Нам не стать королями.

       Казалось, будто всё его нутро окончательно замерло в ощущении страха. Оно становится привычным. При въезде их тщательно досматривают на наличие оружия, сумку с вещами забирают, как и телефон. Вокруг ходят охранники с винтовками, рядом с каждым доберман, и все они смотрят враждебно, с ожидаемым подозрением. Донхёк всем своим видом пытается показать, что не боится — потуже затягивает галстук и поправляет манжеты, ступая вслед за парнем, что вызвался проводить его до нужного кабинета. Доён идет за ними, внимательно осматривая коридоры замка, как будто любая опасность могла настигнуть их прямо здесь. В его взгляде не заметен страх или сомнения, он с холодом и важностью смотрит по сторонам, прищуриваясь. Но Донхёку ли не знать, что Доёна сейчас едва ли можно назвать спокойным — по этому бегающему взгляду можно понять, насколько он взбудоражен. Всё внимание к себе приковывает окружающий интерьер — высокие потолки и позолоченные стены, что, казалось, были частью бесконечного лабиринта, ведущего к неизбежной погибели. Для них обоих всё это было мечтой и ужасом одновременно. Столько богатств, роскоши и золота им никогда больше не увидеть.        Сопровождающий и стражники молчат, по коридору доносится лишь еле слышимый звук шагов, создается впечатление, что замок совсем пустует. Становится интересно, здесь ли Королевская семья? Донхёк замечает, как парень бросает взгляд на свои карманные часы и кивает одному из стражников; что означает этот жест трудно предугадать. Сопровождающий — худощавый мальчишка лет девятнадцати на первый взгляд. Донхёк не сомневается, что тот рос здесь послушной шавкой, и от осознания этого по загривку бегут мурашки. Прислужники, что растут в замке с самого младенчества, Донхёк прекрасно знает, как воспитывают этих детей: они с самого детства знают только боль и жестокость; они помнят, что Бога нет, есть лишь Король. Если сначала было просто страшно, сейчас стало еще более жутко.        У кабинета Доёна просят покинуть замок, дальше он пройти не может. Донхёк смотрит на него жалобно, с читаемой просьбой во взгляде. Не уходи. Тот вздыхает и тянет его на себя, крепко сжимая в братских объятиях. Нельзя плакать, иначе всё станет хуже — показывать свою слабость, даже самую малость, опасно. Мальчишка-сопровождающий смотрит на них, и в его глазах впервые видна заинтересованность. До этого его взгляд был настолько пустым, что Донхёку он показался надменным. На самом деле его жаль, мальчик наверняка не знает чувство сильной любви или тоски по кому-либо. Донхёк видит его боковым зрением и тут же еще крепче прижимается к Доёну. — Пришло время прощаться, — выдыхает он. — Помни, что я тебе сказал, ладно? Это не надолго. Я обещаю. — Хён, успокой родителей и друзей, — просит Донхёк, сжимая чужой пиджак на спине. — Это моя единственная просьба. Всё остальное я попытаюсь сделать сам.        Доён кивает, крепко зажмурившись. Наверное, Донхёку надо сказать, как он благодарен ему за всю его работу и беспрекословную верность. Наверное, ему нужно сказать, что в Доёне он видел брата, опору, самого близкого друга в этом бесконечно большом городе. Но он не говорит, потому что боится, что это прозвучит, как прощальные слова или, что хуже, слова, которые можно будет озвучить на его похоронах. Они стоят так какое-то время, прежде чем Доён отодвигается, а затем медленно и нехотя уходит, всё еще оборачиваясь через каждые пару метров. Запоминает его такого — молодого, амбициозного, живого. Или борется с мыслью, что может больше никогда не увидеть большие глаза и вьющиеся волосы темно-каштанового цвета. Донхёк глубоко вздыхает, стоя перед дверью, собирается с мыслями окончательно. Сопровождающий, дождавшись, пока Доён свернет и скроется из поля зрения, подает знак двум охранникам, чтобы те открыли массивную дверь. Видно, как она с тяжестью поддается даже таким громилам.        