365 кошмаров Wednesday Addams

      Правая нога чётко отбивала заданный ритм. По комнате, к которой были приставлены стражники, проносился глухой стук. Каблук ботинка цокал каждый раз при соприкосновении со скользкой ламинатной полосой. Нервы расшатались до предела, и Пагсли традиционно поспешил запихнуть себе в рот горсть карамельных пауков и медведей, чем вызвал негодование Нейда Торпа. В коридоре оживлённо проносились ученики — топот их ног действовал устрашающе, как если бы действительно разразилась настоящая катастрофа исполинских масштабов.       Нейда в компании сестры и Пагсли Аддамса в качестве гостей, находившихся на особом счету, оставили в комнате Ксавье Торпа. К дверям по обеим сторонам лично Ларисса Уимс распорядилась поставить обученных людей из полиции, пока их родители направлялись в сторону острова. Сама же директриса, как профессиональный дирижёр, руководила изгоями, отдавала приказания, бесцеремонно травила подчинённых авторитетом и бегала по Невермору в поисках безопасного места — ни погода, ни настроения у семей Уэнсдей и Ксавье не предполагали хорошего исхода, а женщина привыкла рассчитывать на собственные силы. — Ты можешь не чавкать!? — рассвирепел Нейд, прожигая своими серыми глазами дыру в тучном теле Пагсли. Два брата таких разных между собой людей схлестнулись. — Когда я волнуюсь, я всегда ем. — Пф, оно и видно. — смягчился Нейд, не без интереса рассматривая обитель младшего брата. Даже в самых смелых мечтах он не предвидел, что очутится в комнате Ксавье в Неверморе.       Их запихнули сюда до особого распоряжения Лариссы, угостили дымящимся какао с зефиром и пряниками, оставили поднос с картофельным пюре и удалились под ворчливое бормотание парня — ему также запретили слоняться по академии, изучая здание с горящим взором путешественника. Но комната Ксавье, куда их на время определили, вызывала внутри Нейда Торпа животный трепет: он мог исследовать изнутри всю подноготную своего братца. Циара была молчалива и задумчива, постоянно пялилась в окно и дёргано озиралась, стоило Нейду что-то найти или вытворить. Пагсли следил за девочкой, восхищенный её стоическим спокойствием — она прямо скажем выражала всем видом уверенность, и это притягивало Пагсли, поглощающего порцию еды.       Нейд хозяйничал в столе Ксавье, в котором хранились многочисленные вырезки из газет, лица именитых натурщиц прошлого столетия (видимо, для вдохновения), хлам для учёбы. Нижний ящик изобиловал наличием красок всех мастей, некоторые из них были распакованы, некоторые — напротив, запечатаны. Нейд Торп оживился и орудовал в столе, как истинный хозяин, на что получил недовольный комментарий сестры. — Ты его всегда больше любила, Ци-ци — мрачно проскрипел голосом Торп-старший и обнаружил на дне стола увесистый дневник брата. На первой странице из глубин альбома на него взирали двое — Ксавье и Уэнсдей Аддамс. Девушка не изменяла себе и стояла с максимально пренебрежительным выражением лица, Ксавье окольцевал её шею в шутку и улыбался обезоруживающе красиво. Эта небольшая фотография, любовно приклееная к странице дневника, сопровождалась текстом. Посланием для подруги его брата. Вопреки здравому смыслу, который твердил Нейду смотреть дальше, парень оставил личное Ксавье Торпа в покое.       Раздался взрыв, за ним последовал второй — более разрушительной силы, и все втроём одновременно легли на пол, закрывая голову руками. Перегородки комнаты треснули, послышались стоны, вой, крики о помощи. Кровля Невермора покосилась и стала рушиться. Грохот не заканчивался, вопли людей за дверью стали невыносимыми, удар повторился опять и опять, а вместе с ним — разом всё стихло. Нейд открыл глаза и обомлел: окна в комнате, как и самой комнаты больше не существовало. Ударной волной снесло каменные плиты, изворотило до основания крышу, он возлежал под открытым небом, с высоты которого дул пронизывающий до костей ветер. Академия Невермор в считанные часы превратилась в руины благодаря паранормальному взрыву, который, как Торнадо, пронёсся над их головами. Отовсюду слышались страдания, мольбы и душераздирающие звуки. — Я скоро... — запыхавшись, подала голос Циара Торп, кинувшись бежать. Рот Нейда был полон пыли, глаза щипало от боли, тело оказалось приплюснуто балкой из дерева. Так что остановить сестру Нейд не успел и втайне понадеялся на Пагсли Аддамса.       Девочка двигалась уверенно, напролом, ничуть не удивившись этой стихии и бедствию — она, как будто под действием препаратов, неслась вперёд, и плевать хотела на замечания взрослых, на оклики Пагсли. Парень бросился следом за ней, но времени смущаться и робеть у Циары не было — её не заботили занявшийся пожар в академии, хаос позади и столб света, что сиял, как факел, на острове. Циара Торп вознамерилась помочь Ксавье. Сердце выпрыгивало из груди, руки кое-как начертили в воздухе пару знаков. Циара, дрожа всем нутром, произнесла ослабевшим голосом «лодка с вёслами», и на водной глади тотчас материализовалась лодка. Девочка хлюпнула ботинком по воде и взобралась внутрь, отталкиваясь от линии берега. — Это как так? ... — у Пагсли стучали зубы друг о друга, неповоротливое тело уместилось в маленьком импровизированном суденышке, а чёрные глаза нашли удивлённое лицо Циары. — Там Нейд...и он... — Он сильный, выберется. Я видела, что он жив. — ответила девочка и продолжила, вспомнив о второй части реплики Пагсли: — Умею из слов образовывать предметы. — Пояснила ошеломленному мальчику младшая сестра Ксавье и не проронила больше ни слова. Их лодочка, несмотря на разыгравшейся буйство стихии, бесшумно заскользила по озеру в направлении острова Ворона.

