Однажды появится новое имя, которое превратит предыдущее в пыль

╳

Зря он опять напился. Обещал же себе и Хённи после вчерашней тусовки, что капли больше в рот не возьмёт. Ну не умеет он пить, и всё тут. Чанбин-хён спокойно мог банок 10 за час выпить и на ногах ровно стоять, а младшего с 4-й косило да к земле прибивало. Сегодня он ограничился 2-мя банками тёмного пива, но к ним добавились и шоты чего-то очень горького и зелёного. Тело Ёнбока мотало, пока он упорно двигался вперёд, цепляясь за кусты и столбы. В голове был кавардак, мысли скакали, как брошенные вещи в багажнике. Всё плыло — прошлое мешалось с настоящим и путалось в один большой комок: Хённи снова обижается; мать орёт; папа целует в лоб и гасит светильник; Су Ёль протягивает ещё рюмку и хищно скалится; бабушка шутит о вреде курения, пока вытряхивает переполненную пепельницу; Чанбин дарит ему футбольный мяч; он тянет какую-то девушку за волосы, пока её маленький рот насаживается на член, ему неудобно и тесно, а она так красиво стонет, что он не может её оттолкнуть; мама выбрасывает вещи отца, ботинок за ботинком летит с окна; Хёнджин счастливый улыбается и поправляет дурацкую шапку выпускника; чьи-то ногти царапают спину; Чанбин тянет к бассейну, и они вместе летят вниз; бабушка прячет в кармане джинсовой курточки свёрнутую купюру и тихо-тихо так говорит, что это ему и Хённи на мороженное. Ёнбок не уверен, его ли это дом и точно ли это нужный подъезд. Он просто тянет дверь, спотыкается и вбивается животом в грязные перила. Ему плохо, и он даже не видит ступеней, в голове лишь свежие обрывки всех недавних загулов перемешались с далёким прошлым: рыжие волосы лезут в лицо, а язык всё глубже тянется, наверное, к самой глотке, он слышит одобрения Чанбина и чувствует тяжёлое похлопывание Су Ёля; Хённи отбирает сигарету, просит курить поменьше и открывать хотя бы окно; мама плачет, пересматривая фотографии с их поездок, и целует в лоб; Чанбин поздравляет с окончанием школы; он помнит помаду на шее и недовольный взгляд Хённи, он ничего не говорит, а просто даёт влажную салфетку и отворачивается… Приходится присесть и вдавить глаза грязными пальцами, приходится ныть от этого состояния и опять повторять, что это был последний раз, когда он напился. Ёнбок почти заваливается, но его держит стена, и он клянётся, что это была последняя вечеринка. С него хватит… Пивная пена льётся из носа; мать бьётся в конвульсиях на лестнице, свесив голову с верхней ступеньки; папа кладёт под ёлку большущую книгу, завёрнутую в яркую фольгу; у мамы пробита голова и кровь заливает глаза; Чанбин смеётся, когда отпускает Двэкки с поводка и пёс роняет его на влажную траву, не кусает, а радостно облизывает, такого напуганного и бледного, как сама смерть… Его тянут и ставят на ноги. Это точно правильный подъезд и точно Хённи. Ждал, скучал, наверное, встречал, как и все предыдущие разы. — Я б-больше не пойду, не… Проси меня… — Я не просил тебя там нажираться, — Хван злится, и его понять можно. Да, он настоял, чтобы младший бегал по тусовкам и маячил среди девушек, но Ёнбок под воздействием алкоголя переворачивал все планы и не просто тихо обнимал кого-то и скромно целовал, а натурально «сосался у всех на глазах», как он сам признавался. — Прекрати брыкаться… — Я больше не буду… Хённи-и-и… — он висит на плече парня, как бесполезный мешок с хламом. Ступеней он не видит, снова в глазах всё такое яркое и путанное: папа приносит живую ёлку домой и обещает, что следующее Рождество они встретят в Америке; Хённи разрешает заплести косу; чужие тонкие губы просят засунуть руку под юбку, а потом кусают шею и обсасывают ухо вдоль и поперёк, оглушая своим стоном… — Прости-и… — стонет парень, роняя голову мимо подушки. У него завтра днём вступительный экзамен, а он напрочь про это забыл, почти неделю потратив на алкоголь и ёбанные вечеринки в компании Чанбина. — У тебя шея расцарапана, — Хёнджин морщится, когда видит сетку из красных следов, рядом маленький синяк, который сойдёт через день-другой. Да, он сам убедил младшего, что от пары легкомысленных поцелуев с девушками никому хуже не станет, но Ёнбок явно переигрывал. — Сегодня сколько ртов перепробовал? — Хённи-и-и… — Что? — Хёнджин ждал какого-то признания, ждал чего-то неприятного, но не критичного, но хуй там плавал. Ёнбок вырубился с приоткрытым ртом, и, пока он мазал голову о подушку, Хван стягивал с него пропитавшуюся чужими людьми одежду. Лёгкая джинсовая рубашка летит в сторону, на спине ещё одни следы, и вчера их точно не было, он бы заметил. Видимо, не стоило полагаться на Чанбина — он всё-таки спустил Ёнбока с поводка. Носки летят следом за рубашкой, и Ёнбок противно-долго мычит. Хёнджина этот звук раздражает, да и не только звук — всё бесит. Он не знает всего, что происходит в доме Су Ёля, но догадывается, нутром чует, что Со с дружками прямо-таки толкают Ёнбока к шлюхам, которым всё равно, чей рот вылизывать. Да он видел, что и сам Ёнбок… Он уверен, что не одним алкоголем они там балуются, и если так, да, действительно пора заканчивать с этим цирком. Ёнбок уже всем доказал, что он обычный. Узкие джинсы ни в какую не хотят поддаваться, а Ёнбок тем временем опять мычит и ещё громче стонет. Ткань тянется, как резина, открывая нечто неприятное. Хёнджин готов тоже застонать, но от досады. Размазанный след от помады на бедре, ещё одни красные полосы и виднеющиеся капли спермы на нижнем белье. Зря он слепо верил в заботу Чанбина о младшем и зря он не слушал недовольства и протесты Ёнбока. «Сам виноват». Младший снова издаёт протяжный стон и обнимает угол одеяла. Хвана же мутить начинает. «Сам же заставил». В голове стучит не только чувство вины, но и грубый голос Чанбина. Может, он и правда плохо влияет на Ёнбока? Может, пора отпустить парня? «Раз член встаёт, значит… Значит, ему нравится…» Этот парень, поцелованный солнцем, явно заслуживает счастья, всего счастья в мире, и Хван бы с удовольствием отобрал это чувство у всех знакомых и незнакомых, отдал бы всё Ёнбоку, но он не может. Он ничего не может. Без него ему будет лучше. В носу всё ещё свербит от постороннего запаха — что-то похожее на ваниль, очевидно, парфюм той, что касалась его Ёнбока. Тыльная сторона ладони приклеивается к губам, но это нихера не помогает заглушить вырывающиеся всхлипы. Он сам виноват, что сейчас так больно.

