенное, в его нежной улыбке, но твёрдой хватке, в его вежливом отношении, но также и самоуверенности. Хуа Чен думал о том, что тот сильнее, чем кажется, но теперь, увидев это на арене… Просто Бай Хуа. Прежде всего, Бай Хуа был Князем Демонов. Бедствием. Не было никакого просто Бай Хуа. Человек перед Хуа Ченом, кажется, не очень заботится о том, чтобы дождаться ответа, — не то чтобы тот вообще был. Пока Хуа Чен разбирается со своей внутренней болтовнёй, призрак жестом приказывает следовать за ним и уходит, не утруждая себя проверкой, идёт ли Хуа Чен. Он идёт. Конечно, а как же. Если выбор стоит между тем, чтобы найти Бай Хуа, и блужданием наугад в одиночестве, то сделать его несложно. Ему просто хотелось бы знать, чего ожидать. Злится ли Бай Хуа на него? Обижен? Несмотря на то, что это оправдывает цель миссии, Хуа Чен испытывает чувство вины за то, что не поговорил с Бай Хуа обо всём с самого начала. Конечно, в прошлый раз они расстались на странной ноте, но если бы он просто нашёл время, чтобы объяснить ситуацию, стал бы Бай Хуа возражать? Ему приходит в голову, что до сих пор он думал о Бай Хуа как о Белом Цветке, князе демонов, а не как о человеке, которого он знал. Знает. Этот Бай Хуа — Хуа Чен прилагает много усилий, чтобы не думать о нём, как о своём Бай Хуа, поскольку это совершенно неуместно и абсолютно незаслуженно после, может быть, целой недели общения, — хотел бы помочь. Он всегда делает это, ввиду причин, которые Хуа Чен не может понять. Может, с его стороны несправедливо относиться к непревзойдённому с подозрением. Бай Хуа не давал никаких оснований сомневаться в своих намерениях тогда, и независимо от того, узнал он Хуа Чена или нет, не дал повода сомневаться в них и сейчас. Если он будет расстроен — а Хуа Чен не может не волноваться, не может не выяснить, расстроен ли он, — тогда Хуа Чен разберется с этим, как только придёт. Но что-то ему подсказывает, что он не будет. Хуа Чен думает о смехе Бай Хуа, слабым эхом отражающемся в тренировочном павильоне; о том, как призрак чуть-чуть запрокинул голову, чтобы опереться. Он понимает с неуместным чувством гордости, что он сделал это. Хуа Чен вытащил этот звук из него, наполовину изумлённый, посреди их битвы. В нём не было ни грации, ни обаяния, но он сделал это. И он мог справиться с этим. Не провались, говорит он себе, крепко ущипнув себя за руку из лучших побуждений, и не заставляй его ждать. Когда наконец появляется Дом Блаженства, это приносит горько-сладкое облегчение. Несмотря на попытки Хуа Чена солгать самому себе о том, что он забыл о страхе, он всё ещё колеблется, стоя у ворот. Поместье окружено садом, цветы и блуждающие огоньки лениво покачиваются в медленном потоке воды. В угасающем свете это выглядит умиротворённо. Чарующе. Хуа Чен охвачен иррациональным страхом, что если он сделает ещё шаг, то разрушит это спокойствие. Призрак, который привёл Хуа Чена в поместье, не подталкивает его, однако после нескольких долгих секунд ожидания он внезапно проходит мимо слишком близко к нему, заставляя Хуа Чена инстинктивно увеличить дистанцию между ними. Что, следовательно, приводит его на другую сторону порога. Хуа Чен оборачивается, чтобы бросить обвиняющий взгляд через плечо, и мужчина возвращает ему такой же. Ха. Хороший ход, думает он, несколько разочарованный на свой счёт. Призрак кивает. Они заходят. Хуа Чен не понимает, почему он думал, что сможет найти Бай Хуа сидящим на троне в окружении призраков по обеим сторонам от него, с фруктами и безделушками. Оглядываясь назад, можно сказать, что эта идея просто смехотворна. Бай Хуа может быть князем демонов, но он также и тот, кто отправился бродить по пустыне, следуя прихоти. Тот, кто провёл ночь на соломенной циновке с незнакомцем из телеги, свернувшись на холодном неровном полу под