Пари

Там, где есть власть, не остается места для любви. — Карл Густав Юнг Маркиз де Сент-Флер опоздал в оперу на час с четвертью, только потому, что оперу должен был посетить его Величество. И маркиз, неторопливым шагом входя в свою ложу вместе с двумя дамами, его Величеству дерзил самым неподобающим образом. Причем с видом человека, абсолютно уверенного в своей безнаказанности. Дамы маркиза не были столь самоуверенны в своем положении и заметно нервничали, и даже приятное утомительное утро в неге и утехах, а затем и столь же полный удовольствий день в компании маркиза не помогал им справиться с тревогой. Но своим опозданием де Сент-Флер выражал досаду на выбор королем его будущей невесты. Шарль Себастиан де Сент-Флер был крестником герцога Орлеанского, что накладывало обязательства на женитьбу. И из списка невест, которые подходили для этого брака, Луи выбрал ту, что Шарлю нравилась меньше всех. А ведь не было секретом, что он нередко наведывался в поместье графа Боннет, и Шарлю казалось пикантным оказывать внимание невинной девице, чтобы затем в конце концов жениться, при этом не отказывая себе в свиданиях с другими. Но поскольку женихом маркиз был завидным, вопрос его женитьбы должен был быть согласован с королем. В целом, можно было бы изменить мнение мягкосердечного Луи через дядюшку, но именно потому, что король был слишком мягким, маркиз ему и дерзил. Шарлю было отчаянно скучно. И он привык никогда и ни в чем себе не отказывать. Он был столь избалован возможными благами, которые давало ему его происхождение, состояние, привлекательность, что если бы не веселый легкий нрав, изобретательность и страсть к азарту, он бы уже давно застрелился со скуки. Потому что к двадцать пятому году жизни испробовал все возможные соблазны и давно пресытился. Редкими еще не прискучившими удовольствиями были балы и приемы ради ставок на людские души. Если бы только маркиз не знал цену каждой души в этом обществе. Например, мадам Бероньи, которую он соблазнил перед самой ее свадьбой, до сих пор посылала томные взгляды, хотя прошло уже несколько лет. Вдова Марсо вот привела очередной выводок своих «племянников», юнцов, задачей которых было развлекать и ублажать стареющую плоть, а вдова за эти радости могла помочь устроиться юношам на службе. Другого пути преодолеть сословные преграды у молодых амбициозных людей не было, и маркиз тоже нередко пользовался их надеждами. Любовники из них получались старательные и неприхотливые, в отличие от девиц, но тоже только на первое время. Когда юноши привыкали к роскоши, он их менял, и с интересом наблюдал за стараниями удержаться на плаву хоть ненадолго в их жестокой среде. Словно головастики. Они либо уходили обратно на свое мутное илистое дно, либо пробовали отрастить вместо плавников лапки и прицепиться как-нибудь еще. Тем, кто успевал понравиться ему, маркиз мог помогать и дальше, например, порекомендовать их в качестве милых друзей мадам Марсо или другим дамам. Но среди них бывали новые лица, чьи души еще не пали в неравной борьбе светских интриг, и это было одной из причин посетить наконец оперу. Ангельское пение Гаспаре Пакьяротти уже месяц пленяло сердца Парижских слушателей, а сам итальянец, по слухам, отличался на редкость стойким нравом и не поддавался соблазнам французской столицы. Маркиз даже пожалел на мгновение, что не посетил оперу раньше – сольная кантата кастрата едва ли могла оставить равнодушным даже такого искушенного зрителя. Шарль был впечатлен. Он снял перчатку и провел подушечками пальцев по алому бархату перил ложи, впитывая высокую ноту сильного голоса, запоминая ощущение мягкой шершавой ткани обивки. Только когда Гаспаре перестал петь, он смог выдохнуть, не заметив, что перестал дышать в этот волнующий момент. Определенно, итальянец достоин был более близкого знакомства. Мысленно Шарль уже отправлял записки в салоны, где обычно бывал, чтобы выяснить о певце как можно больше. Факт, что итальянец еще никому не ответил на симпатию, делал задачу только интереснее. Шарль улыбнулся, наконец расслабляясь в кресле, довольный собой. Он отвечал на жеманные шутки своих дам гораздо более охотно и теперь мог полюбопытствовать в монокль на посетителей соседних лож, что будило в нем особые впечатления. Вот чуть поодаль мадам Н. – нежный запах магнолии и столь же бледная, как лепестки, кожа; ее юная дочь: сладость засахаренного персика на губах от украденного поцелуя; куртизанка С. – прохладный влажный шелк бедер, спутник госпожи Б. – терпкий запах деревни, лошадиный пот и молоко, и другой ее спутник – щекотное ощущение горячего языка на члене, быстрый и старательный, далеко пойдет… Шарль скользил взглядом по лицам и фигурам, не всматриваясь, даже не заметив, когда внезапно споткнулся о новое ощущение, незнакомое и резкое, словно укол иглой. Он попробовал пройти по лицам заново, ища острый взгляд, но не нашел. Это было неприятно, но занятно, он удивился своему внезапному чувству. И, цепляясь за ускользающее ощущение тревоги, маркиз снова подумал, что прийти в оперу было отличным способом развеяться. На другой день, когда томное утро сменилось обедом, Шарль закончил с ежедневной корреспонденцией, а его слуги – с процедурами вроде полировки ногтей маркиза и расчесывания волос розовой водой, он встретился со своей давней подругой, мадам Валиньи. Она из редких дам, с которыми он не спал, но не потому что она была слишком стара или слишком юна, как остальные. Просто маркиз ценил ее ум куда больше постельных прелестей, которые лишат общение нотки непринужденности. Жоржина недавно овдовела, а ее муж когда-то был близким приятелем маркиза, но, в отличие от него, не берег свое здоровье и слишком усердствовал в дешевых борделях. Когда он умер от сифилиса, Жоржина Валиньи оказалась самой богатой вдовой Парижа. У нее не было недостатка в поклонниках, а вот друзей среди мужчин не было. Шарль поделился с ней планами на Пакьяротти, но графиня пожала голыми плечами, гладкими и белыми, как полированный каррарский мрамор: - Он неприступен. Ты будешь не первым и не последним, милый Шарль, кого разочарует итальянец. Должно быть, он и вовсе евнух, потому что интереса он не проявляет ни к дамам, ни к господам. - Твои слова меня только раззадоривают. Мне уже принесли приглашение из салона Элизы Новари. Жоржина скривилась. - Боюсь, тогда компанию я вам не составлю. Шарль знал, что Жоржина презирала куртизанок, даже таких популярных как Элиза, хотя делить ей с ними было нечего. Но он подозревал, что она втайне завидовала им. Они берут у мужчин деньги своими талантами, а мадам Валиньи за свои удовольствия приходится платить, как любой порядочной и богатой вдове. Вблизи кастрат оказался еще притягательнее. Шарль, наконец, видел новое лицо, и от воображаемого ощущения шершавого бархата покалывало подушечки пальцев. Мальчик был необычайно красив. Полный жизни, как юноши Караваджо, по-тициановски златокудрый, а во взгляде царила мечтательность святых Гвидо Рени. Нежное лицо несло на себе печать божественной отрешенности и таланта. Единственное что выдавало в нем земное существо – одиночество и настороженность во взгляде, которые он не смог скрыть. Шарль откровенно любовался им, пока с удивлением не заметил, что он был не единственным, кто все еще тешил себя надеждами соблазнить итальянского певца. Но сперва он снова ощутил укол. На этот раз не тревоги, а острого раскаленного докрасна чувства. Он не мог разобрать, чем его обожгло: ненавистью? Желанием, злобой, страстью или ревностью? Но взгляд незнакомца уже успел оставить на нем клеймо в опере, и теперь оно дало о себе знать. Он отвлекся от разглядывания Гаспаре, и хотел было спросить хозяйку салона, кем был тот гость, что так пристально на него смотрел. Но гость подошел и представился сам бароном Найджелом Рейнборо. Шарль снял перчатку и подушечкой среднего пальца тронул серебряный набалдашник трости. Нет, не то – слишком гладкий металл, слишком пресно. Шарль с кристальной ясностью видел в его глазах соперничество. Барону понравился итальянский ангел, но банальное соперничество было скучным и даже вульгарным… Шарля зацепила другая мысль. Просто так получить дерзкого итальянца вовсе не то же самое, как отбить его у другого. Певец был не столь интересен, как чужая внезапная ревность. Вот только маркиз не был уверен, что этот Рейнборо достоин быть соперником. Если они не встречались раньше, значит они посещают разные салоны, имеют разные вкусы и состоят в разных кругах. Возможно, и впредь их интересы не пересекутся. Но Шарль все же дал шанс незнакомцу с острым взглядом. Только на время, пока он не подберет ему нужное ощущение. И не выбросит из мыслей навсегда. - Вы льстите нашему скромному клубу своим присутствием, - сказал барон. Словно был хозяином салона Элизы. Впрочем, Шарль не мог знать наверняка, возможно именно Рейнборо и был сейчас ее главным спонсором. Судя по обстановке, приглашенным гостям и свежим тюльпанам в ноябре – весьма щедрым. - Иногда стоит… спускаться с Олимпа, - Шарль легко принимал лесть, - ради искусства. Глаза у барона Рейнборо были морозно-светлыми, но в них мелькнуло искрой неуловимое