Однажды появится новое имя, которое превратит предыдущее в пыль

Феликс ждал чёртово 25 октября даже больше, чем 25 декабря — его любимое и ненавистное Рождество. В кабинете очень тихо, и эта блядская тишина давит. В квартире тоже было тихо — Крис снова пропадал в студии, а Берри был тише воды и ниже травы, и это бесило. Он устал от душной тишины. Вот и психолог какого-то хуя молчит после получасового рассказа Феликса о его… Это ведь не измена? Он накосячил, да, но это не измена. — Это неправильно? Ужасно, да? — Феликсу нужно слышать чей-то голос, нужно осознать, что он не один в этом мире. Он даже капюшон стянул, чтобы хоть что-то слышать, помимо своего уставшего голоса. — Это не мне решать. — Но это проблема, да? — Феликс был готов рукава худи искусать, потому что нервы скачут и он на пределе. — Ничто не является проблемой, пока это не терзает сознание, — психолог успокаивал своим мягким голосом, но на Феликса это слабо действовало. Он тут душу на стол вывернул: «вот, смотрите как я облажался», а Минхо даже взглядом не осудил. Это мучило. Почему он не говорит, что он поступил ужасно? Почему он такой спокойный и даже позволяет себе улыбаться ему? Феликс чувствовал невидимую грязь, настоящую такую, которую ножом не счистить и хлоркой не смыть. — Ладно. Меня это терзает. — Вы чувствуете вину, так? Но что дальше? — Осуждаете меня? — А вы себя осуждаете, Феликс? — Я, блять, так запутался… Я не знаю, ничего не знаю… Я даже не понимаю, что на самом деле чувствую… — Значит, давайте разбираться, — Минхо поглядывает на часы, а Феликс оторваться от его добрых глаз не может. Он уже забывает о рукавах, которые оттягивал несколько минут назад, забывает о ногтях, которые ковырял, челюсти заметно расслабляются. — Дайте мне просто совет, док. Теперь эти добрые глаза улыбаются ему, и Феликс снова млеет. Понять не может почему, но ему так легко от того, что он может высказать хоть кому-то о наболевшем и этот «хоть кто-то» всё равно не отворачивается, не прогоняет, не осуждает. — Увы, я не даю советов, и ни один квалифицированный психолог не скажет вам, как поступить, — мужчина снова поглядывает на часы и говорит всё быстрее. — Вы сами должны прийти к какому-то решению. Никто другой за вас это не сделает. Вы, — Минхо направил указательный палец в сторону парня, и тот сжался, словно боялся услышать обвинения… Он чувствовал себя виноватым. Спасибо, что Крис сам сбежал на работу и не пришлось прятать взгляд, потому что… Потому что стыдно, реально стыдно в глаза смотреть. Вот и на Минхо немного боязно смотреть после сказанного. А сказал Феликс всё, пересказал ту ночь и предыдущие встречи с Хёнджином во всех красках, ничего не скрыл, и, вроде, легче стало, да, но это же его и нервировало. — Вы уже знаете, как вам поступить. Нужно просто найти этот ответ, покопаться ещё немного в себе и вытащить на свет. Вы всё уже решили давно, Феликс. Минхо бил точно в цель. Феликс чувствовал себя прозрачным, обнажённым, и слова в горле застревали от этого необъяснимого нового чувства. — Отставьте в сторону своего нынешнего парня, забудьте, его нет. Вы бы хотели вновь оказаться с тем, другим? Да, да и да, пиздецки хотел, но Феликс даже кивнуть не может, потому что в голове куча всего и он потерялся. — Вы бы повторили то, что сделали? Это был вопрос или, скорее, констатация факта? Неужели всё так очевидно, что даже посторонний человек смог прочитать это в глазах Феликса? Неужели и Крис читает его? — Феликс? Вы здесь? Феликс мыслями метался от прошлого к настоящему. Не любит он Хёнджина, у него есть Крис, его новая жизнь. Но почему так тянет туда, назад, туда, где было больно? «Но сначала-то всё было хорошо…» — Вы всё ещё любите. Вот это точно был не вопрос, и Феликсу сново мутно от того, что его так легко раскусили. Он что, зря столько лет выстраивал эти стены, зря взращивал ненависть к Хвану? Всё было зря? — Я… Я не люблю… У меня есть Крис, — он мямлит каждое слово, пережёвывает и слишком медленно выговаривает каждую букву. Он в тотальном ахуе. — И вы ошиблись, я люблю его и только его. — Любите или считаете, что должны любить? — Минхо снова смотрит на