крышей, грозившейся обвалиться в любой момент. Губы Хуа Чена растягиваются в улыбке. Если он слишком много думает об обычных белых одеждах и обветренной шляпе, простоте маленького и нежного цветка, вплетенного в небрежную косу, то ему трудно представить себе непревзойдённого в каком-либо проявлении его богатства. Поэтому когда он заглядывает в соседнюю комнату, призрак позади него тихо исчезает, и это похоже на то, что он получил ответ на вопрос, который боялся задать. Следующий шаг вперёд он делает по собственному желанию. Бай Хуа сидит, скрестив ноги, за низким столиком, одетый в привычную одежду, как и помнилось Хуа Чену, с волосами, наполовину собранными в пучок, и потягивает чай. Он поднимает глаза только тогда, когда Хуа Чен заходит. — Ещё раз привет, — говорит он, его взгляд смягчается, когда он улыбается. Хуа Чен чувствует, как его сердце пропускает удар. Он мысленно сетует, что на самом деле не потребовалось много времени, дабы разрушить его нарастающую уверенность — всего-то один тёплый взгляд и странный трепет в груди. Он приоткрывает губы, словно желая сказать что-то в ответ, но его язык словно связан и не позволяет произнести ни слова. Не то чтобы у него было хотя бы малейшее представление о том, какими бы эти слова были, сумей он ими управлять. Несомненно, это было бы чем-то смущающим. Он останавливается на быстром поклоне, благодарный за прядки волос, падающие на его лицо и скрывающие его на короткий промежуток времени, пока он явно берёт себя в руки. Собрав всё, что осталось от его храбрости и достоинства, он выпрямляет спину. — Милорд, — говорит он на всякий случай. Из-за последовавшей в ответ тишины Хуа Чен начинает сомневаться, что Бай Хуа его услышал. Затем мужчина опускает чашку со звоном, и Хуа Чен резко вскидывает голову, чтобы увидеть, как Бай Хуа качает головой, а его лицо застенчиво застыло. — В этом нет необходимости, — уверяет он, жестом приглашая Хуа Чена сесть. — Пожалуйста. Хуа Чен неуверенно опускается на подушку, лежащую напротив Бай Хуа. Он чуть не вздрагивает, когда непревзойдённый наливает ему выпить. — Вы не должны… — начинает он, однако его прерывает удивительно эффектный взгляд. — Ты же не собираешься рассказывать мне, как обслуживать моих гостей, правда, Хуа Чен? — спрашивает Бай Хуа игриво-отчитывающим тоном. Хуа Чен тяжело сглатывает. — Итак, получается, ты знаешь. — Знаю? — Бай Хуа слегка улыбается, подталкивая чашку вперед, чтобы Хуа Чен мог её взять. — Что я знаю, Ваше Высочество? — Не… — Хуа Чен не уверен, может ли он поправлять его или нет, однако слова уже вылетают. — Если для гэгэ нет разницы, то этот по-прежнему Сань Лан. Бай Хуа наблюдает за ним в течение продолжительного отрезка времени, за который Хуа Чен старается не задумываться обо всём, что он когда-либо говорил и делал в своей жизни. — Сань Лан, — наконец произносит Бай Хуа. К сожалению, Хуа Чену приходится сдерживать вздох облегчения. — Я не был уверен, — говорит он вместо того, чтобы остановиться на том, почему его грудь становится легче, когда Бай Хуа обращается к нему так неформально, — узнал ли меня гэгэ или нет. Ты ничего не сказал, поэтому я не мог понять. — Похоже, Сань Лан не хотел быть узнанным, — отмечает Бай Хуа. Он опускает подбородок, намекая на изменившуюся внешность Хуа Чена. — Я пытался последовать твоему примеру. Приношу свои извинения, если это доставило тебе неудобства. Хуа Чен пожимает плечами, словно не сводил себя с ума, размышляя на эту тему. Бай Хуа не нужно этого знать. — Я волновался, что мог оскорбить тебя, явившись сюда и не спросив заранее, — объясняет он и затем делает маленький глоток своего напитка, чтобы предательский рот не сболтнул ещё чего-нибудь. Разве у него и так мало проблем? Ему не следует добавлять ко всему этому политику. Но Бай Хуа только