***

      Измождение клеймом отпечаталось на неподдельно бледном лице Уэнсдей. В её глазах застыли слёзы, которые так и остались на ресницах — горечь дыма разъедала лёгкие девушки, делала тело податливым, как желе, и послушным. Аддамс взревела от бессилия, когда туманная завеса рассеялась, а руки Идлиба стянули в хвост её локоны. Взвизгнуть или закричать она бы не позволила себе — это было ниже достоинства брюнетки, но хватка была такая цепкая, будто сотня стрел вонзилась в череп и размозжила ей все мозги. — Отпусти. — Уэнсдей постаралась придать словам былой твердости, на что Галпин с недюжинной силой пригвоздил её к земле одним движением.       Вены этого существа пульсировали, вздувались от стократного гнева, глаза смеялись — это насмешливое выражение навсегда запомнилось Уэнсдей, как проявление слабости Аддамс. Желудок скрутило удушающим спазмом, подбородок горел огнем — на нем образовалась протяжённая кровоточащая царапина. — Уэнсдей! — Крикнула мать, и Аддамс встрепенулась — меньше всего она ожидала увидеть Мортишу на острове. С пару минут назад здесь находился только полоумный предок Тайлера и девушка, а теперь... — Что ты здесь делаешь? — губы пытались произнести эту фразу, но слышалось невнятное бормотание. Аддамс воздела глаза к небу. Мортиша её не услышала и водила глазами с нотками беспокойства. Брюнетка нахмурилась, придавленная тяжестью ботинка Идлиба Галпина.       Посреди некогда цветущей поляны, где состоялось первое в жизни свидание Уэнсдей Аддамс, образовалась воронка размером с кратер вулкана. Из глубин земли струился мягкий тёплый свет, от которого сводило судорогой конечности. Свечение выглядело обманчиво прекрасным, парализовывало волю человека, заставляло нежиться в лучах ангельской игры света. Луч не терял насыщенности и фонтаном бил в облака, которые кучковались и оборачивались смертельно опасными тучами с вихрастыми и зигзагообразными молниями. Эта огромная воронка в результате взрыва отделила Уэнсдей Аддамс от матери, отца, полицейских. Они как будто забыли о ней, загипнотизированные причудливой формой огня и света. — Тебе никто не поможет, Уэнсдей. — Проворковал с ней Идлиб, хихикая. — Смирись. Она лежала на земле без возможности двинуться с места — Галпин прицелился на позвоночник носком своего ботинка и в любую секунду мог её изничтожить. В отчаянии Уэнсдей Аддамс вгрызлась зубами в мерзлую землю. Девушка достоверно знала, что поголовно все присутствующие, за исключением матери, видели в угрожающе дьявольской фигуре Галпина Ксавье. У них не было на груди защитного медальона, обнажающего истинный облик зла. И потому все десять вооружённых человек во главе с инспектором мялись и неопределённо сжимали в руках оружие, нацелившись. — Стреляйте, — заорала, что есть мочи Уэнсдей и ощутила порцию боли — ледянящей, бескомпромиссной, диктующей свои правила. С внушительным болевым порогом Уэнсдей сморщилась и стиснула зубы, раздирая внутреннюю сторону щеки зубами.       Силовики сомневались, ошарашенно выставляя вперёд автоматы. Раздались звуки выстрелов и с каждой выпущенной из дула пулей, Уэнсдей чувствовала свинцовую тяжесть, почему так, она не понимала. Аннабет Торп вопила от боли, скрючившись на коленях и хватаясь за живот в судорожных рыданиях — она думала, что полицейские изрешитили тело Ксавье. — Мортиша, — обратился к женщине Идлиб, пока дочь её валялась в ногах Властелина. — Здравствуй. Так ли поэтично прекрасна твоя дочь сейчас под подошвой моих ботинок? Миссис Аддамс не реагировала на выдвинутую провокацию, наблюдая за тем, как многовековой деспот измывался над костями Уэнсдей. Она даже выдвинулась к краю пропасти, чтобы получше разглядеть лицо дочери. — Идлиб. — Безэмоционально начала Мортиша, жестом призывая публику к молчанию. — Даже если ты убьешь мою дочь, я буду ей гордиться. Наша девочка в отличие от тебя не боится смерти. Костлявая рука Галпина, похожая больше на очертания скелета, выбросила пятерню наверх, в ладони Идлиба оказался магический посох Крекстоуна, и Уэнсдей забарахталась по всей земле. — Этот посох нормиса удивителен. Столько лет хранился в склепе Крекстоуна и сохранил свои магические способности. — сущее зло упивалось собственной неприкосновенностью, смеялось гортанным рыком, выплевывало слова, как яд Белладонны. Мортиша, заметив этот предмет в руках Галпина, отступила под защиту Гомеса. Аннабет, полицейские и Гомес Аддамс отныне созерцали Идлиба — посох раскрыл им лицо Галпина. Его иссохший, как песок, немощный скелет. Аннабет пришла в чувства, обрадованная тем, что Ксавье был жив. — Давай я пойду вместо Уэнсдей. — Пробормотала поразительно чётко, выделяя по слогам, предложение Миссис Аддамс, и брюнетка запротестовала, руками и ногами ворочаясь, подгребая комья грязи под себя. — Ты не копия Гудди. — Язвительная усмешка скрасила губы Идлиба Галпина.       