Мы забыты

— Здесь написано, что она умерла от передозировки каким-то зельем. Бедняга. Следом за Гарри. Наверное, не пережила потери, — вздохнула Гермиона, читая утреннюю газету и лёгкими движениями палочки укладывая волосы. — Не говори о ней. Ничего не говори. Она была моей сестрой, — сквозь зубы прошипел Рон. Этим утром он даже не вылез из постели, едва услышав новости. Гермиона всегда знала, что её муж — ленивый и слабохарактерный по природе, но это было, по её мнению, слишком. Конечно, она и представить себе не могла, каково это — потерять сестру, — но была уверена, что в этом случае нужно взять себя в руки и вести себя так, как подобает взрослому двадцатитрехлетнему мужчине, а не маленькому мальчику. «Хотя какой он взрослый», — вздохнула Гермиона, поправляя причёску, и обернулась, нахмурившись. — Вставай! У тебя работа, вообще-то. Рон ничего не ответил, глядя в потолок и сложив руки на груди так, словно он сам вчера умер. Гермиона фыркнула. Сев на край постели, она глубоко выдохнула и попыталась взять себя в руки и говорить спокойно и вежливо, хотя и опаздывала на безумно важную встречу в Министерстве, от которой могла зависеть вся её грядущая карьера. — Рон, дорогой, я понимаю, что это ужасно. Джинни была твоей сестрой, и я понимаю, как это больно — потерять её, но нам не изменить того, что случилось, и ты не воскресишь её, лёжа здесь. Но я уверена, что она бы гордилась, если бы ты... — Как ты смеешь нести этот бред с таким лицом? — стиснув зубы, процедил Рон, резко сев и глядя на неё с невозможной, дикой ненавистью. По спине Гермионы почему-то пробежал холодок, хотя она и знала, что муж ничего ей не сделает. — Она «гордилась бы»? Ты это подслушала в каком-то из маггловских фильмов? Не смей открывать свой рот и думать, будто ты хоть что-то понимаешь. Пусть ты и умная, но вот этого, — он постучал себя согнутыми костяшками пальцев по грудине, — ты не понимаешь. Ты стёрла память у собственных родителей, и что ты вообще можешь знать о семье, а? Гермиона открыла рот, чтобы возразить, но слова не шли. Широко распахнутыми от изумления глазами она смотрела на Рона, не узнавая его в озлобленном и искажённом гневом человеке перед собой. Рон никогда не позволил бы себе так с ней разговаривать. Да, они иногда ругались, он мог ходить хмурый и раздражённый, ныть или огрызаться, но так... Эта отповедь была совсем не в духе её мужа. — Рональд, что в тебя вселилось? — строго спросила она, складывая руки на груди. — Что в меня вселилось? — язвительно спросил Рон, подавшись вперёд. — Да то что мне вот где ты и твои вечные приказы! — Он приложил ребро ладони к кадыку. — Мне вот где пресмыкаться перед тобой, мне вот где вечно слушать указания от тебя, от Гарри, — он даже не помянул мертвеца, — и от всех остальных. Считаешь себя самой умной и что место Министра у тебя уже в кармане? Ну конечно, в кармане, ведь такие места достаются исключительно таким бездушным сволочам, как ты. Тебе ведь наплевать на Джинни, ведь так? Тебе наплевать, что моя сестра умерла, тебе вообще наплевать, что я чувствую, ты хочешь только... Гермиона с размаха ударила его по лицу. Звонкий хлопок пощёчины раздался в комнате, и Рон умолк, держась за щёку. — Если ты думаешь, что я буду просто так терпеть подобное, то ты ошибаешься, — бесстрастно произнесла Гермиона, хотя в её душе клокотали гнев и обида. — Хорошо, я отмажу тебя перед начальником Аврората. Полежи здесь. Подумай над своим поведением. И тогда мы, может быть, поговорим. Гермиона поднялась, чтобы отправиться наконец к камину, откуда планировала попасть в Министерство, но жёсткие мозолистые пальцы вдруг впились в её запястье, удерживая и заставляя плюхнуться обратно на кровать. — Отпусти меня немедленно, — негодующе сказала она, пытаясь вырвать руку, но Рон сжимал её крепко, словно в железных тисках. — Отпусти! Я опаздываю. Если для тебя карьера, работа и ответственность ничего не значат, Рональд Уизли, то для меня это всё ещё кое-что значит. Рон потянул