retrouvailles

      Ярослава подаёт грант на обучение за рубежом втихаря, не сказав даже самым близким, потому что уверенность в положительном исходе нулевая. Когда на электронную почту приходит письмо с подтверждением, девушка ещё полдня проводит в странном подвешенном состоянии: вот так из-за одного сообщения жизнь может перевернуться с ног на голову. Это скорее волнительно, чем радостно — весь восторг меркнет под гнётом беспокойства. Неизвестно, как отреагируют родители и Дима, неизвестно, что вообще дальше. Собирать вещи, радовать семью, направлять письмо с отказом в ответ?       Отказ это, конечно, крайняя мера, на которую Яся идти не хочет. Такой шанс выпадает раз в жизни, если вообще выпадает, и было бы глупо отдавать собственную мечту в чужие руки — конкурс на грант невероятный. В странных мыслях девушка проводит остаток дня, механически занимается привычными делами: наводит порядок, готовит ужин и с час отмокает в горячей ванне, разглядывая пузырьки пены. Вода не очищает мысли, но немного успокаивает.       От Димы невозможно ничего скрыть, и странное волнение девушки тот замечает практически сразу, как возвращается домой с работы. Яся безрадостно ковыряет вилкой салат и вяло улыбается в ответ на все вопросы. Масленников старается Ярославу разговорить, предлагает посмотреть любимое кино под сырки с чаем, но Яся отмахивается и говорит, что сегодня не хочется. Это на неё не похоже совсем — обычно Ярослава всегда согласна на уютные чаепития, практически при любых обстоятельствах. Дима начинает волноваться тоже, но виду не подаёт и не давит. Пытается сформулировать какой-нибудь план, как помягче намекнуть, что он готов принять и услышать всё, но это не пригождается.       Разговорить Ясю удаётся ближе к ночи, когда темнота создаёт впечатление иллюзорной безопасности. Ярослава долго кусает пальцы и прячет взгляд, не зная, как начать, и в итоге просто протягивает парню телефон с открытым письмом от зарубежного университета. Пока глаза Димы бегают по строчкам, Яся готовится к худшему развитию событий, но Масленников улыбается всё шире и шире с каждой секундой.       — С ума сойти, малышка! Это просто невероятно! — Дима набрасывается на Ярославу с объятиями, повалив растерянную девушку на ворох декоративных подушек, и целует куда попадёт — в сомкнутые веки, ямочки на щеках, подбородок и нахмуренный лоб. — Я так тобой горжусь.       — Спасибо, — полу-вопросительно мямлит Яся, не осознавая пока собственного счастья. Она предполагала, что Дима расстроится — это ведь означает неизбежную разлуку.       — Я слышал, что в Великобритании самое лучшее образование в сфере общественных наук, — мечтательно вздыхает парень, откидываясь обратно. — Это круто. Я в шоке, но это круто.       — Но мне ведь придётся уехать… Грант на три года как минимум, — голос Ярославы затихает с каждым словом, как затухает и печальный взгляд.       Масленников приподнимается на локтях, выбираясь из подушечного плена, и вскидывает бровь. На лоб Димы падает прядь чёлки, которую Яся мягко убирает кончиками пальцев. Дима льнёт за рукой и целует девушку прямо в центр ладони, заставляя глупо хихикнуть.       — Малышка, ты заслуживаешь получить самое лучшее образование и, возможно, работу. Ты ведь не будешь отказываться просто из-за меня? Мы сможем поддерживать связь, иногда будешь прилетать ты, потом — я. Мы… мы справимся, — голос у парня уже не такой уверенный; видно, как серьёзно он задумывается над произнесённым. Ярослава понимающе хмыкает, уловив изменения в чужом голосе.       — Уверен? — Яся укладывает голову на плечо Диме и вздыхает. Тот автоматически чмокает девушку в макушку и долго молчит, размышляя.       — Нет, я не уверен, — честно признаётся Масленников после минуты гнетущей тишины. Девушка грустно изламывает губы и кивает: она тоже.       — Мы можем уехать вместе, — жалостливым голосом произносит Ярослава, глядя на замок из собственных пальцев. Дима, хмыкнув, отрицательно качает головой.       — Ты знаешь, Ясь, что держит меня здесь.       — Но я не готова к отношениям на расстоянии. Я не справлюсь, — с обжигающим жжением по щеке прокатывается первая слеза, и девушка не стыдится слёз — она знает, к чему ведёт этот разговор.       Всё закончится вот-вот, это финал. Без закрытия занавеса и оглушительных аплодисментов, без подаренных зрителями цветов — всё закончится тихо и мирно. Если не сегодня, то завтра.       — Не плачь, глупая, мы же не прощаемся уже сейчас. Иди сюда, — Дима притягивает Ясю к себе и прижимает крепко, уверенно. Ярослава отвечает на объятия и поглаживает парня, мыслями уносясь далеко от их квартирки. Куда-то в сторону Великобритании. — Я всё обдумаю, мы поговорим об этом завтра. Утро вечера мудренее, правильно?       — Угу, — Ярослава кивает и старается ладонями запомнить на ощупь каждый выступающий позвонок, заклеймить в кожу острые лопатки и клавесин рёбер.       Если это — не любовь, то любви Яся не хочет.       Губы у Димы тёплые, и каждое касание уверенное, согревающее разумным огнём. Будто стихия поддалась и стала домашним зверьком; они свои чувства приручили и защитили. Электричеству похоти не понять этого огня осознанной, ясной любви.       Однажды безумная гонка за остротой впечатлений вдруг прекращается. На первое место выходят желание оберегать и потребность в том, чтоб быть защищённой: Ярослава до Димы не верила, что так бывает. Было по-всякому: горячо, будто раскалённая лава, было быстро и ярко выстрелом пистолета, было мягко и мутно — будто во сне. И это всё не то.       Яся не думает ни о чём, когда идёт на свет чужих глаз; даже если это ловушка, даже если назавтра станет в тысячу раз больнее. Сегодня нельзя не раствориться друг в друге без сожалений.

***

      В машине настолько тихо, что от каждого удара особенно тяжёлых капель по стеклу приходится напуганно вздрагивать. Ярослава чувствовала себя абсолютно уверенной в принятом решении, пока не села в одну машину рядом с Димой. От Масленникова дребезжащими волнами расходится беспокойство и обида, помноженные на пронзительную тоску. Парень старается не подавать вида: храбрится изо всех сил и сохраняет приклеенной к губам ободряющую улыбку. Даже будучи в отчаянии, он поддерживает Ясю — её тянет горько расплакаться, прижаться к Диме и попросить никуда-никуда не отпускать.       Это было бы глупо, поэтому Яся молчит и сохраняет пионерскую дистанцию.       Последнее время Дима был отстранённым и вовлечённым одновременно: помогал с документами и сбором вещей, ездил к родителям Ярославы, но дома неизменно отворачивался носом к стене и отмалчивался. Берёг свою боль внутри, и хранила б нас беда, как мы её храним. Девушка не требовала внимания и привычных утренних объятий, старалась отгородиться так же, как это делал Масленников. Он правильно отучал себя от Яси заблаговременно, но это не отменяет того, что и сейчас больно, особенно когда на горизонте маячит здание аэропорта.       Аэропорт — вечно взведённая воронка, которая засасывает всех безжалостно и быстро, не давясь. Здание видит встречи и разлуки, слёзы и улыбки, поцелуи и ругань. Яся не думала, что когда-либо станет очередным объектом, который аэропорт будет изучать под микроскопом подобно подопытной крысе, но её прощальные объятия состоятся здесь — выбора нет. От неизбежности наступающего на пятки по коже пробегает неприятный холодок, но на вопросительный взгляд отца девушка отмахивается: прохладно.       Холод идёт не снаружи, а изнутри, пробирает до самых костей и натягивает мышцы, будто в ожидании прыжка. Ярослава старается настроить себя на лучшее, отключить мысли и заполнить голову чем-то тёплым. Родители беспечно болтают над ухом, разряжая накалённую обстановку.       Дима хранит молчание; возможно, не находит сил и слов, но поддерживает улыбками и жестами — подаёт ладонь на лестницах, несёт тяжёлый чемодан и старается стереть из взгляда вселенскую печаль. Яся смотрит глубже и всё видит настолько отчётливо, будто смотрит в зеркало — их эмоции, пусть и разделённые на двоих, сильны настолько, что подкашиваются коленки.       