Однажды появится новое имя, которое превратит предыдущее в пыль

╳

Ёнбок запустил январский мороз в комнату и вместе с этим выдохнул тонкую струйку едкого дыма. Курить прямо в комнате он теперь позволял себе часто. Матери всё равно на сына, и, чем он там занимается за закрытой дверью её больше не волновало. — Переезжай ко мне, — на этот щедрый жест мать бы тоже никак не отреагировала, а парню было бы чуть приятнее возвращаться домой. — А что я ей скажу? — Хёнджин обхватил себя руками, спасаясь от холода и от своих переживаний. — А с какой стати ты вообще ей должен что-то говорить? — Ёнбок сполз с подоконника и хлопнул оконной рамой. — Она же, блять, с тобой не разговаривает, вот и ты возьми и молча уйди. Я Чанбина попрошу помочь с вещами… — Спасибо, но не нужно. — Держи, — парень наугад вытащил пушистый голубой свитер из шкафа и протянул дрожащему. — Ты… Ты не хочешь из-за меня? Несколько месяцев назад, празднуя День рождения и заливая горе из-за развода родителей, Ёнбок напился до состояния комы. Если бы не Чанбин-хён, он бы точно уснул на улице и, может быть, не пережил ту «весёлую» ночку в прямом смысле слова. А если бы не Хван Хёнджин, его губы так бы и оставались непорочными и девственно-чистыми. Он не забыл тот поцелуй, а друг, наверное, вспоминать эту ошибку не хочет. Им бы поговорить о случившемся, но страшно… Ой, как страшно. — Из-за тебя я до сих пор живу, — пробубнил Хёнджин, застряв в узкой горловине. — Не смешно, придурок, — такие вот шуточки от друга всегда пробуждали в Ёнбоке желание курить одну за одной. Он потерял бабушку, потерял отца и мать, а теперь представьте, каково ему слышать подобное, пусть и не всерьёз, от последнего любимого человека. Хёнджин уже давно не друг для него, а реальный кислород, настоящее сердце и целая жизнь. Его он полюбил задолго до первого пьяного и смутного поцелуя. Только любовь эта в одну сторону, Хван с ним «играть» не хотел, а любить, наверное, боялся. — А я и не смеюсь. Я правда справлюсь… Замок вот новый поставил. — Хённи, да нельзя так жить! — парень снова с ногами забрался на чистый подоконник и щёлкнул зажигалкой. — Кто-нибудь из этих фанатиков снова дверь выломает или подожжёт, и что тогда? Как ты это терпишь? Хёнджин реально терпел. Всю жизнь, наверное, терпел и конца и края его терпению не видно. Сначала приходилось терпеливо ждать тех редких дней, когда папа будет рядом и они вместе пойдут играть в футбол на поле или поедут на рыбалку далеко-далеко. Потом пришлось стиснуть зубы и ждать, когда маме станет легче и её отпустит. Но маму крепко схватила депрессия и притащила в секту к таким же больным и потерявшим надежду на лучшее людям. Хёнджин и сейчас терпит, сжимая кулаки, слушая их песнопения и завывания за стенкой. Спасибо, что хоть сейчас от него, вроде, отстали и не заставляют силой принимать в этом шоу уродов активное участие. — А как ты меня терпишь? — парень вскинул одну бровь и снова обхватил себя за плечи. Ничего его больше не грело. Ёнбок стал каким-то холодным и колючим и теперь чаще зависает в своих мыслях. «Я не терплю, а люблю тебя, придурок», — хотелось ответить другу, но Ёнбок снова залип на витиеватую полоску дыма и забыл, тупо забыл, о чём они вообще говорили. «Спаси себя, Ёнбок-и… Сохрани себя, пожалуйста, даже если меня однажды не станет…» — читалось в стеклянных глазах Хвана.

