Пари

Маркиз де Сент-Флер не спешил окунаться в привычную ранее светскую жизнь. Он чувствовал себя оглушенным вернувшейся к нему свободой и не хотел заполнять ее суетой, которая никогда не приносила удовлетворения. Той самой суетой, которая привела его к барону Рейнборо. Прежние интересы не пленили, вся эта мишура улыбок, интриг, глупых ролей, которых барон его лишил на время, теперь казалась еще менее привлекательной, чем была раньше. Но общество не желало отпускать его, корреспонденция продолжала поступать, хоть надушенных легкомысленных писем заметно поубавилось. Так непривычно было брать их нераспечатанными и не спрашивать разрешения. Все было слишком непривычным. Даже такие мелочи, как выбор завтрака или мысли о досуге. Первое время было ощущение, что Шарль совершает преступление, когда решает что-то сделать самостоятельно. Нарушает правила, смеет переступать на запретную территорию. Принадлежит только себе. Письма снова обрели магию – он чувствовал отправителей, даже не глядя на подпись. После того, как барон распечатывал их, от них веяло только обжигающей пустотой. Не оставалось ничего, кроме Найджела, никого, кроме него и того неразгаданного ощущения, что он вызывал. Не было даже самого Шарля. А теперь казалось, будто Шарль вышел из ледяного склепа в яркий летний день и ослеп от вспышки света, цвета, ветра, запахов! Первое же полученное письмо вовсе оставило его без сил. Оглушило, растоптало, накрыло волной чувств, которые он не смел испытывать без разрешения Найджела. Это было в тот день, в последний день с бароном. После его ухода посыльный герцога принес другое письмо. Как насмешку над его отчаянием. Жаль барон не оценил момента! Столько всего перенести, чтобы наконец получить оба письма в один вечер! Но второе было запечатано, его Гаспаре отправил еще будучи в пути. Оно не было напитано теми же слезами счастья, как то, что барон Рейнборо обманом получил у Грейс Эллиот, которое итальянец отправил из дома. Но в нем была надежда и благодарность Шарлю, счастье освобождения. И все это было только для одного маркиза. Наивный юноша, алый бархат желания, не испорченный даже болью барона, забавно что именно надежду уловил в его письме Шарль. Гаспаре был на пути домой, еще не веря своему счастью. Как и Шарль в тот момент. Он все еще был в чужой власти и не ощущал своей свободы. При последней встрече с Найджелом он ни о чем не думал, только делал все, что тот хотел. Это уже не было сложно, ничуть. Шарль будто наблюдал со стороны за собой, он отдал контроль над собой другому, и даже ощущения принадлежали не ему. Поэтому было легко. Он мог бы согласиться на все, что приказал бы Найджел. Теперь – на все. Даже на нарушение их правил, если бы барон захотел их нарушить. Ему стало все равно, если бы Найджел захотел выйти с ним на площадь и заняться любовью при всех – он бы согласился. Только бы не разочаровать его. Всего лишь изнасиловать себя тростью, которая так нравилась барону? Он не мог разочаровать своего господина. И когда Найджел отдал ему то письмо от Гаспаре Пакьяротти, Шарль сказал только то, что давным давно собирался, будто читал заранее набранный текст. На другое у него не хватило бы духу. Если бы барон не услышал его, ему было бы все равно, просто ничего бы не изменилось. Если бы Найджел озвучил новый приказ – он не смог бы не подчиниться. Но Найджел решил следовать правилам и ждать приказа от него, и только это спасло маркиза из плена, в который он загнал свою душу самостоятельно. Все кончилось – говорил разум, но душа и тело принадлежали барону Рейнборо. Тело реагировало на его присутствие, душа ждала приказов, чтобы подчиниться. И только разум, который не вмешивался в его действия во время пари, оставался нетронутым, наблюдая со стороны. Теперь же благодаря холодному разуму удавалось бороться с привычными желаниями. Чужими желаниями, из-за принуждения ставшими своими. Если же Шарль делал что-то, не задумываясь ежеминутно, позволял мыслям утечь куда-то, то с ужасом обнаруживал себя снова под чужой властью. Например, утром, еще не проснувшись окончательно, он первым делом ожидал увидеть барона, который обычно либо приезжал еще раньше его пробуждения, либо появлялся вскоре после. И он должен был быть готовым, на всякий случай. Поэтому он готовил себя, а после с отвращением вспоминал, что растягивать себя или искать масло было уже необязательно. Почти