Девушке страшно, будто она шагает с края в непроглядный омут: что будет дальше? Действительно ли решение переехать в поисках лучшей жизни такое уж удачное? Когда напротив Яся видит любимые глаза, сомнения прошибают током вдоль позвоночника, но отступать нельзя, не хочется, уже не получится.       Лямки рюкзака на плече напоминают, что всё происходящее — никакой не сон и не плод воспалённой фантазии. Яся на самом деле покидает всё и всех, что знала вдоль и поперёк и любила безоглядно. Понимает, что справится с жизненными трудностями, открытым остаётся вопрос: это свобода или одиночество?       Родители Ярославы всегда были достаточно понимающими, чтоб не задавать лишних вопросов и обходиться без неловких комментариев, сегодняшний день — не исключение. Мама, поиграв бровями и нарочито громко откашлявшись, зовёт отца выпить кофе, пока до посадки достаточно времени. На самом деле времени ничтожно мало, но родители прекрасно знают, что они с Ясей расстаются не навсегда. В отличие от Димы. Парень понимает всё сразу, быстро прощается с родителями и оборачивается на девушку в ожидании чего-то.       Яся срывается первой: переходит от тихих всхлипов на жалкие, задушенные рыдания, не сводя взгляда с Димы. От происходящего вечно крепкий стержень парня как будто надламывается с громким треском, уверенность испаряется так стремительно, будто её и не было вовсе — никогда. Масленников притягивает девушку к себе и обнимает крепко, убаюкивает в своих руках. Ярославе страшно совсем по-детски, будто под кроватью — невиданные монстры.       Подвергнуть сомнению всю прошлую жизнь — значит, начать сомневаться в себе и привычных устоях жизни. Яся всегда любила выходить из зоны комфорта, но бросить всю жизнь — это чересчур даже для неё. Возможно, впереди неудачи, потеря обожаемого контроля над происходящим, перемены во всём, даже в стиле одежды, потому что в университете обязательная форма.       На самом деле это всё к лучшему, это возможность реализовать потенциал; но как же мучительно больно разжимать лихорадочно дрожащие пальцы, чтоб отпустить самого родного человека в другую жизнь, уже чужую.       — Ты мне обещала, что мы будем жить своей жизнью. Без звонков и сообщений. Ясь, будет ужасно сложно, тебе и мне, но держи нос по ветру, малышка, — голос Димы тонет в окружающем шуме. — Ты справишься. И я тоже.       Ясю раздражает, что все не могут хотя бы на минутку заткнуться.       — Долгие проводы — лишние слёзы, родной. Всё будет хорошо, — Ярославе кажется, что все конечности свело болезненной судорогой от падения в ледяную воду: сделать хотя бы шаг и разомкнуть объятия не получается, мышцы будто режет острым ножом.       Дима отступает первым. Мягко целует Ярославу в солёные от слёз губы и уходит. Внутри у девушки всё взрывается столпом искр от нежности и щемящей, пробивной тоски поцелуя — непривычно горького для них. Отчаяние укрывает с головой душащим покрывалом, пока Дима уходит, ни разу не обернувшись. Ярославе становится до чёртиков страшно, будто она — брошенный посреди огромного торгового центра ребёнок; беспомощный зверёк в огромном жестоком мире. Ярославе больно.       Ярослава улыбается сквозь слёзы, гордо распрямляет спину — они действительно справятся, без сомнений. Нужно лишь дать боли время, чтоб немного утихнуть. Родители возвращаются не сразу, дают побыть наедине с собственными мыслями, и Яся благодарно улыбается обоим. Папа протягивает дочери картонную чашку, под крышечкой которой обнаруживается сангрия. Ярослава хихикает, делая первый глоток.       — Хочешь поговорить об этом? — мягко спрашивает мама, касаясь плеча девушки.       — Нет, ма. Я справлюсь, — Яся продолжает смотреть через стекло на улицу, с которой давно скрылся Дима, и улыбается. Чувствует его любовь и теперь, расставшись; красная нить, тянущаяся от мизинца к мизинцу, не обрывается.