╳

Старший согнулся над маленьким спящим тельцем и стал внимательно следить за каждым подъёмом мягкого животика. Феликс не узнавал Криса. Светлые кудри казались темнее, кожа заметно бледнее, а глаза больше не напоминали изумруды — они превратились в забытое Богом болото. Неужели это всё его вина и он сделал его таким? — Что-то ещё сказали? — в ночной тишине резкий звук голоса пугал. — Нет. Не признаваться же парню, что говорили, да, и трогали ещё. Не откровенничать же, что он только что, несколько минут назад, слышал самый бархатный и самый любимый голос, который был штормом, потопившим дряхлый корабль под названием «Феликс». Пока Ли ехал домой, его снова кидало в разные стороны: вернуться и ещё раз посмотреть на эти лунные поцелуи и на красивую линию губ или забыть, постараться выбросить чёртовы глаза и такие же чёрные чуть волнистые локоны из мыслей. Феликс шёл ко дну, захлёбываясь не морской водой, а солёными слезами. — Значит… Пить, есть и гулять? Никаких таблеток или уколов? — Да. — Ничего серьёзного? Точно? — Крис чуял какой-то обман. Младший трясётся весь, руки за спиной выворачивает и ближе, чем на метр, не подходит. Он понимал, что беда меняет людей и у Феликса мог быть просто шок, но за этим всем что-то стояло. Или кто-то. — Уён вчера не заходил? Крис так и сидел на полу рядом с беднягой Берри, а Феликс в это время, натянув капюшон на голову, забился в свой привычный мягкий уголок. Старший его не узнавал. — Ликс? — А? — Я говорю, вчера Уён заходил? — Почему ты спрашиваешь? Феликса накрыло ещё одной волной, на этот раз — ревности или чувства собственничества. Он был единственным ребёнком в семье, и ему неизвестно, каково это — делиться с кем-то игрушками и вниманием родителей. Он был один, и всё было для него одного. Вот и к Крису он испытывал нечто похожее. Он целиком и полностью принадлежит ему, однако такие вопросы заставляли в этом сомневаться. — Ты странно себя ведёшь, — начал старший, чуть понизив громкость. — Обычно после ссор с ним ты такой… Отстранённый или… Не знаю. Не хочу давать тебе какую-то оценку, но… Меня всё ещё не устраивает, что ты можешь со спокойной совестью от меня что-то скрыть. То, что было до меня… Пусть останется с тобой, окей, но то, что происходит сейчас, в наших отношениях… Ты должен мне рассказывать… Он приходил и что-то опять сказал не то? Последний вопрос был злым шипением, но не на своего парня злился старший, а на ёбнутого соседа. Стоит с ним, наверное, поговорить. — Уёна не было. — Серьёзно? Это всё? — Да что тебе надо? Я просто устал! — Феликс, я тоже устаю, а ещё я боюсь, многих вещей боюсь. Например, посмотри… — Крис вытянул руки вперёд, надеясь, что парень в сумраке сможет увидеть, как трясутся его руки. — Мне сейчас страшно и больно видеть тебя таким. Я перестал чувствовать, что мы вместе за одно… — старший присел рядом, аккуратно укладывая ноги младшего на свои бёдра. — Я устал чувствовать себя ненужным и лишним в твоей жизни. Прости, но иначе я никак не могу это назвать. Феликс уставился на Криса, медленно растирающего его холодные ступни. Снова все слова потеряли своё прямое значение и он не мог придумать хоть какой-то стоящий ответ. — Я сейчас не о Берри, но знаешь… Это ведь так просто и так важно — разговаривать. Не имеет значения, о чём. Раньше ты много болтал о фильмах и о рисунках, а теперь… Ты перестал говорить даже о себе, — жалость в голосе старшего, наверное, можно почувствовать физически. У Феликса в животе всё сжималось с каждым новым словом всё больнее и больнее. Теперь заныла и голова. — Я не прошу ничего сверхъестественного. Просто говори со мной. — Я говорю, — возмутился младший. — Твои утренние вопросы про кофе и чай — это не разговоры. Твои «ай» и «блять» не вписываются в диалог, — Крис на выдохе крепко зажал переносицу. — Ты говорил, что я тебя не слышу и не понимаю. Теперь у меня к тебе такой же вопрос… — мутные зелёные глаза разглядывали светлое солнышко под свободным капюшоном своего старого худи, но находили лишь нахмуренную серую