Одно тепло на двоих

Когда я переезжала в Южную Корею из Австралии, то ещё толком ничего не знала ни о зимних премиях, ни о рождественских фестивалях. И только потом, когда начала стажировку, я увидела трансляции, на которых девушки в коротких юбочках трясутся на зимнем холоде, скалятся, выдыхая пар и пытаясь изобразить улыбку, и жмутся друг к другу. Совсем не чувствуя заледеневших пальцев, я дёргала голыми ногами, переступала с одной на другую и растирала покрытую мурашками кожу плеч. Покрасневшие ляжки больно щипало от холода, а кожа на ладонях покрылась мелкими трещинами. Погода в Инчхоне в ночь с 24 на 25 декабря скакнула с плюс одного до минус восьми. Счастливого Рождества, Мия! Ты ведь хотела быть айдолом? Мы с девочками умирали за сценой, ожидая своей очереди на выступление и с завистью глядя на мужские группы, которым их стилисты хотя бы пиджаки дали. Мы же были в белых топиках с какими-то до смешного ничтожными меховыми полосками и в коротких белых шортиках. Металлические вставки: кольца, кнопки, цепочки — заледенели и больно липли к коже. Стилисты знали, что у меня аллергия, но почему-то в этот раз выдали нам такие вот наряды, в которых разве что стриптиз танцевать. Замечательно, завтра не только заболею, но и сыпью покроюсь. Никакие тепловые пушки за кулисами и куртки с обогревателями в комнате ожидания не спасут, если тебе не дают нормально одеться. На красной дорожке я вообще думала, что откинусь. Но хуже всех было Нане — она была такой маленькой и так тряслась, что едва не выронила микрофон из дрожащих рук, когда её попросили сказать пару слов перед камерами. Черт, неужели корейцам настолько необходимо посмотреть на голые женские ноги, что даже под конец декабря, в Рождество, надо выгонять нас на мороз в таком мини?! Видела aespa — те тоже выступали в похожих белых нарядах, у бедной Ниннин плечи открыты и дырки в штанах на внутренней стороне бёдер. Мы обменялись понимающими взглядами, когда случайно пересеклись в коридоре. Хоть мы и были конкурентками, женская солидарность немного, но сближала нас в этом абсурдном мире нелепых мужских фантазий. Нырнуть бы после выступления в штаны и сапоги, так ведь потом еще выходить на финальную песню все в тех же нарядах. Чёрт! Нам ещё не включили микрофоны, поэтому, чтобы хоть как-то отвлечься, я принялась распеваться. Не дай бог у меня после сегодняшнего голос пропадёт. Заработать ларингит — буквально мой худший ночной кошмар, а ведь ещё столько выступлений, фестивалей, премий, а потом камбэк… А горло уже предательски саднило. Я скосила глаза на Нану. Та уже хрипела вчера вечером и сегодня опять будет выступать, обколов горло анестезией. Да и мне в лёгкие будто залили воды с крошёным льдом. Так, всё. Хватит ныть! Чем больше я думала о холоде, тем сильнее замерзала. Надо было просто подумать о чем-нибудь приятном. О рождественской атмосфере, о подарочках, которыми мы с девочками обменялись утром, о том, как я доберусь до кофейного автомата после фестиваля… — З-зефирка! Мне на спину вдруг опустился пиджак, обдав меня знакомым ароматом цитрусов. В следующую секунду к пиджаку добавились руки: легли мне на плечи и принялись энергично их растирать. — Оп-па, — я боялась обернуться и столкнуться с Чанбином нос к носу. — Нас же заметят. — Я п-росто д-делюсь со своей п-подругой теплом. Я же д-джентльмен! Его голос тоже дрожал, хотя тон оставался бодрым и веселым. Мне и правда стало немножко теплее, но скорее от его присутствия, от его голоса, от самого факта, что он оказался рядом и рискнул подойти ко мне. Обнимающиеся Джиа с Наной усмехнулись, глядя на нас, и коротко поклонились Чанбину. А он затем вынырнул