I want to hold your hand

лучшие зачастую кончают самоубийством просто чтобы свалить а те, кто остался так и не могут понять почему кто-то вообще хочет уйти от них Чарльз Буковски

Еще совсем недавно августовское солнце, ярко-оранжевым светом нещадно бившее по глазам, лениво катилось к горизонту, выжженная трава изнемогала от жары минувшего дня и лишь тревожная полоска туч где-то далеко, должно быть, над водами Тихого океана, намекала на легкую прохладу. Ветер дул с запада, но прогноз погоды неизменно твердил о ясном небе и звездной ночи, которая вот-вот обнимет своими бархатными крыльями штат Орегон и все к нему приближенные. Это была бы идеальная ночь для побега. Не то чтобы Сяо приходилось выбирать, но из всех ночей он выбрал бы именно такую. Тихая, теплая, светлая от звезд ночь, в которую только и катить бы вперед по нескончаемой глади трассы, все дальше и дальше от больших проблем маленьких людей, от дома, старых недо-друзей и новых пере-подруг, лица которых смазываются, стоит переступить порог опьянения, так, что дальше жарких поцелуев в огнях ночных клубов так и не заходит. Идеальная спокойная ночь, готовая вместить в себя целый ворох всех тревог, которые тащит за собой неспокойная душа Сяо. Он почти лелеял мысль о ней. На окраинах Портленда он остановил попутку, водителем который оказался парень ненамного старше его. Он представился Оливером, и имя это до дрожи подходило ему: модельная белозубая улыбка, сошедшая, кажется, с рекламного щитка, уложенные назад волосы, коричневые брюки. Сяо знал таких сотни. Так должен выглядеть примерный человек двадцатого века и гордый сын Америки. С этой улыбкой и в этих брюках он должен работать в офисе, голосовать на выборах, закупаться продуктами, а потом с таким же выражением лица и (почти) не снимая брюк обязан иметь собственную жену на собственной кровати в собственном доме на благо американской нации, делая еще больше таких же как он налаченных и отутюженных готовых на все безвольных овец, что умрут потом, как их отцы и деды, где-то во Вьетнаме (или где-нибудь еще), без имени и памяти, с маленьким домом и задним двориком, на котором раз в неделю они сами когда-то стригли газон. В дороге Оливер рассказывал Сяо что-то о компании, в которой он работает. Кажется, они производят зубную нить. Или пасту? Вникать было сложно, монотонный голос водителя гулом отдавался в ушах, постепенно убаюкивая парня, который, кажется, только сейчас заметил, насколько он смертельно устал. Навалившиеся свинцом веки нещадно слипались, а однообразные пейзажи за окном словно нашептывали свою собственную дорожную песню. Пушистые лапы сосен махали ему вслед: такова мелодия штата Орегон. В теплой уютной машине этого не чувствовалось, но снаружи ветер явно усилился и на секунду кольнула мысль о том, что тяжелые тучевые архипелаги могут нагнать беглеца как раз тогда, когда он решился на этот шаг. «В любом случае, — думал Сяо, — Какая мне разница, пока я здесь, а они там? Дождь не испортит мне дорогу.» А Оливер вещал. Ради приличия Сяо решил прислушаться. Темы петляли одна к другой: спорт, мировые чемпионаты, мировая политика, просто политика, президент Никсон, Республиканская партия, радио-эфир, спорт. Возможно, бесконечный монолог зациклился в какой-то момент, превратясь в кольцо, медленно стискивающее Сяо по линии скальпа. Уткнувшись виском в стекло он с силой зажмурил глаза, но странное чувство не проходило. Воспоминания об оставленном позади доме резко сомкнулись кольями у сердца, обретая форму колючего угрожающего страха. Шум мотора глушил мысли, поравнявшись с голосом Оливера. В машине пахло зубной пастой. Хотелось курить. Так и вскрывается внезапно, на двадцатом году жизни, что ты — просто-напросто трус, неспособный уехать от дома на приличное расстояние. Перед глазами лицо отца. Он недоволен и слегка взволнован. И «мы еще не до конца уверены, что твое здоровье в норме», и падающие на пол маленькие белые пилюли. Живот резко скрутило. — Оливер, — Сяо спешно поднимается и тянет руку в сторону, чтобы положить ее на