так же он сперва отреагировал на присланный ему букет. Шарль занимался тем, что отвечал на самые важные из накопившихся писем, когда лакей сообщил о цветах в подарок. Шарль решил, что поставить букет стоит в столовой, на случай, если Найджел придет к обеду. И только потом одумался. Барон и раньше не скупился на экзотику, но, к счастью, теперь не нужно было принимать его подарки. Даже если это был всего лишь роскошный букет пионов в начале зимы. Шарль, испытывая безграничное отвращение к себе, отослал слугу с требованием выбросить цветы. Возможно, ему стоило сменить обстановку, чтобы скорее прийти в себя, но он долго не решался, будто не в силах нарушить безмолвный приказ в голове. Только получив от герцога приглашение, точнее требование приехать, на несколько дней отправился в гости. Он поехал, как крестник герцога, поэтому обошлось без обсуждений странной игры, в которую пришлось сыграть с бароном Рейнборо. И все же маркиз чувствовал новое в отношении герцога. Разве что Филипп говорил о политических изменениях, под которые придется подстроиться, и людях, с которыми стоит продолжить общение. Шарль не разделял его взглядов. В остальном все было как прежде, хотя беззаботность приема омрачалась политикой. По возвращении Шарль обнаружил в кабинете по букету на каждый день своего отсутствия. От аромата его затошнило и ужасом перехватило дыхание, будто он вновь стал пленником безумия, сладкого и тягучего, похожего на удавку на шее, которая убивает, но дарит судороги наслаждения висельникам. Шарль распахнул окна настежь, пытаясь избавиться от нежного аромата цветов, видя перед глазами только непроницаемую темницу, его личную тюрьму, куда он сам добровольно спустился, чтобы развеяться от пресной бессмысленности жизни. Как оказалось, даже пресная жизнь все же лучше самого приятного безумия. Он вдохнул холодный воздух, приходя в себя, и следом один за другим вышвырнул цветы прочь. Шарль не хотел этого делать – хоть как-то связываться с бароном, но рано или поздно слуги снова допустят оплошность, а Рейнборо он может просто приказать. Но даже приказ дался с трудом, словно барон вынудил его на уступку. Нашел в их игре брешь, снова заставил делать то, чего хотел и от этого накатывало болезненное и жаркое предвкушение. Шарль написал ему, что запрещает присылать цветы, они производят мусор под окнами. Потом добавил, что писать письма или записки он тоже запрещает, и тогда только выдохнул с облегчением. Но утром, едва слуги закончили умывание и утренний туалет, ему сообщили о новой посылке. Бестолковый лакей, как он и ожидал, не мог решить самостоятельно, что с ней делать. - Даже не желаю смотреть, всем посылкам место среди мусора. - Но, господин… Совсем юный слуга явно был в растерянности, он все же решил, что меньшим злом будет нарушить требование Шарля, чем выбросить в холодную морозь клетку с неразлучниками. - И что вас так озадачило? – Шарль вышел из себя от раздражения. – Чем эти птицы лучше цветов? Он взял небольшую клетку из рук слуги, открыл настежь окно и размахнулся, но в последний момент замер. Словно чем-то острым кольнуло в груди. Шарль опустил клетку и сел на пол под окном совершенно без сил. Если бы не слуги, которые засуетились вокруг, он бы закричал от боли, позволил бы себе рыдания, но вовремя спохватился. Они не увидят его слабость, а барону Рейнборо, который считает, что знает абсолютно все о его чувствах, страхах и желаниях, пора открыть глаза на правду. Шарль пригласил его на встречу, другого пути не было. Все началось в опере, и он не сможет избегать воспоминаний, когда будет посещать ее. Значит, стоит обновить их. Найджел выглядел довольным и приветливым, как никогда. Шарль не мог не замечать полные похоти взгляды, он и сам видел в каждой детали своей ложи сплошные напоминания о том, что между ними происходило. И сейчас в любой момент Найджел прикажет ему выйти за бархатную штору и ждать его со спущенными штанами, а потом... Шарль выдохнул, отгоняя видения. - Ты ведь тоже возбужден, Шарль? – Спросил барон, когда овации перед началом уже затихали. Шарль словно нехотя оторвался от разглядывания в лорнет своих знакомых и повернулся к нему. Было так странно спокойно смотреть в его льдистые глаза. Он понимающе и тепло улыбнулся барону: - Найджел, вам надо жениться. Барон ничуть не поверил серьезности его предложения, по крайней мере желания