Враг мой...

      Капитан парижской полиции Филипп Селонже заполнял полицейский рапорт, иногда окидывая подозревающим и колючим взглядом девушку-подростка на вид лет шестнадцати, одетую в джинсы с потёртостями и рваными коленями, в белый свитшот с красной розой и приколотой на одежду бутоньеркой в цвет французского триколора. На ногах её были обуты голубые кеды. Строгий взгляд карих глаз Филиппа скрестился с дерзким взглядом серых, как небо зимой, глаз девушки. Никто из них и не думал опускать глаза. — Ещё детей на баррикадах не слыхали!.. — Селонже в раздражении взлохматил свои чёрные волосы, так похожие по цвету на волосы задержанной длиной ниже талии. — Ты кого ребёнком назвал?! Мне шестнадцать! — оскорблённо выпалила девушка, скрестив руки на груди. — Так, отлично. Возраст установили. Ну и как тебя зовут? — Селонже пристально и строго глядел ей в лицо, ожидая ответа. — Много чести — своё имя полицайским выкормышам называть! — девушка презрительно фыркнула и поджала нижнюю губу. — Ты давай не выделывайся мне тут, грубиянка малолетняя. Нормально тебя учили разговаривать или нет? — Филипп сжал губы в линию, напрягшись от раздражения, которое в нём будила эта наглая девчонка. — Не с такими как ты — выполняющим преступные приказы правительства! — гневно выпалила девушка. — А зовут меня Фьора Бельтрами. — Так вот как зовут человека, который не раз срывал мне операции по обезвреживанию жёлтых жилетов. Зря не придавал значения тому, что какая-то школьница с альбомом и красками отирается возле полицейского участка, — Филипп чуть усмехнулся и покачал головой. — Приятно было подпортить вам всем планы против Жёлтых жилетов. Чьи интересы вы защищаете? Правительства, которое норовит раздеть народ Франции до трусов? Против своих же сограждан идёте с водомётами, слезоточивым газом, светошумовыми гранатами и дубинками с оружием? Мы сражаемся на баррикадах ради лучшего будущего страны, где у людей будут равные права с возможностями и уверенность в будущем. Есть у всех вас вообще совесть и сердце под погонами? — Фьора презрительно фыркнула и грустно покачала головой. — Ты явно перечитала и пересмотрела «Отверженных», девочка. Ты не на тех лепишь образы благородных революционеров. Но тебя извиняет, что тебе шестнадцать. Самый возраст, чтобы очароваться баррикадной романтикой и навешивать роли борцов за правду на обычных дебоширов, — Филипп криво усмехнулся одним правым уголком губ, глядя на Фьору чуть прищуренными глазами. — Как только у тебя язык повернулся так говорить о людях, которые вышли на протесты и организовали баррикады ради того, чтобы отвоевать право для всех нас жить в справедливом обществе?! Тебе-то с дивана всяко виднее! — вырвалось гневно у Фьоры, дрожащей от возмущения. — Спасибо, обойдусь без чтений морали от самонадеянных соплячек, возомнивших себя новой Жанной д’Арк, — хмуро проронил Филипп, встав из-за стола и налив воду из кулера в электрический чайник. Достал из шкафчика две кружки, в каждую положив две ложки сахара и по одной ложке растворимого кофе. — Похоже, тебя никто не учил культуре общения и этике, — презрительно Фьора усмехнулась правым уголком губ. — Я и правда несовершеннолетняя. Но хоть не торгую совестью и честью, чего нельзя сказать о тебе и твоих коллегах. Я не разгоняла демонстраций выступающих за справедливость людей. Ни по кому не стреляла, не применяла к живым людям водомёты и светошумовые гранаты со слезоточивым газом и резиновыми дубинами. Я не воевала с народом, который присягала защищать! — Эй, полегче, девчонка! Я как раз и выполняю свой долг, согласно моей присяге, защищая порядок и закон. И уж точно я не обязан перед тобой отчитываться. Я делаю свою работу и борюсь с беспорядками. И ни к кому не применял всё то, о чём ты говоришь. Но я не могу поручиться за порядочность твоих товарищей, которые на фоне общего