Не дожидаясь продолжения, мужчина нетерпеливо взмахнул рукой — на земле, откуда устремились потоки света, показались образы людей, домов, вымощенных из дерева, одеяний смятых и заляпанных грязью. Ад отворил ворота перед Уэнсдей Аддамс — девушка поняла, что неугомонный проклятый до пятого колена Идлиб Галпин посохом открыл проход в тысяча шестьсот пятнадцатый год — в сердце самой Бездны. — Знаешь, Мортиша, чем замечательно это место? — Пропел мужчина и рывком поднял обезображенное грязью тело девушки. Уэнсдей уставилась на мать с устрашением и храбростью, хотя в душе клокотало отчаяние и ужас, ни с чем ранее не сравнимый. Дочь не отрывала внимательного взгляда от матери широко распахнутыми глазами. — Оттуда не возвращаются. Тело Мортиши взмыло вверх — над самой Бездной, в глазах через край плескался страх. Все следили, затаив дыхание, — никто ничего бы не успел сделать. Мортиша Аддамс утонула в Бездне по щелчку пальцев чокнутого злодея. Гомес подался вперёд — воздух от шороха платья и движения юбок его жены полоснул мужчину по лицу. — Нет!!! — Гомес взвыл похлеще Энид в период полнолуния, но ни один крик не был способен вернуть Мортишу к жизни или в настоящее. Уэнсдей закрыла глаза — слёзы обожгли матово-белые щеки. Галпин трепал её волосы, и Аддамс мечтала, чтоб после этой выходки он вырвал ей скальп с корнем, однако он смиловался — девушка вздохнула. — Уэнсдей! — Издалека голос Ксавье казался призрачным, но вскоре ей представилась возможность любоваться его перепуганным до полусмерти видом, смертельной белизной, затравленными глазами, которые сияли от непонимания. Тряпичная кукла, которой она себя ощущала, вновь рухнула под ноги ликующего монстра.       На этот раз она жадно вобрала в лёгкие весь воздух — густой, насыщенный парами магии, исходящей от жезла, как будто ртуть застряла в глотке болезненными спазмами. Сильное головокружение и сонливость грузом придавили девушку к земле, но в отличие от предыдущего раза, когда Мортиша Аддамс скончалась на глазах дочери, Уэнсдей не намеревалась сдаваться. Она брыкалась, раскачивалась, кубарем катилась по комьям грязи, по крошке из камня. Она оцарапывала себе всю кожу, словно так навсегда надеялась избавить себя от клейма осиротевшего ребенка. Непозволительно. Гадко. До смерти. — Ксавье Торп. — Идлиб Галпин изобразил слащавое радушие. Никто к нему и близко не подходил — пересечь огромную зияющую черноту с бликами потустороннего мира даже Аддамс не решилась бы мгновенно, не говоря уже о людях, стоящих в качестве зрителей. —Унде.. Уэнсдей — на лице Торпа читалась растерянность. Он ожидал увидеть девушку на худой конец мертвой, обезглавленной, нежной, но никак не подчиняющейся. — Отпусти её. Смех прокатился по горлу Идлиба, и Аддамс поморщилась — ей срочно необходимо было выбираться из этой чертовой западни с немыми зрителями драмы, главной героиней которой она стала. Невыносимо было глядеть на отца — осунувшегося, белёсого, убитого горем, потерявшего смысл жизни. В прямом смысле слова. Уэнсдей Аддамс старательно избегала смотреть на Гомеса, жалкий вид которого так гармонировал с выражением лица Аннабет Торп. Мать Ксавье дрожала так явственно, как будто ее третировали — плечи то поднимались, то опускались, а при появлении сына Аннабет застыла.       Глаза Уэнсдей налились кровью, когда Властелин припечатал её исхудалое, облачённое в грязную одежду, тело с новой силой — развел лопатки девушки, среди рокота и не смолкающего ветра пронзительно щёлкнули суставы и кости. Аддамс скривилась — Ксавье прочитал это в её взгляде, обращённом именно в его сторону. Шериф тихо примкнул к стайке бестолковых коллег, которые теснились друг с другом и бессовестно глазели на то, как Идлиб Галпин расправлялся с ученицей Невермора. — Ксавье Торп, я так долго набирался сил после нашей последней встречи. — Мужчина повёл плечом, демонстрируя негласным зрителям пузырящиеся ожоги четвёртой степени — вкупе с его костлявой личиной увиденное поражало, подталкивало к очищению организма через рвоту. — Ты мне напоминаешь кота с девятью жизнями. Жаль, что у тебя осталась лишь одна, ведь не будешь же ты бегать от меня постоянно? — вздох изумления вырвался из уст пепельно-серой Аннабет. Её ладонь скрывала половину лица от Уэнсдей, но и без того девушка догадывалась, что матери Ксавье сложно держать равновесие. — Не буду.       