Однажды появится новое имя, которое превратит предыдущее в пыль

╳

— Волнуешься? — неразборчиво шепчет Хёнджин, обнимая парня со спины. Оба голые, ещё горячие и чуть мокрые. Ёнбок откидывает голову назад, устраиваясь на плече, и вяло кивает. Конечно, волнуется, и правильных слов не подобрать, чтобы описать, как он переживает перед экзаменом. Денег-то у него на обучение нет, и ему не хочется опозориться, а хочется показать себя и выбить бесплатное место, как это сделал старший. Он хочет быть таким же — спокойным, рассудительным, мудрым и, непременно, с высшим образованием. Влажные простыни неприятно прилипают к ногам, но никого это не волнует. Кровать давно уже им двоим не по размеру, и на это тоже всё равно. Хёнджина беспокоит состояние его парня, его души и сердца, его маленького личного Солнца, которое стало чаще хмуриться и ещё больше курить. — Ещё две недели, так что… Ничего страшного, если ты немного поволнуешься. А вообще, — Хёнджин откидывает свои длинные волосы, которые в рот лезут, и плотнее прижимает парня к груди. — Ты талантливый и со всем справишься, — он нежно проходится щекой по тёплому виску, перебирает маленькие пальчики в своих руках и любуется недавним подарком — тонким браслетом-ниткой с довольно массивным карабином. «Ты же любишь красное, вот носи и не выёбывайся». Ёнбок никогда прежде не делал подарков просто так, «потому что увидел и подумал, что понравится». Каждая вона была на счету. Жаль, что детям иногда приходится из кожи вон лезть, чтобы себя прокормить. Благо, у Хёнджина тоже подработка появилась, и надо бы поблагодарить любимого за всё и тоже найти что-то такое простое, но особенное. — А если нет? Если не пройду конкурс? — младший цеплялся за ладони Хвана и тянул их к лицу. Сначала рассматривал линии, а потом сжимал в кулак и целовал. Любил до одури эти красивые руки и часто рисовал их в своём блокноте. — Я больше не хочу в тату салоне работать. Заебало. — Не вешай нос. У меня получилось, и у тебя получится. — Ты мне так и не сказал, на какой факультет тебя взяли, — Ёнбок наигранно надулся. А может, он и не притворялся, может, и правда дуется до сих пор за эти тайны. — Вот получу диплом и покажу. Сюрпризом будет. — Но это же не медицинский! — слышались капризные нотки, а ручки крепче сжимали тёплые ладони. — Ты не врач, я знаю. В чём сюрприз? — Терпение, любовь моя. Осталось-то 4 года подождать, и всё узнаешь, — Хёнджин наглым образом издевался. Знал, что Ёнбок нетерпеливый, но так приятно было видеть его мыслительные «мучения». Да, врачом, как папа, он не станет, слишком уж трудно пробиться без денег на эту специальность, зато ему повезло, и он будет ветеринаром. Это даже и плюс — с животными работать приятней, чем с людьми. — Я, кстати, дорисовал сегодня кое-что… — Ёнбок сейчас говорил о своём «сюрпризе». — Показать? — Если это ещё один мой портрет, то я зацелую тебя до смерти. Так и знай. — Хватит тебе, — младший тихонько шлёпает по голому бедру и встаёт, не стесняясь своей наготы. Он какое-то время роется в рюкзаке, который висит на двери, включает ночник, чтобы похвастаться очередным творением, и протягивает разворот, возвращаясь в объятия Хёнджина. Тот сразу же сгребает его поближе к себе, устраивая поудобней между ног, и в тусклом свете рассматривает рисунок. — Это… Вау… — большие пальцы проходятся по скрученным линиям и повторяют, наверное, каждую чешуйку. — Он как настоящий, Ёнбок-и… Это очень круто… — Хочешь, историю расскажу? — Давай. Младший забирает из рук раскрытый блокнот и тоже ведёт пальцем по вдавленным линиям контура дракона. Рисунок хорош, бесспорно, и рисовал он его очень долго, вырисовывая каждую деталь, раздумывая часами над тенями и штрихами. Он думал о Хёнджине всё это время, и лишь благодаря чувствам к нему родился этот шедевр. — Бабушка мне в детстве рассказывала легенду о моём имени, но там вообще не об этом… — блокнот пришлось положить перед собой на одеяло. — Так