Heathens

Джуён сел на диванчик, Гониль подсел рядом и ободрительно улыбнулся. Сердце юноши билось так, словно отсчитывало последние секунды. Он чувствовал, казалось, каждую секунду, которая ускользает из его жизни, чувствовал все метаморфозы, происходящие всвязи с этим в его теле. Это было невозможно, Джуён понимал. Он оторваться от этих ощущений не мог.  — Ты в порядке? — тихо спросил Гониль и положил руку другу на плечо, чуть сжимая.  Перед глазами Ли словно пронеслось всё, что он увидел и прочитал за последний час. То видео: заплаканные глаза девушки, поднесённый к виску пистолет… Ее предсмертные слова, которые все еще горели, словно клеймо, в уставшем мозгу.  Джуён зажмурил глаза и покрутил головой. В последнее время это действие помогало ему избавиться от тяжести в голове, но полностью никогда не убирало мыслей. Буквы не исчезли, но посерели, выцвели, потухли, словно им не полностью перекрыли кислород.  — Я не знаю. — только и ответил Джуён. Гониль сочувственно погладил его по плечу, внимательно внимая чужим словам и стараясь всем своим показать: «Ты не один, я с тобой и никогда тебя не брошу».  Некоторое время они молчали. Джуёна в этом мире удерживала только рука Гониля: единственное, что он мог ощущать, потрогать руками, да только двигаться не хотелось ради этого. Гу, словно чувствуя, что отпусти он руку — и Джуёну станет хуже, не убирал с плеча ладонь и переодически мягко, словно делая массаж, сжимал мускулистую кожу.  — Может, тебе сходить на улицу? — предложил Гониль. Эта идея была прекрасной. В подвале от работающих обогревателей становилось даже душно, а от большого количества людей почти нигде нельзя было спрятаться. Кислорода из-за этого было мало, Джуён почти задыхался, находясь в помещении. Выйти на улицу, набраться свежего воздуха и просто понять, что он не заточен в четырёх стенах своими страхами, было катастрофически нужно.  — Пожалуй. — сдержанно ответил Ли и поднялся. К его собственному удивлению, ноги не подвели, а смогли твёрдо держать тело и даже не подогнулись от слабости. Это уже было маленькой победой.  Гониль одарил его тёплым взглядом и улыбкой, и на этот раз Джуён смог ответить тем же. Криво, слабо, но всё же он выдавил из себя нечто, напоминающее улыбку.  — Прости.  — Все в порядке. С тобой сходить? — Нет… Хочу побыть один.  — Без проблем.  Гониль остался сидеть на диванчике и активно помахал рукой на прощание, что не смогло не вызвать отклика в душе музыканта. Он кивнул и покинул комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь.  Он прошмыгнул мимо общающихся друг с другом Гаоном и Оди, с увлечением что-то разбирающих. Но сейчас они совсем не интересовали его.  В подъезде оказалось ощутимо холоднее, и Джуён даже поёжился от прошедшей по коже прохладцы.  «Пожалуй, надо было взять кофту…» — с досадой подумал Ли, но всё-таки не вернулся в подвал за одеждой. Лишь чуть натянул рукава футболки и вышел на улицу.  Сухая трава, которая пробивалась даже сквозь асфальт, хрустела под ногами. Если приглядеться, то можно было заметить тонкий серебристый слой, который покрывал лепесточки — это изморось. Джуён шёл медленно, вслушиваясь в каждый треск ломающейся под его весом ветки. Небо затянуло тучами, и они не подпускали солнечный свет к земле. Наверное, именно потому было так холодно: Джуён всё ещё растирал свои руки, пытаясь немного согреться. Наконец он сел на качели и огляделся. Старая конструкция, которой уже давно никто не пользовался, жалобно заскрипела, отдаваясь эхом по пустому райончику.  Ли оттолкнулся ногой от земли и начал качаться.  