тихо смеётся, чуть громче, чем если бы это был вздох. — Ах, я хотел спросить о цели визита Сань Лана, — он криво улыбается. — Не думаю, что ты пришёл сюда за чаем? Почему-то это, видимо, худшее, что мог сказать ему Бай Хуа. Хуа Чен даже не подозревал, что так будет, пока его сердце не упало, предательское и несчастное. Потому что, действительно, как ему после этого предстать перед Бай Хуа? Он не может, решительно не может признаться сейчас, что он потрудился заглянуть только потому, что его послали Небеса. Что-то, слишком робкое, чтобы назвать это надеждой, на мгновение промелькнуло в выражении лица Бай Хуа, и Хуа Чен чувствует себя надломленным. Это должно быть видно по его лицу, поскольку прежде, чем он успевает произнести хоть слово, Бай Хуа сглаживает ситуацию. — Конечно, Сань Лан не обязан отвечать. Он может приходить по любой причине. Удивительно, но это ещё хуже. — Я думал об этом, — признаётся Хуа Чен. Он немного горит от того, насколько сильно нуждается в том, чтобы Бай Хуа ему поверил. — Я просто не был уверен, что гэгэ… — он не заканчивает. Это кажется трусливым, похожим на оправдание. Правда в том, что он не пытался. Он также не сопротивлялся, когда Цзюнь У «предложил» ему эту миссию. Может, ему стоило приложить больше усилий. Он ошибался, полагая, что если Бай Хуа захочет с ним встретиться вновь, он это сделает. Оба раза раньше, разве так не случилось? Самое меньшее, что он мог сделать, — проявить такую же вежливость, а не умолять после того, как подумал об этом. Хуа Чен замирает, когда Бай Хуа тянется вперёд, но только для того, чтобы наполнить обе чашки. — Ты слишком беспокоишься, — легко говорит призрак. Он встречает взгляд Хуа Чена, и тот с удивлением обнаруживает, что сам Бай Хуа нисколько не обеспокоен. Просто задумчив. — Сань Лану не нужно передо мной объясняться. Что бы это ни было, я рад помочь. Могу ли я что-то сделать для тебя? — Я не хочу беспокоить гэгэ, — быстро говорит Хуа Чен. — Мне не следовало даже спрашивать. — Сань Лан, — упрёк в равной степени нежный и сердитый. — Если ты не хочешь говорить мне, это тоже нормально, но пока мы на моей территории, тебе нужно только спросить. Обещаю, это не проблема. Теоретически, это идеальный ответ, чтобы успокоить Хуа Чена. Именно поэтому Хуа Чен и не может. Бай Хуа слишком искренен. Он так хочет помочь, что Хуа Чен не может заставить себя воспользоваться этим. Что он может сделать, дабы отплатить этой доброй воле? Бросить ему в лицо обвинение в том, что Бай Хуа похитил Небесного чиновника и якобы пытает его, пока они беседуют? — Это совершенно ничего, — в отчаянии говорит он. Цзюнь У может пойти нахер; им просто нужно будет найти что-нибудь ещё. Хуа Чен не собирается злоупотреблять добротой Бай Хуа. Гостеприимством. Дружбой. Чем бы оно ни было. Бай Хуа хмурится. К счастью, Хуа Чен избежал худшего, благодаря тому, что кто-то рядом прочил горло, отвлекая их внимание. — Мой господин. В дверном проёме выжидающе стоят две фигуры. Хуа Чен с удивлением понимает, что обе ему знакомы. Более высокий, тот, кто говорил, — тот же призрак, что сопровождал его ранее. И рядом с ним— Бань Юэ. Конечно, её немного трудно узнать, ведь она вымыта и одета в тёмно-фиолетовое платье, и под его слоями видны жемчужно-белые нижние одежды. Это совсем не похоже на грязные рваные тряпки, которые он помнит, но тем не менее, это она. Она хорошо выглядит, думает Хуа Чен. Здоровой. Исцелившейся. Приятно видеть, что она свободна от долгих лет грязи и пятнистых синяков. Ясно, что время, проведённое с Бай Хуа, пошло ей на пользу. Не то чтобы это было удивительно. Она стоит прямее, её кожа больше не бледная от усталости. Во всяком случае, она кажется ярче, чем в последний раз, когда он её видел. Солиднее. Бань Юэ замечает его взгляд и тут же смотрит на Хуа Чена в