who cares

нираги глубоко фиолетово на людей. люди снуют тут и там, пока он наблюдает за ними. люди создают суету. нираги же хочет успокоиться. прошло больше года с той трагедии. год - с момента, как его выписали из больницы. совсем недавно он стал приучать себя смотреть в зеркало. и минут сорок назад было сообщение от чишии, что он не сможет сегодня пересечься даже в обед - работы невпроворот. нираги на чишию не держит зла. но глубоко внутри всё равно трещит под подошвами армейских ботинок битое стекло неизвестного происхождения - что это за чувство, возникшее с того самого момента, как он пришёл в себя на больничной койке, он так и не разобрался. чишия при всём его впечатляющем интеллекте, кажется, тоже. и это льстило; всегда льстило, когда задачка казалась нерешаемой не тебе одному. льстило и внимание чишии. а собственная реакция на это вовсе казалась до чёртиков иррациональной. нираги не раз ловил себя на мысли, что он как те дети, с которыми работает чишия: ему тоже хочется ловить искорки тепла в чужом взгляде, почувствовать его пальцы, треплющие по макушке, и называть доктора «кисой». на последнее тело реагирует как-то особенно остро - благо, краснеть он больше не в состоянии. нираги облизывает пересохшие губы только зажившим от обновлённого пирсинга языком. он снял всё железо, что мог, но этот решил оставить - как память дорог, чёрт облезлый. напоминает о тех днях, когда он устал быть слабым и пресмыкаться. сейчас ему снова хочется пресмыкаться, но только перед одним человеком… да блять! думы о высоком (интеллекте) и светлом (выжженном осветлителем) прерывает крик. и паршивый гогот. мурашки по спине пробегают непроизвольно. флешбэки настигают неумолимо. нираги уже не может думать ни о кисе, ни о детях, которым тот помогает, ни о яркой зелёной листве, окружающей его даже на парковке, ни о стремительно нагревающемся алко-коктейле со льдом в пластиковом стаканчике, который он держит онемевшими пальцами. он не может думать о новеньком майбахе, на капот которого ставит-таки стакан и ключи от которого создают приятную тяжесть в кармане джинсов. он лишь поворачивает голову, очки от гуччи приподнимает, да затравленно вглядывается в наполовину скрытую той же поганой листвой площадку метрах в десяти к северо-востоку. чишия раз говорил ему спустить, как их называл бывший наёмник, остатки былой роскоши на психотерапию или хоть на что-то полезное. вообще, по мнению нираги, очки от гуччи - вещь полезная. как и огромный чёрный майбах. особенно если бежишь от своих комплексов, нового себя и, разумеется, своего ущербного прошлого. но судьба коварна: поэтому сейчас он наблюдает реконструкцию своего прошлого в чьём-то настоящем. суровое дворовое воспитание забитых мальчиков прямиком на пороги цирка уродов мало чем изменилось за последние годы. пацаны «посильнее» даже, казалось, стали ещё хуже, злее и… страшнее. нираги побывал там, где этим соплякам и не снилось, прошёл через ад и даже видел смерть на расстоянии вытянутой руки - но ничего не поменялось. он всё так же приходит в ужас, хотя даже не является участником этого избиения младенца. у него по-прежнему холодеет и сжимается всё внутри. и всё так же мелко дрожжат руки, а грубые, насквозь пропахшие сажей и порохом, волосы встают дыбом. нираги, как и тогда, больше всего на свете хочется убежать. он тянется к трубочке сделать спасительный глоток живительного напитка и не замечает, как осушает стакан до дна; выругавшись себе под нос, открывает крышку и неловко вылавливает самый крупный из оставшихся кубик льда. нираги сейчас как никогда хочет успокоиться (и сбежать), поэтому щупает в кармане брелок от машины. в голове всплывает лицо чишии. не такое, каким обычно видит его бывший наёмник, а в высшей степени насмешливое, с нескрываемым превосходством на дне знакомых глаз, незнакомо подведённых чёрным лайнером. нираги не может припомнить, видел ли когда-нибудь кису таким, но именно такому ему это прозвище подходит в каком-то новом, извращенном смысле. чишия поднимает бровь и, не меняясь в выражении своего лица, едко бросает: «взрослый трясётся от вида детей».* зрачки бывшего наёмника расширяются. и, прежде чем осознать, он снова вглядывается в драку, которую, по факту, уже сложно таковой назвать. обидчики уже просто издеваются: бьют лежачего ногами, плюются, снова бьют, гогочут неприкрыто злобно, ещё бьют, так, стоп. нираги вглядывается с недюжинным усердием и видит, как пацану, что уже даже не в состоянии в позе эмбриона лежать и терпеть, ногами давят пальцы, дробя кости, и пинают в самое солнышко. у нираги липкое и давящее дежавю. с одним лишь отличием. его никто не спасал. очки от гуччи снова падают на переносицу, а песок под тяжёлыми подошвами взмывается от того, как решительно на первых парах он действует. энтузиазм спадает слишком быстро, а под ложечкой снова тянет. тянет и страх к нему свои загребущие руки. но пути назад уже в принципе нет. поэтому он подходит тихо, словно выслеживает добычу, к пацану, который якобы на стрёме, поодаль от всех, стоит, и шепчет на ухо в своей излюбленной манере: — пс, прикурить не найдётся? пацан поворачивает голову и визжит, отшатываясь от тёмного силуэта в листве. нираги улыбается жутко, как он умеет - годы тренировок. от одного из обидчиков, давящих числом и, что уж греха таить, физической силой, бедолагу, лежащего в крови и, кажется, без сознания, слышать эти девчачьи визги будоражит бывшего наёмника. аппетит к разрушениям просыпается самопроизвольно. — ну че шпана, сейчас, по законам жанра, вы рвёте когти, ¹ — он наслаждается своей ролью шрека. а ведь ещё минуту назад трясся как осиновый листок на ветру. «шпана» таращится на него, но нираги уже вошёл в раж. с грацией хищника он подходит к вожаку - это определить не сложно, особенно с его-то опытом. и наклоняется, снимая очки вовсе, да тянет, маниакально улыбаясь: — знаешь, малой, а ведь совсем скоро у нас с тобой здесь будет картинка маслом, м? — он злобно хихикает. — четыре человека и один труп! — длинный пирсингованный язык сам скользит по губам, потом по сухой коже вокруг них и, наконец, тянется к вожаку. стоит холодному металлу на контрасте с горячим языком коснуться чужой щеки, а безумным глазам заглянуть в самое нутро, как лидер, а за ним его команда «бравых ребят» пускаются наутёк. один из них оглядывается напоследок и видит психа, чья ухмылка ещё долго будет их морозить. тот лишь злобно машет им на прощание. но стоит им скрыться за поворотом, как нираги падает на колени перед скрючившимся с застывшей гримасой боли на асфальте пацаном. бывший наёмник судорожно проверяет наличие пульса и дыхания и, придя к выводу, что транспортировка вряд ли того добьёт, аккуратно берёт на руки. к слову, или пацан такой лёгкий, или адреналина выбросилось в его кровь в избытке, но он пулей долетает до машины, грузит бессознательное тело на заднее сиденье и набирает единственному знакомому доктору, по счастливой случайности, детскому. ¹ цитата из шрек навсегда