Стоит дверям в кабинет открыться, как в глаза ударяет такой яркий свет от солнца, что Донхёк щурится. «Прошу Вас», — говорит сопровождающий, — «если Вам что-то понадобится, прислуга всегда за дверью». В кабинет Донхёк проходит один. Оставшись наедине с собой, он сначала не понимает, как именно должен действовать. За ним следят? Его пытаются подставить? Станет ли этот кабинет местом, где его казнят? Он осматривается, тишина кажется непривычной и глушащей, сейчас не доносится даже стук каблуков, что был до этого. В комнате будто любой звук тонет в громкой тишине, Донхёку хочется закричать, чтобы это проверить.        Кабинет явно чей-то личный, на столе были записки и стакан с недопитой водой. Донхёк замечает на бумагах аккуратный почерк, в какие-то записи удается вчитаться: «Встреча в 8:00 утра в Парламенте» и «Занятия в 13:00». Донхёк хмурится — уже пробил час, видимо, эта записка и есть предшествие будущей встречи. Он проходится по кабинету, с опаской озираясь по сторонам, абсолютно всё здесь вызывает тревогу и подозрение. Боже мой, этот чистейший кабинет станет местом чьей-то смерти, а воздухе уже застыла атмосфера приближающейся кульминации. В просветах от солнца виднеются парящие пылинки, что оседают на столе, на диване, даже на его пиджаке. А затем снова роем взлетают, когда Донхёк быстро движется в сторону меловой доски.        Не зная, сколько у него времени в запасе, он хватает мел и быстро чертит схему этажа, которую увидел при входе. Благо, в нем никогда не успокаивалась его настороженность и внимательность, ему удалось запомнить все в деталях. Он быстро выводил ровные линии плана пожарной эвакуации и места, в которых видел камеры, их помечал крестиком. Дверь, через которую они вошли, это не парадный вход, но там он заметил камеры почти в каждом углу, а значит, что слепых зон там быть не может. Нахмурившись, Донхёк крепко сжимает челюсть, задумчиво осматривая рисунок — это ведь не полный чертёж всего замка, может, лишь одного крыла или отделения. Пожарных выходов здесь немного для такой территории, всего три и находятся они близко к тому, через который Донхёк и вошел, а там слишком много камер. Был ли шанс пробраться наружу через эти ходы?        Донхёк бегло проходится по доске и вздыхает, закусив губу почти до крови: «Думай, быстрее». Погруженный в свои мысли, он не слышит, как открывается дверь и, стоит ей закрыться, совсем игнорирует четкий стук каблуков по паркету. Внезапно доносится голос, что кажется отдаленно знакомым: — Отличная фотографическая память, — удивляется зашедший. — Я поражен.       Сердце Донхёка замирает, а нутро холодеет, подсказывая, что ситуация катастрофическая. Пальцы, что сжимали мел, в миг немеют, а ноги отказываются разворачиваться, Донхёк так и продолжает смотреть в пол. Это владелец кабинета? Проскочила мысль, что человек, стоящий позади, просто избавится от него, не позволив даже взглянуть в лицо своему убийце, и так будет правильно, пусть его смерть будет быстрой. Слышатся приближающиеся шаги, Донхёк крепко жмурится в страхе. Некто встает рядом и, видимо, внимательно осматривает чертеж на доске. — Вот здесь, здесь и вот тут, — он провел по доске мелом и отметил пару мест, — слепые зоны, тут камеры не увидят ваш побег. А в двенадцать ночи пересменка у стражи, я думаю, что в такое время вполне можно сбежать, — медленно осознание добиралось до Донхёка, но понимание, кому принадлежал этот голос, казалось ему сплошной шуткой. — В детстве пробовал, удавалось.        Донхёк медленно поднимает глаза и, столкнувшись взглядами с человеком перед собой, тут же кланяется. Он делает это не задумавшись, система постоянно вбивала в голову одно: «Всегда нужно склоняться перед тем, кто стоит выше тебя». Ему от себя тошно. Казалось, что он изменяет принципам, вероятно, так влияет на него страх. Донхёк всё же склонил голову перед членом Королевской семьи. — Ваше Высочество, — судорожно шепчет он, сжимая ладони в кулаки. Принц, что стоит перед ним, ухмыляется, а после начинает смеяться. Комичная ситуация, вот, кто внушал страх Королевской семье. — Можете обращаться ко мне по имени, — звучит так расслабленно, Донхёк думает, что это шутка, — просто Марк. Можете даже на «ты».        