чувство. Слишком знакомое, будто Шарль прищурился перед зеркалом: азарт. О, так этот странный англичанин желает того же! Это показалось забавным – не так часто доводилось встречать людей, мыслящих настолько близко. Должно быть, барон тоже заскучал и пресытился Парижским светом. - Вы уже отправили господину Пакьяротти приглашение? – Спросил Рейнборо, улыбаясь ему, на этот раз словно заговорщику. Шарля едва покоробило от фамильярности, но он был уже слишком заинтригован. - Я надеялся сперва поближе прикоснуться к прекрасному. Издалека вещи часто кажутся лучше, чем на самом деле. – Шарль мягко усмехнулся и добавил: - и люди. - Но это не тот случай, - понимающе кивнул Рейнборо. - Не тот, - согласился маркиз. - Возможно, мы остались единственными, кому это прекрасное произведение, как выразились, искусства, еще не ответило отказом. Шарль оглянулся на итальянца – алый бархат, яркий, но нежный… слишком нежный, чтобы развеять скуку надолго, но зато какой сладкий!.. Потом он поднял ладонь к подсвечнику и, едва касаясь свечи кончиком пальца, заскользил по ней вверх. Пока не дошел до огня и не провел над ним пальцами. Не слишком быстро, чтобы ничего не ощутить, не слишком медленно, чтобы вздрогнуть от боли. Нет, снова не то. Он посмотрел в глаза Рейнборо. На этот раз они показались гораздо темнее. - Он не откажет нам обоим, вы правы, Найджел. *** Барон Рейнборо пришел на встречу в салон мадам Буви, каждый раз поминая удобные Лондонские кофейни. В отличие от салона, кофейни четко различались по интересам посетителей, и случайных гостей там не бывало, а в салоне приходилось назначать особые дни и выписывать именные приглашения. - Вам удалось заключить пари? Или такая рыбка оказалась не по зубам? – Поинтересовался Эрде. - По крайней мере, маркиз должен быть в вашем вкусе. Найджел усмехнулся, вспомнив яркие губы и смеющиеся глаза Шарля де Сент-Флер. О да, он определенно был в его вкусе, и Эрде был прав - «рыбка» была крупновата. Маркиз и не был рыбкой, он был таким же хищником, сытым, полным сил и со значительным хвостом трофеев своих жертв. Такого не покорить простой игрой, мелкими ставками, против него не сплетешь интриги. Он слишком умен, богат и знатен, такого не возьмешь ни голыми руками, ни сетями, ни гарпуном. Тут нужны орудия большого калибра, и единственное, что сгодится в роли приманки – будет жизнь, причем не любая, а человека, который не уступит маркизу ни в чем. Чтобы заключить пари, барону Рейнборо придется рискнуть своей жизнью и свободой. И тогда у него будет шанс победить. Или проиграть… в любом случае сыграть на такую ставку получится только один раз. - Спешка здесь ни к чему, - ответил, наконец, Найджел. - Я пойму, если вы откажетесь, - протянул Эрде с фальшивым вздохом. – Ваш вклад в дело уже и без того весьма значительный. В нем все было фальшивое – выбеленный лоб, тусклый парик, учтивость и благодарность за прием у мадам Буви, куда он бы не попал никогда в жизни, несмотря на прогрессивную либеральность салона. Он прощупывал барона, потому что не доверял ему, но другого подходящего человека, который смог бы подобраться к маркизу, а потом и к королю, у них не было. И точно не будет – нужен был именно аристократ, поскольку маркиз не бывал в прогрессивных салонах, склонный к содомии, и вдобавок верный идеям Великой ложи. Барон ко всем требованиям обладал значительным доходом и был азартен. Поэтому Найджел видел Эрде насквозь, но не злился на неуместные замечания. Он сам решил участвовать и предложил ложе свои услуги. И конечно, он уже не мог отказаться. Несмотря на первое впечатление, когда маркиз показался ему обычным избалованным и пресыщенным аристократом, привыкшим видеть в людях лишь способ исполнить свои новые прихоти, Найджел чувствовал нечто большее. Не видел, но предполагал, что должно быть двойное дно. К тому же… де Сент-Флер обладал странной притягательностью. Когда Найджел подошел к нему, маркиз оказался на два или три сантиметра ниже его ростом, но прежде создавалось впечатление, будто он был на полметра выше всех в зале и смотрел на гостей салона с высоты своего невероятного подавляющего эго. Найджел с трудом избавился от этого наваждения. Он привык концентрироваться на деталях, поэтому успел рассмотреть смуглую кожу маркиза, без белил, поскольку она была совершенно чистой, если не считать мушку у виска. Запомнил его светло-карие, медового цвета глаза, полные нежные губы, на которых можно было увидеть вполне искреннюю улыбку, если не обращать внимания на безразличие глаз. - Я не откажусь, не переживайте. Но прежде, чем