ответ. Он думает, что даже может видеть, как она улыбается, но она поворачивается к Бай Хуа прежде, чем он успевает убедиться; её выражение лица совершенно почтительное. Бай Хуа без малейшего раздражения смотрит на более высокого призрака. — Ты знаешь, что не должен так меня называть, — говорит он, смягчая затем упрёк усталой улыбкой. Более тихим голосом он продолжает. — Надеюсь, вы бы не прерывали, если бы это было неважно. Призрак кивает. Бай Хуа вздыхает, грациозно поднимаясь на ноги. — Прошу прощения, мне нужно с этим разобраться, — говорит он, оглядываясь на Хуа Чена. — Конечно. Должен ли я…? — он не знает, что ему нужно делать. Ждать здесь? Уйти? Бай Хуа, вероятно, не захочет, чтобы он бродил по поместью без присмотра, особенно учитывая, что Хуа Чен всё это время находился в его городе. Бай Хуа плавно отмахивается от беспокойства, словно точно знает, куда ушли мысли Хуа Чена. — Делай, как сочтёшь нужным, я не против. Должен ли я найти тебя, когда закончу? Противоречит себе, Хуа Чен улыбается. — Мне бы этого хотелось, — эгоистично говорит он. Бай Хуа бросает на него взгляд, расшифровать который не удаётся, и кивает, чтобы выразить понимание. — Ладно, — он без надобности отряхивает свои одежды и движется вслед за другим призраком. Проходя мимо Бань Юэ, он останавливается, чтобы нежно погладить её по голове. — Не хочешь пойти с нами? — спрашивает он достаточно громко, чтобы Хуа Чен, сидящий за столом, мог услышать. Бань Юэ отрицательно качает головой. Она косится через плечо на Хуа Чена, заставая бога врасплох. Что ей от него нужно? Как бы там ни было, Бай Хуа, кажется, не слишком беспокоится по этому поводу. Он хихикает, снова гладит её по голове, а затем исчезает за дверью; белые мантии развеваются за ним. …Вследствие чего Хуа Чен остаётся наедине с Бань Юэ. Он не знает, что делать дальше. К счастью, Бань Юэ принимает решение за него. — Вы прервали мою тренировку, — первое, что говорит она, внимательно следя за ним. — Что они решили начёт Пэй Су? О. Он моргает. — Его приговорили к двумстам годам изгнания, — медленно говорит он, собираясь с мыслями после неожиданного вопроса. Это всё, что она хотела узнать? Это… на самом деле имеет смысл. Почему он ожидал чего-то более серьезного? Мрачное выражение лица Бань Юэ дрогнуло, в её голосе звучит что-то вроде беспокойства. — Он… — начинает она, затем резко выдыхает. — Нет, вы бы об этом не узнали, — она опускает глаза в пол, сдвинув брови. Трудно сказать, выглядит она задумавшейся или разочарованной, хотя Хуа Чен подозревает, что это сочетание того и другого. Хуа Чен не уверен, должен ли он — и хочет ли — добавить что-нибудь ещё. Однако в конце концов обнаруживает, что говорит: «Он защищал тебя. На суде». Слова звучат неуклюже, тихо и с некоторым усилием. Но он полагает, что именно так и было. По крайней мере, он думает, это то, что Бань Юэ хочет от него услышать. На этой фразе она вскидывает голову. Для той, кто кажется такой маленькой и замкнутой, её взгляд пронзителен. — Он защищал меня? — осторожно спрашивает она. — Генерал Пэй был в ярости. Постепенно ощутимое напряжение начинает уходить из плеч Бань Юэ. — Ох, — она качает головой. — Это… — Ага, — неубедительно говорит Хуа Чен. Он морщится, но Бань Юэ, кажется, этого не замечает. Долгое время она ничего не говорит. Затем: «Они здесь ради вас». Хуа Чен замирает на середине глотка и чуть не давится чаем. Этого не происходит; отчасти потому, что это хороший чай, а ещё отчасти потому что его гордость удерживает его в равновесии — хотя и с трудом. — Здесь ради меня? — Ваши друзья, — поясняет Бань Юэ. — Госпожа Повелительница Ветров и… ещё один. Сердце Хуа Чена бешено колотится в груди. Дерьмо. Дерьмо. Столько усилий ради того, чтобы не попасть в неприятности. Всё, чтобы не усложнять жизнь Бай