сумбура не прочь пограбить магазины, — ладони Филиппа сжались в кулаки. Он и ещё хотел бы что-то сказать Фьоре своим назидательным тоном, но его мысли прервал звук чайника, в котором закипела вода. Мысленно посчитав до пяти и успокоившись, мужчина разлил воду по чашкам и размешал в них растворимый кофе с сахаром. Одну чашку он поставил перед злобно на него глядящей Фьорой, а из второй сделал несколько глотков. — Ни к кому, говорите? — с дерзостью и отвращением бросила Фьора в лицо Селонже. — По-вашему, протестующие люди на улицах — это никто? Люди, которых покалечили твои коллеги, или те люди, кого за шиворот волокли по асфальту в полицейские машины, кого избивали резиновыми дубинами и шарахали шокерами, кого обстреливали из водомётов и травили слезоточивым газом, в сторону кого кидали светошумовые гранаты — это никто? Для таких, как ты, я — тоже никто. Ты думаешь, что одержал победу. Жалкая, впрочем, победа — волочить в каталажку ребёнка, кем ты меня считаешь. — Так это для того, чтобы воззвать к справедливости, ты напросилась на то, чтобы я тебя арестовал? Гениальный план, Фьора. Просто офигенный. Надёжный, как швейцарские часы, — с чуть насмешливой снисходительностью проговорил Селонже, попивая свой кофе. Фьора захотела своими ногтями выцарапать ему эти наглые светло-карие глаза, но в мыслях одёрнула себя, понимая, что расстановка сил не в её пользу. Чтобы немного себя успокоить, она принялась за распитие стоящего перед ней в чашке кофе. — Я и не жду, что смогу до тебя достучаться. Такие, как ты готовы на многие несправедливости закрывать глаза ради звёздочек на погоны. И нечего причислять к Жёлтым жилетам всяких мародёров, которые не дураки пограбить на фоне происходящих беспорядков. Ты лучше подумай о том, как будешь смотреть в глаза своим детям, когда они тебя спросят, почему ты не делал ничего, чтобы пресечь несправедливости нашего общества, — с язвительной насмешкой и достоинством княжны парировала Фьора. — Глядя на детей вроде тебя, я понял, что хочу быть чайлд-фри, — ответил ей в такой же манере Филипп. — Может и к лучшему, что такие лизоблюды потерявшего берега правительства перестанут размножаться, — отразила Фьора колкость жандарма. — Хватит болтовни! — Филипп стукнул кулаком по столу и отставил в сторону свою чашку кофе. — Ты сейчас же скажешь мне телефон твоего отца. Кстати, раз речь зашла об отце. Это случайно не тот самый Франческо Бельтрами, который держит сеть банков Бельтрами во Франции и в Италии? — Ага, уже диктую тебе папин номер. Аж два раза. Да, я дочь того самого Франческо Бельтрами, — Фьора сердито сдула с левого глаза упавшую на них прядь чёрных волос. — И какой тебе смысл рисковать собой на баррикадах вместо учёбы в школе? Твой отец хорошо обеспечен. Бедность — это не та проблема, которая тебя коснётся. Чего не сказать о судимости, способной испортить тебе карьеру. — Селонже почесал висок и потёр указательным пальцем кончик носа. — Видно, твои шаблоны рвут люди, которые живут не только своими шкурными интересами, но и думают о том, какое будущее после себя оставят следующим поколениям. То, что я из богатой семьи, не значит, что у меня по умолчанию нет эмпатии и совести с гражданской сознательностью. И школу я закончила экстерном с отличием год назад, — уже откровенно тяготясь общением с сотрудником полиции, устало проговорила Фьора. — Любопытные скелеты в шкафу примерной девочки, которая, получив свободу от школы, примкнула к беспредельщикам. Контраст, однако, — Филипп допил свой кофе и хмыкнул. — Кому беспредельщики, а кому — защитники Франции, — невозмутимо промолвила Фьора, опустошив свою чашку кофе. — Ты же итальянка. С чего бы тебя так заботит Франция? — полюбопытствовал Селонже. — Моя покойная мама Мария Бревай была француженка. Я итальянка наполовину. Отец привёз меня во Францию в десятилетнем возрасте. Так что