Донхёк резко вздергивает голову и снова смотрит ему в глаза, так и застывая, смиренно дожидаясь последующих слов. Видеть кого-то из Королевской семьи так близко непривычно и вселяет страх, потому что это казалось невозможным. Королевская семья никогда не подпускает к себе кого-то из простолюдинов настолько близко. То ли брезгуют, то ли считают себя куда выше. И единственный шанс увидеть их — это телевизор, который они с Доёном давно отключили. Донхёк немеет, громко сглатывая — вот она, его погибель, стоит прямо перед ним. Он обещал себе, что, оказавшись перед Королем, не даст слабину, но стоя перед его сыном — дрожит. Донхёк не может двинуться, а Марк лишь непонимающе смотрит на него, вдруг спрашивая: — У Вас что-то болит? Может, вызвать лекаря? — Нет, все в порядке, — севшим голосом отвечает Донхёк, выпрямившись.       Марк очень сильно похож на своего отца. Больше, чем остальные принцы, а потому и кажется враждебным даже просто стоя напротив. У них обоих глаза были бездонными, черными, словно смола и, стоя напротив, Донхёк видит это отчетливо. Брови тонкие, как и губы, лицо худое и будто очерченное строгими линиями — Марк был его копией. Злоба Донхёка напоминает о себе, как пульсирующая зубная боль — резко; чесоткой по телу, как раздражение от аллергии. Донхёк громко выдыхает, в миг расслабившись — не хватает ему еще нагрубить Принцу или, чего хуже, кинуться на него с кулаками, нажив тем самым себе проблем. Тот виновен лишь в одном — схожести с отцом, в остальном Марк самый неприметный Принц. «Самый слабохарактерный», — мысленно добавляет Донхёк. — Вероятнее всего, Вы уже знаете кто я, но всё же, — Принц слегка кланяется, — Марк Ли — второй наследный Принц Кореи, по совместительству, Ваш преподаватель по политологии на ближайшее время.        Донхёк потерял счет своим удивлениям за сегодня, эта эмоция у него в скором времени атрофируется. Он смотрит на Принца широко распахнутыми глазами и хочет переспросить, правильно ли расслышал, вероятнее всего, у него глюки из-за стресса. Принц проходит к дивану и садится, приглашая Донхёка сесть напротив. Он добирается до дивана на ватных ногах, желая поскорее узнать, что всё это значит. И когда его убьют? Хотя бы попытаются? — Уверен, Вы удивлены. Присядьте, — Марк слишком вежлив, слишком скромен, слишком непонятен, это лишь больше путает Донхёка. Он садится на край дивана и складывает руки на коленях, ожидая пояснений. — Так, кафедра политологии при Королевском дворе… существует? — спрашивает он удивленно. — Но… но зачем? — Вы не глупый парень, Донхёк, — вдруг холодно произносит Марк, складывая руки на груди. — Думаю, Вы прекрасно понимаете, за что именно оказались здесь. Я вызвался быть Вашим преподавателем, чтобы практиковать свои знания в политологии, с позволения семьи. — Я являюсь одной из самых больших опасностей, так почему они подпустили меня к Вам? — непонимающе качает головой Донхёк. — Вы себя переоцениваете, — смеется Марк. — Таких как Вы, кто хотел бы убить меня, будь у них возможность, много, — Донхёк лишь часто моргает, переваривая информацию, — да и не я являюсь Вашей целью. — Вы так уверены? — вырывается у Донхёка против его воли. — Меня больше интересует… — Принц берет паузу, потирая ладони, а Донхёк напрягается, не решаясь смотреть на него в ответ, — будь такая возможность, ты убил бы Короля?        Марк внезапно переходит на «ты» и в воздух резко накаляется. Кабинет будто начинает сужаться, становится тесно, а над головой тикает обратный отсчет, молчание неприятно затягивается. Марк не отводит свой требовательный взгляд, Донхёк чувствует его повсеместно, будто Принц бегает им от родинки до родинки, что разбросаны по всей шее и лицу. Парню приходится громко сглотнуть, унимая волнение — всё идет далеко не так, как он себе представлял. Вопрос доносится громом по среди ясного неба, хотя он слышит его не в первый раз. И сколько же Донхёк на него отвечал всегда одинаково: — Была бы возможность, — он поднимает тяжелый взгляд и смотрит Принцу в глаза не моргая, без страха и ровно продолжает, — Убил бы.        