Аддамс кряхтела, в мясо и кровь раздирая землю руками в попытке ускользнуть из-под эшафота, ловушки, в которую её заточил Галпин. Брюнетка ползла, перекатывалась, плевалась, глядя в отравленные магией глазницы оппонента, и видела в нем немощного старика на несколько сотен лет задержавшегося в мире живых. Он раздумывал сделать Уэнсдей своей супругой, и оттого Аддамс стошнило — спазмы не утихали, глаза слезились, как будто опрысканные синильной кислотой, кожа перепачкалась. — Уэнсдей! — Гомес, как разъяренный бык, пустился навстречу дочери, но Властелин опередил Аддамса и опять выставил Уэнсдей на всеобщее обозрение — ослабленную, сломленную, утонувшую в блевотине. Только глаза её полыхали настоящим пожаром, а руки безвольно болтались вдоль тела. Полицейские выставили оружие вперёд. Девушка рассмеялась им в лицо и, казалось, лишалась рассудка.       Ксавье, воспользовавшись заминкой Идлиба, крался через правый край поляны, скрытый в тени ветвей и кустарников, хоть и оголенных, но достаточно плотных. Парень выставил ладони вперёд и мгновенно языки пламени заплясали вокруг столба света. Фосфоресцирующие искры словно обнимали пылающее буйство, действовали как единый механизм, оплетали паутиной самоуверенного предка Тайлера. Ксавье махнул рукой ещё и ещё, подгоняя ветер, добавляя жара и пламени. — Щенок, — выругался Идлиб, размахивая в панике посохом и теряя контроль над собой. Уэнсдей откатилась назад и без сил распласталась на земле чуть дальше. Её ноги и руки дрожали, губы стали синеть, голова запрокинулась под неестественным углом, это Ксавье увидел с небольшого расстояния. Парень не опускал руки, подчиняя себе стихию огня — он изливался струей из-под рук Торпа, множился, распадался на молекулы, но нисколько не затихал. Ксавье не мог позволить себе передышку, не тогда, когда Аддамс корчилась от боли совсем рядом. — Ты что, — Ирод в лице Идлиба разошелся по-новой, вгоняя художника в ступор. — думал, что я оставлю твою подружку без десерта? Физиономия Галпина сделалась обычной — череп пожелтевший от времени, от которого откололась часть затылка, и на его месте образовался провал, зубы раскрошились, из глазниц выглядывал рой червей. Торп оказался поблизости с Уэнсдей и обмяк — из её рта тонкой струйкой выделялась пенистая сине-зеленая жидкость, девушка пребывала в агонии, мышцы сокращались под действием лошадиной дозы цианида — Уэнсдей Аддамс умирала практически на его руках, и внутри Ксавье всё оборвалось, наэлектризовалось и потухло. — Я накануне нашего прибытия угостил Уэнсдей цианидом. Здорово, правда? — злодей скалился, обнажая ряд гнилых зубов. Он не прятал свой облик, довольный таким исходом. Никто не рисковал пойти против него — даже огненные стрелы Ксавье Торпа осыпались вниз близ его ног.       Парнем завладела вселенская злоба — корень ненависти прочно засел в его сердце и художник, ни секунды не раздумывая, налетел тайфуном на Властелина с голыми кулаками. Они плашмя ударились о мерзлую поверхность, сцепились в схватке, подобно голодным гиенам, не выбирающим противника. Ксавье колотил Идлиба везде, куда дотягивались его длинные пальцы — душили, наносили удары, калечили. Но результатов это не принесло: стоящие Гомес, Аннабет и другие, словно окаменели и все, на что были способны, наблюдать за кулачным боем. Торп находил такое поведение паранормальным — очевидно, все находились под властью магического жезла, который сиял кристальнее самых чистых снегов Аляски. — Ксавье! — Из небольшого прилегающего к поляне пролеска выбежала миниатюрная Циара — крошка Ци-Ци — и Ксавье потерял дар речи — в голове запульсировала каждая жилка, каждый сосуд будто бы лопался при виде сестры. Её априори не должно было быть на острове. Небольшой камень из-под руки Идлиба врезался в затылок Ксавье, отвлеченного на девчонку.       Она сохраняла дистанцию, однако порозовевшие щеки Циары Торп побагровели сильнее, лицо приняло приятную округлость, каштановые локоны разметались по детским плечам, а губы приоткрылись от негромких заклинаний. Сестра Ксавье колдовала и искусно владела этим даром: Идлиб потерял равновесие, выронил посох и задыхался, как и Уэнсдей минутой ранее. Девушка не подавала признаков жизни — Торп упал на колени рядом с телом Уэнсдей, кладя её голову себе на колени.       