у меня две родины. И я всегда буду защищать Францию с её населением от разграбления кучкой зажратых чиновников, — спокойно и с достоинством принцессы крови пояснила Фьора своему собеседнику. — Сен-Жюст или Робеспьер не твои дальние родственники? — Филипп слегка улыбнулся, но скорее с уважением, без насмешки. — Такое родство для меня было бы честью, — ответила девушка в той же манере. — Теперь я понимаю, что тебе заморочили голову этой революционной романтикой, и ты теперь поэтому лезешь в самое пекло — к опасностям. И кто же присел тебе на уши с этой пропагандой? — испытующий взор карих глаз Филиппа был прикован к лицу невозмутимой Фьоры. — Никто мне на уши не приседал и меня не обрабатывал. Я имею привычку думать самостоятельно. Дурную привычку — в глазах тех, кто таковой не обладает. Республика заслуживает того, чтобы мы её защищали. Даже ценой своей жизни. Я не боюсь рисковать собой ради лучшего будущего для всех, — потеряв интерес к полыхающим дебатам, Фьора просто высказывала свои взгляды без попыток острее уколоть Филиппа, во взгляде которого исчезли ирония и снисходительность по отношению к задержанной. Взгляды этой девушки были противоположностью взглядам служителя закона, но искренность и твёрдость духа Селонже уважал даже в своих оппонентах. — И как же твои соратники допустили подростка в свои ряды? — задал Селонже волнующий его вопрос. — А они и не допускали. Отговаривали, прогоняли с собраний, боясь за меня. Но от меня так просто не отвязаться. Я упорная. — Фьора тепло усмехнулась, на несколько мгновений улыбка осветила её лицо — стоило подумать о товарищах, которым она по доброй воле много раз помогала как разведчица. — И напрочь обезбашенная. А теперь выкладывай номер мобильного отца и имена всех зачинщиков беспорядков в городе, — сурово увёл разговор в другое русло Селонже. — А ключ от Парижа на золотом блюде не хочешь? Я одна из Жёлтых жилетов, а не поганая доносчица! — воскликнула Фьора негодующе, зло прожигая Филиппа взором своих серых глаз, которые так напоминали грозовые облака. — Значит, мы долго будем скрашивать времяпровождение друг друга, пока ты всё не выложишь, — Филипп достал из ящика письменного стола пачку крекеров и подвинул в сторону Фьоры, но девушка презрительно отпихнула предложенное угощение. — Гордость, понятно. Моё дело предложить. Я всё ещё жду номер мобильного твоего отца. Не заставляй меня гуглить номер телефона его банка, — Филипп повёл плечами, встал со стула и открыл окно на форточку, впустив в свой кабинет свежего воздуха. Ослабил немного галстук своей полицейской униформы и прошёлся по кабинету, после вернувшись обратно за стол. Фьора по-прежнему молчала. — Что надулась, как мышь на крупу? Язык проглотила? Вот ручка, вот листок. Пиши номер отца и имена всех твоих союзников, которые что-то за тобой не спешат, — отчеканил властно Филипп, положив перед Фьорой белый листочек бумаги и ручку. — У тебя со слухом беда? Ни папин номер, ни своих товарищей с баррикады я тебе не сдам, хоть ты тресни! — грубо отрезала Фьора и сердито фыркнула. — Ну, тогда ты и участок не покинешь. Так что в твоих интересах писать чистосердечное признание, чтобы смягчить статью, и выдать все имена, пароли, явки, — бесстрастно прозвучал ответ Филиппа. — Эй, ты слух давно проверял? — раздражённо бросила Фьора в лицо Филиппу. — Через мой труп ты получишь сведения о моих товарищах! Мне плевать, что ты со мной сделаешь: затравишь слезоточивым газом, наденешь мне на голову противогаз и перекроешь кислород, забьёшь резиновой дубиной или запытаешь шокером, и прочее, что приходит в больную башку твоих коллег! Жёлтые жилеты своих не сдают! Среди Бельтрами никогда не было и не будет предателей! — А теперь поубавь свой драматическо-революционный пафос и включи голову, девочка. Пораскинь умишком, каким пятном на твоей жизни будет судимость. Даже