тучу, не родную даже, а чужую. — Ты слышишь меня? Понимаешь, о чём я? Феликс правда был болтливым и шумным, но это было давно. Он верил, как и его любимый книжный герой, что останется таким навсегда. Тот непоседливый ребёнок внутри, смотрящий на мир горящими глазами, никогда не умрёт. Но он, увы, убил сам себя. Теперь Феликс был никем, пустым местом. И почему-то именно тогда, когда ему меньше всего хотелось говорить, когда и сказать было нечего, все от него требовали обратное. Крис, Хёнджин, а кто следующий? — Я тебя понял, Крис, — младший потянулся, хрустнув шеей пару раз, и крепко схватил старшего за руку. — Найди мне нормального психолога. С ним я поговорю. И Крис… — старший подставил губы, когда Феликс навис сверху, но этот жест нагло проигнорировали, оставив поцелуй на лбу, — пойдём спать? Кто-то говорит, что жизнь — это сон. Кто-то считает, что жизнь наша — театр, а мы все актёры. А Ли Феликс был уверен, что жизнь — это усталость, растущая с каждым шагом вперёд. Он проходит мимо точек со всяким элитным барахлом, заглядывает в окна кофеен и чайных магазинчиков, улыбается девушкам у магазина косметики, но он так устал идти, смотреть и тем более улыбаться… Вот заебался и всё тут. А ещё было немного страшно встретить здесь своих бывших одноклассников, например. За других знакомых сердце не болело — такой мусор не ошивается рядом с дорогими бутиками. Крис дал ещё шанс их отношениям и сам нашёл какого-то психолога в соседнем районе. Феликс вместе с Чанбином много лет назад тут по пустырям бегали и бутылки били от скуки, а теперь это элитный райончик, оказывается, который на картах помечался как «Дистрикт 9». Вокруг было красиво и даже слишком. Свечки-небоскрёбы в ряд, зеркальные крыши двухэтажных построек, в которых отражаются редкие облака. Острые пики выстриженных деревьев возвышаются над всем этим великолепием. Тут по-особенному тихо, и вдали слышится приятная скрипка. Да, такой идиллии маленький Ли и представить не мог, глядя, как Чанбин на этом самом месте «метил территорию», совсем не стесняясь любопытных глаз друга. Знал бы он тогда, что Феликс — гей, похоронил бы его заживо, наверное, прямо тут, где сейчас стоит уже взрослый Феликс. В одном из таких двухэтажных, европейского типа, домов и ждал его психолог. Крис выбрал не только классный район, но и прекрасного специалиста. Феликсу этот мужчина понравился с первого взгляда, и даже его чёрные, как смола, волосы не отпугнули. — Приветствую, — поклонился мужчина и тут же одёрнул рукава светлой рубашки. Вязаная жилетка с пиксельными динозаврами добавила психологу +100 к крутости. — Меня зовут Ли Минхо. — Здравствуйте. А я тоже Ли, но Феликс. — Приятно познакомиться, Феликс. Присаживайтесь. В кабинете пахло библиотекой, чем-то еловым или обычной древесиной да старыми книгами. На полу мягкий, даже на первый быстрый взгляд, светлый ковёр. Стены из кирпича, выкрашенные в мятный цвет, украшают кляксы-пятна в рамочках и довольно неплохой детский рисунок, а на подоконнике уже высохла одинокая веточка белой лилии. Уютно, не то слово, и даже мёртвое растение шарма добавило. — Ну, — мужчина принял позу типичного психолога, скрестив ноги и сложив руки на коленях, — с чего хотите начать? Что вас беспокоит? Беспокоило всё, и это Феликс показал бурно-сменяющимися эмоциями на лице. А психолог — реально классный мужик — схватил эти метания за хвост и направил в нужное русло. — Так… Давайте начнём с детства. Обычно корни именно там, — спокойный голос и мягкие, очень добрые черты лица подкупали. Необъяснимо, но факт — к Крису в первую их встречу Феликс испытывал похожее чувство — доверие. — Ну-у-у, рос в полной семье, потом родители развелись, папа переехал в Австралию, — тут пришлось ком сухой земли проглотить, не иначе. Одно слово, а сколько воспоминаний фейерверком взорвались в мозгу. — Я остался с мамой, и… И она начала пить почти сразу. Её уволили, и мне пришлось работать, а потом… Потом я уехал к папе, но у него уже была другая семья, и рад он мне особо не