вот… Жил-был юноша, который не знал, кому подарить своё сердце — все его отвергали, не понимали и не принимали. Люди были с ним очень грубыми и жестокими, и всё это закалило его большое доброе сердце, а точнее с каждым годом сердце порастало новым слоем прочной брони. Типа камня или железа… Я не помню… — Ёнбок тихо хихикнул, и сцепил свои пальцы с пальцами старшего, и мечтательно продолжил. — И вот он рос, но так и не встретил свою любовь, отдалился от людей и превратился в дракона. Большущего такого, с усами и когтями. Он скитался по пещерам и долгие годы не видел белый свет, пока однажды к нему в логово случайно не забралась девушка. Дракон укрыл её крылом от бури, защитил и согрел, а та отблагодарила сказочного зверя поцелуем, и дракон вновь стал человеком, потому что в миг полюбил эту красавицу… Да блять… За дверью послышался грохот и шорохи. Видимо, мать рухнула и теперь пыталась взобраться по стене. Снова грохот и жалобный стон. — Удивляюсь, какая она живучая, — проворчал Ёнбок и принялся ждать, пока в коридоре всё утихнет. — Пить она, вроде, меньше стала, — на ухо прошептал старший. — Надеюсь, это признак того, что ей недолго осталось. — Продолжай. — На чём я остановился? — Дракон стал человеком и влюбился в девушку, — в затылок улыбнулся Хван, согревая кожу дыханием. — А… Так вот, девушка эта не испугалась и снова поцеловала уже человека. Благодарила за спасённую жизнь. С каждым добрым словом от сердца отлетали многолетние корки, и в конце оно стало свободным от оков. Когда мужчина встал на колено и попросил её руки и сердца, девушка рассмеялась и отвергла предложение, и тогда… Да сколько можно?! — Ёнбок закричал своим самым низким голосом, чтобы мать наконец перестала скулить и заткнулась. — Тише, не кричи. — Я устал уже, Хённи… Мне… Мне с каждым годом всё труднее соседям в глаза смотреть. Стыдно, пиздец как. — Ты не виноват в том, что она такая. Это лишь её вина, — Хван погладил по голове своё солнце и снова припал щекой к виску, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. У младшего счастливое детство длилось намного дольше, чем у него. И этому нельзя не завидовать. — Продолжай, мне очень интересно. — Девушка отказала, и тогда бывший дракон схватился за сердце и умер, прям вот так — в пещере, у её ног… Драконы любят лишь однажды, говорила бабушка, только раз… — Ёнбок плотно сжал губы. Почему-то слёзы просились наружу. — И я хотел сказать тебе, Хённи, что я буду твоим драконом — я люблю только тебя и никого не смогу уже полюбить. Я… — солёные капли всё же брызнули из глаз и упали на переплетённые руки парней. — Я обещаю никого больше не любить. Не смогу, Хённи… Только тебя. И если тебя не станет, то… То моё сердце умрёт вместе с тобой. — Эй, ты чего? — старший уже не мог игнорировать накатывающую истерику. Ёнбок заметно покраснел, и всё лицо и тонкая шея были усыпаны кристалликами соли. — Вместе и до конца, помнишь? Если мы умрём, то вместе, малыш. — Хён-ни… Я ведь и правда в этой жизни только тебя одного и любил… Ещё тогда, считай, с песочницы… И я рад, что ты такой неуклюжий, и… И… — Ёнбока согнуло. Он уткнулся лицом в колени и громко зарыдал. На шее затянулась невидимая удавка. Хёнджин тоже плакал, но беззвучно и даже легко. Слеза за слезой, ручеёк за ручейком — он просто собирал с уголков губ эту влагу языком и нежно поглаживал любимого вдоль позвоночника. — Я рад, что ты тогда упал рядом с домом бабушки. Я… Я не смогу без тебя, Хённи… Не хочу без тебя…

╳

