Нам не стать королями.

       Замерший в тишине и статике замок нагнетает обстановку, особенно, когда опускались сумерки, тянувшись полосками по белоснежным стенам. Для Донхёка время совсем перестает играть какую-либо роль, ведь часы сначала летят, словно секунды, а рядом с Марком замедляются, растягиваясь до суток, и эта резкая смена сбивает столку — неужели действительно время ужина? Ченлэ снова молчит и смотрит перед собой пустым взглядом, таким же он был, когда встречал их с Доёном — Донхёку от него не по себе. Не хотелось так думать, но мальчик будто отключается, а затем приходит в сознание, как по щелчку пальцев, будто робот, подключенный к пульту дистанционного управления. Сейчас он идет, точно погруженный в сон с открытыми глазами. Чтобы хоть как-то развеять нагнетающие мысли, Донхёк заговаривает, уже не надеясь на ответ: — И всегда здесь так пусто? — Сегодня большая часть прислуги отдыхает, — все же отзывается Ченлэ слабоватым голосом, и Донхёк облегченно выдыхает. — Завтра будет побольше людей. К тому же, едет Японская Делегация. — Делегация? — хмурится Донхёк, осматриваясь, чтобы убедиться, что никто лишний не слышит их разговор. — Император тоже? — Как я знаю, Императорская Семья прибудет через две недели, — Ченлэ сворачивает в один из узких коридоров, в котором слишком темно, Донхёку приходится идти, доверяясь интуиции, чтобы не споткнуться или не врезаться. — Будет шумно, потому что приедут многие из Парламента, а значит больше прислуги, больше стражников, больше шума… — Значит завтра Принц будет занят… — задумчиво проговаривает Донхёк, выставив впереди себя руки, но не касаясь Ченлэ. — И да, и нет, — говорит мальчик, внезапно открывая дверь перед ним, которую в темноте Донхёк даже не увидел, — Принцы присутствуют только в начале приёма. Но Принц Марк точно будет по уши в делах, когда приедет Императорская Семья, ведь… — мальчик осекается, понимая, что сболтнул лишнего. Донхёк, идущий следом, хмуро смотрит на него и спрашивает: «Ведь?..», но Ченлэ отмахивается, говоря: — Неважно. Узнаете, если Принц сам позволит. Мы пришли.        В Донхёке бьет через край любопытство, так и хочется спросить, что это значит, но не успевает, они оказываются на кухне. В отличии от пустующих коридоров, здесь жизнь идет полным ходом, даже температура заметно отличается. Кухарки переговариваются и смеются, развесив на плече по полотенцу. Донхёк замечает, что некоторые из них совсем еще молоды. У каждой на голове туго завязан платок, а поверх одежды надет фартук с изображением белого тигра, что окружен двумя орлами - герб Королевского Дворца. Никто не обращает внимания на вошедших, Ченлэ по-хозяйски хватает кусок какого-то лакомства. Одна из кухарок замечает это и собирается погнаться за мальчиком, но тут же сталкивается с Донхёком и ойкает, поднимая свой взгляд. — Боже, ты же тот мальчик, который стоял с громкоговорителем на площади, — вот этого Донхёк явно не ожидает услышать, неужели она говорит про его речь на последнем митинге? — Ты сейчас с Его Высочеством учишься, верно? — в ее глазах мелькает подлинное удивление всего на секунду, а затем в глазах читается лишь гордость. От того как быстро сменяются на ее лице эмоции, у Донхёка по спине бегут мурашки. — Донхёк, — представляется вместо ответа, протягивая руку, парень. Не хочет трепать о том, от чего может пострадать его разведка. — Я хочу поужинать с вами. — Джухён, — девушка осторожно трясет его протянутую ладонь и снова спрашивает. — А ты разве не ужинаешь с Принцем? Он просил накрыть на двоих.        Парень замечает, что и остальные в кухне начинают слушать их разговор, комната погружается в молчание. «Вот и отлично», — думает Донхёк. — «Это шанс, нужно оставить хорошее впечатление». — Я попросил Его Высочества не выделять меня, — Донхёк мягко улыбается. — Все-таки я обычный парень, чтобы ужинать с таким человеком, как он. Я вежливо попросил отпустить меня сюда.        Донхёк клянется, что слышит, как фыркает, пытаясь не рассмеяться, Ченлэ, но мальчик ничего не говорит, будучи занятым лакомством во рту. Во всяком случае, Донхёк не пытается разглядеть его в толпе, чтобы не нарушать зрительный контакт с девушкой напротив. В кухне гремят кастрюли, в которых что-то кипит, от сквозняка скрипит, открываясь и закрываясь, окно, но люди вокруг молчат. Кто-то из толпы начинает кивать, но Джухён выгибает одну бровь и беспристрастно спрашивает: — И долго ты сможешь питаться кашами и яичницей, Донхёк? — она прищуривается, складывая руки на груди, полотенце на ее плече едва сползает. — Дома это мой обычный рацион, — отвечает парень, будто это самая очевидная вещь, и осматривается, после снова возвращая взгляд к девушке. — Я ведь студент, а не сын богатея какого-то…        Наверное, Джухён хотела сказать, что не доверяет ему. Может, и остальные желали от него больше убедительности, больше человечности, ведь