её за руку, и запястье прострелило болью. «Да что с ним?! — мелькало в голове. — Не поверю, что смерть Джинни так повлияла. Он уже терял Фреда». На краткий миг ей показалось, что, возможно, Рон прав, и она и впрямь стала слишком бесчувственна и никогда не знала, что такое семья (ты так никогда и не вернула им память, слышалось в его словах), но она тут же возмущённо отмела эту мысль. Нет. Он просто взбесился, как обычно. Сейчас отойдёт, и они снова помирятся. Только опаздывать так жаль. Он поднялся и толкнул её на подушки, приставив колено к груди и прижимая её им. Гермиона попыталась вскочить, но её запястье всё ещё крепко сжимала его рука, а упиравшееся в грудь колено выбило из лёгких весь воздух и заставило закашляться. Прежде, чем она успела прочитать заклинание, Рон вывернул волшебную палочку из тонких пальцев и отшвырнул в сторону. — Что ты творишь?! — прохрипела Гермиона, хватая воздух ртом. Грудь ныла, кислорода катастрофически не хватало, а её начинал охватывать ужас. Рон никогда в жизни не осмеливался тронуть её даже пальцем. — Проклятая сука, — прошипел он в ответ, нависая над ней и сильнее придавливая коленом. — Всегда думала, что гораздо умнее меня. Гораздо талантливее. Могущественнее. Считала, что ты достойна кресла Министра, а я — ах, да, помню, как ты обещала Гарри должность начальника Аврората — а я буду подчиняться вам двоим. Интересно, почему? Может, я плохо показал себя на войне? Хуже, чем вы двое? Поэтому я заслужил, чтобы об меня вытирали ноги, а ты заслужила быть королевой? — Ты что, пьян? — как можно сильнее стараясь сохранить хладнокровие, спросила Гермиона. — Хватит нести чушь и успокойся. Война... С ними — с Гарри и Роном — всё всегда сводилось к войне. Гермиона пыталась перешагнуть через это, вычеркнуть эти страницы из своей жизни, но эти двое, казалось, навсегда застряли в прошлом. Два дурака, делающих вид, что им уготованы более великие дела, чем прозябание в мирной жизни. И если с Гарри Гермиона в конце концов свела общение к минимуму, то Рон оставался её мужем, хотя она порой начинала серьёзно сомневаться в том, любит ли его, и если да, то почему и какой от этого толк. — Хватит уже жить в прошлом, Рон, — сказала она, глядя в ярко-голубые, окружённые красным от полопавшихся сосудов белком, глаза мужа. — Если хочешь, чтобы с тобой считались, иди и сделай что-то реальное. В мирной жизни, а не на войне. — Что, если я не могу в мирной? — Тогда ты и правда никчёмен, — выплюнула Гермиона, до крайности разозлённая таким поведением мужа. Но в этот момент он сделал что-то, чего она не могла представить ни при каких условиях. Что-то сверкнуло в этих голубых глазах, и шершавые тёплые пальцы сомкнулись на её горле, сжимая его. «Нет, — подумала она, отчаянно вцепившись в эти пальцы, когда-то с нежностью ласкавшие её и проводившие по её волосам, и пытаясь их разжать. Хватка стала только крепче. — Нет, нет, нет, нет! Да что я такого тебе сделала, что я сделала тебе такого?» В ушах умело. Казалось, словно вся кровь собралась в голове, и перед глазами мелькали разноцветные искры и странные круги, мешавшие ясно видеть. Гермиона отчаянно пыталась дышать, пыталась разжать пальцы, пыталась подняться и укусить его, пыталась ударить ногой или коленом, но всё было напрасно, а мысли всё больше тускнели, растворяясь в охватившей мир темноте, теряя чёткость, теряя краски, теряя свою сущность. В голове адски звенела пустота, и её пальцы сжимались поверх его скорее рефлекторно, чем осознанно. Она больше не хватала воздух ртом, не брыкалась и не пробовала встать. Моргнув ещё несколько раз и судорожно содрогнувшись, Гермиона вдруг обмякла и расслабилась. Рот так и остался приоткрыт в последней попытке вдохнуть, пальцы перестали отчаянно вцепляться в чужую кожу, голова откинулась назад, на подушки, и каштановые кудри разметались вокруг. От тщательной укладки ничего не осталось. И её так никто и не дождался в тот день в Министерстве, как, впрочем, и во все последующие дни.