Help!

Своего пика безумие достигло в Ливерпуле. Возле отеля собралась такая толпа, что пришлось вызывать подмогу — без полиции внутрь было не попасть. Девушки кричали так пронзительно, что закладывало уши. Парни пытались прорваться к группе, усиленно работая кулаками и локтями. Британские флаги, итальянские флаги, самодельные плакаты, и фотографии, повсюду их фотографии… Казалось, машину сейчас начнут брать штурмом. Måneskin, конечно, не The Beatles, но чёрт побери… Их отель был расположен на Пенни лэйн. Дамиано смотрел на бушующую толпу из окна машины, держал за руку Вик и злился. Очень хотелось курить. Не помнил, когда его рок-н-ролл превратился в это. Год назад всё было прекрасно. Победа на Евровидении, запись нового альбома в Берлине (ох, какая там была студия, какая студия!), интервью и выступления. Они тогда грелись в свете софитов, и рёв толпы только подстёгивал и заряжал, и хотелось ещё, ещё и ещё… Но они поехали в европейский тур, и началась какая-то чертовщина. Концерты больше не приносили удовольствия. Фанаты раздражали. Ни о каком личном пространстве и речи быть не могло. Их фотографировали на улицах. Их донимали звонками, и номера телефонов приходилось постоянно менять. Директ в Инстаграме был завален сообщениями, которые они даже не думали читать. Жёлтая пресса бесновалась, папарацци дежурили у отелей и преследовали их машину на мотоциклах. Дамиано устал. Он больше не мог писать музыку. Дамиано, конечно же, знал о том, как Моррисон обдалбывался до полуобморочного состояния, как Эми Уайнхаус напивалась, только чтобы не ехать на концерт, но её всё равно сажали в самолет, как Кобейн пустил себе пулю в голову. Он знал, как мучился Фредди, и Элтон, и Сид. Он, конечно же, знал все истории про побеги рок-групп на поиски смысла жизни. Тем же битлам пришлось прятаться в Индии, где они упоролись учением какого-то шарлатанистого гуру — но даже это не помогло. Дамиано никогда не думал, что это произойдет с ним. Они все были истощены. У Вик начались панические атаки. У Итана — приступы гнева. У Томаса — проблемы со сном. Если раньше они хоть изредка спали в отдельных комнатах, теперь даже пытаться заснуть по-одному стало глупой идеей. Они всё больше пили, и полностью трезвыми на сцену не выходили практически никогда. Сцена стала испытанием. Они заселялись в очередной отель, закрывались в ванной комнате, чтобы не слышать криков обезумевших фанатов, столпившихся под окнами. Сидели там до самого концерта — говорили обо всём и ни о чем. И никогда о музыке. От музыки их воротило. Дамиано пробовал писать стихи. Но все они скатывались в банальщину на первой же рифме. Год тому назад он обожал говорить о музыке. Год тому назад ему писалось намного лучше. Год назад у него была Катя. Он хранил зелёную шубу и странный браслет с тысячей цепочек. Он присылал ей песни из нового альбома — на итальянском и английском, присылал гитарные импровизации. Селфи из разных городов. Иногда — просто записывал голосовые сообщения, говорил что-то на родном языке, уверенный, что она все поймет. Она тоже что-то писала. Изредка. Присылала фанарт, на котором они вместе. Передавала приветы от Тараса, Игоря и Ивана. Иногда бросала свои фото — странные, фрагментарные, слишком концептуальные. Раскрывающие всё и ничего — одновременно. Такие горячие. Такие целиком и полностью её. Босые ноги в высокой траве. Плечо, ключица, изгиб шеи. Странные цветы в тонких пальцах. Голая спина в окне. Новая татуировка на запястье — «Душа. Музыка. Свобода. Навсегда». Дамиано смотрел на неё — успокаивался. Старался не думать о том, кто её фотографирует. Искал рифмы. Искал музыку. Звук. С каждым днём этого безумного тура всё больше скучал по её запаху. По тому, как шало горят её глаза в ночной темноте. По Роттердаму. По дождю. Дамиано было двадцать три — и рок-н-ролл выжигал его вены: страхом чистого листа, отсутствием новых нот, ежедневным похмельем, ужасом от липкого ощущения беспомощности, от