Золото глаз твоих

— …Или вы можете сесть в свою машину и уехать. — И почему это вдруг? — Потому что есть пути, на которые лучше не вставать. Раньше такие на картах отмечали «Здесь живут драконы». Теперь не отмечают. Но это не значит, что драконов там нет.

«Фарго»

Какие-то семьи вместе выбираются на пикники, собираются по вечерам в гостиной, чтобы сыграть в какую-то глупую игру или посмотреть фильм — Майклсоны выбираются в клуб, чтобы «потрапезничать». Никакой пакет с кровью никогда не заменит того одуряющего чувства, которое наполняет тебя, когда тёплая, текущая из вены кровь стекает по языку. Это — жизнь в чистом виде. Донорство делает их жизни проще, позволяет быть осторожными. Но кровь из вены? Никто не может прожить достаточно долго без такого деликатеса. По крайней мере, это будет уже не та жизнь, а её жалкое подобие. Кол спускается на танцпол, как акула врезается в косяк рыбы. Он приметил свою жертву ещё со второго этажа. Её трудно не заметить. Волосы — чистый пепел, ультрафиолетовое белое пятно в лучах клуба. Он не уверен, что когда-либо видел такой насыщенный цвет. Это даже не стандартный блонд. На девушке только коктейльное серебряное платье и завлекающий взгляд аметистовых глаз. Она настолько уникальна и привлекательна, что это рождает в Коле другой вид голода. Она замечает его, когда он оказывается достаточно близко и сама притягивает в свои объятия. Её прикосновения обжигают, аккуратные ладошки ведут по шее, оттягивают ворот рубашки и скользят ниже. Кол не спрашивает её имя, он просто притягивает её, втягивая в горячий поцелуй. Их тела прижимаются друг к другу, точно сталкиваются клинки, и во все стороны летят искры. У неё на удивление крепкая и жесткая хватка. Она без всякого стеснения вертит им, как куклой, точно заявляя права. Кол чувствует себя немного восхищенным, а потому снисходительным, позволяя ей доминировать в поцелуе, вторгаться в его рот языком, кусать губы и врезаться ногтями в плечи. Он отвечает не менее страстно, утягивая её к стене и грубо впечатывая своим телом. Девушка только стонет громче, её аметистовые глаза сияют в полутьме клуба колдовским светом. Одно это должно было насторожить его, но пухлые губы, утягивающие его в новый поцелуй, были подобны зову сирены, туманили рассудок, и всё, что Кол мог — это отвечать. Он слишком давно не чувствовал подобного, такой жадности, такого напора, этой уверенности, что она получит всё, что захочет. Это выглядит слишком привлекательно. Это вызывает острую жажду где-то под рёбрами и тянет, тянет. Завлекает сладким ароматом. Девушка пахнет пожарищем, дорогой кожей и лимонами. Странное сочетание оседает на языке горьким привкусом, когда Кол проводит языком по шее. Она запрокидывает голову и стонет, вплетая руки ему в волосы и направляя ниже. Её сердце бьётся в его горле, а кровь поёт, кричит в ушах, струится прямо тут, под тонкой кожей. Острые ключицы так и тянут их укусить, Кол чувствует, как это желание нарастает вместе с напряжением в джинсах. Его руки сжимают её бедра, гладят и легко забираются под платье. Она без белья. Влажная. Жаждущая. Это больше, чем можно вынести. Сжальтесь, он просто мужчина. Кол проникает в неё сразу двумя пальцами, нажимая большим на клитор, жестко лаская. Это не похоже на стон, она рычит и выгибается ему навстречу. Этот звук перекатывается, отталкивается от стен и отдаётся в Коуле обжигающей волной. Эта девушка похожа на дикого зверя. На периферии сознания он чувствует исходящую от неё опасность, но игнорирует все эти сигналы. Его кровь кипит от желания, и опасность только подстегивает это чувство. Кол ухмыляется, обнажая клыки, и чувствует, как чёрные вены расчерчивают лицо. Он разводит пальцы на манер ножниц, второй рукой сжимая грудь через тонкий лиф. Под ним тоже абсолютно ничего нет, и оказывается слишком просто сжать двумя пальцами сосок, болезненно оттягивая. Кол чувствует себя так, словно его окатили ледяной водой, потому что клыки врезаются, а не вонзаются в кожу. Он словно пытается откусить кусок мрамора, который упорно отказывается дробиться. — Прости, милый, — девушка в первый раз обращается к нему. У неё чуть хриплый голос и соблазнительная ухмылка с небольшими, не такими явными, как у него, клыками. Она всё равно выгибается навстречу, так соблазнительно и опасно, без всякого страха заглядывая ему в глаза и сильнее насаживаясь на всё ещё ласкающие пальцы. Аметист сменяется расплавленным золотом с вертикальным зрачком. Кол чувствует, как дрожь бежит вдоль позвоночника. Его инстинкты вспыхивают, словно вместе с этим она выпускает какой-то феромон. — Но твоим клыкам моя чешуя… — незнакомка едва слышно фыркает от смеха, — не по зубам. Она облизывается, и Кол