предлагать что-либо маркизу, я сделаю так, чтобы он принял условия и чтобы проиграл всё. Абсолютно всё. *** - Тебе всерьез понравился этот мальчишка? – Удивилась Жоржина Валиньи. – Невероятно! - Запретный плод сладок. К тому же к нему прилагается любопытный соперник. Ты знакома с Найджелом Рейнборо? - О, Шарль, кто же не знает барона, пока ты отдыхал в Бадене, он покорил Свет. - Кто бы мог подумать, что наше общество так легко подкупить, - с презрением заметил маркиз. - Дело не только в деньгах, хотя Рейнборо сказочно богат. Говорят, его индийские копи дают самые редкие розовые бриллианты… вдобавок верфи, мануфактуры… Маркиз зевнул, прослушав ее замечания. - К тому же, он весьма экстравагантен. - Ты хотела сказать – вульгарен? - Дорогой, его можно простить! Его бабка по отцу была дочерью русского посла, который приезжал в Лондон с царем Петром. А мать, тебе понравится, Шарль! Она была феминисткой, еще и родила его вне брака! Старый барон успел признать его до своей смерти, но положение в свете Найджела осталось шатким. - Чудесно, - усмехнулся Шарль. - Это не все. - Ты собираешься еще больше меня удивить, Жоржина? Если только твой английский варвар-полукровка не окажется оборотнем или кровопийцей. Мадам рассмеялась: - Думаешь, в Великую ложу вхожи оборотни? - В Великий Восток они точно вхожи, - пробормотал в ответ Шарль, на мгновение задумавшись, но легко продолжил: - Теперь понятно, почему мы не встречались с бароном раньше. Меня не интересуют либеральные салоны, которые посещает Рейнборо. И теперь мы вряд ли встретимся еще. - Почему же? – Жоржина легко щелкнула по плечу маркиза веером. – А мне кажется, вы очень похожи. - Ничего общего. - Вы оба ценители итальянских арий. - Ты всерьез думаешь, что я буду соревноваться с бароном из-за этого мальчишки? - Я не думаю, что ты уступишь, милый. Слишком хорошо тебя знаю. Шарль положил голову к ней на колени, ему нравилось, когда Жоржина нежно перебирала его густые волосы. - И за кого же ты будешь болеть, дорогая? - За барона, - она показала острые зубки, но потом мягко улыбнулась: - В самом деле, Шарль, у него же нет никаких шансов, пусть моя поддержка даст бедняге хоть каплю форы! *** - У вас нет шансов, Найджел. – Жоржина позволила барону снять с себя манто. Было уже довольно поздно, когда она уехала из особняка маркиза, но барон ждал новостей. - Разве? А мне показалось Сент-Флер не против поиграть. - О, я не имею в виду ваше пари. Не важно, выиграете вы или нет, вы все равно не получите то, ради чего хотите рискнуть. - Но я рискну. К тому же маркиз разочаровал меня. Вы обещали мне хищника, а он оказался скучающим франтом. Жоржина усмехнулась, покачав головой. - Ну вот, вы уже проиграли. Это его обычный прием. Вы будете недооценивать его, а он вам уступит. Вы пойдете дальше – и он пустит. Он покажется вам самым открытым человеком на свете, самым щедрым на исполнение любых просьб… и вы утонете. Вы погрязнете в нем, как в трясине, и будете мучительно захлебываться без глотка воздуха, в который превратится его взгляд или слово. Он сам станет для вас этим воздухом, проникнет под кожу, растворится в вас, а потом просто оставит умирать. И увы – вы примете свою участь с радостью избавления от страданий. - О! – Удивился Найджел, вовсе не впечатлившись. - Так вы помогаете мне из мести? - У меня есть свой интерес, - согласилась мадам Валиньи. – И свое условие. Два маленьких условия. - Конечно, мадам. Условия лучше знать заранее. - Вы должны будете расстроить его брак с мадемуазель Боннет. - Они разве обручены? - Нет, но маркиз настроен серьезно. - Разве будущую маркизу Сент-Флер не утвердит король? Я слышал, о Боннет речи не шло. - Ох, Найджел, я же говорю, вы ничего не знаете о маркизе. Король его обожает. Маркиз показал, что обижен, и дело времени, как Луи уступит. Он уже скучает. Ему некому составить компанию в же-де-пом, потому что маркиз родился с ракеткой в руке, а его Величество привык к сильному сопернику. Но маркиз придумывает отговорки, лишая короля своего общества, и совсем скоро его Величеству придется поддаться. Барон кивнул. - Значит, король предпочитает игру в мяч? - Конечно, и в Лувре и во дворе для этого обустроены корты. Вы играете? - Немного. - А карамболь? Вы должны уметь хоть что-то, Найджел. - У меня было не так много времени на праздные занятия. В отличие от вашего короля и маркиза, я привык заниматься делом. Жоржина рассмеялась: - Не самое удачное оправдание при дворе, куда вы так стремитесь попасть. - А второе условие? – Поинтересовался барон. - О, сущая мелочь. Вас нисколько не