Очень трудно было сдержать приступ смеха, и Феликс даже не пытался — натурально ржал, как конь, пока Крис с Уёном в переглядки-непонятки играли. Чанбин… Сколько ему уже? 27? 28? 29? Похуй. Он сейчас стоит весь красный, как рак, и выглядит на все 15. — Ты… Ты заразился всё-таки? — младший вспомнил свой последний-предпоследний день в Корее, и всплыли та вечеринка и их недоброе прощание. — Боже, хён! — теперь Феликс лез к старшему обниматься, потому что рад, очень рад видеть старого друга, пусть и при таких обстоятельствах. «Твою мать, он, блять, гей!». — Вы знакомы? — пока Крис молчал, Уён разбрасывался вопросами. — Как ты его назвал? Что происходит? Эй? Отлипни, Феликс, или как тебя там… — Да, Феликс, как тебя там? — подал голос Крис. — Феликс? — Чанбин ещё больше сконфузился. — Чё за хуйня? Феликса душил смех, и он наконец, оторвавшись от застывшего Со, размазал слёзы по щекам и повернулся к двум парням, ахуевающих на «диванчике ожидания». — Крис, я потом объясню… — снова пробило на смех, но теперь от тупого выражения лица Уёна. — Это… Это мой любимый и дорогой хён, и прикиньте… Он был жутким гомофобом. — Мелкий, прикройся. — Прости, Бинни, но я сейчас реально умру. Ты… Ты же… — Так, Ликси, воды попей и успокойся, — Крис больше не смотрел на незнакомца с доброжелательной улыбкой. Что это вообще за «любимый и дорогой хён»? — Я так понимаю, вы старые друзья? — Крис одной рукой, как мать-орлица, укрыл своего буйного птенца, а вторую протянул этому «Бинни». — Я Кристофер, парень Феликса. — Ты чё, имя поменял? — Чанбин ответил крепким рукопожатием и тоже представился. — Мда-а-а, — протянул Уён под булькающие звуки Феликса, который смеялся в стакан без остановки. — Вот и поиграли… — Мне надо покурить, — младший выпутался из объятий и шагнул в сторону балкона. — Ты чё, куришь опять, поросёнок? И Феликса опять затрясло от приступа смеха. Его точно сочли бы сумасшедшим, и, скорее всего, кто-то в этой комнате таким его и видит, но плевать. Со Чанбин — гомофоб до мозга костей — и есть парень этого накачанного уёбка? Он что, спит? Пока в комнате довольно громко переругиваются жильцы этого музея, Крис выходит к младшему. — Я всё расскажу, правда, но давай потом, — сразу цедит Феликс, зажимая сигарету в зубах. — Феликс — это ненастоящее имя? — Да. — Почему не говорил? — Крис слегка растерян, и голос у него такой же — тихий и потерянный. — Ты не спрашивал, — вот на этот момент Феликс себе знатную оплеуху выписывает. — Извини… Я… Я же убегал, ты в курсе, и вот от этого, в частности, — парень тряхнул головой в сторону прикрытой двери. — Мне и пришлось бегством спасаться. А имя… Не хотел я оставаться Ёнбоком. Новая жизнь с нового имени, и всё такое. — Я понял. А ещё сюрпризы будут? — Надеюсь, что нет, — глупо ухмыльнулся младший, задевая бедром ебучую коробку. — И как мне тебя называть теперь? — Крис ждал ответ слишком долго, пока младший чередовал слабые затяжки с кашлем. — Феликс? Ёнбок? Эй, я с тобой говорю… — Да что? Я уже не Ёнбок, всё. Я Феликс. Не загоняйся по этому поводу, — тлеющий окурок летит вниз. — Расслабься, ну. — Мне это не нравится… Я, получается, вообще тебя не знаю. Ни прошлого, ни имени… — Блять, давай не сейчас? — шикарное настроение, которое «подарил» ему Бинни, потихоньку исчезает. Крис начинает раздражать. Он ведь не доёбывал его с расспросами о том педофиле и о бывших, которые на чужих хуях скакали, так почему старший себе позволяет лезть, куда не просят? Феликс ужасно, просто ужасно злился. — Дашь пройти? Уён с Чанбином замолкли, а на балконе назревала ссора. — Мне нужно ещё раз повторить? Мне не нравится такое отношение к себе, Феликс. Может, и фамилия у тебя другая? Может, я ещё чего важного не знаю? А? — первый раз на памяти младшего Крис позволяет себе так с ним разговаривать. Неприятно и обидно. — Да, Крис, не знаешь и не узнаешь. Ты сам сказал, что я могу оставить своё прошлое при себе, — «Хённи и наша встреча тоже дело прошлое». — Что ты сейчас от меня хочешь? — Я хочу, чтобы ты перестал быть трусом. На этом ссора и заканчивается, так и не успев стать полноценным скандалом или трагедией. Крис проходит мимо притихшей парочки и выходит в коридор. Феликс знает, что старшему нужно время остыть, да и ему, если честно, оно необходимо. Парень видит хвостик Уёна, который сворачивает за Крисом, и они оба уходят. Ну, ладно, пусть так. Насчёт ухода старшего