предплечье водителя, — Стой. Останови машину. Шарманка водителя резко затыкается и на пару секунд повисает молчание. — Что случилось? Ты в норме? — его голос звучит глупо. Странно, отталкивающе, почти тошнотно. — Останови блядскую машину, меня сейчас вывернет. С легким гулом машина откатывается к обочине и, стоит ей остановиться, Сяо вываливается в открывшуюся дверь, сплевывая на траву густую слюну, собравшуюся в глотке. Ветер врезается в плечо и ворошит волосы, дышать становится легче. Темно, звезды не освещают землю. Тучи все же нагнали их на пятидесятой миле от Портленда. Тяжелое молчание продолжается несколько секунд, пока пульсация крови в ушах успокаивается. Сяо не спешит разгибаться — вдруг не пронесло? — Дружище… — голос Оливера за спиной, кажется, звучит разочарованно, — Чем ты таким баловался? Хотя это неважно. Я такое не поддерживаю. Смысл сказанных слов доходит до Сяо не сразу. Он собирает его по крупинкам, обрабатывая и пропуская через собственное сознание. Медленно он принимает вертикальное положение. — Я не гребаный наркоман, — говорит вкрадчиво, хотя понимает, что ситуация напоминает обратное, — Кто угодно, но не он. Он не спешит оборачиваться, хотя слышит за спиной вздох. — Так может любой сказать. Вдруг ты сейчас со мной бежишь от полиции и грузом в рюкзаке? Кончай ты это, парень. Сяо резко разворачивается, в глазах вспыхивает злость. Он с силой вцепляется ладонью в дверцу машины и водитель отшатывается, как от огня. Какое-то время взгляд янтарных глаз сверлит собеседника, словно стараясь прожечь в нем дыру, но скользит вниз позже, безжизненно застряв где-то в кожаной обивке сидения. Спорить потерялось всякое желание. Скандалить — тоже. Только горечь, страх и тихая ярость смешались где-то на уровне грудной клетки. Оливер напряженно проводит по своим брюкам вспотевшими ладонями. Конечно, такой до ужаса застиранный белый воротничок испугается такого кадра как Сяо, выкидывающего подобные штуки совершенно внезапно. В конце концов, всем известно настоящая ситуация в стране. — Прости, парень, но нам, кажется, не по пути. Ничего личного, — Он вытаскивает с заднего сидения рюкзак Сяо и ставит перед ним, — Ничего личного… Фраза не успеет закончиться, прежде чем рюкзак будет вытащен из машины, а дверь захлопнется с громким хлопком. Сяо из-за стекла окна смотрит зло. — Да пошел ты! — Кричит он громко, чтобы из своей металлической коробки Оливер его услышал, — Катись к хуям, давай, чего встал?! И с силой его ботинок врезается в колесо автомобиля, которое тут же словно заводится от толчка. Оливер бьет по газам и машина уносится дальше по дороге, оставляя Сяо одного. Поздним вечером, на дороге, все еще в чертовом Орегоне. На макушку приземляется капля и слегка приводит в чувство, заставляя поднять взгляд к небу. Чернее черного, магия ночи испарилась, словно ее не было совсем. Пару раз Сяо моргает, пока злость стекает по лицу вместе с первыми брызгами дождя, оставляя липкую пустоту в сердце. За двадцать минут дождь перерастет в ливень и Сяо потратит какое-то время на натягивание непромокаемого чехла на свой рюкзак. Им было принято решение ехать дальше. Сколько угодно можно сидеть дома и предаваться прокрастинации, но если решил… впервые, наверное, в жизни захлестнуло чувство отчаянного желания довести дело до конца. Доказать, что что-то можешь, что ты управляешь ситуацией, а не наоборот, смело сжать ее в кулак, а затем… А затем пошел третий час под ливнем. Фары проезжающих мимо машин слепили глаза и уносились дальше в ночь, словно Сяо не существовало здесь, на обочине дороги. Вода стекала с его волос и одежды, затопила ботинки, насквозь пропитала сигареты и спички. От маниакального желания не осталось и следа, и лишь вялые попытки голосовать проезжающим попуткам немного шевелили закаменевшее от промозглого ветра тела. Вопросить бы у августа: на что такой холодный ветер? Что он несет на хвосте? Мысли неторопливо текли в голове Сяо, от безысходности опустившегося на землю. Усталость накатила на него с головой, а из носа потекло от