затруднит, и возможно вам даже понравится моя просьба. Но я расскажу о ней после, если до этого дойдет дело. - Вы все же не верите в мою победу, госпожа. Жоржина покачала головой. - Я думаю, что вы сможете победить, только если маркиз захочет вам проиграть. - Уклончиво сказала она. – Другого шанса нет и не будет. Увы. - Значит, он должен захотеть, - твердо заявил барон. - Да, и вы на верном пути. Его скука – это ваш шанс. Только из-за полного разочарования жизнью он может согласиться на вашу безумную игру. Только избалованность любовью дам позволит ему решиться попробовать нечто новое. Барон удивился: - Я считал, что отношения с мужчинами не будут для маркиза новыми. - О, у него были любовники. Но не такие, как вы. Юноши, жаждущие положения или должности, готовые на любой каприз. Были и влюбленные господа, но Шарль слишком разборчив, чтобы допускать даже мысль о покушении на свою свободу. Вы не влюблены, поэтому не отвратите его слишком быстро. По крайней мере постарайтесь не влюбиться до того, как выиграете, - Жоржина задумалась с грустной улыбкой. - Получится довольно глупо. *** Когда госпожа Валиньи ушла, маркиз позвал управляющего зажечь свечи у окна своей спальни. Во втором часу утра через тайный ход к нему пришел один из осведомителей Восточной тайной службы. Для удобства коммуникации это была юная особа, поскольку, если девушку заметят, ее посещение вряд ли кого-то удивит. Девицу звали Луизетт, и она была до того невзрачно одета и не отличалась какими-либо достоинствами внешности, что наверняка сливалась с тенями даже ярким днем. Возможно, поэтому она задержалась на должности курьера новостей у маркиза так долго. Она застала Шарля с небольшим альбомом, куда тот записывал легкомысленные и неловкие четверостишия, когда отчаянно скучал. - Вы уже в курсе, что ко мне отправили человека из английской ложи? - Это опасно? Шарль задумался. Он не мог про себя сформулировать, какие чувства вызывал у него барон Рейнборо. Ему одновременно это нравилось, любопытство не было скучным, но и досаждало неопределенностью. Английский барон вызывал смутную тревогу. Но с виду казался довольно простым. Возможно, чрезмерно увлеченным. Возможно, вспыльчивым, но и это скрывал весьма убедительно. Шарль не знал, что было в его взгляде, но каждый ощущал его болезненным уколом, словно кто-то подложил заговоренную иглу в сиденье кресла. То ли мерещится, то ли на самом деле проклятье уже настигло его, и гибель – только вопрос времени. - Мне нужно все знать о Гаспаре Пакьяротти. - О ком? – брови девушки взлетели вверх, и Шарль впервые обратил на нее внимание, словно задумавшись, как этот скучный синий чулок попал к нему в спальню. - Об итальянском кастрате, который оккупировал нашу оперу. Откуда он, чего желает, боится, любит и ненавидит. Как часто выходит из дома, что ест на завтрак, кто приносит ему письма и от кого они, кому он отвечает… - Да, маркиз. - Это чрезвычайно важно. - Сколько времени вы можете дать? - Пару дней, не больше. От этого может зависеть… Передайте магистру, что от этого может зависеть независимость Великого Востока, которую он с таким трудом устроил в Париже. К чести Луизетт, она больше не показывала удивления, и первые ответы появились довольно скоро. А на третью ночь маркиз знал достаточно, чтобы наконец ответить барону Рейнборо на его странное предложение. Они сговорились одновременно отправить Гаспаре Пакьяротти комплименты с предложением личной встречи. Маркиз уже знал, и наверняка его соперник тоже, что недотрога Гаспаре принимал все подобные подарки и даже посещал просителей, но далее обманывал все их надежды. И поэтому не было никаких сомнений, что должен быть второй раунд. И Шарль не ошибся – именно тогда барон решил поднять ставки. Речь не шла о соблазнении кастрата, барон предлагал заключить сделку на его душу. Точнее, на две души, включая проигравшего в их пари. Он впервые посетил особняк Рейнборо в Париже, который англичанин выкупил у разорившегося из-за игр полковника в отставке. Несмотря на слухи о несметных богатствах, барон переделал интерьеры для себя в достаточно скромном стиле. Точнее, было вовсе неуютно на вкус Шарля. И снова посетило это чувство – ускользающей тревоги, словно намеком, что над ним довлеет проклятие, которое начало свершаться после встречи с бароном. Сняв перчатки, Шарль провел пальцем по краю кофейного столика в гостиной, прошел вдоль стен, иногда касаясь резных деревянных панелей и изразцов, обрамляющих камин. Всё – не то. Слишком обыкновенно. Истинное ощущение от Рейнборо таилось где-то глубже. - И