если ты дочка банкира. Статья тебе светит серьёзная. Деньги папы не спасут, — попытался Филипп склонить упрямицу на свою сторону. — Для меня важнее честь. Хотелось бы тебе напомнить, что ты не имеешь права долго меня здесь держать. Я несовершеннолетняя и по закону ещё считаюсь ребёнком. Сам так про меня говорил, — со злорадной ухмылочкой напомнила Фьора своему собеседнику. — И ещё. По закону я имею право на адвоката. К тому же ты не имеешь полномочий допрашивать меня без присутствия родителей или иных законных представителей. Так-то, — девушка самодовольно улыбнулась помрачневшему Селонже, понимающему, что эта малолетняя заноза в одном месте — как он именовал её в своих мыслях, всё же права и сумела его уязвить. — Я всего лишь исполняла мой долг гражданки. Выполни и ты свою работу, палач. — Нет, тебе точно прямая дорога на сцену и в кино — Жанну д’Арк или Шарлотту Корде играть. Тогда я могу предложить тебе временные апартаменты в участке, пока не свяжусь с твоим отцом и не сдам тебя ему на руки. Молись, чтобы отец тебе уши за такие фортели не открутил, — бросил сердито Филипп насмешливо фыркнувшей девушке и вызвал двоих конвоиров — молодых парней в полицейской униформе, которые подхватили Фьору со стула под обе руки и повели из кабинета Филиппа в камеру. Сам капитан Селонже следовал за Фьорой и её эскортом. Девушка не противилась тем мерам, которые к ней применили, прекрасно понимая, что это бесполезно. Селонже открыл своими снятыми с пояса ключами одну из камер, конвоиры не замедлили втолкнуть в неё Фьору, дверца камеры которой тут же закрылась. Всё же небольшое послабление для неё было сделано и о её безопасности явно позаботились — камеру Фьоре ни с кем делить не пришлось. Селонже удалился обратно в свой кабинет. Сопровождавшие Фьору до камеры конвоиры тоже оставили девушку лишь в компании её мыслей и других задержанных в соседних камерах. Девушка лениво прошлась по своему узилищу и окинула взглядом всё, что её окружало. В соседних камерах Фьора могла видеть страдающих от ломки наркоманов, проклинающих день своего зачатия, насчитала несколько женщин из самой опасной сферы деятельности — секс-рабства, чей возраст на глаз было сложно определить. Какие-то камеры полнились персонами мужского пола уголовной наружности, где-то содержались бездомные в пропахших свалками и испражнениями тряпках, в каких-то камерах сидели задержанные за правонарушения подростки — на вид не сильно старше самой Фьоры. — Ну, путь борьбы за народное благо никогда не бывает прямым, — философски заметила Фьора, усевшись на деревянную скамью, что была в её камере. — Эй, красотка! Да, я к тебе обращаюсь, — окликнула Фьору разодетая в откровенную одежду женщина с поплывшим ярким макияжем на лице из камеры слева, в которой даже не особо искушённая в жизни Фьора угадала проституированную жертву сутенёрского рабства. — Да, мадам? Вы что-то хотели? — учтиво поинтересовалась Фьора, подойдя ближе к разделяющей её и ту женщину решётке камеры. — У тебя сигареты и зажигалки не будет, котёнок? А то у меня при задержании всё изъяли, — пояснила Фьоре её собеседница. — Нет, мадам. Я не курю. Извините, — ответила девушка и покачала головой. — Эх, вот засада, — разочарованно протянула женщина и прицокнула языком. — А как звать тебя? — Меня Фьора зовут. А вас? — тут же бойко поинтересовалась девушка. — Дениза. Рада знакомству. Одежда у тебя приличная. Это как же сюда такую благородную даму замело? — с добродушной иронией поинтересовалась новая знакомая Фьоры. — О, всего-то ничего. Достаточно отстаивать права своих сограждан, — Фьора тихонько рассмеялась, мелодичный смех девушки приятно ласкал слух. — А меня по подозрению в хранении наркотиков. Если за проституцию теперь у нас таких как я не сажают, а отправляют в реабилитацию по этой шведской модели, то за наркотики точно по шапке