Властелин, казалось, издавал последние вздохи — Ксавье гордился проявленной отвагой десятилетней Ци-ци — их спасла девчушка от полного позорного разгрома. Глаза Уэнсдей были стеклянными, заглядывающими в самую душу, в них художник лицезрел своё отражение — испещренное трещинами, почерневшее от скорби — сотни мрачных созвездий на уставшем лице нагоняли тоску. Сухое прикосновение, скорее как дань памяти, губами ко лбу Уэнсдей Аддамс лишило Ксавье всяких сил. Он мечтал упасть рядом с брюнеткой и уснуть вечным сном — дар огня высосал из него все жизненные соки. На долю минуты пространство погрузилось в абсолютные объятия кромешной ночи и тишины. — Нет... — прошептала маленькая Циара, когда последние силы покинули её, а Властелин вновь орудовал виртуозно посохом. — Но как?... — этот вопрос застыл в глазах парня, который переполошился и встал в боевую стойку с колчаном стрел наготове — видимо, их наколдовала сестра. — Циара ещё очень слабая, как дитя. — Ответил без обиняков Галпин, описывая таинственные круги над своей головой, выделывая нимб. — Когда её сил оказалось недостаточно, я ожил. Ещё бы немного и девчонка бы выиграла. Стрела Ксавье со свистом рассекла воздух и понеслась в сторону Идлиба — угодила в предплечье, но тот лишь расхохотался. Магия упрочила положение Галпина и отныне ему ни одно оружие не грозило. Ксавье давился ощущением отчаяния.       Галпин подлетел во мгновение ока к Уэнсдей Аддамс, начертил над ней каббалистическую формулу, и из девичьей груди взорвался кашель — натужный, влажный, сковывающий лёгкие. Ксавье вздохнул, вздохнул с облегчением и неопознанным страхом, какого прежде не видывал — в преддверии Армагеддона. — Скажи Уэнсдей Аддамс пока. — Прощебетал Идлиб, управляя сознанием сонной, отошедшей от недавнего паралича, девушки. Он убил её, а затем вернул к жизни, упиваясь тем, что ни одна тварь не станет ему перечить.       Аддамс выглядела румяно: даже чересчур, она при жизни ни была такой красной, полнощекой, блестяще здоровой, но она не могла связать и двух слов. Галпин стрельнул глазами в Ксавье и, сопровождая парня долгим взглядом, отправил движением жезла Уэнсдей в простирающуюся перед всеми Бездну. Гомес порывался провалиться следом за дочерью, однако был скован магией, глотая слёзы и стуча в невидимую завесу кулаком. Он потерял двух любимых девушек за одну ночь. Проклятую ночь. Циару, как лишнюю деталь в этом плане, постигла та же участь — Ксавье сорвал голос до хрипа, когда Идлиб заточил девочку в невидимую ловушку, приподнял над пропастью и на глазах у всех обрушил камнем вниз. Больше сестру Ксавье никогда в жизни не видел — ни во снах, ни наяву. Слёзы против воли сорвались с зелёных глаз, и парень быстро утер их рукавом своей толстолвки. — Я долго этого ждал. — Идлиб кружил над учеником Невермора, как стервятник, жаждующий пустить кровь своей жертвы и убедиться, что она мертва. У Ксавье закружилась голова, во рту пересохло, ноги, будто набили ватой — пальцы отказывались работать. Он невидящим взглядом, буквально по звуку, повернулся к Галпину с гримасой ненависти — чистой, ничем не прикрытой. — Уэнсдей Аддамс, как и все её копии, — очевидно, он намекал на Гудди. — принадлежат мне. Я её воскресил, а тебя не стану. — Ботинок точно врезался промеж глаз Торпа, во рту образовался сгусток вязкой крови. Парень лежал на спине, в то время, как Идлиб Галпин возвышался горой над ним.       Кончик жезла противно коснулся кожи, оставил кровоподтек. Ксавье зашипел и наткнулся, полагая, что проявление слабости пришлось бы Уэнсдей не по душе. Идлиб рассматривал его, выискивал на лице Торпа не то достоинства, не то изъяны, но Ксавье ощущал дыхание смерти своим затылком — слишком явственно проступала синева на его венах, слишком сложно стало дышать, сердце отсчитывало удары неторопливо, как последние аккорды мелодии. Упираться было бессмысленно — жезл, нацеленный на грудную клетку Ксавье, зловеще рдел красной точкой. Идлиб Галпин намеренно оттягивал минуты неизбежного, Торп даже решился встретить объятия смерти с открытыми глазами, чтобы последнее, что он видел — был его противник, недовольный тем, что сломить его дух не удалось ему.       В груди трепыхалось, как птица в клетке, сердце — агония адреналином впрыснулась в кровь, Ксавье подумал на миг об Уэнсдей. Она бы ни в коем случае не посчитала его жалким — он целенаправленно боролся, изуродовал неотёсанный, древний и зыбкий облик Галпина руками, поразил его стрелой, старался остановить её гибель. Аддамс бы с удовольствием отсчитала Ксавье в Аду — в гостях у Князя Тьмы, и наверняка в будущем сделает это, но сию минуту она бы гордилась им, так парню хотелось думать. Ни застывший Гомес Аддамс, ни Вещь, который притаился у хозяина в руках, ни Пагсли, ни полицейские, ни мать не могли прийти ему на помощь, но Торп улыбался во все зубы, благородно принимая свою кончину.       