В детстве он очень любил качели. Они создавали чувство невесомости и полёта: если дул сильный ветер, волосы Джуён забавно подпрыгивали и летали, после опускаясь на лицо и мешая обзору. Почти всегда юноше захватывало дух, и в попытках сдержать восторженный смех он цеплялся руками за перекладины сильнее, чтобы ненароком не вылететь из качель — такой полет окончился бы не раскатистым счастливым хохотом, а походом в травмпункт. Помимо веселого развлечения качели были и средством уединения с собой и миром. Джуён осознал это, когда стал немного старше. Место на качели всего одно, и, качаясь на них, Джуён уходил в свои мысли, устремляя взгляд в светлое, покрытое пушистыми облаками небо и мечтал о будущем. Тогда с ним в компании были лишь наушники и он один, огороженный от мира своей временной одинокостью. Сейчас он тоже мечтал о чем-то хорошем и странствовал по волнам своих мыслей, но небо не было голубым, как в детстве, а качели качались совсем слабо. Да и вряд ли бы выдержала эта рухлядь опасных трюков по типу «солнышка», которые Джуён нередко проворачивал в детстве. Он вырос, и теперь он не стал бы рисковать своим здоровьем ради веселья.  Хотя… Наверное, всё-таки стал бы. Но не на такой развалюхе.  Накатавшись вдоволь, Джуён встал с качели и прошёл дальше по полупустой площадке, на которой находились и другие разнообразные развлекательные штуки для детей.  Например, круговая карусель. Она была слишком маленькая для Джуёна, и он даже не попытался усесться на одно из сидений. Однако когда он попытался раскрутить карусель, то обнаружил, что это невозможно: она прочно примёрзла к земле. Или заржавела. Или вообще все это одновременно.  Бросив попытки сдвинуть детский аттракцион с места, Джуён пошёл дальше. Место из его галлюцинации было тут, между качелями и горкой: в прошлый раз ему показалось, что тут стояла та девушка, которую они похоронили. По коже вновь пробежался холодок, словно кто-то резко схватил Джуёна холодными руками за… Каждую часть его тела. Эти касания не хотели убить его, не хотели сделать больно, но касающиеся «руки» были слишком холодны. Мурашки шли не от страха, а от холода. Но никого не было рядом. Джуён обернулся вокруг и убедился в этом собственными глазами, а потом, недолго думая, подошёл ближе к горке.  Её основание было полностью изрисовано и исписано какими-то варварами или хейтерами детских площадок. Самая большая из надписей звучала уж как-то слишком символично на данный момент: 

«Смерть — это всего лишь ещё один этап жизни».

Джуён усмехнулся, проведя рукой по чёрной надписи, но она была слишком холодной, чтобы долго держать на ней пальцы. Другие мрачные или не очень надписи были менее объемными и кидающимися в глаза. Почему для «заглавия» была выбрана именно эта фраза — оставалось только гадать. Впрочем, по содержанию этих надписей было понятно, что их писали сатанисты, анархисты или язычники. Кто-то, кто свято верил в мир умерших, почитал смерть и верил, что с ней придёт не конец, а лишь новое возрождение или вознесение. В общем, всё то, во что Джуён не верил, экранизировалось, словно титры, на этой бедной детской горке. Наверное, дети тут тоже давно не гуляли, потому что ни одна мать не позволила бы своему ребёнку лицезреть такое бесчинство. Ли аккуратно убрал руку с надписи и шагнул на лестницу, ступени которой скрипели не хуже качели.  Горка была невысокая, но в Джуёна на мгновение появилось самодовольное детское ощущение безграничной власти. Он был на вершине горы, стал её царем, и по правилам игры ему должны все подчиняться. «Все деревья и кустарники, а ну, быстро преклоняйтесь пред царем!» Певец вновь обернулся и на этот раз посмотрел вдаль. Фактически они находились в большой коробке из домов, из которых лишь по углам был выход на общую дорогу. Ещё дальше можно было разглядеть дорогие многоэтажки для богачей, которые тоже создавали своеобразный «защитный пояс», через который трудно было добраться до этих оскудевших мест. Как магический круг богачей какой-то.  — Джуён! От неожиданности Ли вздрогнул и резко обернулся назад, к подъездам их дома, откуда и шёл зов. Но резко что-то пошло не так, нога Джуёна сорвалась с края горки, и…  Он абсолютно неудачным способом скатился вниз по ней, угодив руками и коленями в холодную почву.  Ли понадобилась пара секунд, чтобы осознать, что произошло. Он застонал больше от неожиданности и стыда, чем от боли. Чуть пораненные ладони, конечно, неприятно саднили и даже слегка кровоточили, но больше Джуён корил себя за свою неудачливость и нелепость. Надо же было так опозориться! — Ты совсем идиот? — послышался недовольный, скептически голос и звук шагов, выраженный в хрусте сухой замёрзшей травы. — Без кофты, без всего в такую холодрыгу? Мозг потерял, пока падал? Джуён поднял голову и увидел Гаона, нависающего огромной тёмной тучей над ним. Сейчас он выглядел до нелепости комично: брови, сведенные вместе, как у птицы из знаменитой игры, вкупе с позой «руки в боки» делали из него какую-то злую няню из комедийных фильмов.  — Мне Гониль посоветовал выйти на улицу… — пробормотал Джуён, потирая ушибленные колени и отряхивая их от грязи, а внутренне ещё и пытаясь сдержать идиотскую улыбку от собственных сравнений. — Ага, сказал выйти без одежды? — Ну… — Ну и не морочь мне голову! Джуён закатил глаза и с вызовом посмотрел на Джисока. Тот словно не заметил этого и продолжил:  — Я вообще-то тебя есть хотел позвать, а ты тут на улице прохлаждаешься. Пойдём. А то остынет. — Ты мне не мама.  — А ты мне не сын. — легко парировал Гаон. С этим аргументом даже нельзя было поспорить. — И вообще, видимо, тебе реально… — на полуслове Квак осекся. У Джуёна создалось впечатление, что фраза, которую он хотел сказать, явно не была полна доброго умысла. Но почему он остановился? — Неважно.  После этих слов Гаон, чуть замявшись, приглашающе протянул руку. Этот жест был исполнен некоторого изящества и элегантности, которые совсем не подходили к стоящей атмосфере. Однако Джуён, не привыкший к проявлению милосердия со стороны Джисока, тупо уставился на чужую протянутую руку и только потом перевёл недоумевающий, вопросительный взгляд на лидера. Тот обреченно вздохнул.  — Ты так и собираешься сидеть на земле? — Ой… Джуён все-таки взялся, пусть и с осторожностью, за чужую руку и встал. При этом он почувствовал, что Гаон не отталкивает его, а наоборот — притягивает, чтобы парню было легче подняться с земли.  — Больно? — спросил Гаон, намекая на царапины.  — Все в порядке. — ответил басист, а спустя недолгую паузу неловко продолжил: — …Спасибо? — Не за что? — в тон ответил Гаон. — И я всё-таки советую тебе попросить у Джунхана перекись и бинт. Впервые за все время Джуён недоумевал. Впервые за всю свою жизнь Ли не понимал, почему к нему резко начали хорошо относиться и потому исподлобья рассматривал Гаона, пытаясь уличить в нем плохой замысел. Не сказать, что к Джуёну всегда было плохое отношение, нет. Чаще всего его любили, но если нет — он принимал это, как должное. Ты не обязан быть идеальным. Ты не можешь всем нравиться, ведь ты, черт возьми, не стодолларовая купюра!  Гаон был одним из тех людей, которые, как думал сам Джуён, недолюбливают его. И он был уверен, что так будет до самого конца, но нет: пусть холодность и язвительность всё ещё скользили в лидерских словах, но в них так же было и что-то, похожее на заботу и переживания.  Конечно, Джуёну могло просто показаться. Но в душе он хотел, чтобы это было именно так.  — Ого. — произнёс внезапно Гаон, заставив Джуёна понять и удивиться тому, какая же между ними царила тишина. — Снег.  — Что? — Снег пошёл. — и Гаон указал пальцем вверх, в небо. Джуён поднял голову и увидел всё своими глазами. Маленькие снежинки, которые скоро совершенно точно превратятся в снегопад, медленно опускались на землю. Джуён протянул ладонь навстречу одной из них: она тут же растаяла от тепла человеческого тела.  Джуён и Гаон стояли, задрав головы к верху, и заворожённо наблюдали за тем, как падает первый снег. Никто из них никогда не был романтиком и не так часто обращал внимание на подобную мелочь: вечные дела не давали возможности полюбоваться танцем воды, которая, замерзая, превращалась в совершенно индивидуальное, единичное в своём роде произведение искусства. Хотя, наверное, Джуён всё-таки был романтиком, ведь чтобы петь и сочинять песни, нужно думать о высоком и искать во всем потаенный, сакральный смысл. Нужно уметь глубоко проживать каждый день и запечатлевать его как новое открытие.  Сейчас эти крохотные, словно вырезанные из бумаги светлячками, узорчатые создания природы символизировали свет и чистоту. Как только снега станет достаточно много, он покроет всю площадку, очистит её от всей грязи былых лет.  И, наблюдая за снегом, Гаон и Джуён ещё не скоро заметили, что всё ещё держат друг друга за руки.