перепадёт… хотя, может и удастся попасть под программу лечения наркозависимых… ты вроде бы неплохая девчонка, Фьора. Держись подальше от алкоголя с наркотиками и от стриптиза с порно и панелью… из этого дерьма очень сложно выбраться. Поверь моему опыту, — проронила Дениза грустно. — Поверь, Дениза, я приложу все силы, чтобы ни одна женщина не вляпывалась в это дерьмо из-за нищеты, безнадёжности и отсутствия перспектив без возможности получить хорошее образование, — с дружеской пылкостью пообещала Фьора своей новой товарке. — Это же сколько тебе лет, милашка? — спросила Дениза Фьору. — Мне шестнадцать, — беззаботно прозвучали слова Фьоры. — Да, с дебютом тебя в участке, милая. Ещё один вопрос. У тебя завалялось хоть что-то перекусить — заморить червячка? — робко задала Дениза вопрос. — У меня нет. Но у капитана Селонже я видела пачку крекеров, — припомнила Фьора. — Эй, есть кто-нибудь? Подойдите, пожалуйста! — громко позвала Фьора. К ней подошла немолодая надзирательница полного телосложения с открытым и добродушным круглым лицом. — Чего тебе? — задала пришедшая надзирательница вопрос Фьоре. — Вы бы могли попросить сюда прийти капитана Селонже? Скажете же, что от Фьоры Бельтрами? Буду вам признательна, — миролюбиво попросила Фьора охранницу. — Что же, скажу ему за тебя, — надзирательница удалилась, и скоро вернулась в сопровождении Филиппа, который приблизился к камере Фьоры и кивнул ей, получив от девушки кивок в ответ. — Надеюсь, ты оторвала меня от дел ради сообщения каких-то важных сведений? — поинтересовался Филипп, неотрывно глядя на Фьору. — У меня живот сводит от голода. Я могу попросить дать мне ту пачку крекеров? Будь добр, — решила Фьора не злить человека, от которого зависел сейчас обед её новой подруги Денизы. Потому она и взяла в узду свою неприязнь к молодому мужчине. — А, так ты понемногу идёшь на контакт с органами правопорядка? Сейчас принесу. Может, на сытый желудок тебя посетит мысль сотрудничать со следствием, — добродушно усмехнулся Филипп, уйдя к себе в кабинет, и вернувшись оттуда уже с пачкой крекеров — которую тут же просунул в камеру Фьоры через прутья решётки. — Спасибо. А то есть захотелось, — поблагодарила его Фьора. — А ты не только хамить умеешь, Демулен в юбке, — бросил ей с мягкой иронией Филипп, уйдя обратно работать в свой кабинет. — Вот, Дениза. Добыла! — рассмеявшись, Фьора открыла пачку крекеров и подвинулась ближе к решётке, которая отделяла её от Денизы, чтобы женщине удобнее было нырять в пачку с крекерами руками. По большей части крекерами лакомилась Дениза. Фьора только изредка запускала руки в пачку и брала по одному крекеру. Вдвоём подруги по несчастью наслаждались лакомством, иногда облизывая пальцы от соли. За какие-то считанные минуты заначка капитана Селонже опустела. Дениза утянула пакет к себе в камеру и пальцами черпала щепотки крошек со дна, отправляя остатки вкусностей себе в рот. — Тебе немного лучше? — побеспокоилась Фьора о Денизе. — Да. Спасибо тебе, милая. Ты очень меня выручила, — тепло поблагодарила девушку Дениза. — А, пустяки. Не стоит благодарности, — махнула рукой Фьора и чуть улыбнулась. — Как-то скучно здесь. Навести шороху, что ли… — Ну и как ты это сделаешь? — стало интересно Денизе. — Давай «Марсельезу» петь дуэтом? — предложила девушка своей подруге по злоключению. — Но я не умею петь, — проговорила Дениза, чувствуя неловкость. — Ты сама пой, если хочешь. Я пас. — Хорошо. Ты тогда можешь дать битов, если захочешь, — миролюбиво согласилась Фьора, тут же воодушевлённо и со всем жаром напевая строки гимна Франции своим чистым и звучным голосом: — Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé! Contre nous de la tyrannie L'étendard sanglant est levé, L'étendard sanglant est levé, Entendez-vous dans les campagnes Mugir ces féroces soldats? Ils viennent jusque dans vos bras Égorger