на кухне снова воцаряется тишина, уже более натянутая. Донхёк не знает, ждут ли от него извинений, или обещаний, или сказок. Но ему все больше кажется, что люди вокруг не поверят ни во что из этого. О слугах Королевской семьи было так мало известно, из них не вытянешь информацию даже за взятки (знакомые Донхёка уже пробовали), но было точно понятно, что здесь не живут припеваючи. Как-то был слух, что слуги голодают и страдают, их детей с самого детства заставляют вкалывать здесь, предположительно также, как и Ченлэ. Донхёк не знает, говорят ли это, чтобы очернить Короля в глазах народа, опуская его до самой бесчеловечности, хотя кому нужны были эти слухи, когда у всех на руках были явные факты. А еще Донхёк не знает, что о нем тут говорили, но то, что они знают его, что-то да значит. Считают ли его приспешником Марка? Может, очередным мальчиком, сынишкой депутата с Парламента? Думают, что он балуется, стоя посреди давки и выкрикивая анти-королевские лозунги… Бессмыслица.        В голове пронесся разговор двух Принцев и беспристрастный образ Марка, Донхёк краем глаз смотрит на Ченлэ. Жестокость Короля была известна всем, его нечеловеческое отношение ко всему, что не касалось денег — тоже. Но что на счет его сыновей? Они росли в этой кровожадной атмосфере, впитывали в себя эту жестокость годами, были ли они такими же по отношению к прислуге? Его шаткий «союз» с Марком мог навредить в таком случае. Донхёк ничего об этом не знает, он не любитель пустых гаданий. Время покажет, а пока он обязан придерживаться полного нейтралитета, быть независимым звеном здесь. — Дурачок, — слышится голос со стороны, и Донхёк оборачивается на него, улыбка сползает вниз. Девушка в костюме Королевской гвардии, скрестив руки, смотрит на него с такой же гордостью и пренебрежением, а затем продолжает: — А ведь мог питаться мясом, дорогой рыбой и десертами, сколько влезет. Каждый день, из-за доброты Принца… — Но я не хочу привыкать к этой напускной доброте, — честно признается парень, полностью разворачиваясь к девушке. Ему не нужна война, но и другом им он становится пока не собирается — никто не знает, какие идеи они преследуют и кто из них — его будущая армия. — Вплоть до момента, пока не буду уверен, что за этой добротой не последует еда с отравой или, что хуже, самое внезапное предательство. Меня захотят убить, может, уже пытались. — Не боишься говорить мне об этом? — девушка подходит чуть ближе и Донхёк может почувствовать легкий шлейф гари, как будто она стояла возле разожжённого огня минутами ранее — она пахла летним вечером, а ее волосы огненного цвета были такими красивыми, что хотелось до них дотронуться. — Я ведь могу доложить обо всем Королю. — Не станешь, — наклонив голову вбок, отвечает парень. — С чего бы тебе сдавать меня? К тому же, я не боюсь казни, — он не уточняет, что Короля не страшится тоже. Донхёк, постояв так какое-то время, вдруг протягивает ей руку и представляется, как сделал с Джухён пару минут назад. — Сыльги, — щурится девушка и крепко сжимает его ладонь. Донхёк чувствует в ее руках силу и сразу понимает, что она одна из стражников — такой же герб на кофте, как и у кухарок, но одежда совсем другая.        Когда Сыльги отходит, все вокруг подходят познакомиться с Донхёком один за одним, будто приветствуя нового коллегу по цеху, но ему и вправду на какой-то момент становится спокойно и радостно, ведь это лучше, чем пожелания смерти, на которые он мог рассчитывать. Вокруг пахнет вкусной и теплой едой, даже если он ест кашу — все равно тепло. Кухарки шутили вокруг и лепетали о разных сплетнях, но никто — о Донхёке. Никто не спрашивал у него на счет митингов, не хочет ли он нанести вред Королевской семье и как он сюда вообще попал. Ченлэ садится рядом и легко толкает его, также получая порцию горячей каши с хлебом и кружкой черного чая. Донхёк смеется, невесомо касаясь его предплечья своим, а затем устремляет свой взгляд на Сыльги, что сидела в пару метрах от него и молча ела. «Точно воин», — подмечает Донхёк, на секунду задерживая свой взгляд, — «Нужно было сразу узнать, может ли она мне доверять». От нее веет осторожностью и это, в какой-то степени, завораживает Донхёка. — Не пялься, а то еды лишишься, — смеется Ченлэ. — Нуна может и в челюсть дать.        Впервые за день Донхёк на короткий промежуток времени освобождается от подозрения, что его могут убить в любую секунду, ведь он окружен такими же людьми, как и он — простым народом. Ему становится легко и уютно, но нельзя в этом чувстве забываться. В мыслях все еще был Марк, его планы, его слова… И Донхёк вдруг вспоминает, что, пока придумывал шутки в их разговоре, совсем забыл узнать заголовок статьи, которую читал Марк. Эта ошибка была фатальной. Хотя бы потому, что он опять потерял внимательность. Что же там было? Донхёк надеется, что что-то связанное с завтрашней Делегацией…

5. Наследники.