Хуа. Честно говоря, он не может поверить — как они сюда попали? В поместье Белого Цветка? Они что, ожидали сражения с ним? Неужели они думали, что смогут… просто проникнуть внутрь? Это приводит мысли Хуа Чена в ошеломляющий беспорядок, такой, что невозможно думать. Неужели они настолько опрометчивые? Не считая того, что да, так и есть, и он это видел, просто… Его разум изо всех сил пытается зацепиться за что-нибудь, что угодно, что можно было бы использовать в данной ситуации, что не убило бы его или того хуже. И ничего. Если он оставит их разбираться в этом самостоятельно, то умышленно позволит двум богам вломиться в дом Бай Хуа. Если он им поможет, то станет сообщником. Если помешает, то он будет предателем. Если он их найдёт— Если Хуа Чен их найдёт, то просто убьёт Лань Цяньцю, чёрт возьми, при условии, что Бай Хуа не опередит его. Ши Цинсюань — досадная потеря, но Хуа Чен не будет притворяться, что скучает слишком сильно. На самом деле он будет ощущать себя полностью оправданным, полагая, что этот сам навлёк всё на себя, согласившись явиться в поместье Белого Цветка без предупреждения, словно это не было, по сути, подписанием собственного смертного приговора. А он-то думал, хоть на какое-то мгновение, что у Ши Цинсюаня, возможно, толковая голова на плечах. Хуа Чен понимает, что Бань Юэ наблюдает за ним и анализирует. Он не уверен, что именно она ищет этим проницательным взглядом, но надеется, что не найдёт ничего. Дело не в том, что Хуа Чена пугает перспектива нажить себе врагов, ведь это не так. Небо свидетель, что у него наверняка их больше, чем друзей. Тем не менее, он не неприкасаемый. Если ему придётся с трудом выбираться из сложной ситуации, он это сделает и не будет чувствовать себя виноватым из-за того, кто пострадает под перекрёстным огнём. При условии, что этот человек не Бай Хуа. Он пытается рационализировать эту мысль, несмотря на то, что здравого смысла у него никогда и не было. По логике вещей, да, стоило бы держать Бай Хуа на своей стороне. Непревзойдённый был бы чрезвычайно могущественным противником при желании. Должен ли Хуа Чен сделать это его желанием. Но Хуа Чен в этот момент думает не о логике, а о том, что карие глаза смотрели на него с теплом, а не недоброжелательно. Улыбка Бай Хуа слишком знакома больному сердцу Хуа Чена. Хуа Чен знает, что это из-за него. Бай Хуа слишком сильно напоминает его. — Я не… — он пытается объяснить, но обнаруживает, что запинается в словах, приходя в бешенство. Он всё ещё слишком ошеломлён и нервничает из-за двух Небесных чиновников, чтобы составить связное предложение, и воспоминания о чём-то — о ком-то ещё — также давят на его разум. Он хочет сказать Бань Юэ, что не просил их приходить, что он действительно не знал. Может быть, если бы его язык просто работал, Хуа Чен также нашёл в себе силы смиренно попросить, что если этих двоих собираются убить, то пусть это произойдёт вне поля его зрения, чтобы он мог правдоподобно всё отрицать. Проходит минута, и ему не удаётся сформулировать ровным счётом ничего. В конце концов он закрывает рот и сдаётся. Бань Юэ жестом приказывает ему встать. — Я отведу вас к ним, — говорит она. Хуа Чен смотрит на её руку, но не двигается. Не может. Если подумать, он не уверен, правильно ли расслышал, потому что на секунду он мог поклясться, что она сказала— — Я отведу вас к ним, — снова произносит Бань Юэ, громче, словно проблема в ушах Хуа Чена, а не в его мозге. — Давайте же. И ошеломлённый, вопреки здравому смыслу, он следует за ней. Путь проходит в тишине. Бань Юэ кажется потерянной в своих мыслях, когда ведёт его через сложную серию коридоров, иногда возвращаясь или резко меняя направление. Если она намеренно пытается его дезориентировать, то это напрасная трата усилий. Хуа Чен слишком занят своими проблемами, чтобы