╳

Слишком долго ключ проторчал в двери, слишком медленно пальцы тянули ручку вниз, слишком сложно было двигаться, и почти невозможно — переступить порог. Берри не встречает, в квартире тихо, как на кладбище. Хотя нет, даже там можно услышать шорох деревьев и кустов, даже там кто-то переговаривается, даже там есть жизнь. — Пришёл? — Крис появился непонятно откуда. Берри на руках, всё вроде бы хорошо, но две пары глаз смотрят на Феликса так… Странно? С презрением? С явным недовольством? Или это удивление? — Доброе утро… Или, скорее, добрый день, — Крис почему-то улыбается, это слышно даже на расстоянии, а Берри по какой-то причине не рвётся встречать хозяина. — Привет, — Феликс не видит, но чувствует, что старший хочет поговорить, но не знает с чего начать, вот и виснет в дверях их спальни, издавая странные звуки. А Феликс говорить не хочет, ему нечего сказать. Пусть прошедший вечер был бурным, а ночь ещё… В общем, несмотря на всё произошедшее, ему реально нечего сказать. — Где был? — Гулял, — парень бегло оглядывает своё отражение. Только следы усталости в виде синяков под глазами и «привет» от алкоголя в виде двух мелких прыщей на лбу — больше ничего. Губы неприятно пощипывало, а во рту было предсказуемо сухо. Говорить было сложно, но вопрос свой Феликс всё же задал. — А ты? — В машине сидел. — С Уёном? Бывают очевидные моменты, которые выбивают тебя из колеи. Например, когда слышишь, что твой любимый человек отлично провёл время с кем-то другим. Это всегда противно. Но противней осознавать, что ты сам являешься этим человеком, и от этого слишком тяжело на сердце. Кого винить? Все мысли Феликса тянут его к одной единственной правде — он просто искал то, чего ему долгое время не хватало. Некого тут винить… — Да, но не думай, мы просто болтали… И видели тебя с бутылкой, — Крис так и стоит в проходе, разглядывает Феликса, а тот разглядывает пол. — Я извиниться хочу, Ликс. Ты прав, прошлое — это прошлое, и, если у тебя есть причины не вспоминать… — Не надо. — Оставим всё, как есть. Ты всё тот же Ли Феликс, которого я встретил и в которого влюбился, и я… — Остановись, — чуть громче просит младший, но Крис не слышит, продолжает давить своими словами. — Я люблю и принимаю тебя с твоим загадочным прошлым. Если ты, конечно, не убил кого-нибудь, — короткий смешок. — Оставь всё дерьмо там, ладно? Оставь с Ёнбоком… Но давай Феликс, настоящий Феликс, всё же будет мне доверять и… — Крис, прекрати… — Рассказывать, говорить, что с ним происходит. Договорились? Это… Мне очень больно, Ликс, больно от того, что я тупо не понимаю, что в твоей голове и почему ты смотришь на мир так… Я понимаю, у всего есть причины, но я же в догадках теряюсь, накручивая себя… — Крис! — Что? Я зачем-то представляю всё самое страшное, что может случиться… И на втором месте реально убийство, — парень снова усмехается. Берри на руках вертится, смотрит то на одного, то на второго, словно разрывается — кому из них сейчас больнее. А Феликсу не больно, наверное, а стыдно. Он чувствует давление внутри, ему это ощущение не нравится, ему неприятно. — Ликси-и-и, я хочу, чтобы у нас всё было хорошо. Просто помоги мне. Помоги понять тебя. — неправильно чувствовать тревогу в стенах своей квартиры, которая была надежным убежищем, но Феликс чувствует. Страшно. — Перестань, Крис… — Что перестать? Перестать стараться одному? Перестать пытаться достучаться до тебя? Хочешь, чтобы я отстал? Так зачем тогда… Что это за отношения, где ты не доверяешь партнёру? — Крис сейчас говорит вполне спокойно и довольно правильные вещи, но Феликс снова чувствует давление в грудной клетке, словно на него кричат и обвиняют во всех смертных грехах. Грехи… Может, это не просто стыд? Губительное чувство вины так даёт о себе знать? Язык прилипает к нёбу, неприятно дерёт горло, а глаза слипаются от ровного, плавного голоса старшего. — Помоги мне, Ликс. Не отталкивай, протяни руку… Я… Я