вопросов нет, но есть вопросик к уёбку… Или задать этот вопрос Чанбину? Один растерянный от происходящего хаоса хён — тоже неплохая компания на вечер. — Ну, расскажешь, как так вышло, что ты теперь в наших рядах? — Феликс устраивается на том же месте, где недавно сидел его парень, и чувствует тепло. «Надеюсь, они скоро вернутся, хотя… Похуй». Вся былая показная храбрость Чанбина куда-то улетучилась. Он действительно похож на провинившегося подростка, а не на взрослого мужчину. Феликсу хочется и дальше дразнить его, но ещё он бы не отказался обнять друга и приободрить добрым словом. — Сначала я хочу извиниться за всё то, что когда-то говорил и делал, — Бинни опускает подбородок и ковыряет ногти. Нервничает. — Ты знал, в каком районе мы росли, — либо ты, либо тебя. — И? Ты типа давно понял, но скрывал? — Типа того, да. Я дураком был, признаю, но былого не вернуть. Так что прости, если обидел. — Это ты меня прости за тот… За ту ночь, хён, — вспоминать о своих косяках стыдно, но уже не так страшно. Чанбин лишь кивает, мол, извинения приняты, и чувство вины, которое годами лежало тяжким грузом, больше не ощущается так остро. — Да и вообще, ты Хённи обижал, а не меня, — вкус этого имени растворился сладкой ватой на губах, и Феликс активно слизывал непонятно откуда взявшийся сахар. — Кстати о дохлом… Он один знал, что я такой. — Чего-о-о-о? — Это не очень приятная история, Ёнбок-а… — эти покачивания головой и понурые плечи подтверждали слова старшего. — Перед твоим Днём рождения дело было. Мы тогда общались все хорошо, и я к нему заходил чертей тех пугать, а он ко мне сбегал ночевать иногда, и… — Чанбин шумно сглотнул, а Феликс уши развесил и рот открыл, потому что ну очень интересно было. — Как-то ночью он нашёл у меня журнал один… Понял, да? Он сидел, наверное, разглядывал, а потом просто оставил на видном месте. Прикинь? Я, когда проснулся, так ахуел, мелкий, ты себе представить не можешь. У меня же авторитет и всё такое… Хван пообещал, что никому не расскажет, потому что понимает. — И не рассказал же! — Ну да, молодец пацан. Я ещё какое-то время с вами тусил, следил за ним. Потом понял, что если он и тебе не рассказал, то точно мой секрет в могилу заберёт. Тогда-то наши пути с ним и разошлись, — волосы Чанбина уже высохли, и вьющиеся концы некрасивыми сосульками падали на глаза. А может, хён специально их прятал. — Потом парни оживились и стали пидоров отлавливать… — Поэтому ты с ним был таким? — Мне пришлось, иначе меня бы пристрелили, точно тебе говорю. Феликс поверить не мог, что всё это время… Все дни, недели, месяцы и годы Чанбин скрывал такое. Как он сам не понял, что его хён такой же? Шутки про гей-радары реально оказались шутками? — Бинни? — Чё? — кофейного цвета глаза смотрели на младшего, и в них читалась вселенская грусть, приправленная стыдом. — Ты такой дурак, Бинни. — Ты тоже, мелкий, — последовал привычный толчок в плечо, и теперь оба синхронно засмеялись. — Ты, блять, гей… Поверить не могу. — Глаза мне подведи и губы накрась, — Феликс состроил рожу куколки и картинно надул губы. — Так я за соску сойду. — Это да. Ты… Ты красивым стал. Точнее, и был красивым, но не в моём вкусе, прости, — Со махнул рукой и тихо так усмехнулся. — Какое счастье, теперь могу спокойно спать и не бояться, — Феликс заливался смехом и заливал комнату звоном маленьких колокольчиков. — А ты не бойся. Если обидит кто, ты мне говори, ладно? Где-то послышалась трель, а затем и пение кукушки. Оба едва не подпрыгнули на месте от неожиданности. — Бля, никак не привыкну, — Чанбин поплёлся в коридор, а младший за ним. — Уён старьё любит всякое. Винтажник хренов… — парень принялся тапком колотить по настенным часам, а точнее, по пыльной деревянной птичке, которая то вылетала из маленького окошка, то снова скрывалась. Опять было весело. А потом Феликс остолбенел, словно его булыжником огрели. И не огромные «банки» старшего заставили его замереть, а