запоминать окружающую его обстановку, несмотря на то, что его инстинкты кричали о необходимости быть начеку. Он до сих пор не может осознать, что Ши Цинсюань и Лань Цяньцю настолько глупы, не только для того, чтобы следовать за ним, но ещё и ворваться в резиденцию непревзойдённого. Даже для Небесных чиновников это кажется новым уровнем глупости. — Ваше Высочество— — Хуа Чен. Как он начинает понимать, исправление этой ошибки быстро устаревает. Странно, что это вообще является проблемой; прошли столетия с тех пор, как кто-то обращался к нему в соответствии с титулом, и теперь внезапно кажется, что он не может избежать этого даже здесь, в Мире Призраков. Бань Юэ колеблется в нерешительности. — Мой Генерал хотел бы, чтобы я обращалась к вам уважительно. — Зови меня Хуа Ченом уважительно, — говорит он, слегка раздражённый. Несправедливо расстраиваться из-за Бань Юэ, когда каждый дюйм его тела наполнен беспокойной энергией, подобно тетиве, готовой порваться. В любую секунду появится Бай Хуа, поймёт, что задумал Хуа Чен, а затем— Хуа Чен не знает, что последует затем. Он не хочет знать. На этот раз его любопытство более чем удовлетворено даже без ответов на все вопросы. — Хуа Чен, — Бань Юэ осторожно произносит имя, пробуя его. Когда выясняется, что никто не ругается на неё за это, она немного расслабляется. — Они здесь. Она кивает в сторону большой тёмной двери, к которой подвела его, ожидая, пока он зайдёт и тихо закроет её за собой. Ши Цинсюань и Лань Цяньцю резко вскакивают на ноги, раньше, чем Хуа Чен успевает нахмуриться. Они мгновенно вынимают оружие. Только Повелитель Ветров опускает своё, когда узнаёт, кто перед ней. — Хуа Чен? — спрашивает она. Хуа Чен её игнорирует. Его взгляд едва скользит по богам, а затем направо, к— К…? Хуа Чен заставляет себяя медленно повернуться — последнее, что ему нужно сделать, это напугать юного призрака или активировать какую-нибудь сигнализацию. Размеренным голосом он спрашивает: «Бань Юэ, чья это комната?» Потому что, по необъяснимой причине, они в спальне. Если бы это были просто четыре стены и кровать, Хуа Чен не обратил бы никакого внимания, однако роскошь комната говорит об очевидной важности владельца, причём гораздо красноречивее, чем могла бы прислуга или стража. Кровать, достаточно большая, чтобы с комфортом на ней могли поместиться трое, заправлена тонкими шёлковыми простынями и толстым тёплым покрывалом. Сама комната просторная и уютно оформленная; тома потрёпанных бесценных книг аккуратно стоят на полке, а чайный столик — у окна, где лунный свет льётся на наборы кистей и бумаги, намеренно отложенные. — Это гостевая комната, — говорит Бань Юэ; её брови заломлены. — Он говорит, она годами остаётся подготовленной. Это комната не для гостей — по крайней мере, не для любого гостя. Какая-то часть Хуа Чена ожидает, что ему скажут, что комната принадлежит Бай Хуа, однако мысль о том, что они вторглись в комнату непревзойдённого, в равной мере пугающая и смешная, так что он её отбрасывает. Тем не менее, очевидно, комната кому-то принадлежит. Хуа Чен многозначительно переводит взгляд на шкаф. Он готов поспорить, что если они его откроют, то там обнаружатся одежды, готовые к носке. — Здесь кто-то остановился? — с нажимом спрашивает он. Бань Юэ хмурится, затем качает головой. — Нет, с тех пор, как я здесь. Думаю, это для кого-то особенного. О. Хорошо. Хуа Чен понимает: они умрут здесь за вторжение в покои кого-то, кем Бай Хуа очень дорожит. Все эти усилия напрасны. — Может, нам стоит немного поторопиться с планом, — нервно щебечет Ши Цинсюань, обмахиваясь веером и откидывая прядь волос за плечи. Хуа Чен резко поворачивается к ней. Он почти благодарен за возможность прошипеть: «Так у вас действительно есть план? А я уж было подумал, что вам хочется умереть