что изволите потом делать с таким богатством? – Пробормотал Шарль задумчиво, снова надев перчатки. – Я имею в виду вашу душу, Найджел. Под пристальным взглядом Рейнборо было не слишком комфортно, Шарль улыбнулся: - Я больше предпочитаю души милых дам. - Ваш интерес к Пакьяротти говорит об обратном. - Вы слышали его кантату «Ариадна на Наксосе» Гайдна! Так поют ангелы, а ангелы бесполы. Будь вы женщиной… - С женщиной вы всегда в выигрыше, - перебил его Рейнборо. - Чем вам может грозить дама, маркиз? Чего вас лишит ее власть? С женщинами вы живете в разных мирах и по разным правилам. Поэтому вы и умираете от скуки. Они не могут вас развлечь. Ни одна женщина не отнимет у вас того, на что предлагаю сыграть я. Женщина не может лишить вас власти. - К чему мне власть над вами, Найджел? - Дело не во власти надо мной. А в вашем страхе поражения. Барон обошел его сбоку, и теперь Шарль только ощущал его, но не видел. Ощущал как огромную ледяную тень, которая шептала на ухо, вызывая волны мурашек. - Это всего лишь забавная игра, только мы будем о ней знать. Ничто не должно нести вред репутации. Не будет публичных унижений или фарса. Нет, маркиз, только полная абсолютная власть, незаметная для всех. Над душой и телом. Над мыслями и поступками. Занятно выяснить пределы боли, которую может вынести дух, или удовольствия, перед которым человек не устоит. Вы получите чужую, мою душу, словно дьявол, но еще при жизни. Или потеряете свою. Только в отличие о сделки с дьяволом, именно смерть останется единственным выходом. Шарль подумал, что Рейнборо попал в цель – он скучал, а это могло бы его развлечь. Если бы только все не казалось искусно спланированной пьесой. Их встреча, их желания, их скука и пресыщенность. Даже неприступный итальянский певец, по докладу Луизетт, был вынужден остановиться в Париже по внезапным причинам и не мог вернуться в родную Флоренцию. Но картина была не полной. Чего-то отчаянно не хватало. - То есть, Гаспаре должен признаться в любви одному из нас? – Уточнил Шарль. - Если мы одновременно решим добиваться его внимания, то оба потерпим неудачу. - Вы желаете попробовать по очереди? Из-за двусмысленности вопроса Шарль задумался о своих желаниях и усмехнулся про себя. - Да, пожалуй, можно бросить жребий. Начнем с семи дней? - Вполне. Барон достал луидор. - Гаспаре должен написать письмо с признанием мне или вам, если он этого не сделает, то выиграет тот, кто добьется его благосклонности и проведет с ним ночь. Если же мы оба проиграем… - О, в самом деле, Найджел, оставьте себе хоть немного веры. Орел? - Нет, решка. Ваша очередь наступит через неделю. – Барон впервые за вечер улыбнулся. – Надеюсь, самоуверенности вам хватит. - Конечно. Теперь об условиях проигрыша… Должно быть одно исключение. Что-то, от чего проигравший может отказаться. - Что? - А что для вас будет неприемлемо? - А для вас? Шарль задумался, глядя барону в его холодные светлые глаза. Обжигающее, но не пламя. Острое, но не сталь. Опасное, но не явно, а словно медленно подступающая тревога, готовая обернуться бедой в любой момент. Что же это? - Что для вас неприемлемо, маркиз? – повторил вопрос Рейнборо. Шарль сморгнул мутное видение: - Не знаю, я ведь еще не проиграл. Пожалуй, еще успею придумать. - Вас не пугает возможный проигрыш, или даже… вам бы этого хотелось? - Вы спрашиваете, хотел бы я стать вашим рабом добровольно? Своим молчанием Рейнборо давал понять, что не сомневается в ответе. И Шарль снова почувствовал себя участником заранее разыгранной пьесы. Как удачно, что ему всегда по душе был театр. Вся остальная часть представления была устроена легко и бароном и им самим. Шарль ожидал, что Найджел Рейнборо сможет получить кастрата, не его любви, конечно. Но в своей постели наверняка. Гаспаре, как оказалось благодаря быстрой сети осведомления, не мог вернуться во Флоренцию. Он из-за своей красоты и несговорчивости попал в немилость одного влиятельного лица и лишился других покровителей. Теперь был вынужден жить во Франции, путешествуя с гастролями, но мечтал приехать на родину к любимой матушке. Деньги Рейнборо могли устроить это свидание. Какая ирония, что заплатить несчастный певец будет вынужден той же платой, из-за которой стал изгоем в своей стране. Какая низость, - думал Шарль, хотя и был равнодушен чужим страданиям. Низостью он считал использовать бедного юношу в беде. Зато благодаря барону его собственная помощь Пакьяротти вознесет его гораздо выше. Барон взамен ночи с итальянцем привезет только матушку, а Шарль устроит так, что Гаспаре Пакьяротти вернется