время. — Уже полночь? — Да не. Они кукарекают в 9 утра и 9 вечера обычно, — в квартире, наконец, воцарилась тишина. — Чай хочешь? — Хочу. Но лучше виски мне налей. — А этот твой не против будет? — Бинни подозрительно прищурился. Видимо, раскусил, кто в их парочке за папочку, а кто за непоседливое дитя. — А ты не против, что твой убежал за моим? — Феликс тоже за словом в карман не полезет. Он уже не тот мелкий и перед Чанбином трястись не будет. Если хён решит задеть его или Криса, он отпор дать сможет. Феликс не Ёнбок — они разные. — Где ты вообще его откопал? Нет, ну серьёзно, — они уже перебрались на кухню — такую же захламлённую, «винтажную» — и оба схватились за стаканы. Пока старший наливал маленькими порциями, Феликс заглатывал и продолжал напирать с, как оказалось, личными вопросами. — Он к Крису липнет, и этого только слепому не видно. Как ты его терпишь, Бинни? И вот это всё, нахуй тебе эта помойка в жизни? Чанбин продолжал разливать янтарную жидкость, в два глотка осушал стакан, даже не поморщившись, и снова звенел алюминиевой крышкой. Младший бил по больному. — Почему вот он за ним пошёл? — А почему твой Кристофер, или как его там, вообще ушёл? — Чанбин скалился, но, скорее, не на друга, а потому что… Больно. Зубы встречались со стаканом, и слышался громкий такой неприятный звук. — Мы всегда расходимся, чтобы лишнего не наговорить, — Феликса после 5-го или 6-го по счёту стакана уже начало штормить. Он давно не пил. Как иронично, ведь последний раз, когда в его крови хозяйничал алкоголь, а мозг был во власти сильного опьянения, был в тот злополучный вечер, на той самой вечеринке, на которой он особенным образом прощался с хёном и с жизнью своей. — Вот и Уён всегда такой, — Чанбин провожал младшего взглядом и молчал, пока тот устраивался на стуле. — Ты видел его? — друг кивнул. — А теперь на меня посмотри. Мы же красавица и чудовище. — В смысле? Погоди, — Феликс попытался сам налить себе выпить, да чуть перестарался — стакан теперь почти до краёв наполнился противным тёплым виски. Мерзко, на вкус, как отрава, но тянуло выпить всё, до последней капли. — То есть… Ты хочешь сказать, что ты его не любишь? Не понимаю… Или он тебя не любит? — Да я знаю, что он меня не любит. И он со мной, пока я разрешаю ему жить так, как он хочет, — теперь никому ненужный хлам вокруг вдруг обрёл смысл. — И я не требую от него любви, меня всё устраивает. Уже счастье, что он с таким, как… — Нахуй ты это терпишь? — Феликс носом клюнул в стакан и отхлебнул сразу половину. Так быстро надираться он не планировал, но и откровений Чанбина он от этого вечера тоже не ждал. — Он изменяет тебе, да? Со как-то грустно кивнул и, вроде как, всхлипнул. Снова проснулось дикое желание обнять, пожалеть, утешить, как маленького ребёнка, но ноги Феликса сейчас к такому подвигу не готовы, да и подрагивающие руки — такой себе инструмент. — А ты терпишь… — горько было оказаться правым. Причин Феликс не знал, но с первой же встречи этот Уён ему не понравился. — Хён, уйди от него. Пошли его куда подальше и брось! Найдёшь ещё того, кто полюбит, и… Бля! Не плачь, Бинни, а то я сейчас тоже… Это алкоголь путал нейронные сети, мешая складно говорить, только высокий градус виноват в том, что Феликс подрывается с места, опрокидывая стакан, и виснет на друге. Он помнил его другим, а теперь приходится знакомиться с новой версией хёна, которая, кроме жалости, ничего не вызывает. Это из-за бесконтрольных порций виски он сейчас тоже ревёт, утирая слёзы и сопли чистым рукавом свитера. — Всё будет хорошо, Бинни. Ты правда достоин лучшего, — шепчет алкоголь куда-то в ухо. «И Крис достоин, все мы достойны…» — Недостоин, Ёнбок. Вообще нихера я не достоин, — Феликс теперь и чужие слёзы стирает. — Я подцепил… — Что? — пальцы на пухлых щеках замирают. — Что подцепил? — У меня ВИЧ, — три буквы стреляют по вискам, и парня отшатывает. «Шутка про «заразился» оказалась не шуткой?»