vos fils, vos compagnes! — Прервав ненадолго пение, Фьора вновь набрала в диафрагму побольше воздуха, вновь запевая гимн. Только теперь она была не одна, кто решила скрасить себе досуг пением — её намерение поддержали и другие задержанные, Дениза выстукивала ритмы мелодии по деревянной поверхности скамьи в её камере. Не все из тех, кто подпевали Фьоре, умели петь, но их это не останавливало, и они получали от этого удовольствие. Задорное настроение Фьоры, чей дух не сломило нахождение в участке за решёткой, передалось и другим, с кем она разделяла арест. — Aux armes, citoyens, Formez vos bataillons Marchons, marchons! Qu’un sang impur Abreuve nos sillons! — раздавался приятный и звонкий девичий голос на всё помещение. Но вскоре всё стихло, когда послышались резкие звуки шагов, в отведённое для задержанных помещение явился капитан Селонже с хмурым выражением лица. — Ни минуты спокойно не поработать, — выразил он своё мнение об этом импровизированном концерте, в глубине души всё же признав, что слышать среди хора хриплых и прокуренных голосов мелодичный и нежный, но в то же время и решительный голос Фьоры ему было приятно. — Бельтрами, на выход. За тобой пришли, — бросил Филипп Фьоре, открывая дверцу её камеры и выпуская наружу. — Дениза, удачи тебе, — пожелала Фьора своей новой подруге и послала ей воздушный поцелуй, Дениза поблагодарила и послала воздушный поцелуй Фьоре в ответ. — Но кто за мной пришёл? — удивилась девушка, выйдя из камеры и следуя за Филиппом, который вёл её обратно в свой кабинет. — Твой отец и друзья с баррикады, — был его ответ. И в самом деле — войдя в кабинет Филиппа, Фьора увидела сильно встревоженного отца, чьи чёрные глаза с сопереживанием смотрели на неё, а в чёрных волосах Франческо Бельтрами добавилось седых волос. Позабыв обо всём на свете, мужчина сорвался со своего стула и бросился к дочери, крепко сжав её в объятиях и прижавшись губами к чёрной макушке девушки. С ним же были молодые мужчина и женщина лет чуть больше тридцати на вид. Оба спортивного телосложения, явно проходившие боевую подготовку. Чёрные волосы до плеч смуглого мужчины были завязаны в хвост, чёрные глаза радостно глядели на обнимающихся отца и дочь Бельтрами. Не менее радостно на Франческо Бельтрами и его дочь смотрела молодая женщина с волосами цвета плавленого золота и большими фиалковыми глазами. — Папа, Катрин, Арно!.. я чертовски рада всех вас видеть! — весело воскликнула Фьора, рассмеявшись, и теперь крепко обняла мужчину и женщину. — Так здорово снова с вами встретиться! — Дочка, я так рад, что ты в порядке! Что ты невредима… с тобой хорошо обращались, милая? — обеспокоенно спросил Франческо свою дочь. — Не избивали, не пытали. Угостили кофе и крекерами. Разве что весь мозг мне поимели, — отшутилась неунывающе Фьора. — Катрин, Арно, неужели вы правда пришли за мной вместе с моим папой? — не верила Фьора своему счастью. — Наши ребята всей баррикадой строили план, как вызволить тебя от законников. Даже хотели штурмовать участок, — ответила Катрин на вопрос Фьоры. — Я и Катрин еле-еле их уговорили не действовать сгоряча и сперва попытаться тебя забрать мирными методами. И если это не удастся — то уже тогда брать участок штурмом, — дополнил Арно ответ Катрин. За этой сценой наблюдал Филипп, нахмурившись и скрестив на груди руки. — Катрин, Арно, так вот куда вы после увольнения из полиции подались. Признаться, я был о вашей способности к здравомыслию лучшего мнения, — невесело проговорил Филипп, покачав головой. — Я и Арно тоже разочарованы. Мы думали, что ты уволишься и не станешь поддерживать насилие над мирными гражданами, которых по идее должен защищать, — нашлась Катрин с таким ответом. — Да, Селонже. Мы думали, что ты уволишься и не станешь подчиняться преступным приказам правительства, — поддержал Арно Катрин. — У вас двое детей — сын и