холода. Доставать шмотки из рюкзака он все не решался — зальет и их, и не будет у него на худой конец сухой одежды, в которую можно будет переодеться, как только закончится ливень. Палатки у него нет, но есть спальный мешок. Можно было бы уйти подальше от дороги, вытащить его, завернуться, а сверху в чехол от рюкзака, словно в кокон. Это, возможно, даст ему шанс поспать пару часов, прежде чем холод настигнет окончательно. Тогда, возможно, закончится и дождь. Шум проезжающей мимо машины вновь заставляет поежиться, а потом перерастает во что-то необычное. Не удаляется дальше прочь, не исчезает во тьме леса, а неожиданно чуть приближается и замирает. Сяо поднимает голову. Сквозь залившую глаза воду он видит вэн, остановившийся на обочине в десятке метров от него. Неужели его, уже оставившего попытки голосовать, наконец заметили? Ноги, как напружиненные, внезапно выпрямляются, заставляя парня принять вертикальное положение. Он не идет, а лишь всматривается в блестящий бок машины… нет, не блестящий. Покрытый темными странными пятнами, плохо различимыми в темноте. Дверь машины открывается и чья-то голова выглядывает оттуда, смотря на Сяо в ответ. Секунда. Две. Между ними стена дождя. — Ну ты чего замер?! Беги сюда! Тебе на восток? Как ошпаренный Сяо подпрыгивает, подхватывая рюкзак, и тащится к машине. — Да! Да, на восток! Чьи-то руки помогают ему подняться и усаживают на сидение, и, не успевает Сяо всмотреться в окружающую обстановку, взгляд словно закрывает плотным полотном. Вздрогнув, он не сразу понимает, что произошло. Рефлекс «бей и беги» почти что успевает сработать, однако осознание приходит быстро: тьма не враждебна, а, вообще-то, сухая и даже мягкая. С растерянным видом Сяо стягивает с головы прилетевшее на нее полотенце. Прямо напротив него пара лазурного цвета глаз, смотрящих с интересом, и ничего кроме них в мире больше не остается. Глубина лесных озер затягивает его с головой и он старается выкарабкаться как может, в чем, очевидно, терпит поражение ровно до тех пор, пока эти самые глаза не подмигнут ему весело. — Он в норме, Казуха, едем! — Голос голубоглазого парня разрывает тишину и сразу за ним зарычал работающий двигатель. Вэн покатил дальше. А Сяо словно взял ступор. Парень на сидении перед ним резко пришел в движение: приподнялся, встал на кресло коленями, потянувшись за чем-то на полке под потолком вэна, поднял руку. Поскользили от запястья к локтю цветастые феньки. Минутку! Феньки, нелепая потрепанная одежда, цветные косички… Сяо осматривается по сторонам и встречает взглядом еще двоих. Белокурые парень и девушка, друг на друга похожие как две капли воды. На ней короткое льняное белое платье, ворох объемных бус. На нем — желто-коричневая рубашка с широкими рукавами. Оба, синхронно хихикнув, весело ему улыбаются. До нелепости очевидная истина приходится будто удар по голове и Сяо устало возводит взгляд к потолку, на выдохе произнося: — Так вы чертовы хиппи… Снова на сидение напротив приземляется голубоглазый парень. В его руках оказывается объемный термос. — Так-так, дружочек, — с улыбкой причитает он, — Повежливее с теми, кто забрал тебя с этого кошмарного ливня. А так же с теми, кто прямо сейчас наливает тебе суп. Открутив крышку, он переливает в нее ароматный золотистый бульон с вермишелью. От запаха во рту у Сяо вырабатывается слюна, и вот чужие тонкие руки протягивают импровизированную кружку к нему. От равномерной качки машины жидкость норовит то и дело выплеснуться через край, но уверенные руки будто бы нарочно не позволяют ей этого сделать. — Сейчас ты поешь и согреешься, а потом расскажешь нам, куда держишь путь. Вот как порядочные мальчики поступают со своими спасителями, особенно после того, как бросились так опрометчиво ловить попутку в ливень среди ночи. Его голос звонкий, но спокойный, забирается в сознание преодолевая все усталости. Совсем не похож на монотонный галдеж Оливера. И, признаться честно, самую малость от его слов Сяо даже пристыдился. С коротким «спасибо» он принимает бульон из рук незнакомца. Первый глоток