постараюсь исправить… Не знаю что, но я не хочу, чтобы ты упал в своё болото. Ты, вроде, и выходить на улицу стал, с психологом определился, но… — Да хватит, стоп! — Я знаю, нужно время, и я готов ждать, просто… Просто скажи мне, что я буду ждать не напрасно. Феликс впервые смотрит на Криса, прямо в глаза ему смотрит — они такие же добрые, щенячьи и преданные, как и у Берри. Он видит полу-улыбку, заметную ямочку на щеке и любимые кудряшки, видит всё те же доброту и заботу, которыми Крис мастерски окутывает в любое время дня и ночи, замечает ссадины на руке, и явно свежие. — Ты можешь пообещать, Ликс? Скажи мне что-нибудь, — Крис уже рядом, только руку протяни. И Феликс сказал бы, да не знает что. Пока старший разглагольствовал об их отношениях, он прокручивал бессонную ночь. Он ведь не сделал ничего плохого? Он ведь… Он ведь не изменил? Это ведь не считается? Он всё так же любит Криса, любит его голос, поцелуи и объятия, в которых привык просыпаться. Он ведь не любит Хёнджина, больше нет… Лучше всего сейчас молчать, вот Феликс и молчит, хоть внутри и давит сильнее с каждым вдохом и каждым выдохом, от этого хочется кричать. — Солнышко моё, — Крис опускает Берри и теперь в его руках его любимый и единственный комочек тепла, его Феликс, который ощущается, как счастье, который и правда может светить и радовать, как настоящее Солнце, просто нужно помочь, вернуть эти лучи и улыбку на милое, почти детское личико, вернуть на законное место. Нужно ещё чуть постараться, и всё снова будет хорошо. — Прости меня. За труса прости и за всё, за всё прости… Вчера и Хван извинялся в постели, потом на кухне и на том мягком диване, под неоновым разбитым сердцем он тоже без конца повторял одно и то же. Нет у Феликса столько прощения, не хватит на всех, да и о каком прощении Крис вообще просит? Это Феликс должен умолять простить его. Зубы неприятно скрипят, когда старший крепче прижимает к себе, шепчет что-то, играет с волосами… Хёнджин ночью тоже играл, и не только с прядями. Прошлое снова мешается с настоящим: Крис повторят и повторяет «прости»; Хённи тянет за губу и тихо выдыхает, лаская потоком воздуха его кожу; Берри трётся у ног и швыряет косточку; Хёнджин кутает в своих объятиях на пороге; Крис гладит по голове, успокаивает и опять извиняется хуй знает за что; Хван без конца повторяет, как он сладко пахнет… — Перестань, — Феликс силится отойти, но Крис не даёт, буквально выпрашивает дать ответ прямо здесь и сейчас. — Мне… Крис, я в душ хочу… — Ликс, просто скажи, что ты меня услышал. Феликс слышал, но не слушал. Его отвлекали невидимые иглы, которые продолжают вонзаться глубоко под кожу даже сейчас. Он ведь не сделал ничего плохого? Всё ещё можно исправить, только «руку протяни». — Давай… Давай уедем куда-нибудь? Пожалуйста, Крис, давай… — Феликс боится того, что с ним происходит, ему не нравится эта многогранность чувств — он ощущает всё и сразу, а потом его отпускает, и всё — пусто. — Прошу… — Я постараюсь, солнышко, — заветный поцелуй в лоб, такой привычный, такой необходимый. — Мда, тебе реально не помешает душ, — ещё один тихий смешок щекочет висок. — Ты в булочной что ли пил? От тебя так тянет корицей… Феликс держался, поверьте, он правда старался держать свои эмоции, но стоило Крису сказать о корице, как его смывает, и по ногам, снизу вверх, тянется дрожь, которая теперь и руки колышет. Это ведь не измена? Это просто… Он целовал, да, обнимал и кусал, но это не измена… — Хочешь со мной? — младший тянет Криса за руку, и тот довольно улыбается, как кот, и вторая ямочка, чуть меньше первой, красуется на лице. Конечно, он хочет. Но, в первую очередь, он хочет не самого младшего, не быстрый секс или отсос под тёплым душем. Ему хочется знать, что всё с Феликсом в порядке, что он, блять, в гармонии с самим собой. Сначала это, а потом всё остальное, только потом любовь во всех позах. — Всегда, Ликс, — «Я всегда буду с тобой».