был… — Очень сухо. — А вы слёз ожидаете? — нервно усмехнулся Феликс. Стало как-то жарко, и волосы противно прилипали к шее. — Плакать я не буду, сразу предупреждаю. — Я не о слезах, хотя… Тут бы я тоже поработал. Минхо выглядел таким… Таким… Понимающим? Своим? Феликса впервые в жизни так и тянет душу выпотрошить перед посторонним человеком. — Сколько вам было, когда папа ушёл? — 15. И тут дело вообще не в разводе… Я… На мать-алкашку мне тоже плевать, и мне не стыдно… Я ведь не от неё убежал тогда. Я… — Феликс всматривался в кошачьи глаза. Да, точно, психолог напоминал огромного спокойного кота, а эти животные умеют разбираться в людях и неплохо так влияют на нервную систему. — Значит, ваш отъезд был побегом, — утвердительно кивнул мужчина. — Да. Там довольно долгая история, и я пока не знаю, откуда мне стоит начать, но… — Феликса пробило, прямо-таки прорвало. Он снял с себя красную олимпийку и приготовился к марафону искренности. — Мне здесь было плохо, наверное, поэтому я и сбежал в другую страну. — Помогло? Там было лучше? Вопросы не звучали грубо. Мужчина на каждое предложение Феликса реагировал одинаково — едва заметно кивал и смотрел так… С таким пониманием, словно он сам через всё это проходил. Шестое чувство подсказывало, а оно, как мы помним, работало у Феликса исправно и без перебоев. — Помогло, — улыбнулся блондин. — Не сразу, но… Я там встретил парня, и стало легче. — А почему вы снова здесь, в Корее? — Всё из-за того же парня. Он очень хотел, а я… — Не могли отказать любимому. — Ага, — пухлые губы Феликса преобразовались в тонкую ровную линию. — Знаете, я как будто его нашёл, ну, парня своего, а себя потерял. Вот, что меня больше всего беспокоит, наверное. — Это следствие. Причина кроется в другом, и издалека я не смогу её увидеть, Феликс. — Надо всё-всё говорить, да? — Если хотите себе помочь и разобраться, то да — обязательно. Проще, конечно же, сказать, что всё нормально и уйти домой, чем всё старое дерьмо доставать и объяснять, почему одно хреново, а второе — ещё хреновее. Как минимум, Феликс уже сделал шаг вперёд, даже два. С третьим были определённые сложности. Залипнув на мягкие ворсинки, он скакал от одной мысли к другой. Воспоминания крутились, как тухлые фрукты в миксере, образующие блевотного цвета кашу — противно это всё представлять, а вспоминать и подавно. Минхо снова порадовал нечеловеческой проницательностью и остановил пересказ прошлого как раз на разводе родителей и ровно до момента, как мать с головой окунулась в стакан. — Думаю, на сегодня достаточно. Как вы себя чувствуете сейчас? — шёлковый голос обласкал покрасневшие уши Феликса. Душно было жуть как, а может, пепелище прошлого его так накалило. — Курить хочу, — признался парень. — А вообще всё супер. Я даже не ожидал, что могу… Ну… Что… — Что сможете произнести это вслух? — очаровательные блики в глазах заворожили Феликса. Опять. Парень снова кивнул, чуть ахуев, что этот классный мужик так его понимает, будто мысли читает. С Крисом выходило всё не так. Если беседу с Минхо можно сравнить с распахнутым настежь окном в летнюю жару, то разговоры с Крисом о чём-то личном напоминали, наоборот, закрытое. Душно. — Вы прям мысли читаете, — хмыкнул Феликс, натягивая верхнюю одежду. — Знаете, рыбак рыбака видит издалека, — мужчина улыбнулся, сверкнув ровными зубами, и мигнул глазом. Разбираться с этой стариковской фразой парень не хотел, пообещал, что обязательно вернётся на второй сеанс, попрощался и мухой вылетел к желанной прохладе. Курить, срочно нужно покурить. И Феликс стоит, затягивается, набирая как можно больше никотина за раз, смотрит, вроде, на прохожих, но на самом деле взгляд его — никуда и на всё сразу. Стало немного легче. Крису нужно руки расцеловать за этого чудо-психолога-любителя динозавров. Пусть они ещё только плавают на поверхности, но уже так хорошо на душе, что привычная вторая сигарета остаётся в пачке, а Феликс, воткнув наушники и врубив музыку на всю, неторопливо бредёт в сторону дома, хотя хочется взлететь да