повинуется инстинктам. Бросается, как зверь, собираясь быстро свернуть шею и избавиться от зудящего ощущения на подкорке. Будто перед ним нечто большее, чем просто миниатюрная девушка. Его впечатывает в стену с такой силой, что Кол чувствует, как трещат кости. Она удерживает его одной рукой, сжимая горло. Её ухмылка становится шире, а чувство опасности усиливается. Он не может дышать, он не может сопротивляться её силе. И её кровь всё ещё поет. Так сладко и заманчиво, словно каждая секунда распаляет её, как сражение — воина. — Как жаль, что всё закончилось на этом, — она притворно надувает губы, свободной рукой поправляя платье. — Это было весьма неплохо. Кстати, меня зовут Рейнира. Она ухмыляется, а затем вспыхивает. Буквально. Проходит секунда, и Кол всем телом ощущает призрачный жар пламени, прежде чем девушка исчезает, оставив после себя горстку пепла. Никлаус стоит перед ним, держа руку там, где должно было быть её сердце. Колу больше тысячи лет, но он чувствует себя неопытным мальчишкой, который первый раз в жизни увидел, как мать колдует, столкнулся с чем-то по «ту сторону», с чем-то, что едва мог объяснить. Рейнира уже не помнит точно сколько ей лет. В какой-то момент время стало таким относительным, что жизнь превратилась в череду времен года без точной привязки к датам, месяцам и дням недели. В конце концов, когда ты помнишь, как материки выглядели иначе, а небо рассекали драконы… Даже само понятие жизни становится весьма эфемерным и абстрактным. — У тебя фетиш на вампиров? — спрашивает Деймон, её дорогой дядя, развалившись в кресле у камина. Родной язык ласкает слух, и Рейнира не может сдержать мягкой улыбки. Времена проходят, часы тикают, цивилизации меняются, а Деймон остаётся горящей константой. Он всегда сидит где-то под рёбрами. Больше, чем дядя, муж, друг, король-консорт. Больше, чем можно описать словами. Они находят нужные только в языке их далекой, призрачной Родины. — Этот показался мне интересным, — отвечает Рейнира, подходя к Деймону и усаживаясь к нему на колени. — Правда, он распалил меня и бросил… Так несправедливо. Она шепчет, склонившись к его губам. Руки Деймона привычно удерживают её бедра, поглаживая уже скорей автоматически, чем осознанно. — Конечно, интересный… — Деймон снисходительно фыркает, даже не пытаясь пошевелиться или поддаться на такую очевидную провокацию. — Это был первородный, а у нас, как назло — ни одного кола из белого дуба. — Какая жалость, — закатывает глаза Рейнира и целует его сама, устав ждать реакции. Деймон не отвечает ровно секунду. Прошли тысячелетия и тысячелетия с их первого поцелуя. Ничего не изменилось. Каждое касание губ, как электрический разряд, срывает резьбу. Деймон вспыхивает мгновенно, этот пожар неумолим к нему всю его чертовски длинную жизнь. Кажется, даже Визерис смирился с этим за пару веков, а Деймон до сих пор обуздать не мог. «Ты не посадишь дракона в клетку, issa dārys», — шептала ему когда-то Рейнира. Когда-то, когда они были молоды, смертны, он был способен пролить реки крови в её честь, но не показать, что сжигает его заживо. Он был глуп. «Мы будем гореть вместе», — яростно рычала Рейнира, отзываясь на его огонь в груди. Она прощала его глупость, её пламени хватало на них обоих, её искренность была самым терпеливым убийцей. Деймон ни о чём не жалеет. Он вжимает её в себя отчаянно, жадно — им всегда мало друг друга. Дизайнерское платье превращается в бесполезные тряпки, осыпаясь к его ногам. Деймону и этого мало. Недостаточно касаться обнажённой кожи, недостаточно срывать стоны с губ. Он хочет проглотить её, пожрать полностью, слившись в единое целое. С тех пор, как его душа объединилась с душой Караксеса, его жадность вышла на новый уровень. Он ничего не мог с собой поделать, с этой дикой потребностью владеть ею. Клыки легко прокусывают кожу, преодолевая драконью чешую. Чистое золото струится по ключицам, заливает грудь, пачкает его губы, обжигает гортань. Деймон не обращает внимание, он глотает жадно, нетерпеливо, точно недавно обратившийся вампир. Разница в том, что Деймон так безмерно стар, что любой вампир — ребёнок по сравнению с ним. Тысячелетия не учат его контролю, только не в отношении его драгоценной племянницы. Он облизывается и поднимает на неё полный любви взгляд. Расплавленное золото встречается с чистейшими рубинами. Узкий зрачок реагирует на игру света от камина, подстраиваясь под освещение. Деймон видит только небо и как их тела, покрытые чешуёй, сливаются в единое целое. Есть только мир, и он принадлежит им, простирается под ними, склоняется перед их силой и величием. Магия поёт в их венах песни Древней Валирии. Драконы и их всадники никуда не исчезли, они просто стали единым целым.