у меня из-за спины. Его высветленные волосы обманчиво оттеняли смуглую кожу, но я видела, как она посерела от холода, видела мурашки, которые проглядывали даже сквозь ткань рубашки. Видела белый пар, который срывался с губ Чанбина при каждом выдохе и теперь мешался с моим. — С-совсем околела, чаги-я. Дай-ка свои руки. Ой, как же мы подставлялись! Нельзя, ну нельзя нам так вне стен родного агентства, на виду у чужого стаффа и других групп… И я, конечно, полная идиотка, что сама покорно протянула Чанбину руки. Он нежно сжал мои онемевшие ладони и принялся растирать их своими, чуть более тёплыми, чем у меня. — Оп-па тоже замёрз, — пробормотала я, не в силах оторвать взгляда от его сосредоточенного лица. — Чаги-я, если бы я только мог дать тебе не только свой пиджак, но и свои брюки… Он вдруг запнулся, а я прыснула. — Кхм, что-то не то сказал… Он так умилительно смешно поджимал губы и улыбался, когда смущался. — Ничего. З-зато мне и правда стало т-теплее, — хихикнула я, выдохнув густое облачко пара ему в лицо. Чанбин посмотрел на меня своими блестящими чёрными глазами, и я подумала… Могла ведь быть сейчас дома, в кругу семьи. В Мельбурне сегодня днём было плюс тридцать, наверное. Могла бы пить какао и пересматривать «Один дома» и «Крепкий орешек». А вместо этого умираю тут от холода, готовясь выйти петь и танцевать в минус восемь в каком-то дурацком наряде, словно чья-то извращённая эротическая фантазия. Но вместо какао и рождественских фильмов Со Чанбин, сам трясясь от холода, стоял передо мной, растирал мои закоченевшие пальцы и глупо шутил про свои штаны. — Т-ты надела мой п-подарок? — тихо спросил Чанбин, опустив взгляд обратно к рукам. — Да, ты просто меня спас! Я ожидала, что Чанбин подарит мне на Рождество какое-нибудь украшение или духи… Но вместо этого ещё пару дней назад, когда мы виделись в последний раз перед фестивалем, он вручил мне комплект термобелья. Так что сейчас мой зад спасали от цистита разве что восхитительные трусы из шерсти мериноса, которые прятались под шортами. — Бинни, знаешь… я люблю тебя. Мне вдруг просто захотелось сказать это. — Спасибо, что ты рядом. Он замер и удивлённо захлопал глазами. Опять поджал губы, смущённо улыбнулся и легонько ткнул мне кулаком в плечо. — Я… Чанбин запнулся. Ему всё ещё было сложно проговаривать вслух свои чувства, особенно когда вокруг толпилось столько народу. Он мог заваливать меня искренними комплиментами — а как ответить на простое признание в любви, так у него будто слова в горле застревали. Но я научилась различать его чувства. Они говорили в его музыке, в его заботе, в том, как он выбирал подарки, как прямо сейчас грел мои ладони, рискуя получить нагоняй от менеджеров. Перехватив пальцы Чанбина, я поймала его взгляд и улыбнулась. — Классное у нас Рождество, да? Чанбин усмехнулся: — Лучшее в моей жизни! — Правда, боюсь, я настолько замёрзла, что даже после фестиваля не смогу согреться. Чанбин озадаченно уставился на меня, удивлённый моим изменившимся игривым тоном, а затем сощурил глаза и закусил губу. — Сегодня ночуем у тебя? — его голос прозвучал на тон ниже, с соблазнительной хрипотцой, а глаза потемнели. Выдохнув, я скользнула языком по губам и довольно улыбнулась. — Люблю, когда ты понимаешь мои намёки, Бинни, малыш. Всё это было так не похоже на их недавнюю песню для СТЭЙ — «24 to 25». Никакого тебе марафона фильмов, тёплых объятий и поцелуев под омелой. В этот промозглый зимний вечер, когда нормальные люди отмечали Рождество с семьями, а мы работали на праздничном фестивале, тепла в нас почти не осталось. Но если поделить одно тепло на двоих… Можно было согреться друг другом.