из-за своей прихоти». Ши Цинсюань стойко выдерживает его взгляд, хоть и приподнимает свой веер выше. — Хуа Чен! — ноет она. — Поверь нам хоть немного, ладно? Очевидно, план у нас есть. «Очевидно», у вас двоих нет ни единой разумной мысли, почти говорит он. Было бы лучше предположить, что план сейчас не сработает, и сэкономить время. Но Хуа Чен молчит. Он очень хорош в том, чтобы не быть таким засранцем, каким хочет быть, — каким заслуживает быть, учитывая обстоятельства. Можно с уверенностью сказать, что вряд ли кто-то оценит его усилия, но это нормально. Он делает это не из-за них. Когда он говорит, то выходит резко и не впечатлённо; в словах столько участия, сколько он способен в них вложить на данный момент. — Поведай мне, в таком случае. Ши Цинсюань глубоко вздыхает и берёт себя в руки. — Хорошо. Итак, я подумала… Спустя минуту объяснений Хуа Чен понимает, что был прав в своих сомнениях. Как обычно; его предубеждение, что люди худшие, опровергается фактом, что люди худшие. Идея Ши Цинсюаня в лучшем случае недоработана и сводится к тому, чтобы «пробраться внутрь, найти его и улизнуть». Это своего рода тупой, неуклюжий сюжет, которого стоит ожидать от тупых и неуклюжих богов, и Хуа Чен недвусмысленно ей об этом говорит. Даже Бань Юэ выглядит огорчённой к концу его тирады. — Простите, если это слишком просто, — говорит она, когда Хуа Чен, казалось бы, доволен собой, — но не можете ли вы просто… спросить? К ней сразу же поворачиваются три головы. Бань Юэ защищается от такого внимания, обнимая себя за плечи. Её волосы, выбившиеся из косы, обрамляют её на манер занавески. — Это… — Хуа Чен вздыхает, устало потирая лицом не может заставить себя быть резким с Бань Юэ, даже если на языке у него вертится язвительная шутка. — Как ты думаешь, как прошёл бы этот разговор? — ему удаётся спросить нейтральным тоном. Она пожимает плечами, словно особо не беспокоясь. — Плохо? — предполагает она. Ши Цинсюань громко захлопывает веер, словно ставя точку. — По меньшей мере. Главное здесь — избежать внимание У— Белого Цветка. Мы не можем быть слишком опрометчивыми, — ирония, повисшая в воздухе, настолько отчётлива, что Хуа Чену не нужно говорить ни слова. Он всё равно бросает взгляд на Повелителя Ветров, просто чтобы обратить внимание. Она кашляет. — Да, ну… в любом случае… — Так ты собираешься действовать за спиной моего Генерала? — спрашивает Бань Юэ; в её голосе появляется нотка неодобрения, чего и следовало ожидать. Хуа Чен до сих пор не может понять, почему она развлекает их, а не бежит, чтобы предупредить Бай Хуа. Она должна хотя бы ругаться, не так ли? — Я соглашусь с ней, — говорит Лань Цяньцю, хоть его никто и не спрашивал. — Из того, что я видел раньше, Белый Цветок… — он произносит имя с явным отвращением, сжимая пальцы на рукояти своего меча. Бань Юэ бросает на него взгляд. — Считает тебя другом. Даже если он— — Он что? — предупреждает Бань Юэ. Какая-то часть Хуа Чена впечатлена холодным изгибом её бровей. Большую часть совершенно точно забавляет то, как она смотрит сверху вниз, несмотря на то, что она меньше его ростом и телосложением. Лань Цяньцю не заканчивает свою мысль. — Честность важна, — говорит он вместо этого. — Не нужно врать, независимо от того, на кого, — снова произносит он с гримасой, — эта вежливость распространяется. В течение длительного отрезка времени все смотрят на него в недоверчивом молчании. Хуа Чена одолевает детское желание сильно ударить Лань Цяньцю по голове чем-нибудь очень твёрдым. — Спасибо, — говорит он с едким сарказмом, — за этот вклад. Очень проницательно. — Ах, Ваше Высочество, — бормочет Ши Цинсюань, — я думала, что мы уже прошли через это, не так ли? Давайте сосредоточимся на миссии. Мы зашли слишком далеко, уже поздно возвращаться… Во всяком случае, это почти