Марк ничего не отвечает, лишь кивает и отводит взгляд в окно. Может, он слышал этот ответ столько же, сколько Донхёк на него отвечает, ведь на его лице не было заметно хотя бы малейшее изменение. Донхёк всё также не отводит свой взгляд, смотрит прямо в чужую скулу и молчит, осмысливая масштаб сказанного. Они оба не понимают, как дошли до этого диалога, но слова не вернуть и им приходится снова встретится взглядами. На этот раз глаза Марка дают понять об его нарастающей напряженности, следующий вопрос вгоняет Донхёка в ступор: — А что ты думаешь обо мне?       Ему не понятно, зачем Марку его мнение. Никому не интересно, о чем думают канальные крысы перед смертью. Донхёк бы солгал. Во имя своей жизни и безопасности, солгал бы, чтобы вершить правосудие и дальше. Но внутри что-то отзывает и заставляет его говорить правду каждый раз, когда нужно давать ответ. Может, благодаря этому ему удалось добраться до замка, вести такой диалог с Принцем и быть на волосок от смерти. Но без всякого лукавства, хрипловатым от затянувшегося молчания голосом, он отвечает: — Вы самый слабый из принцев, — взгляд Марка дрогнул и это не ускользает от внимания Донхёка. — Вы не нравитесь народу, потому что похожи на отца, будто его точная копия. Вы игнорируете проблемы, Наследный Принц хотя бы иногда выражает какую-то точку зрения, хоть и спорную, а младший Принц и вовсе один из тех, кто с народом пытается быть всегда, — Донхёк сглатывает, пытаясь замолчать, но стоит Марку склонить голову в бок, говоря: «Продолжай», как из него вырывается: — Ты самый неприметный, скучный и нудный. Вот, какого мнения я о тебе.       Сказав всё это, Донхёк резко выдыхает, крепко сжав желваки. На этот раз тишина кажется бесконечной, а взгляд Марка проницательным и требовательным, будто он влез в голову Донхёка без его же разрешения. Хочется прочитать молитву за свою жизнь, вот только Донхёк не знает ни одной, ему остается лишь мысленно просить прощения за всё содеянное. Вспоминая, как это делали герои фильмов в комичных ситуациях, он не понимает, как над этим можно было смеяться. Молить о пощаде он не станет, ведь ему не за что просить прощения у Королевской семьи. И он бы никогда не стал этого делать, зная, что народ его не простит. Стыд и позор — плата выше, чем просто жизнь.        Марк ухмыляется, подперев голову ладонью, а затем улыбчиво произносит: — Мне нравится твоя честность, — Донхёк действительно уже ничего не понимает и не пытается этого сделать, лишь глубоко вздыхает, опуская голову. — Начнем наши занятия?

3. Молодой монарх.

— Почему ты здесь? — обращаться на «ты» к Принцу, как к другу или знакомому кажется неправильным, но приносит своего рода удовольствие. Марк сам на этом настаивает, и это кажется Донхёку слишком странным. Принц в целом вселяет полное недоверие, ведь совсем не соответствует тому образу, что был у Донхёка в голове все эти годы, и от этого становится не по себе. — Я имею ввиду, что мы оба делаем здесь? Я должен быть сейчас на нормальных лекциях своего университета, а ты на какой-нибудь важной встрече или играть в гольф, там… Чем обычно занимаются принцы? — Давай начнем с того, что ты перегнул палку на недавнем митинге, — начинает Марк, поправив очки на переносице. От услышанного в Донхёке снова разгорается злость, он показательно скрещивает руки на груди и громко прокашливается. Принц игнорирует это и продолжает, — в замке же ты не представляешь особой угрозы. Здесь тебя можно контролировать. — Народ подумает, что вы убили меня, — щурится Донхёк, — это не выгодно для вашей репутации. — Сейчас верхушка думает только о том, как бы заглушить участившиеся сборы активистов, в том числе и твои, — Марк опускает книгу по политологии, которую достал, чтобы повторить с Донхёком какие-нибудь темы. Но оба, видимо, эти темы посчитали скучными. — И ты жив... Останешься, если будешь внимательным.        