домой и не потребует взамен ничего. Да и зачем что-то требовать, такого не купишь ни за какие деньги, даже целое состояние. Маркиз сделает это по душевной доброте, и бедный юноша не сможет не ответить взаимностью. Кто, кроме де Сент-Флер мог бы такое устроить? Великий герцог Тосканы, правитель Флоренции был родным братом королевы, всего одно ее письмо могло бы дать самую сильную протекцию Пакьяротти. Шарлю даже казалось забавным, что такое великое счастье устроить так просто. Мальчик с ангельским голосом мог бы попросить об этом сам, но был необычайно скрытен. Никто и не подозревал, какую драму и горе он переживал все это время, что развлекал публику и в Лондоне и Париже. Если рассказать эту историю королеве как анекдот, ее не придется даже просить, она захочет устроить судьбу бедняжке сама. Конечно, и спешка была ни к чему. В этой пьесе все должно было быть точно по нотам. Гаспаре сперва испытает ужас и муки совести, когда согласится продать барону Рейнборо свое тело. А затем счастье от предложения помощи маркиза. Шарль не собирался его соблазнять. Какая пошлость – спать с бедным кастратом против его воли, вынуждать его ради пари! В конце концов именно в этом его главное отличие от барона Рейнборо. Впрочем, Шарлю было необходимо, чтобы и благодарность итальянца не пришла к нему слишком скоро. Сначала ему потребуется немного времени, чтобы барон считал себя победителем. Тогда он раскроет свои планы, выдаст намерения Лондонской ложи, когда будет считать себя в безопасности, а Шарля – связанным их пари. И все же было что-то еще… Дело было не только в задании магистра. Найджел был прав кое в чем. Шарлю хотелось попробовать – каково это. Только представить на мгновение, будто все было бы по-настоящему. Мог бы он пойти на это? Одна только мысль казалась жуткой и пугающей. Отдать власть над собой жестокому непредсказуемому варвару! Который даже не пытался скрыть свое желание, когда смотрел на него. Шарлю хотелось бросить ему в лицо перчатку только за оскорбительный взгляд! А ведь барон уже считал себя победителем… Это будет даже весело: вознести его на вершину триумфа, а потом низвергнуть в пропасть. О, маркиз знал все тонкости чужого отчаяния. Он никогда не делал этого специально, он ведь не испытывал радости от чужих страданий, но те, кому он хотел причинить боль, получали сполна. Он отдавал им все, что они хотели, и они сами погребали себя в своей жадности. Ради этого и стоит поддаться ненадолго барону Рейнборо. Шарль даст ему все, что он захочет, а потом просто понаблюдает, сколько барон сможет взять. *** Найджел не ожидал, что все пройдет так легко. Единственное, в чем ему пришлось себе помочь – это обеспечить возможность первым добиться Гаспаре. Маркиз и не заметил мелочи с монетой. Скорее всего, ему даже было все равно. А Найджел получил способ наверняка устроить так, как ему было нужно. Первым разыграть итальянца он хотел только для того, чтобы быть уверенным – потом кастрат откажет маркизу. Это станет условием их сделки с Пакьяротти, Найджел просто купит его, точнее купит то, что нужно итальянцу. Обещание не вступать в связи с мужчинами во Франции будет одним из условий, помимо ночи, которую они проведут вместе. У Шарля де Сент-Флер не будет шансов. А впрочем, какая чушь – пытаться влюбить в себя человека за неделю, если можно просто взять его. Купить, заставить, принудить, лишь бы получить желаемое. Найджел страстно хотел этого… Все, ради власти над Сент-Флером. Даже если придется соблазнить несчастного кастрата. Барону нравился итальянский певец: юный, нежный, хрупкий скромник, но это было разовое развлечение. Всего лишь диковинка, безделушка, которая не заденет ни чувств, ни страстей, скорее просто игра на интерес. По-настоящему он хотел Шарля. Недоступного, далекого, который никогда и ни за что не стал бы даже разговаривать с Найджелом повторно, если бы не случайность. Точнее – подстроенная случайность, но и ее могло не быть. Его не купишь ни за какое богатство, он слишком знатен, в конце концов, даже интерес маркиза к мужчинам Найджел не смог бы использовать, если бы не пари. Не настолько силен был этот интерес, чтобы маркиз соизволил рассмотреть его как любовника. И уж точно не в той роли, какой Найджел хотел его видеть. Впрочем, если бы это было возможно, барон согласился бы на любую роль. Но в том шансе, что ему выпал, можно было получить все. Использовать дела Ложи, как повод подобраться ближе, найти у маркиза слабость, в конце концов так удачно совпали гастроли кастрата, иначе пришлось бы искать другую приманку! Будь это