в его взглядах и жестах не убавилось. - Если ради этого ты пригласил меня на свидание, я готов жениться каждую неделю. Шарль приложил палец к губам, давая знак говорить тише: - Мы не одни, барон, вы забываетесь. Мы условились к обращению на «вы» в обществе. - Прости, мой Шарль, - сказал барон, склонившись к самому его уху. Он остался в этом положении дольше, чем следовало, но Шарль не шелохнулся, даже когда почувствовал, как Найджел тронул мочку его уха языком. - В ближайшее время вы сделаете предложение Розалин Боннет. - Как пожелаете, мон шер. - А затем вы на ней женитесь. - Боюсь, месье Боннет может не согласиться на этот брак. - Уверен, барону Рейнборо удастся его убедить - Отчего же вы так уверены, мой Шарль? Вдруг я не произведу нужное впечатление на юную мадемуазель? Вам ведь известно, первое впечатление остается надолго. Ваш приказ я могу не исполнить, увы, решение этой задачи зависит не от меня одного. Но приму любое наказание… - Я думаю, Найджел, вы ошибаетесь. – Перебив его, Шарль откинулся на спинку кресла, обе руки сложив на трости. – Если у вас будет желание, вы легко договоритесь о браке. - Желание? – Повторил барон. – Я заинтригован. - Я проведу у вас ночь. Шарль снял перчатку, трогая указательным пальцем выступающий клык львиной головы на трости. Он взял ее с собой специально, как мучительное напоминание о победе. Но теперь хотел изменить вызываемый тростью образ. Найти место в своих впечатлениях моменту, когда звучало прекрасное сопрано. Но вдруг резко одернул руку: он увидел только себя. Перед глазами встал слишком яркий образ, где он был в бесстыдной позе, раскрасневшийся и жаждущий. Трость придется выбросить… - Ночи, - повторил он тише. – Но только после вашей свадьбы. - Вы уверены, что стоит ждать так долго? – Улыбнулся барон. Он даже не утруждал себя скрывать предвкушение. Но перед тем, как Шарль что-либо сказал, он вдруг попросил: - Прости меня за цветы, я сделал заказ давно. Их выращивали для тебя, чтобы радовать в течении всей зимы. - Не стоило, - ответил Шарль. – Никогда ничего не присылайте более. Тем более птиц. Как и маман, я не терплю лишнего шума, мне не хочется проявлять лишнюю жестокость. - Я сделал это специально, - Найджел бессовестно улыбнулся. – Я надеялся, что так ты… прости, вы быстрее простите меня. Я чувствую вашу обиду. - Обиду? – Шарль удивился настолько, что его даже не оскорбило предположение. - Я мог быть жесток. - И вы решили вызвать во мне ответную жестокость? Его снова замутило, как тогда, в комнате, полной нежных ароматов. Лилии, тюльпаны, амариллисы. Теперь эта смесь вызывала только страх перед чужим безумием и перед своим желанием снова его встретить. - Я уверен, это поможет нам обоим, - продолжил барон вкрадчиво. - Найджел, если вы так уверены, вы можете справиться и без моего участия. Я не запрещаю вам причинять боль самому себе. - Как именно, Шарль? Шарль смотрел в светлые серые глаза и видел только пугающую черноту, беспроглядную и жуткую. А ведь он был в ее власти так долго, и не подозревал, как далеко барон мог бы зайти, только пожелай. Впрочем, опомнился маркиз, возможно не все еще кончилось. Он освободился от власти барона, но пока не вернул себе себя. - Положитесь на свою фантазию. Ответ явно не удовлетворил барона Рейнборо, и к своей досаде Шарль понял, что не имеет больше душевных сил выносить его общество, видеть его, говорить с ним… - Вот, возьмите мою трость, я помню, она вам нравилась. Я дарю ее вам, Найджел. Как источник вдохновения. На сегодня вы свободны, возвращайтесь домой. Я хочу досмотреть постановку в одиночестве. Барон вложил трость под мышку, встал и перед тем, как уйти, положил ладонь ему на плечо. Горячую, твердую, требовательную. Почти как раньше, когда это значило бессловесный приказ встать перед… Словно со стороны, Шарль видел, как безропотно встанет, как горячей волной снесет все мысли из головы, потому что чужое желание сильнее его воли. Это привело в такой ужас, что он все же смог чудом усидеть на месте первое мгновение и не последовать приказу. Даже рассудок не помог бы, сожми барон его плечо чуть крепче. Преодолевая головокружение, Шарль хотел смахнуть руку с плеча, но барон поймал его кисть, на которую он еще не успел надеть перчатку, и задержал на несколько мучительных мгновений. - Я буду ждать тебя ночью после свадьбы, Шарль. Она состоится раньше, чем ты думаешь.