правда. Хуа Чен полагает, что мог бы попытаться найти утешение в том факте, что на данный момент не остаётся практически ничего, кроме как довести дело до конца. Хотя это и не похоже на него. Он предпочёл бы потушить свои эмоции, обостряя их тогда, когда это может быть необходимо. При очень незначительной вероятности того, что эта миссия не приведёт его к убийству, он определённо собирается использовать это как повод для освобождения от всех будущих дел с Небесами. — Я знаю, где вы можете посмотреть, — говорит Бань Юэ после длительного молчания, воцарившегося между их четвёркой. Никто не ожидал, что она заговорит; в основном они были слишком заняты своими мыслями, чтобы подумать об этом. Не помогало и то, что Бань Юэ была тихой от природы и легко тушевалась, когда внимание было направлено на неё. Хуа Чен поднимает глаза, чтобы изучить Бань Юэ, узнать, сможет ли собрать воедино то, о чём она думает, но обнаруживает, что она уже смотрит на него в задумчивости. Опять же, у него складывается отчётливое ощущение, что его анализируют. Ему это не нравится. Обычно он делает молчаливые выводы, формируя их там, где никто не увидит. Иногда ему кажется, что он ловит Бай Хуа за этим, но даже если это так, непревзойдённый никогда не использует информацию как оружие, в отличие от самого Хуа Чена. Неуверенность в том, чем может быть Бань Юэ… интересна. А также более чем немного нервирует. — Итак? — протягивает он. Взгляд Бань Юэ ни на секунду не отрывается от него. Он выпрямляется, готовясь к её удару. Но вместо этого она говорит: «Я могу вам показать». — Почему? — спрашивает Ши Цинсюань. Хуа Чен тоже бы так поступил, если бы она его не опередила. Несмотря на доказательства обратного, они не полные идиоты — если бы они хотя бы немного не относились к Бань Юэ с подозрением, то не выполняли бы свою работу. Для неё не было никакого смысла в том, как много она сделала, приведя их друг к другу, вместо того, чтобы поднять тревогу. Но вызваться помочь… несомненно, происходит что-то ещё. Бань Юэ начинает отвечать, но затем колеблется. — Ты мне помог, — говорит она после некоторых размышлений. Она смотрит на Хуа Чена, а затем переводит взгляд на Ши Цинсюаня. Никто не обращает внимание на Лань Цяньцю, бесполезно стоящего в стороне. Он никому не помог. Выражение лица Ши Цинсюаня омрачено замешательством. — Ты имеешь в виду перевал Баньюэ? — спрашивает она. — Но мы в действительности ничего не сделали, это был твой генерал. Разве это не должно дать тебе ещё меньше поводов помогать нам? Что касается попытки завершить миссию, указывать на это — не лучшая стратегия, но Хуа Чен должен признать, что Повелитель Ветров не ошибается. Единственный раз, когда он на самом деле встречался с Бань Юэ раньше, был в Яме Грешников, и они явно не поладили. Ши Цинсюань тоже была там, и к тому времени, как соизволила представиться, Бай Хуа и Бань Юэ уже давно не было. Если они не взаимодействовали до этого каким-то образом, у неё не было возможности оставить неизгладимое впечатление на юного призрака. Бань Юэ вздыхает. — Я не собираюсь вам помогать. Это новость для Хуа Чена. На периферии он видит застывших Ши Цинсюаня и Лань Цяньцю. Бань Юэ либо не замечает, либо ей всё равно, поэтому она продолжает: «Я пообещала своему Генералу не вмешиваться в подобные вещи. Я могу приблизить вас, но помогать не стану. Всё зависит от вас». — Но почему? — снова спрашивает Хуа Чен. — Зачем вообще делать так много? Он думает, что догадывается, зачем. Однако не узнает наверняка, пока Бань Юэ не подтвердит его подозрения. — Может быть, — говорит она, — моя работа заключается не в том, чтобы остановить вас. А в том, чтобы присмотреть за вами. Значит, он поражён гораздо менее утешительным осознанием. Как много известно Бай Хуа? На этот вопрос у него ответа нет.