╳

«Всё заканчивается, Ёнбок-а, всё. И в нашем с тобой случае лучше закончить это раньше, чем никогда, иначе будет хуже, иначе будет рецидив. Всё самое лучшее, что было в моей жизни, связанно с тобой — и это печально, если честно, а всё плохое, что случилось с тобой, каким-то образом завязано на мне — это хуже всего. Я вижу, как ты мучаешься, и это мучает меня. Так не должно быть. Ты должен сиять, но рядом со мной у тебя не получается, ведь я своей тенью скрываю твой блеск. Ты достоин лучшего, правда. Я перестал понимать реальность, а ты, видимо, уже не понимаешь меня. Это нормально, что мы выросли, изменились. Не вини себя — это естественный процесс, и от него не избавиться. Мы оба пытались, но, если всё вышло так, как вышло, значит, такая у нас судьба. Я не хотел говорить тебе это в лицо, потому что разговора бы не получилось и друзьями мы бы не расстались, потому что от любви, увы, так просто не откажешься. А я люблю тебя, правда, всё ещё люблю и поэтому ухожу. Я не вернусь, Ёнбок-и, считай, что меня уже нет. Я уверен, что и ты любишь, и тебе наверняка больно, я всё понимаю, малыш, но дальше я так не могу. Можешь считать меня слабаком, ненавидеть и проклинать, но да — я действительно сдался. Делай то, что считаешь нужным, но не ищи меня, убеди себя, что меня больше нет. Мы оба с тобой знаем, как трудно смириться с тем, что кого-то больше нет в твоей жизни. А ещё я знаю, что ты справишься, обязательно справишься со всем, Ёнбок-и. Ты сильный, а я нет. Ты должен быть счастливым, но со мной тебя ждали бы вечные муки. Ты поймёшь, малыш, правда поймёшь. Не сразу, но до тебя со временем дойдёт, что я был прав. И Чанбин был прав — ты слишком много тащил на своих плечах, и меня в том числе. А должно было быть наоборот, но какая теперь разница? В любви и в отношениях мы все ждём чего-то правильного, но для каждого ведь это самое «правильное» своё, не понятное другому. Я представляю, что ты сейчас не понимаешь моего поступка, но для меня он самый правильный. Это выход. Я знаю, что ты сейчас плачешь, и я тоже, поверь. Но какую боль и обиду бы ты сейчас ни испытывал, пообещай, что оставишь это в прошлом. В этом дне и на этом листке, который ты наверняка сминаешь сейчас. Живи, Ёнбок, и будь счастлив. Я помню, как однажды твоя бабушка сказала мне: «Пока мы любим — мы живём, а без любви, Хёнджин-а, мы лишь выживаем, пока ждём смерть свою». Мне потребовалось слишко много времени, чтобы это понять. Прочти это ещё раз и попытайся опередить меня, постарайся понять. Люби, малыш, люби кого-то достойного, не избегай этого чувства. Живи, пожалуйста, не выживай. Ты был моей причиной жить, и мне больно отпускать эту нить, но так будет правильно. Я не прошу меня простить, просто постарайся забыть. И кури поменьше, Ёнбок-а. Я буду верить, что мы обязательно встретимся в следующей жизни, и я верю, что у нас всё получится. Ты просто сохрани себя, ладно? Не губи душу мной, а живи и свети, как самая большая звезда. Я люблю тебя и прошу отпустить…»

╳