похож на солнце, заливающееся в его глотку. Суп свежий, теплый и очень ароматный. На дне кружки вместе с лапшой обнаруживаются маленькие кусочки курицы. Он жирный и сытный, идеальный во всех значениях этого слова. — Это… — Сяо облизывает соленые от еды губы и подбирает слова, — Это очень вкусно. — Ну так! — Парень напротив снова усмехается, — Это Люмин приготовила. У нее не руки, а произведения искусства, правду тебе говорю. Вот она, сидит и пялится беспардонно. Парень оборачивается, глядя на девушку. — Дамочка, не стыдно ли вам глазеть на невинного юношу? Соберитесь, не при живом же женихе! Многозначительное молчание заканчивается полетом дорожной подушки в лицо говорившего парня, от которой тот отмахивается почти что на уровне рефлекса. — Еще хоть слово об этом и я залью тебе в зад весь суп, который когда-либо для тебя готовила и сверху заткну курицей, доходчиво? — Голос девушки внезапно строгий и не менее звонкий, а ее рука тянется стукнуть друга по макушке. Сидящий рядом с ней парень со вздохом отшатывается от, кажется, назревающей драки, а затем и вовсе встает, чтобы пересесть поближе к Сяо. — Да… — Он чуть заминается, неловко хохотнув, — У них так всегда. Неважно, впрочем. Меня зовут Итэр. Моя сестра — Люмин. А Этот, — Он ловит в воздухе голубую косичку и слегка тянет на себя, отвлекая ее обладателя от сражения, — Венти. У него заноза в одном месте, не обращай внимания. За рулем у нас Казуха. Казуха! Скажи привет! На последних словах он чуть повышает голос, обращаясь уже явно не к Сяо. Негромкий бархатный голос раздастся где-то за затылком Сяо, очевидно, с водительского сидения. — Привет-привет. Я сейчас не отвлекаюсь. Дождь. Чуть позже нормально познакомимся. Обернувшись, Сяо встречает перед глазами чужой светлый затылок. Чуть подняв глаза, в зеркале заднего вида он имеет возможность рассмотреть лицо. Сосредоточенный взгляд чуть прищуренных глаз отчаянно вглядывается вперед, в лобовое стекло, с очищением которого от дождя ничуть не справяются дворники. Бедняг швыряет туда-сюда и, разрезая потоки воды, они старательно выполняют свою работу, хоть и несколько безуспешно. Снова возвращая свой взгляд в салон, Сяо закусывает кончик языка. Да, первые его слова точно не подходили для составления выгодного мнения о себе. Ребята, однако, стараются держаться приветливо… ах, ну что там принято делать в живом человеческом общении?! — Меня зовут Сяо, — Наконец подает голос он, — Я еду в Нью-Йорк. Будет здорово, если подбросите меня как можно дальше на восток. От чего-то возня Венти и Люмин прекращается и те, уставившись на Сяо, занимают обратно свои места. Как-то слишком восторженно парень при этом улыбается. — Да ты счастливчик, Сяо! Как жаль, что день вот-вот закончится. Тебе следовало бы купить лотерейный билет, — Он подбирает худые босые ноги и скрещивает их на сидении, — Мы едем на Вудсток! Довезем тебя в лучшем виде прямиком до штата, если ты, конечно, не против небольшой задержки кое-где. Свои планы. И, впрочем, можешь даже присоединиться. — Ой нет, — Сяо резко дергает головой и покрепче вцепляется в кружку, удерживая бульон от переливания через край, — Я не полезу в эти ваши сексо-нарко-алко-тусовки. Вы уж простите, но это пиздец. Итэр усмехается, а улыбка Венти внезапно становится еще шире, смахивая теперь чем-то на оскал. — А, ну теперь понятно. Вот, какого ты о нас мнения. — Он чуть приподнимается и наклоняется вперед, приближаясь к Сяо, — Кричим про мир, а потом все дружно ширяемся герычем, трахаемся лютой оргией, не смотря на пол и возраст, и умираем там же от передозов и венеричек. А еще от инфекций, ведь мы не знаем, что означает слово «душ». Смотри не подцепи блох. Он тянется к мокрым волосам Сяо, проводя по ним рукой. Тот внезапно вжимается в спинку сидения, широко раскрыв глаза. Брови ползут к переносице. — Да я, вообще-то… — Так и есть, — не дает ему договорить Венти, — Именно так ты и думаешь. Но это ничего, не бойся. Мы попутчиков не едим. Он выглядит несколько оскорбленным, падая обратно на свое сидение, и отводит взгляд