Улыбка Торпа обезоруживала Идлиба, спутывала все карты, рушила планы, действовала...как вода на оголенные провода — воспламеняюще, и предок Тайлера разразился яростью, лепеча проклятия и изображая рисунки над застывшим художником. А Ксавье, опьянённый мыслью такого конца, продолжал давиться воздухом и смехом — своим страхам в лицо. Основание жезла начало дымить и отливать кроваво-красным, Ксавье зажмурился — ничего не произошло. — Что...? — голос его не слушался, полностью сел, горло саднило и стягивало от вспышек боли.       Аннабет набросилась на костлявую спину Идлиба, который несколько растерялся, удивлённый тем открытием, что против гипнотического оцепенения, есть спасение. Это обстоятельство не на шутку пошатнуло уверенность Властелина в собственных силах — Ксавье ведь ещё дышал, глядя на него с глуповатой издевателькой ухмылкой. Он пытался разделаться с настырной женщиной, которая оседлала его спину, дробила кулаками кости, оголтело била по ней в исступлении. Аннабет больше всего боялась потерять ещё одного члена своей семьи — в ней слились воедино силы материнства и мести. Во имя Ксавье — сына, который оказался беспомощен под властью этого призрака из прошлого, во имя Циары — дочери, которая сложила голову за брата. Ее маленькая, переполненная нежностью и любовью к Ксавье, доченька. Из глаз Аннабет брызнули слезы, однако она, растирая тушь по лицу, не сбавляла оборотов — била так сильно и так точно, что Ксавье уличил время выбраться из-под громоздкой фигуры Идлиба. Художник был восхищён внутренним стержнем своей матери, не спуская с нее глаз — Галпин еле парировал удары сзади, Аннабет здорово мучила его, посох не доставал разъяренной на весь белый свет женщины. Торп отполз от матери и чудовища, на ощупь отыскал разбросанные стрелы, оставленные ему на память от сестры. Прицелился и...       Крик матери надолго будет преследовать Ксавье Торпа в кошмарах — парень не успел на ничтожную сотую секунды: изловчившись, Идлиб поднырнул под руку Аннабет и направил заряженный магией посох на нее. Он тотчас пронзил и испепелил сердце Аннабет Торп. Почерневшая окантовка органа, сожженого внутри дотла, оказалась перед лицом обезумевшего от потери Ксавье. — Чудовище.. — заключил одними губами парень, соображая, что остался один на один с врагом. Он был измотан, подавлен горем многочисленных потерь, слаб и до ужаса жалок. Ветер хлестал по лицу волосы, которые прилипали к щекам, залезали в нос, закрывали обзор. Ливень усиливался, и Ксавье с наслаждением уткнулся лицом в грязь, как в самую нежную перину. — Ты подохнешь, как скотина, Ксавье Торп. — Казалось, Идлиб тоже выдохся: рука его не слушалась и периодически клинила, голос срывался. Перекричать шелест дождя ему не удавалось.       Толчок. Толчок. Толчок — режущая боль под лопатками головокружительным вихрем пронзила мирно лежащего Ксавье. Его тело утратило вес и воспарило в поднебесье, где сверкали дивным росчерком молнии. Торпу показалось, что он умер наконец — настолько яркие ослепительные цвета взорвали его голову, выдернули из калейдоскопа страдания и жалости к себе.       Туловище вытянулось, затряслось, несколько раз подкинуло чем-то и растаяло по ощущениям. А затем Ксавье стал стремительно снижаться и чем ниже он летел, тем жарче становилось — температура накалялась. «Я в Аду», подумал художник и приземлился на пожухлое сено. Небо над его макушкой с треском захлопнулось. — С приземлением. — Тон ледяной, уверенный. Но сил открыть глаза у Ксавье не было. Ему ударили под дых накануне и выпустили весь воздух из лёгких. — Добро пожаловать в тысяча шестьсот пятнадцатый год.       Торп встрепенулся, проморгался, отрывая засаленные волосы от мягкого стога сена. Голос показался смутно знакомым, но звучал как загробный. Парень обернулся на источник шума и обомлел. Перед ним, протягивая руку, стояла Гудди Аддамс — внешне точная копия Уэнсдей с тем отличием, что была одета во все белые одежды. Но Ксавье признался себе, что скучал, безнадежно скучал за траурным черным. — Вы меня — Нас, — Гудди расставила акценты на словах и сжала губы в тонкую полоску. — Разочаровали. — Где я? — Сухость во рту стала практически невыносимой, обжигающе ужасной. Нёба горели. — В Бездне, как и Уэнсдей. Тебя перенес сюда Идлиб с помощью посоха и, по правде говоря, ты все ещё можешь умереть, как только он тебя найдет. — Гудди пожала плечами и, подбирая свои длинные белые юбки, приказала Ксавье молча следовать за ней.       