часы, и снова быстрый поток слов льётся из него. — Представьте, Феликс, что ваша жизнь — ровное поле, а отношения с людьми — дома и постройки на этой равнине. Вы любили друга, и ваши отношения по каким-то причинам сошли на нет, но… Вы не снесли то здание, те отношения. Понимаете? И сейчас вы стараетесь построить на этом же месте новое, но вам трудно. Вы не отпустили, Феликс. Вы просто городите сверху, но эту ненадёжную конструкцию без прочного фундамента медленно и верно сносят обстоятельства. Понимаете, о чём я? — Но я хочу снести… Я хочу быть с Крисом и… — «я хочу любить его так же, как Хённи». — Что мне делать? — И я снова не дам вам ответ. Ищите, Феликс, — Минхо отворачивается к окну и слишком громко выдыхает. Если присмотреться, то можно заметить его напряжение. Его самого эта тема прошлого и настоящего задела, прямо-таки завела. — Вы всеми правдами и неправдами прячетесь, вы до сих пор бежите от прошлого, даже сейчас и в этой комнате вы убегаете, отдаляетесь от этого здания, — психолог и правда не даёт советов, но обьясняет доходчиво, Феликс начинает, наконец, понимать. — Но вы не понимаете одного… Пока вы бегаете, ваш друг, ваше прошлое всё это время с вами, ваша любовь пускается в бега с вами. Где бы вы ни оказались, вы тащите весь этот багаж с собой. Понимаете? — И мне нужно… Что? Я вроде понимаю о чём вы, но нихера не понимаю… — Закройте глаза, — Минхо ждёт, пока его пациент выдохнет и послушно выполнит просьбу. — Представьте то, о чём я вам говорил. Поле, дома… Найдите тот, в котором живёт ваша любовь к другу, — Феликс кивает, а Минхо следит и продолжает. — Вот вы стоите рядом с ним… Что вы чувствуете? Хотите сжечь? — Я не знаю… — Хотите взять в руки топор и разнести всё на мелкие щепки? — Не… Не знаю… — Хотите зайти? Хотите снова оказаться внутри? Снова в кабинете тихо. Вместо ответа выступают слёзы, и приходится их размазывать. — Вы любите, Феликс. Вы всё ещё его любите. А то, что вы принимаете за любовь в нынешних отношениях и не любовь вовсе. Привычка, благодарность, но не любовь. — Но он бросил меня… Я не должен его любить! — глаза всё ещё плотно закрыты, и поэтому парень не видит, как на лице психолога тоже выступают слёзы. — Он оставил меня и даже не… Он просто написал мне письмо, даже не попрощался, и я… Я думал, что он… Я подумал, что он не просто ушёл, а ушёл из жизни. Он… Он сделал мне больно. — Но вы любите. — Я ненавижу его, Минхо. Я… — тяжёлый и неприятный вопль вырывается из горла, из самого сердца. Феликс растирает по лицу влагу и прячется за ладонями. — Он бросил меня. Меня бросали все, а он обещал, что никогда не уйдёт… Он обещал мне и предал меня, я не могу его любить. — Вы обижены, я понимаю, но не отрицайте, не убегайте опять. — Я… Я не хочу его любить, док, потому что… Потому… Я пообещал себе ненавидеть его… Я… — «ещё раньше я пообещал и даже подарил ему своё сердце». — Мне больно, и это он опять виноват. Он… — «драконы любят лишь однажды». — Я хочу его ненавидеть, хочу забыть, хочу… Я не хочу его любить, но… У меня есть Крис… Минхо позволяет себе громко похлюпать носом, и Феликс моментально открывает глаза. — Я хочу любить Криса. — Но вы не сможете. Либо отпустите прошлое, — Минхо жадно глотает воду, стирая с лица остатки своего, видимо, прошлого. — Либо настоящее. — Я не могу. — Вы уже знаете ответ. Вы можете… — голос Минхо почему-то дрожит и Феликс уже было рот открыл, чтобы задать свой вопрос, но тут же закрыл. — Просто… Просто прислушайтесь к себе. Это непросто, знаю. Я прекрасно знаю, как подсознание легко выдаёт то, что вы хотите чувствовать, за самую настоящую правду. Я понимаю, Феликс, что вы запутались, и мне жаль, что всё зашло так далеко, но ещё не поздно. Просто… Просто прислушайтесь к себе, к настоящему себе. — Вы правы, я иногда думаю, что у меня раздвоение личности, — Феликс впервые позволяет себе не только улыбнуться, но и посмеяться над сказанной глупостью. — И одна часть меня явно добра мне не желает. — Я понимаю ваши чувства, правда. Это нелегко, — Минхо поднялся, подошёл к окну и завис. — И это несправедливо к самому себе — чувствовать подобное. — Ага, я типа сам