дочь. О них бы лучше думали, — упрекнул Филипп бывших коллег. — А мы и так думаем о наших детях. Ради лучшего будущего для них и всех детей мы вступили в ряды Жёлтых жилетов, — разъяснила Катрин свою позицию. — И наши дети под надёжным присмотром моей матери и брата, — поддержал Арно супругу. — А ты, я смотрю, детей в каталажку тащишь. — А по-твоему, место детей на баррикадах? Среди гранат и шальных пуль? По крайней мере, в участке до приезда месье Бельтрами Фьора не подвергалась опасности, — отстаивал Филипп свою правоту. — Фьора, а как ты вообще на баррикаде оказалась, дочка? — отошёл от шока Франческо Бельтрами, задав вопрос дочери. — Ты же должна быть на курсах кондитеров! — Видишь ли, пап… я захотела быть полезной своей стране, — объясняла Фьора. — Прости, что я распоряжалась моей жизнью, не спросив тебя. — У меня даже сил нет на тебя злиться. Я рад уже тому, что ты жива, — Франческо обнял дочь и крепко поцеловал в макушку. — Я так хотела, чтобы ты гордился мной, папа. Хотела как лучше… — виновато проговорила Фьора, чувствуя себя не в своей тарелке от того, что заставила тревожиться своего отца. — Для меня честь, что ты моя дочка. Ты выросла такой смелой, справедливой и честной, — Франческо нежно потрепал по щеке дочку. — Я воспитал тебя достойным человеком, милая, — искренне похвалил Франческо свою дочь. — Филипп, сейчас не время полумер. Или ты за справедливость, или ты лижешь сапоги власти, — напомнил Арно своему бывшему сослуживцу. — Ты ведь потом не сможешь оправдаться формулировкой, что просто выполнял приказы. Я и Арно уволились, чтобы не подчиняться приказам применять насилие к нашим же согражданам, — выразила Катрин поддержку своему мужу. — Арно, Катрин, как бы к вам потом не пришло горькое прозрение, что были оба неправы и зря погубили свою блестящую карьеру, — Филипп покачал головой. — Зато я и мой муж поступили по совести, — стояла на своём Катрин. — Верни себе свою честь, Филипп. Говорю это тебе, потому что ты мой друг, — Арно товарищески хлопнул по плечу помрачневшего Филиппа. — Капитан Селонже, настало время выбирать между тем, что удобно, и между тем, что правильно. Раз назвался врагом, так будь хотя бы врагом-героем, — заявила Фьора пылко, направившись к выходу из участка вместе с отцом, Катрин и Арно. Филипп ничего не сказал вслед уходящим бывшим коллегам и Фьоре с её отцом. Он с грустью покачал головой, думая о том, что не так уж и неправа была эта девушка, которая сегодня стала испытанием для его нервов. Фьора же со своими друзьями сидела на заднем сидении отцовского «минивэна». Франческо Бельтрами был за рулём и вёл машину в направлении своего с дочерью дома. Ехать приходилось окольными путями, поскольку многие улицы были перекрыты протестующими, в городе было огромное засилье стражей порядка. — Арно, Катрин, спасибо вам обоим, что не бросили в беде мою дочь, — поблагодарил Франческо друзей своего ребёнка. — А, не стоит. Фьора наша соратница и много помогала движению, — дружески Арно потрепал Фьору по макушке. — И мы своим подставляем плечо, — дополнила Катрин ответ мужа. — Это такие у тебя, значит, кондитерские курсы, дочка? На баррикадах пропадать? — поинтересовался Франческо у дочери. — Ну, я так-то возле полиции пропадала и собирала сведения под видом художницы, а потом сведения передавала своим друзьям с баррикад, — тихонько рассмеялась Фьора. — Катрин, Арно и остальные ребята пытались меня от баррикад отвадить, прогоняли, а я всё равно никуда не делась. — Да от тебя даже крепостная стена и подъёмный мост не спасут, — добродушно пошутил Арно. — Против Фьоры нет приёма, — шутка от Катрин прозвучала по-сестрински ласково. — М-да, видно, я живу под одной крышей с новой Матой Хари, — проговорил в задумчивости Франчечко, обернувшись на пару мгновений и с ласковой гордостью посмотрев на свою дочь, ответившую ему тем же.