В голове парня образовался вакуум — он ничего не понимал, сражённый усталостью, ноги плелись вслед за Гудди чисто по инерции. Схватившись за голову, Ксавье остановился, врезаясь в спину Аддамс. В Бездне она выглядела естественным образом, как человек, а не призрак. Они пришли к Уэнсдей, и Торп отшатнулся, впечатленный картиной, что разыгралась перед затуманенным взглядом. Пот градом катился по лицу парня — он вспомнил свой недавний сон.       Уэнсдей Аддамс лежала без движения посреди просёлочной дороги с раскинутыми в стороны руками, как будто была распята на Кресте и снята оттуда. Глаза ее не выражали ровным счетом ничего — расширенные зрачки пылали чернотой, но девушка бездумно глядела ввысь. Она была в сознании: губы ее смыкались всякий раз, когда она ощущала приступы боли. Ксавье мягко присел перед ней и обвёл костяшками пальцев впалые бледные щёки и дрожащие уста — на них виднелись капельки засохшего цианида. — Эй, Уэнсдей... — прошептал парень, припадая своими губами к ее. В чертовом тысяча шестьсот пятнадцатом году, не будучи до конца уверенным, что они живы. Он смаковал ее губы, старался очистить их от остатков яда, плавно и нежно обволакивал языком ее неба, сплетал их языки вместе, прижимая легонько затылок Аддамс к себе. — Ну все, хватит. — Скрипя сердцем, заявила Гудди, наблюдающая за ними. Сегодня она показалась Торпу слишком резкой и раздражённой. — Что с Уэнсдей? — Ксавье по-прежнему не выпускал брюнетку из объятий, борясь с приступом рвоты внутри. Как и в его сне внутренности Уэнсдей выпотрошили, насекомые изъели ее конечности и мозг — лишь лицо оставалось нетронутым. Художник надеялся, что не целовал труп. — Она под действием магии. Она цела, но ее подсознание...она уверена, что одна здесь и что она умирает. Раз за разом. Проделки посоха Идлиба. Как в твоём сне, да. — опережая новые вопросы, сказала Гудди. — Она станет нормальной? — Она нормальная. Чтобы привести ее в чувство, нужно убить Идлиба Галпина ударом точно в сердце. Ксавье поморщился от перспективы убивать, укачивая унесённую от внешнего мира Уэнсдей. — Что представляет собой это место? Гудди хотела было ответить, но была остановлена строгим голосом Эрола Торпа — Ксавье признал в нем предка по удивительно сочным зелёным глазам, они светились ярче солнца. Парень стушевался и забыл как дышать, едва не выронив из рук брюнетку. — Тысяча шестьсот пятнадцатый год. Первые поселенцы Джерико. В вашем мире на этом месте возвышается Невермор. — Отчеканил Эрол, поправляя за ухо кудрявую прядь каштановых волос. — Бездна — представляет собой день смерти Идлиба Галпина. То есть мы все проживаем один и тот же день — день Сурка. Кто попадает сюда, вынужден проживать этот день вместе с нами. — Почему это день смерти Идлиба? — вкрадчиво поинтересовался Торп, засматриваясь на Гудди и Эрола. — Это его проклятие, он создал Бездну, а наши души из-за него не упокоились. — Вы нас разочаровали. — Фыркнул Эрол, обнажая перед растерянным Ксавье родовой стилет. Тот самый, что Уэнсдей припасла и украла в замке Ирландии. — Вы не должны были оказаться здесь, это запрещено, вы не убили Идлиба Галпина.       Только сейчас Ксавье в полной мере мог рассмотреть место, в которое провалился по прихоти Идлиба Галпина. Две просёлочные дороги, соединённые между собой ветхим деревянным указателем, позорный столб в их центре — для сожжения грешников — дома по другую сторону, исключительно все из дерева. Крепость, оббитая частоколом, и небольшая церквушка на отшибе. В воздухе разило бедностью: на Ксавье жадно взирали старики, юноши и девушки в обносках с одинаковым выражением лиц. Среди них он не видел ни Мортишу, ни Циару. — Можно считать, что все, кто сюда попадают без покровителя, обречены на муки — они помнят все, но будут изо дня в день делать одно и то же без возможности умереть. — Как мертвая петля. — Спохватился Ксавье, лихорадочно размышляя. — Я помогу вам выбраться, — ответила Гудди после гнетущего молчания, переглянувшись с Эролом. — Но для этого вам нужно убить Идлиба, как только он появится. Или он убьет тебя, Ксавье, а Уэнсдей... навсегда останется здесь в таком состоянии. — Ещё распоряжения?... — нервные подрагивания художника заприметил его предок и усмехнулся. — Когда я вас верну в ваш мир, вы больше никогда не будете владеть даром огня. — Торп разборчиво кивнул.