к окну. Итэр тоже отворачивается, а Люмин и вовсе спряталась где-то на задних сидениях, оставив для виду в проходе свои белые ступни. От нахлынувшего молчания становится неловко. От взгляда янтарных глаз не ускользает отдающее горечью лицо Итэра и разочарованный вид Венти. Внезапно для себя Сяо понимает, что правда немногим отличается от того, что Венти сказал. Сногсшибательная энергия детей цветов пугала его интровертированный нрав, а их образ жизни не виделся Сяо безопасным, и все же, как бы категоричен он не был, равнять людей под одну гребенку не хотел. Хотя бы из правил приличия. От собственного поведения становится стыдно. — Я не это имел в виду, — слабые попытки оправдаться прерываются новым недовольным взглядом Венти, — Ну, точнее… блин. Я не хотел. Простите. Он опускает взгляд к кружке с недопитым бульоном и не видит, как выражение лица Венти смягчается. От ощущения чужой обиды хотелось провалиться под землю. — Ладно, не ссы, — Рука приземляется на плечо, подбадривающе поглаживая, — Нам привычно. Возможно, если ты очень постараешься, то когда-нибудь сможешь понять. — Или просто доедешь с нами, докуда сам захочешь, — добавляет Итэр, — По крайней мере, до Чикаго у нас прямая дорога. Сяо поднимает взгляд и встречает две легкие улыбки. Сила духа этих ребят поражает его с новой силой: только что парень, которого они подобрали, практически оскорбил их, а они продолжают дружески ему улыбаться. — Спасибо. Еще раз. Он залпом допивает бульон, который уже начал остывать, и возвращает кружку Венти. Тот деловито протирает ее носовым платком, после чего снова закручивает термос. — Ну что за кислое лицо? — Он цокает, качая коловой, — Так не пойдет. Расслабься, дружище, ты понят и прощен. Вот что: нам нужно выпить. За знакомство. С этими словами он подтягивает к себе чью-то джинсовку, тут же начиная шариться по карманам. Итэр отправляет ему скептичный взгляд. — Тебе всегда нужно выпить, за что угодно. Там хоть что-то еще осталось? — А то! Если ты сомневаешься в моем таланте делать запасы… — Венти прерывается, старательно вытаскивая что-то из узкого внутреннего кармана, — То с твоей стороны это большая ошибка, вот так-то. Из куртки магическим образом извлекается пузатая армейская фляжка, которой Венти задумчиво трясет у уха, после чего остается очень явно доволен результатом. Резкий запах бурбона ударяет в нос, когда парень откручивает крышку и на пробу делает глоток. — Ох, Кентукки, штат мечты, — блаженно пропевает он, прижимая фляжку к груди, — Все бы тебе отдал за бутылку виски и ведерко жареной курочки. — Завезем тебя туда в следующий раз, — беззлобно ворчит Итэр, забирая алкоголь, — Бросим тебя там где-нибудь на заправке. Хочешь-нехочешь, но отдашь Кентукки жопу. Все еще находясь в прострации, Венти молчит, будто старый монах в медитации, по собственному желанию игнорирующий все внешние звуки и вообще какие-либо признаки мира вокруг. — У него нежная любовь с тремя вещами: свободой, музыкой и алкоголем. Если дать обезьяне палку — она эволюционирует в человека, а если дать ей дорогу, винил и виски, получится целая популяция Венти, — с философским замечанием Итэр опускает в себя несколько глотков, чуть съежившись, тоже расплывается в улыбке, после чего передает флягу Сяо, — А бурбон и правда хороший. — Это потому что краденый, — не открывая глаз вставляет Венти. Сяо делает глоток и от распространяющегося по грудной клетке тепла ему вдруг хочется смеяться. Он выдает несколько жиденьких смешков, только в тот момент понимая, что на большее внезапно не оказывается способным. Алкоголь действует на него моментально, он буквально может ощутить, как слабеют кончики пальцев. Долгожданное расслабление приходит волшебным сном, поэтому Сяо, недолго думая, пьет еще. — Очень, очень хороший краденый бурбон, — вынося вердикт, он снова передает флажку Венти, а тот в свою очередь смеется и тянется назад, чтобы передать ее Люмин. И тут же возвращается назад. — Люмин уснула, — он сообщает с непонятным благоговением, обнимая фляжку руками, — Надо бы тоже падать. Только