— Ты привел в замок человека, кому точно нельзя разведывать наши тайны, — Тэён скрестил руки на груди и не отводил взгляд от Донхёка, который прогуливался по двору вместе с Ченлэ. — Еще и разрешил так спокойно расхаживать по дворцу. Я поражен. — Не думаю, что он навредит, пока сидит здесь, — Марк кидает взгляд на парней внизу. С высоты второго этажа Принцев не видно, но Марк смог разглядеть на лице Донхёка подлинную и искреннюю улыбку. — Он просто ребенок. — Ребенок… — повторил старший брат, смакуя это слово, будто пытается понять, насколько оно вообще подходило для описания парня, — ребенок, который вывел на площадь не одну сотню людей. Тебе надо бы его запереть, пока он не наткнулся на архивы или… — уголки губ Тэёна дернулись вверх и в голосе послышалась смешинка. — Или Короля. — Не веди себя так, будто наслаждаешься чужой смертью, — возник рядом Джено. «Не то я подумаю, что ты превращаешься в него». — Этот мальчик проблема, — Тэён развернулся в сторону Марка. Тот почувствовал, как по спине прошелся страх, хоть он и никогда не признает этого. Он не боится Тэёна. — Если я пойму, что он хочет сбежать и ты ему позволишь, не прощу.        Марк не ведет и бровью. Внизу громко смеялся Донхёк, а Ченлэ просто расхаживал возле него, помня о том, что шуметь нельзя и, наверное, говорил тоже самое Донхёку. Джено смотрит на них с беспокойством и сводит брови к переносице, будто его вот-вот отругают. У него всегда был этот взгляд, когда отец собирался их наказать. «Он нас убьет», — шептал младший братишка, когда Марк прятался с ним в одном из шкафов с одежной и прижимал к себе его голову, пытаясь успокоить. Они понимали, что это не в переносном смысле. А потом Марк начинал читать стихи, какие учил на уроках корейского, вспоминал мамины сказки и очень сильно старался не плакать. Тело Джено и без того все было багровым. Марку было страшно касаться его голой кожи, поэтому он гладил по волосам, прижимался к ним носом и жмурился, желая исчезнуть. Затем дверь шкафа открывалась, впуская яркий свет комнаты и вместе с ним неистовый крик.        Марк закрывает глаза и только кивает. Он больше не мог прижаться к Джено и желать исчезнуть. За двадцать пять лет у него не получилось, значит, уже никогда не выйдет. Тэён не злой. Он все еще оставался их старшим братом, защитой, опорой, платил своей нетронутой белоснежной кожей, даже если Наследный Принц был неприкосновенен. Только не для Короля. Никто не знал, где был край его жестокости и где заканчивалось притворство. Предугадать его следующий шаг было невозможно, особенно когда надеешься, что внутри Короля проснется его былая верность народу, королевству и предкам.       Вспомнив об этом, Марк снова кидает взгляд на Донхёка и ему вдруг становится неспокойно за его «нетронутую побоями кожу». Это было в корне неправдой, кожу Донхёка омрачила драка с миротворцами, тяжелый труд в родной деревне и вечные передряги в самых бедных районах города. Марк это знал. Еще он знал, что, услышь о его неприкосновенной коже, Донхёк бы громко рассмеялся. Кожа, что впитала в себя солнце юга, на тон смуглее, чем у всех северных — особенно этот контраст был заметен, когда они стояли вместе с Ченлэ. Марк знал о Донхёке не так много, только то, что он вырос на острове Чеджудо, переехал сюда учиться и попал на первый митинг случайно. Сколько последствий только из-за одного совпадения… — Не привяжись к парню, — вдруг слышится шепот Джено, что выводит Марка из раздумий. — Мы ему не друзья. И, вероятно, он здесь не задержится, — Тэён уже вышел из комнаты, Марк этого даже не заметил. — Я знаю, — Принц осматривает пустующее помещение и вздыхает. — Стал бы все это делать, если бы не знал. — И все же, каков твой настоящий