как можно выше этих зеркальных крыш. Дома его встречает вполне себе бодрый щенок и записка: «Отведи малыша к ветеринару, его снова рвало. Буду поздно. В холодильнике кимпабы собственного производства. Не бойся, не отравишься. Целую и обнимаю». И тут вся былая лёгкость выходит из лёгких вместе с воздухом. Привычный романтический жест от Криса отходит на второй и даже третий план. Сначала беспокойство за Берри рисует морщину на лбу, а потом и мысли о ветеринаре. Стоит ли вернуться в тот «небесный» кабинет или найти другую клинику? Феликса сново метало из стороны в сторону. Видеть Хёнджина не хотелось, ведь он так старательно стирал его из памяти, а с другой стороны — очень-очень нужно было ещё раз посмотреть в это лицо, до сих пор вызывающее армию мурашек. Зачем? Потому что Феликс нихуя не забыл и не стёр. Все минуты, дни и недели с ним бережно спрятаны в сердце. Все ночёвки, книги и прогулки всё ещё хранятся в голове. Все поцелуи, ласки и объятия — под кожей. Самое сложное в этой жизни — понять, какой дорогой нужно идти, а какую — стороной обходить. Но… Не рискнёшь — не поймёшь? Прежним бунтарём, встречающим с распростёртыми объятиями каждую глупую идею, Феликс за один сеанс с психологом не стал, нет. Но идиотской идее встретиться всё же с бывшим другом он улыбнулся. Он больше не допустит чужих рук на своих и беседовать по душам тоже не собирается. Его подмывало задать лишь один единственный вопрос и услышать хоть какой-то подходящий ответ: «Какого хуя ты всё ещё жив, Хённи?».

╳

— Ты чё вялый такой? Работа заебала? — Чанбин в который раз поправил массивную цепь на шее — видимо, отжал у кого-то и нарадоваться не может. — Эй, мелкий? — А? — Отвисни. Чё с тобой, спрашиваю? — Да ничего, — «всё и сразу, хён». — Долго нам ещё идти? Ёнбоку бы после «весёлой» смены домой поскорей вернуться, там его теперь ждут по-настоящему, а не задвигают его присутствие за бутылку сожду. Но хён сказал, что есть дело и Хван подожёт и «не сдохнет». Лучше не перечить старшему, а оставаться с ним в хороших отношениях, вот Ли и слушается. — Квартала два, и мы на месте. — Подожди… Мы к тебе домой идём? — Ёнбок хоть и был одного роста с Бинни, но за его широким шагом едва успевал. — Ну да. — Зачем? — Сказал же, показать кое-кого, — на самом деле, не говорил, но и этой грубости перечить младший не стал. Чанбин был типичным грозой района и даже не одного, а целых трёх. Он и его банда сами себя провозгласили «защитниками» и вот уже который год гоняют шпану и вандалов, чтобы качели не ломали да у подъездов не бухали. Для женщин и стариков Со Чанбин реально был благородным героем и защитником территории, а для Ли Ёнбока этот парень, скорее, стал братом, который защитит и совет мудрый с поздатыльником выпишет. — Как там жизнь твоя, кстати? — А? — Бля, мелкий, очнись. Ты где витаешь? — старший даже остановился на секунду, не поленился, чтобы очередную дыру в Ёнбоке взглядом прожечь. — Как мать, спрашиваю? Не буянит? — Да нет. Нормально всё… — до пункта назначения ещё минут 5, и младший решается ещё раз уточнить, что или кто его там ждёт. — Мы же не на разборку идём? — Нет. А что, хочешь? Меньше всего он хотел хоть ещё раз присутствовать на «казни», которую Бинни и такие же крепкие дружки-качки устраивали провинившимся. Спасибо, хватило. Долго ему потом тот сломаный нос и залитая кровью майка во снах являлись. — Н-нет. — Ну, я и не заставляю, — мило улыбнулся Чанбин, от чего его чуть пухлые щёки подпрыгнули вверх. С такими подтянутыми щеками он и дверь перед другом распахнул и в комнату потянул. — Знакомься, это Двэкки, — старший упал на низкую кровать, одну половину которой занимала огромная собака — чисто чёрный доберман с острыми, как осколки, ушами. — Я с приюта забрал. Можно сказать, от смерти спас пупсика. Этот «пупсик» оскалился и грозно зарычал, обратив свой взор на незнакомца, застрявшего у двери. Чанбина такая реакция явно порадовала, раз он захохотал громче обычного. — Клёвый, скажи? Будет теперь со мной пидоров всяких ловить.

╳