***

      Схватка с Идлибом Галпиным состоялась через сорок минут, в течение которых Ксавье лихорадило. Он не мог унять слабость в мышцах, ни был уверен, что одолеет свирепого и безжалостного старика, который когда-то подох в одиночестве и не смог с этим смириться. Эрол Торп вложил в руки парня родовой стилет, кивнул неоднозначно и отошёл на позицию наблюдателя.       За их противостоянием следили все — Гудди с загадочной улыбкой, Эрол — с мрачной сосредоточенностью, остальные — с интересом. Но никто не вмешивался. Они описывали круги, подобно дуэлянтам, обменивалась ударами, прицеливались, делали выпады. Уэнсдей все это время находилась замкнутой в ловушке магии. Ее перенесли с дороги под контроль Гудди. Спустя изнурительные три часа боя Ксавье нанес смертельный удар из стилета прямиком в сердце Идлиба. Его останки живо воспламенились, чёрное сердце, выпирающее из-под груды костей, вспузырилось и разорвалось на мелкие частицы. Уэнсдей пришла в себя — кислород хлынул нескончаемым потоком в лёгкие, Ксавье встряхнул девушку, оценивая ее состояние. — Сколько в тебе обличий, Ксавье Торп? — произнесла Аддамс не до конца осознанным взглядом. Коже вернулась привычная бледность, глазам — насыщенный карий оттенок. Ксавье радостно заключил Уэнсдей в объятия.

***

      Занимался рассвет. Они появились как будто из Ада — земля зарокотала, разверзлась и выпустила из глубин двоих, а после дыра в земле навеки затянулась. Уэнсдей нестерпимо клонило в сон, поэтому, позёвывая, она обернулась и побрела дальше. Они оказались на поляне в центре острова Ворона — погода изменила до неузнаваемости эти живописные места. Каменные валуны культуры Ацтеков обрушились, вокруг валялись ветки деревьев, земля под ногами была изрыта вдоль и поперек. На острове никого не осталось, кроме Ксавье и Уэнсдей. — Все закончилось. — Констатировала для уверенности девушка и остановилась. Ей до жутких покалываний в пальцах хотелось обнять Торпа. Она затравленно разглядывала его — каждую из царапин, гематом, увечий, и не находила слов. — Спасибо, Уэнсдей. — Парень улыбнулся вымученно и устало. Аддамс эта пытка не понравилась, но понравилась его клятая улыбка, стереть ее она не думала.       Брюнетка окунулась в этот водоворот ароматов, которыми, как сосуд, был наполнен Ксавье, и вдохнула чистый свежий воздух полной грудью — все действительно закончилось, но лёгкие горели так, словно они наелись на завтрак свинца. Объятия не продлились долго — пора было возвращаться в Невермор.       Уэнсдей онемела, стоя как вкопанная на руинах академии. Все башенки, стены, витиеватые ограды, кованые фонари, причудливые стены, каменные глыбы — подчистую смело стихией. Вместо нее — пепелище с грудой обломков. Широко распахнутыми глазами девушка смотрела на труп Лариссы Уимс, придавленный бетонным блоком. «Очевидно, у нее переломана спина в нескольких местах» — подумала брюнетка, взбираясь по камням наверх. Ксавье пытался докричаться до нее — она ломала ногти, карабкалась, счесывала в порошок обугленные ладони, а в глазах зрел ужас. Уэнсдей Аддамс знала, что Невермор исчез с лица земли из-за нее.       Полицейские с острова вместе со спасательными отрядами прочесывали завалы, но Уэнсдей была уверена, что в живых не осталось никого. Она не проронила ни слезинки, позволяя боли и отчаянию целиком поразить ее глупое сердце. Ксавье остался стоять на месте, глядя, как тонкий силуэт Уэнсдей растворяется в рассветной дымке. Они возродились из мертвых, но кошмар разрушения следовал за ними по пятам ещё долгие годы. Пусть и по разные стороны баррикад.