замысел, хён? — Ничего такого, просто хочу, чтобы он пожил подольше. Отец уже выбирает темницу, в которой с удовольствием его запрет, а дальше ты уже знаешь, — от этих слов по спине проходится табун мурашек. — Но мне жаль парня, он пытается сделать как лучше людям, а мы все здесь, потому что народ нам позволил. — И отец там же, ведь люди дали этому случится, — с горечью произносит Джено, отворачиваясь. Тишина затягивается, пока Марк не говорит: — Нет. Этому дали случится мы, — он сглатывает и горько продолжает. — Никто не виноват, кроме нас. Тем более, Донхёк.        Джено качает головой и хмуро смотрит на портрет Короля. Говорить такие вещи перед его нарисованным лицом им пришлось учиться, как когда-то говорить «мама и папа», запинаясь на каждом слоге. «Картины не слышат и стены тоже», — напоминает себе Джено, но все равно сглатывает. Когда шкаф в детстве ожидаемо открывался, первое, что они видели — это разъярённое лицо отца. Затем, обеспокоенное матери, которая пыталась его остановить. Липкий страх заполнял нутро, с каждым таким неудачным днем они разучились плакать, будто все слезы были выплаканы, оставалось только молиться. Тэён учил их молитвам. Марк в голос проговаривал их перед сном и тихо шептал между громким счетом ударов, который велел вести отец. Джено всегда помнил эту картинку, она безустанно проигрывалась в его голове в самые худшие дни. Сегодня один из таких.       Младший Принц мотает головой, пытаясь отогнать воспоминания. — Уже темнеет, — замечает он, когда во дворе зажигаются огни. — Завтра ранний подъем, не забудь. И, хён, — Джено касается его плеча и слегка сжимает, смотря прямо в глаза. Его голос дрожит, наверное, от вопиющей жалости внутри. — Попытайся сделать так, чтобы он пережил эту ночь.        Марк глубоко вздыхает, понимая, что будет говорить себе это каждый день. Пока ничто не представляло потенциальную угрозу, но раз Джено говорит об обратном, значит, стоит задуматься дважды, трижды, прежде чем спокойно уснуть. Джено уходит, закрыв за собой дверь, а когда Марк оборачивается к окну, то не видит ни Ченлэ, ни Донхёка. Странное чувство страха появляется в его груди и вылетает, словно птица, когда дверь снова открывается. Марк осторожно оборачивается и облегченно вздыхает, но не показывает этого или, как минимум, пытается. — О, Принц, — Донхёк осматривает комнату и ахает. — Это не библиотека! Проходя мимо, я думал, что почитаю что-нибудь, а тут просто несколько полок с книгами. — Хочешь сходить почитать? — Думаю, я сегодня не усну, — признается Донхёк. — Хотел взять пару книг. — Наверное, я не усну тоже, — отвечает Марк и не лжет. — Пошли. Я посижу с тобой в библиотеке. — Но Вам завтра вставать в такую рань, Ченлэ рассказал, что Вы встаете в пять утра и уже готовитесь к чему-то с братьями, а еще… — его голос был таким напряженным, ударение скакало по неправильным слогам и Марк догадывался, что Донхёк просто желает поскорее от него избавиться. — Просто идите спать. — Не бойся, Донхёк, можешь читать хоть «Как начать революцию. Пособие для чайников», я ничего не скажу против, — Марк поднял руки. — Я слеп и нем сегодня, ладно?        Донхёк хмурится и недоверчиво кивает, а у Марка не остается сил убеждать его. Не то, чтобы он когда-либо пытался. Он снова думает о его смугловатой коже и ему хочется коснуться ее, потрогать ладони и понять — действительно ли на них могла остаться грубость от побоев миротворцев, мозоли от труда в деревне и шрамы от многочисленных драк. Марк вспоминает, что на его коже осталось, а значит и ладони Донхёка не могли быть просто мягкими. Принцу хочется задохнуться от безысходности и понимания, что, вероятнее всего, он должен попросить прощения у него. Просто потому что.