девица, было бы сложнее, барон не любил женщин так, как Шарль, точнее был вовсе равнодушен, но итальянец как способ получить Шарля был приятен и прост. Если бы можно было обойтись без него, барон помог бы Гаспаре в его безвыходном положении просто так. Но ему нужна была эта ночь. Подтверждение его победы. И Найджел подавил в себе жалость к юноше, хотя и остался недоволен. Какая неловкость – связываться с неопытными любовниками! Полон страха, зажат, как стянутая корсетом дама, у бедняги даже были слезы! Это было настолько неуместно, что барон насилу заставил кастрата принять опий. Он не хотел опаивать его до бессознательности, это было еще отвратительнее слез, но опий помог. Юноша вряд ли получил удовольствие, но ему наверняка было приятно уйти в легкое забытье. Найджел не думал о нем в тот момент. Он гадал, каким будет маркиз, когда он сделает с ним это впервые. Как он примет свое поражение? Будет ли он также снисходительно, с легким оттенком презрения смотреть на него, подставляя свой знатный зад? Барон представил, как запустит пальцы в его волосы, чтобы вынудить прогнуться. И он прогнется, какое бы выражение лица у него ни было. Чувство, когда он ехал в особняк Сент-Флер спустя неделю, данную маркизу, напоминало его первую сделку. Самую рискованную сделку в жизни: барон тогда заложил все состояние отца, чтобы продолжить копать шахты в Индии. Он был сам еще мальчишкой, его могли обмануть, поэтому он делал все сам, и поставил все, что имел. Во время долгих лет в Итоне, полных насилия и презрения, будущий барон Рейнборо ждал любой возможности сделать так, чтобы никто больше не смел упрекать его в происхождении. Он хотел власти, которую дают деньги, много денег, чтобы купить любого человека. Он получил свои редкие бриллианты, хотя в последний момент почти не верил в победу. Тогда Найджел вдруг почувствовал, что если он проиграет, то лишится всего – и ему вдруг стало все равно. Напряжение было столь высоко, что он перестал ощущать его вовсе. Также было и сейчас, он был пугающе спокоен. Если Шарль каким-то образом смог влюбить в себя Гаспаре Пакьяротти за неделю – наступит поражение, но Найджел не мог его представить и ощущал только оглушающую пустоту. Он знал, что маркиз провел всю неделю с итальянцем. Каждый день, кроме последнего, они были вместе. И в последний день Гаспаре исчез, не дождавшись даже обещанного бароном свидания со своей матушкой, которое он обещал устроить. Возможно, он проиграл. И тогда маркиз получит над ним полную власть, но он явно дал понять, что Найджел ему не интересен. Он не воспользуется своими правами, разве только чтобы избавиться от него. Пари выиграно, маркиз развлекся, большего ему не нужно… С этими мыслями он и прошел в кабинет Шарля. Он решил, что примет поражение и растворится в своей пустоте… Если только каким-то чудом Шарль не передумает и не исполнит его страстное желание. Маркиз стоял у бара с богатым выбором крепкой выпивки. - Вы точны, как часы, барон. Он протянул ему фужер с бренди. Найджел не хотел пить, но взял его, только чтобы прикоснуться к его пальцам, хоть и затянутым в шелковую перчатку. - Мы пьем за мою победу? – спросил он Шарля. Тот обворожительно улыбнулся. В медовом взгляде мелькнуло то самое ненавистное выражение, но тут же исчезло, утонуло в янтарной трясине. Найджел ждал своего приговора, ждал, что сейчас придется уйти навсегда. - Да, - сказал Шарль. – У меня нет доказательств, что Пакьяротти будет вечно мне предан. Вы выиграли. Найджел пристально смотрел на него в ответ, запоминая этот момент. Вокруг будто ничего не изменилось, тот же воздух, тот же бренди, тот же шейный платок давит на кадык, но казалось, будто ничего больше не будет прежним. Как в тот момент, когда он развернул холст со своим первым самородком. Он медленно выпил до дна, не сводя с маркиза взгляда. - Что для вас неприемлемо, Шарль? – Спросил он, наконец. Ему нравилось произносить это имя. Звучало мягче и глубже английского Чарльз. Пожалуй, французский язык с этих пор подойдет гораздо лучше для их общения. Особенно чудной была возможность резко сократить дистанцию, перейдя на «ты». Даже любопытно, как маркиз будет интимно произносить обращение, сможет ли он сохранить при этом свое презрение. - Я пойму это, когда узнаю, как далеко вы готовы зайти, барон. - «Ты», - поправил Найджел. – Так больше подходит обстоятельствам. Говори мне «ты». Он ждал, что маркиз откажет. С первой же просьбы лишит его удовольствия, но Шарль не разочаровал. И звучали его слова еще слаще, чем он представлял: - Конечно, Найджел. Как скажешь.