Стоит разговору принять более нейтральный оттенок, как комната будто оживает: слышится тиканье часов, в кабинет входит прислуга, предлагая чай и кофе, а тот сопровождающий и вовсе сидит рядом, читая какую-то газету. Вероятнее всего, он личный слуга Принца, такие разговоры не для посторонних ушей. Марк ему доверяет, а тот будто и не замечает присутствие кого-либо, лишь громко листал новости и иногда кашлял. Донхёк поглядывает на мальчишку с подозрением, все-таки он может докладывать всё Королю… — Ты так спокойно выкладываешь мне намерения Королевства, думаешь, я не воспользуюсь этим? — Донхёк наклоняется ближе, упираясь ладонями в колени. — Я не возглавляю восстания, по правде говоря, я не возглавляю вообще что-либо. Так почему я здесь? — Ты очень популярен у молодежи, это пугает, — Марк смотрит прямо и снимает очки. — Пугает, потому что восстание студентов может резко сменить темп игры. Отвечая на твой вопрос, что я делаю здесь, я просто хочу уйти в преподавательство, но мне нужна практика, — он снова раскрывает книгу и надевает очки, что тут же сползают вниз. — Что тебе интересно узнать? Может, про особый строй общества или энтризм?       Донхёк вспоминает, как стоял на возвышенности с громкоговорителем, пока вокруг творился хаос. Вспоминает давку, обрушившуюся на него, и крики о помощи, звуки громкого плача и оглушающие взрывы. За день до митинга он был в университете и его окружали студенты с расспросами, но он не мог ответить всем одним утвердительным: "Революции быть". Был ли он взаправду популярным у молодежи? Может, его лозунги и вдохновляли, но одно оставалось едкой правдой — он не возглавлял их. Так тогда что, черт тебя побери, он делает здесь? Прочувствовав укол того, что он играет чужую роль, Донхёк ежится. Может, это заточение никогда не предназначалось для него, с чего бы Королевской семье так напрягаться? Взглянув на Марка, Донхёк снова испытывает подозрение, что впивается в его сознание и не покидает мысли. Нельзя расслабляться. Поэтому, скрыв свое недоумение, он гордо вскидывает голову, спрашивая: — И преподавать одному студенту будет полезной практикой? Ты ведь следишь за мной, чтобы разузнать слабые места или мои будущие планы, верно? Это дикость для высших чинов — быть с простолюдинами на одном уровне. Я повторюсь, — Донхёк смотрит Принцу в глаза хмуро, с выраженным недоверием, — что Вы делаете здесь, Ваше Высочество?        Мальчишка опускает газету и смотрит в сторону Марка, также дожидаясь его ответа. Принц лишь качает головой и закрывает книгу, видимо, окончательно бросив затею учить чему-то Донхёка. Он заглядывает в чужие глаза устало, но что-то в этом взгляде говорит о его заинтересованности во всем, что происходит. Донхёк хмурится — его раздражает, когда он не может читать людей сразу, а Марк предстает перед ним, как одна из самых запутанных личностей. Наверное, он смотрит поверхностно на Принца, но раз тот вызвался преподавать, вероятнее всего, задержится с Донхёком подольше. За это время он узнает хотя бы несколько тайн, даже если унесет их с собой в могилу. — Мне не особо интересна твоя персона, — говорит Марк холодно, от чего по спине пробегаются мурашки. — Видимо, я переоценил тебя, когда думал, что из тебя вышел бы интересный политик. Ты просто ребенок. — Видимо, я все же не «просто ребенок», раз оказался здесь, Ваше Высочество, — Донхёк самодовольно улыбается, откидываясь на спинку дивана. — Люблю, когда меня опасаются. Если я захочу — при мне упадет абсолютная монархия. — Ты слишком много говоришь, — Принц улыбается краем губ. — Я запомню и посмотрю на эту страну через пять лет. Но знаешь, чтобы хоть как-то менять ситуацию, тебе стоит побольше учиться, — Марк стучит по обложке книги и смотрит на Донхёка, — тупо идти на пролом — глупая затея.        Донхёк не отвечат. Ему придется потянуть время здесь с Принцем, может, это единственный вариант избежать смерти. И он уверен, что Марк здесь не просто так. Что стоит за этим преподавательством — пока Донхёк может только гадать. Но ни разу не терять бдительность — теперь его кредо.