с собой договориться не могу и… Дверь с шумом распахнулась, звонко ударившись ручкой о стену. — Ой… Простите, я думал тут уже никого… Здравствуйте. Феликс молча склонил голову. Видимо, ещё один на голову отшибленный. «И как Минхо сам с ума не сошёл, разгребая всё наше дерьмо?» — Мы уже заканчиваем, — мужчина смотрит то на часы, то на вошедшего парня. — Мы задержались, Феликс… — Надо доплатить? Феликс бы все деньги отдал, чтобы ещё посидеть, поговорить, может, вернуться в тот день, когда он проснулся, а на столе было это чёртово письмо, и обсудить каждую строчку. Один лист, а сколько боли. Одна блядская бумажка, а сколько страданий. Ровно 44 предложения, а сколько лет он потерял, просыпаясь с вопросом «за что?» и засыпая с «почему?». Намеренно или нет, но Хёнджин написал ровно 44 предложения — его любимое число. Намеренно или нет, но Феликс запомнил каждое. — Нет, нет, не нужно, — Минхо вывел его из некоего транса, выдернул из прошлого, вернул в реальность. — Ладно… Следующий пациент стоит, переминается с ноги на ногу, мешает и немного бесит. Почему-то после разговора и после слёз самого Минхо хочется обнять, отблагодарить его за всё, но этот парень… — В вашем случае… — Минхо снова выдёргивает Феликса из мыслей. — Я бы хотел видеть вас чаще. Например, два раза в неделю. Это нужно вам в первую очередь. — Ладно… — тень улыбки появляется на лице, руки деть некуда, потому что тянутся какого-то хуя к психологу, как к магниту. Жаль, что между ними не настолько близкие отношения и он не может по-дружески прижаться к нему. А прижаться хочется и человека такого иметь в своей жизни хочется, очень-очень. — Феликс, можно я скажу менее формально? — вялый кивок. — Не забивайте на себя… Ещё не поздно… — Я понял, док. Парень проскальзывает мимо незнакомца, даже не удостоив его доброго взгляда, натягивает капюшон и выбегает на улицу. Курить не очень-то и хочется, но он по привычке достаёт пачку, щёлкает зажигалкой, тянет и выдыхает. Это его ритуал, но и это привычное действие не лечит. Эта тупая боль внутри, зажимающая сердце в тиски, уже не допинг для него — больше не хочется ненавидеть, не хочется пачкать себя, хочется уже отпустить, отмыться от ненависти и обиды. Курить тоже больше не хочется, и начатая сигарета летит под ноги. Феликс закрывает глаза, пытается достучаться до своего сознания, не отходя далеко от крыльца психологического центра. Чего он хочет? Кого он хочет? Ему кажется, что вся его жизнь — сон, долгий и бесконечный. Жизнь его не кажется реальностью уже давно, потому что разве бывает так? Разве можно любить и ненавидеть? Разве можно смеяться, когда душа рвётся и слёзы душат? Разве правильно обманывать других и обманываться самому? Веки такие тяжёлые, а в голове, в мыслях ровное после, где дышится легко и свободно, перед ним дом — огромный, красивый, напоминает замок, если быть точнее, и это всё они построили с Хённи. Хочется ли сжечь всю эту красоту? Нет. Хочется ли разрушить всё основательно и сравнять сие творение с землёй? Тоже нет. Хочется вернуться, открыть дверь и крикнуть «я дома», как когда-то давно, в прошлом, наполненном светом, уютом и Хёнджином. И если это и есть настоящая любовь, то что же тогда он испытывает к Крису? Все его чувства, в которые он свято верил, — всего лишь подделка? Он открывает глаза, а что дальше? Куда идти? Ему бы домой сейчас бежать и думать, как с Крисом всё обсудить, потому что пора, наверное. Но ноги ведут его туда, где уже всё вроде сказано, высказано и пересказано. Его тянет к Хёнджину, ему нужно наконец-то услышать «за что?» и «почему?». Закон притяжения, не иначе, и Феликс бредёт к знакомому дому, и прокручивает в голове то утро, и как в немом кино его губы двигаются, бесшумно повторяя строчки, которые, наверное, на сердце вырезаны, не иначе. Шаг за шагом, слово за словом — и он тут, на знакомой дорожке, тянущейся к подъезду, и с губ срывается тихое: — Я буду верить, что мы обязательно встретимся в следующей жизни, и я верю, что у нас всё получится. Ты просто сохрани себя, ладно? — тот же лифт, нужный 12-й этаж, и ручка на двери приветственно блестит. — Ладно, Хённи, ладно…