ESCADA

      — Давно пора признать, что консул истязает государство и всё, что ему интересно — разрушить и убить как можно больше. Нет ни одного хорошего исхода для страны. Затянувшаяся война приведёт к катастрофе. Поражение в ней грозит худшим. Даже если Юг победит, то консул хорошо заработает, когда будет отстраивать страну заново, и пропишет новые законы, какие будут выгодны ему, потому что уже некому будет воспротивиться. Мы уже обескровлены, и дальше некуда терпеть, — на последних словах Сонхва повышает тон и вскидывает подбородок. — Я не приказываю вам идти за мной, я прошу вас…       Пака на полуслове прерывает выстрел. Грянувший гром среди чистого неба, лишивший солнечного света и без того пасмурный день. Сонхва слабо пошатывается и хватается за голову, не понимая, почему потемнело в глазах, а в груди нестерпимо запекло. Ощущение, словно резко подскочило или же опустилось давление, и генерал абсолютно не может идентифицировать причину подобного состояния. Ещё и не вдохнуть глубоко. Воздух густой и тягучий, будто невероятно спёртый туман.       — Сан, — выкрикивает сбоку Юн и срывается с места.       Пака заставляет поднять глаза второй выстрел.       И первое, что видит перед собой генерал — пробегающего вдоль шеренг солдат Джонхана и… Самого себя? Сонхва щурится и ничего не понимает. Перед ним стоит он сам, только с блондинистыми волосами, ярко-серыми глазами и полностью в чёрном. Поймав на себе чужой взгляд, у блондина медленно поднимаются брови, а в глазах плещется удивление, безумие и радость. Он поднимает руку и указывает на себя, немного склоняя голову в бок.       — Ты увидел меня? Ты? Ты? Ты увидел меня? — он не может сдержать улыбки, больше похожей на оскал, и слишком быстро тараторит. — Ты? Ты же увидел меня? Ты увидел меня. Ты увидел меня? Ты увидел меня!       Блондин вздрагивает и крайне неестественно дёргает головой, начиная радостно смеяться, когда слышится болезненный и громкий крик Ёсана. Третий выстрел.       — Что? Что происходит? — Сонхва не может понять вообще ничего, а собственный голос в ушах звенит так громко, как если бы они были заложены. Он снова хватается за голову одной рукой и сжимает пальцами волосы, не понимая источника боли.       — Ты же увидел? Увидел меня? Скажи, что увидел? — не унимается блондин.       Пак косится в сторону Кана и кажется, будто всё внутри замирает. Его мальчик, его звезда настолько испуган и переполнен болью, что Сонхва готов поклясться, что никогда не видел у Ёсана эмоций сильнее, чем эти. Тот смотрит за спину генерала и рвётся вопреки удерживающему его Сану вперёд. Паку приходится обернуться.       — Какого? — Сонхва непонятливо смотрит на ещё одного самого себя. Мёртвого, молодого, неимоверно красивого, с дырой в сердце и на белом снегу, что алеет от растекающейся крови. — Да какого чёрта происходит?! Ёсан…       Четвёртый выстрел.       — Что? Нет! Посмотри на меня, а не на него! — моментально вспыхивает блондин, и это заставляет генерала обернуться.       — Что со мной? — Пак дрожащим голосом начинает разговор с блондином, что меняет свои эмоции слишком быстро. — Что произошло?       Со слезами на глазах Сонхва обводит медленным взглядом сначала своих военных, что выглядят уничтожено и разбито, а после с ужасом косится на Кана в страшнейшей истерике. В принципе, ответ не нужен. Генерал понимает, что произошло.       — Увидел! Увидел! — смеётся тот и хлопает в ладони, едва ли не подпрыгивая. — Ты вернулся ко мне! Давно пора! Что? Посмотри на меня.       — Моя душа, — Пак не чувствует слёз на щеках, как, в целом, и холода, но глаза застилает тоскливой пеленой. Он поднимает руку, желая приблизиться к Ёсану. — Моя любовь.       — Что? Нет-нет-нет, даже не вздумай! — блондин, что до этого лишь много говорил, сейчас делает два шага вперёд и хватает Сонхва за поднятую руку. — Не смей, не смей его трогать. Не смей, не смей, не смей! Почему даже в этот момент ты думаешь о нём?! Ты умер, очнись, — с очевидной злостью и жгучей яростью в голосе снова тараторит тот и дёргает Пака на себя.       Мгновение ока, и Пак в абсолютно неизвестном ему месте. Что-то похожее на огромный оживлённый полицейский департамент с крайне высокими потолками и очень большой продолжительностью столов. Сонхва впервые здесь, и он даже не может понять, где у них могут быть такие потолки. Единственное, что однозначно может сказать генерал — дышится здесь, как обычно, и голова перестала болеть и вопить тяжестью так же резко, как и начала. И он не знает никого из присутствующих, что очень странно и непривычно. Людей здесь много и работа кипит. Стоит привычный гул рабочего дня. Так, будто в этом месте нет войны или каких-то забот, кроме работы. Никто поначалу даже не обращает внимание на офицера, занимаясь собственными делами. Кто-то проходя мимо даже толкает плечом.       — Как ты это сделал? И кто ты вообще?! — Пак отталкивает от себя же самого себя и только сейчас позволяет себе удивиться увиденному. — Верни меня обратно, мне нужно к Ёсану.       — Почему ты мне не рад? — блондин испуганно и потерянно смотрит, быстро бегая глазами по лицу генерала. — Я Сонхва. Мы не виделись целых двадцать четыре года. Ты не соскучился? — судорожно выдохнув, он делает шаг назад и снова неестественно дергает головой. — Ты мне не рад? Ты не скучал?       — Я не понимаю. Это же моё имя…       — Нет! Нет! Ты опять всё путаешь, — растерянность блондина снова вспыхивает злостью, и он резко приближается, хватая Пака за воротник пальто. — Это моё имя. Моё. Моё имя, Марс. Неужели ты не помнишь? Ты не скучал по мне? Где твоё былое величие? Хватит называть себя так. Ты жалок…       — Эй, тут опять Сонхва вернулся, — проходящая мимо девушка лет двадцати обращает внимание на беснующегося блондина, замечая в его руках ничего не понимающего генерала и кричит это куда-то в сторону длинного ряда столов.       Постепенно гул рабочего дня стихает, и Паку кажется, что все смотрят только в их сторону.       — Что значит «опять»?! — Сонхва снова отталкивает от себя блондина, что продолжает театрально страдать. — Кто Вы? Где я? Что, блять, здесь творится?! И кто вот этот сумасшедший?! — генерал кивает на блондина, и того словно током прошибает от таких слов.       — Да нахрен вы его каждый раз сюда припераете? — недовольно вскрикивает какой-то парень, раздраженно берет свою кружку со стола и быстрым шагом уходит. — Опять цирк с конями устроит!       — Может кто-то ответит на мои вопросы?! — Пак повышает тон и вскидывает подбородок.       — Он что, сейчас был в роли какого-нибудь военного? — буднично фыркает женщина, неодобрительно глядя поверх очков на статную фигуру в офицерской форме и блестящую ленту с орденами. — Кто додумался его туда бросить? Он же нам все мозги выест по привычке. Надеюсь, он ненадолго?       — Ох, красотка, — из самой дальней двери в конце рядов столов спешным шагом выходит довольно улыбчивый молодой человек в полицейской форме и очках, направляясь к Сонхва. — Ты даже не представляешь, на какой срок он нагрешил.       Генерал лишь вопросительно вскидывает бровь и старается держать лицо перед всеми смотрящими. Он целиком и полностью игнорирует шум от своего двойника-блондина сбоку, пребывая в полнейшем оцепенении от всего происходящего.       — На сотню лет? — хмыкает та.       — Мне жаль тебя огорчать, — на ходу оборачивается парень и подмигивает своей сотруднице. — Но в этот раз вообще жуть, там несколько тысячелетий.       — Сколько? — вставляет свои пять копеек кто-то из дальнего ряда. — Может ему пора на покой? Он там что, совсем с катушек слетал? Почему у того вчерашнего всего несколько веков?       — Так, не вводиться в заблуждение раньше времени. Эта жизнь была очень неоднозначной, а его уму еще очень далеко до слёта с катушек, — парень приветливо сияюще улыбается и протягивает руку, на которую недоверчиво смотрят. — Чон Хосок, управляющий этой, — он оглядывается назад и вскидывает бровь, подбирая слово. — Богадельней. Извини, я не знал, что ты так скоро пожалуешь и не смог вовремя встретить. Обычно, души проходят несколько этапов с объяснениями, прежде чем сюда попасть. Это Сонхва тебя притащил?       Пак скрещивает руки на груди и скептически молча смотрит, вскинув подбородок. Может он ещё спит и это всё кошмар? Или он сошёл с ума? Или жизнь после смерти всё-таки выглядит вот так?       — Ну ладно тебе, — выдыхает Чон. — Я знаю, о чём ты думаешь. Пойдём, я тебе всё объясню и расскажу, как вернуться туда, — многозначительно кивает в бок Хосок. — Не трать ни моё, ни своё время.       — Кто Вы такой, чтобы обращаться к генералу армии на «ты»?       — О, не душни. Мы знакомы дольше, чем ты себе можешь представить, — смеётся управляющий. — И да, можешь забыть про своё звание, оно тебе здесь не пригодится. Ты ещё не понял, что ты умер?       — Как такое возможно?       — Что как возможно? Пристрелили тебя в этот раз.       — А в другие разы?       — Какой же ты в этот раз нудный, — раздражённо фыркает Чон. — Пошли, — он разворачивается на каблуках и убирает руку, начиная рассказывать вопреки скептицизму новоприбывшего. — Это штаб-квартира полиции по загробным делам. Что-то вроде чистилища, — Хосок идёт вперёд и обводит рукой длинное высокое помещение перед ними. Сонхва всё же приходится пойти следом. — Обычно высший суд решает, может ли душа загладить свои грехи и вернуться ещё раз, и если на это есть возможность, то предлагаем либо реализацию, либо если душа не хочет, отправляем её на покой. Но у тебя особые квоты, все мы это знаем, — Чон снисходительно смеётся и оглядывается через плечо. — Тебе надо обратно и на покой ты не согласен, так ведь?       — Мне нужно к Ёсану, — довольно тихо отвечает Пак.       — Да-да, кто бы сомневался, поэтому…       — Вы знаете его?       — Кто же вас не знает? — продолжает Хосок. — Так вот, ты не можешь вернуться к жизни, пока твоя душа нечиста. Обычно душам приходится выполнять несколько мелких поручений на благо живых, но ты в этой жизни совершил много тяжких преступлений. Учитывая все те жизни, что были загублены по твоим приказам, а еще насилие в отношении других людей, то... На тебе сейчас висит четыре тысячи сто шестьдесят пять лет долга…       — Что? Почему так много? Ничего, что я и спасал жизни?!       — Да, это учлось, до этого было восемь тысяч триста двадцать три года. Честно говоря, ты впервые прожил так хреново. У тебя ещё не было столько долгов. Но ты не переживай, тебе не придётся отрабатывать столько лет в прямом смысле. Некоторые поручения будут снимать тебе сразу несколько лет, а то и декад, а то, может быть, и веков за раз. В зависимости от того, сколько жизней тебе удастся спасти. Я так понимаю тебе надо побыстрее разобраться с этим всем? Я уже обо всём позаботился, ты получишь значок инспектора, напарника и будешь решать более сложные проблемы, чтобы не проторчать тут вечность за свои грехи.       — Да какие к чёрту грехи?! Вы в курсе, что мне пришлось стать участником войны и что я вообще пытался её остановить? Почему так много? У меня не было выбора. Я как никто понимаю ценность человеческой жизни, и…       — Вот именно. Из-за того, что ты как никто понимаешь ценность человеческой жизни, нужно отвечать за тех, кого ты загубил. Я понимаю, что не всё было в твоих руках, но так устроено распределение. Годы погибшего записываются на тот счёт, из-за кого человек умирает. Это карма. Жизнь — очень тонкая и сложная материя, и нельзя её дать или отобрать без больших потерь и платы.       — Хорошо, допустим, — Сонхва всё ещё не может поверить услышанному и кажется, что мир сошёл с ума. — А кто этот, — он оборачивается, чтобы указать на свою блондинистую копию, и не находит того ни рядом с собой, ни где либо ещё в здании. — Эм…       — Ты про Сонхва? — Хосок останавливается и в целом понимает замешательство Пака. — Ты, только блондин?       — Да. Кто это и почему у него моё имя? И моя внешность?       — Не знаю, — пожимает плечами Чон.       — В смысле не знаете? Он же тут ошивается, разве нет?       — Да, он довольно часто тут находится, но на него многие перестали обращать внимание. Если ты заметил, у него не всё в порядке с головой, и никто не может узнать, кто он.       — В смысле? Как такое возможно? У вас здесь непонятный чокнутый субъект, который вы игнорируете?       — Дело в том, что память разумного существа не может выдержать больше двух-трёх веков жизни или осознанности. И это в лучшем случае и если очень развит интеллект. Именно потому человеческая жизнь конечна. Деменция, склероз, и все прочие причины, разрушающие разум. Многие уже в семьдесят лет теряют свою личность, не говоря о большем. Даже нам, регулярным работникам департамента, иногда приходится перерождаться и проживать человеческую жизнь, чтобы сбросить память. Но, — Хосок хмурится и откидывает волосы назад. — Но этому парню точно больше нескольких тысяч лет, ведь упоминания о нём уходят в древность, и никому ни разу не удалось уговорить его сбросить память. Его разум давным-давно раздроблен и спутан из-за тяжести воспоминаний, и, как бы ни было иронично, он не помнит ничего, кроме своего имени и привязанности к тебе. Или не говорит. Я не знаю, с ним невозможно разговаривать. Может с тобой чем поделится, — Чон продолжает свой путь, махнув рукой.       — Разве он не мешается? Почему никто насильно с ним ничего не сделает?       — Не мешается. Он говорит только о тебе и в целом, большую часть времени находится в живом мире рядом с тобой. А никто не станет ничего делать из опасений перед ним. Ни один из ныне существующих не знает, что это за древний черт и на что он способен, раз его разум всё ещё функционирует в каком-никаком виде. По крайней мере, пока миру живых он не опасен, всё в порядке.       — Куда он сейчас делся?       — Кто ж его знает?       — Почему он назвал меня Марсом?       — С этим уже сам разбирайся, я не имею права выдавать подобную информацию. Но если будешь хорошо себя вести, подскажу, где об этом узнать.       — Я смогу вернуться к Ёсану в этой жизни?       — Я не думаю, что ты успеешь так быстро разобраться со своими долгами. К тому же ты родишься без памяти. Советую сделать так, как ты обычно поступаешь: родиться на год раньше него. Не моё, конечно, дело, но у вас тогда складываются самые нормальные отношения.       — Но я нужен ему, — теперь останавливается Пак. — Я втянул его в очень опасную историю и хочу быть рядом.       — Я даже не хочу комментировать то, что у вас там происходит, но, — Хосок безрадостно морщится, снова оборачиваясь. Он здесь уже два столетия, и за это время не первый раз слышит подобные слова. Как же печально отказывать. — Но я ничего не могу сделать. Нельзя вернуться без сброса памяти и не младенцем. У вас действительно не будет шансов в таком случае учитывая то, что он никогда и никому больше не поверит в этой жизни, кроме тебя. А учитывая то, что ты не можешь возвращаться к живым с одной и той же внешностью чаще, чем раз в столетие, чтобы не было коллапсов, он даже не узнает тебя. Максимум примет за сумасшедшего, что откуда-то узнал его слабости и теперь насмехается над ними, если попытаешься доказать, что ты Сонхва.       — Пиздец.       — Да не переживай ты так, — пытается улыбнуться Чон. — Ну идём, а то никак не дойдём.       — Куда мы сейчас?       — Я дам тебе прочитать и подписать документы для получения значка инспектора, познакомлю с напарником и передам офицеру, чтобы он ввёл в курс дела.       — И тут бюрократия, — обречённо вздыхает Сонхва, глядя на обилие бумаг на множестве столов, судя по всему, других инспекторов. — Погоди, напарника? Зачем мне напарник?       — Во-первых, чтобы быстрее всё отработать. Нам тоже не нужно, чтобы ты шароёбился тут несколько веков. Во-вторых, потому что у вас остались нерешённые конфликты, которые перейдут с вами в следующие жизни, если не уладите их.       — Что? Кто это? Только не говорите, что какой-нибудь мой знакомый.       — Ты всегда можешь отказаться и уйти на покой, — Хосок останавливается у двери к себе и вскидывает брови, неоднозначно глядя на Пака. — Но тут не получится ставить условия, — после этих слов он открывает дверь к себе и пропускает Сонхва вперёд.       Паку приходится войти и он со спины узнаёт того, кто ждёт в кресле. Сонхва никогда не думал, что ему будет настолько некомфортно находиться в одном помещении с кем-то. Стыд смешан с непониманием и отрицанием, но «напарник» всё же поднимается с места и оборачивается.       — Ну нет, это не можешь быть ты, — болезненно морщится Пак и трёт переносицу, не понимая, за что ему всё это. — Я рассмотрю возможность работать, но только не с ним.       — Что такое? Стыдно в глаза смотреть после того, как ты меня убил? — ухмыляется Джунхи и буквально сжигает торжествующим взглядом, с радостью встречая в загробном мире своего «коллегу».       — Вообще-то, ты тоже его убил, — встревает Хосок. — Годы Сонхва тебе только что начислились.       — Что? В смысле? Это из-за тебя я здесь?! — Сонхва хлопает ресницами и начинает понимать.       — Да-а, — с улыбкой тянет Пак, чувствуя удовлетворение. — Как тебе? Ну, умирать?       — Какого чёрта? Нахер ты убил меня?! — Сонхва не может сдержать своей агрессии, злости и обиды. Впрочем, на самом деле ему не так важна собственная жизнь, как факт расставания с Ёсаном. Он подлетает к Джунхи и Хосок жалеет, что не был бдительным, не успев их разнять. — Ты послал снайпера, да? Ты убил меня на глазах у моего личного состава и Ёсана?! Ты, блять, убил меня на глазах Ёсана! Какого хуя?       — Скажи спасибо, что судя по всему только тебя, а не вас двоих, — генералу разведки не составляет труда выбраться из подобного захвата и оттолкнуть от себя оппонента.       Вот только Джунхи до расплавленной души зол и обижен на своё жалкое убийство в собственном кабинете, потому он не отказывает себе в удовольствии поднять ближайший к нему стул и со всех оставшихся сил ударить Сонхва. Из хорошего — Пак абсолютно не чувствует боли, из плохого — стул Чона ломается, и это явно не радует того. Но отлетев к двери, Сонхва не намерен оставлять подобный жест внимания без ответа. Драться с разведчиком бесполезно, потому Пак со злорадной ухмылкой бросает сначала лампу со стола у двери, а после по одной несколько книг.       — Вы! Прекратите! — возмущенно вскрикивает Хосок и не знает, кого пытаться остановить. — Я Вам за всё это дерьмо ещё лет начислю!       Жаль, что это и близко не работает, и с бессильной злостью Чон наблюдает, как его кабинет безжалостно громят, между тем перебрасываясь оскорблениями, два генерала в сером. При том Сонхва получает намного больше, но он настолько задиристый, что продолжает свою агрессию в сторону Джунхи, что, кажется, рад выплеснуть злость за собственное убийство. И не важно, что оба Пака здесь друг из-за друга.       — Хоуп? — юноша с персиковыми волосами заглядывает в кабинет и тут же скрывается из вида, чуть ли не получив прилетевшей в дверь папкой с документами. Во второй раз он заглядывает осторожнее и наблюдает, как один Пак душит другого, пока второй бьёт первого ножкой от поломанного стула. А посреди этого всего Хосок без лица, даже не пытающийся их успокоить. — Эм? Всё в порядке?       — Да? Как видишь, — подбоченивается Чон. — Всё в полном порядке.