вот посидим еще. Итэр поднимается с места, чтобы укрыть сестру, и на короткое время они остаются с Венти один на один. Сяо позволяет себе смелость вновь заглянуть в лазурь его глаз. Опасливо, боится провалиться, а Венти, как ни в чем не бывало, щедро опрокидывает в себя вискарик, тут же занюхивая собственным рукавом рубашки. Поразительно живым он выглядит в этот момент, когда смаргивает слезы, едва выступившие на глазах от крепкого напитка, шмыгает носом, удерживаясь от чиха, и протягивает фляжку Сяо. Тот наблюдает, будто завороженный, и сам не может понять, почему. То ли Венти ему от усталости кажется безмерно красивым, то ли потоки энергии мира внезапно сошлись в этой точке, приковав его взгляд. Едва оправившись от окаменения, он протягивает руку и забирает напиток. — Итак, Сяо. Интересное имя. Вы с Казухой, видимо, земляки. — Насколько я знаю, у него японское имя. А у меня китайские корни. Сяо поправляет, отхлебывая алкоголь. Венти отмахивается. — Китай, Япония… какая разница? Вот что я тебе скажу, учись, пока я жив: два шага через границу ничего не решают. Важно лишь то, где ты находишься на планете, какой там климат, что там пьют и что ты готов пустить в сердце. Венти изрекается с видом тибетского мудреца, излагающего мудрость, а Сяо несколько раз хлопает ресницами. — Два шага? Венти, Япония — это остров. Туда надо плыть на корабле, и довольно долго, если из Китая. Венти принимает задумчивый вид, словно сказанные Сяо слова — это не общеизвестные факты, а, по меньшей мере, ответ на тайну мирового масштаба. — Забавно, я не знал, — он хмыкает и пожимает плечами, — В любом случае, ты ведь вырос в Америке? У тебя нет акцента. Сяо все еще выглядит обескураженно. Вопрос Венти игнорируется. Как можно не знать, что Япония — остров? — Ну хватит пялиться. Ну совсем уже некрасиво. И вообще, отдай мое бухлишко, — он забирает флягу обратно и Сяо снова пристыженно отводит взгляд. — Прости. Ты прав, я родился и вырос в Штатах, ты понял это безошибочно. Но ты ведь совсем не знаешь географию — как так? Венти улыбается, чуть прикрывая глаза. — Мой дорогой Сяо… — Он мурлычет, прижимая флягу в груди, — На самом деле важные знания — совсем не те, которым учат в школе. А я умею слушать и слышать. И вот это действительно важно. Повисает задумчивое молчание. Откуда-то сзади Итэр говорит, что останется там рядом с Люмин, тоже спать, а Венти покачивается из стороны в сторону с закрытыми глазами. Сяо широко зевает, вытягивая руки вперед. Он не считает, что Венти прав, но что-то в его словах заставляет задуматься. Ватная голова плохо перекатывает мысли и он решает подумать об этом завтра, когда дождь пройдет, наступит утро и все-все тревоги, чувства и тяжести навалятся с новой силой. — Ложись тоже спать, — венти внезапно приближается, кладя руку на его плечо, — Только переоденься. Тебе есть во что? — Да. Спасибо, — он кивает несколько раз, снова заглядывая в глаза. — Не за что. И спокойной ночи. Он ворошит волосы Сяо рукой, а потом поднимается ногами на сидение рядом с ним, легко перелезая через спинку. Устроившись уже на переднем пассажирском сидении, Венти открывает окно, впуская в салон ночную свежесть. Запахнет сигаретным дымом и с его стороны послышатся тихие слова, после чего потянется неторопливая беседа с Казухой, в смысл которой Сяо совершенно не вслушивается. Он неловко вылезает из мокрой одежды, спешно меняя ее сухой, и заваливается на два соседних сидения, вытягивая ноги в проход. Под головой обнаруживается колючий плед, пропахший табаком, в который Сяо заворачивается, становясь похожим на гусеницу в коконе. Очевидно, до бабочки ему далеко, но острое ощущение перерождения расцветает в сознании ярким диким цветком. Засыпая, в отголосках сознания проносится мысль о том, что с самого момента его посадки в этот вэн, ни разу в голове не промелькнула мысль о доме. Тревога вылетает в открытое Венти окно, цепляется неловко за табличку границы штата и вместе с ней остается позади, бешено отдаляясь от Сяо каждую секунду. А потом он проваливается в сон.