мысли о том, что что всё самое лучшее он уже написал. Вены горели, в голове шумело, а Дамиано выходил каждый вечер на сцену, пел всё отчаяннее, всё резче, путал слова, не попадал в тональность, но толпе было всё равно — публика ревела так, что и музыки-то слышно не было. Дамиано иногда думал, что если бы вместо них на сцене стояли их картонные фигуры — никто бы этого не заметил. — Вам нужно спеть сегодня что-то из Beatles, — сиплый голос продюсера вырвал Дамиано из раздумий. — Мы же в Ливерпуле. Пусть это будет знаком уважения. Дамиано едва подавил ехидный смешок. Надо же, какая неожиданность. Догнали его всё-таки. Группа апатично кивнула. Им уже, по большому счету, было всё равно, что играть. Когда они всё же прорвались в отель ценой вырванного клока волос Итана (а ведь Вик говорила ему собирать волосы перед выходом, говорила же!) и закрылись привычно в ванной, Дамиано достал телефон. Катя давно не писала. Он тоже не хотел писать. Не был в состоянии. Не хотел, чтобы она видела его таким. — Что петь-то будем? — спросил Томас, поглаживая волосы Вик. Итан невесело хохотнул: — Разве не очевидно? «Help». Они все рассмеялись — как-то совсем невесело. — Что хорошо в битлах — их почти не нужно заучивать. Там три аккорда, — сказал, отсмеявшись, Томас. Дамиано молчал. Ему учить было нечего. Благодаря отцу он знал текст с самого детства. И вечером они ударили по струнам — проорали Help так громко, как могли. Дамиано не слышал музыки, не слышал своего голоса — только крики безумного моря фанатов. Томас налажал везде, где только мог. Итан в конце песни столкнул ногой ударную установку и бросил палочки в зал. Публике очень понравилось. Дамиано готов был поклясться — Вик на сцене плакала. Они доползли до номера далеко за полночь. Устало снимали грим. Глаза жгло, кожа горела, горло было сухим. Итан вытащил из дорожной сумки бутылку виски. Пили в полной тишине. Не чокаясь. Запись «Help» на концерте в Ливерпуле, конечно же, стала вирусной. Дамиано смотрел, как растёт на количество лайков в Youtube — чувствовал, как внутри закипает ярость. Кажется, ни одна его песня так быстро не собирала симпатии. Итан, Томас и Вик уже спали, когда он добрёл до кровати. Завтра их ждал ещё один переезд. Тур заканчивался в Лондоне. Дамиано очень нравилась Британия. Раньше. Когда-то. В прошлой жизни. Ему нравился британский рок — он под его влиянием столько песен написал! Песен резких, честных, откровенных. Песен, которые нравились ему самому — и слушателям нравились тоже. Но сегодня, в этом чертовом Ливерпуле, он Британию ненавидел. Дамиано лежал на кровати, смотрел в потолок. Рядом мерно дышала Вик, зарывшись носом в волосы Итана. Всё как прежде. Всё иначе. Телефон негромко звякнул. Дамиано нехотя разблокировал экран — и сердце пропустило удар. Катя прислала сообщение. Она прислала видеозапись с их сегодняшнего концерта. И ссылку. По ссылке — четыре билета до Киева. Дамиано почувствовал, как сердце замерло. В один момент вдруг кинуло в жар. Руки задрожали. Захотелось почувствовать её рядом прямо сейчас. Целовать её. Касаться её. Поймать губами её пульс. Дамиано закрыл глаза. Хотел сбежать к ней, не дожидаясь конца тура. И, с другой стороны — не хотел показывать свою слабость. Но она его видела. Она его знала. Чувствовала. Даже когда они находились за тысячи километров друг от друга. — Ты чего ворочаешься? — недовольно протянула Вик, развернувшись к нему. Была пьяной. И сонной. И совсем чуть-чуть — печальной. Дамиано повернулся к ней, погладил по щеке. Показал дисплей телефона. Вик подскочила, словно ужаленная. Глядела на него, полностью потеряв самообладание. На мгновение — словно обезумев. Обняла крепко-крепко, забросила ногу ему на бедро, прижалась лбом к его лбу, прошептала горячо в губы: — Едем. Едем, Дамиано. Была похожа на себя прошлую. Дамиано прижал её к себе, посмотрел в синие глаза. Кивнул. Знал, что она понимает его. Чувствовал, как она дрожит. Едем. И будь что будет.