Мисо рамен

            Ателье Фуджимуры-сэнсея находилось в самом сердце Омотэсандо. Вечерний Токио истерично пульсировал и жег огнями мои воспаленные глаза. Я смог раньше уйти из редакции под предлогом того, что мне нужно было провести дополнительные расследования для серии статей о магазинах, торгующих продуктами с экологически чистых ферм, которую главный редактор поручил мне в прошлом месяце. Никто из моих коллег не хотел этим заниматься, и я не был исключением.       «На новичков всегда спихивают черную работу. Это нормально», – без особого раздражения жаловался мне Рюичи, рассказывая о работе в своей фирме, но я не собирался уподобляться ему. Думая о своем лучшем друге, я испытывал презрение с налетом жалости.       С обоих сторон бульвара на меня смотрели мерцающие витрины. Экстравагантные отели, дизайнерские бутики и флагманские магазины знаменитых марок, занимающие многоэтажные здания, перемежались миниатюрными французскими булочными, стильными кофейнями и дорогими пятизвездочными ресторанами, для ужина в которых мне понадобилась бы половина моей зарплаты.       Фуджимура-сенсей был не только художником, но и широко известным в японском интернете блогером. Множество постов в его блоге были посвящены деликатесам в эксклюзивных токийских ресторанах или посещению модных кофеен во время его путешествий по Европе. Чем дольше я читал его блог, тем больше осознавал, что для Фуджимуры еда и кулинария были отдельным видом искусства. Из-за этого в прессе его окрестили изысканным обжорой и фуд-фетишистом. Некоторые мои коллеги даже утверждали, что сэнсей совершенно не следил ни за своим здоровьем, ни за своей фигурой и поэтому был малопривлекательным тучным мужчиной среднего возраста. Из-за того, что Фуджимура с особым старанием избегал камер и выходов в свет, можно было даже предположить, что некоторые из этих характеристик были не так уж далеки от правды.       При мысли о еде мой пустой желудок вполне ожидаемо сжимался. Мне следовало перекусить перед интервью, но я боялся опоздать и не появиться в ателье к назначенному времени. Из-за сильного голода у меня в голове стоял туман. Мое зрение было настолько расфокусированным, что, остановившись перед входом одного из причудливых творений современной архитектуры, которые в Омотэсандо можно было встретить на каждом шагу, я с трудом нашел табличку с названием ателье.       Место для своей мастерской Фуджимура-сэнсей, разумеется, выбрал на самом последнем этаже. Стеклянные стенки лифта, поднявшего меня наверх, были настолько прозрачными, что мне даже стало страшно. Вместо ощущения вознесения у меня появилось чувство, что я падаю в пропасть.       В коридоре перед входом в ателье никого не оказалось. К счастью, дверь в нем была только одна, поэтому заблудиться было невозможно.       «Прошу прощения за вторжение», – промямлил я и вдруг очутился в просторном помещении, озаренном тусклыми лампами дневного света. Потолки в нем были до безрассудного высокими и места у меня над головой хватило бы, чтобы выстроить еще один этаж. В странном помещении не было ни души.       На стенах висели картины Фуджимуры-сэнсея, многие из которых были знакомы мне по репродукциям из интернета. Рисовал сэнсей в основном тушью или красками, изготовленными им собственноручно из природных красочных пигментов, хотя последние несколько лет он не брезговал и маслом, и даже акрилом.       Некоторое время я молча разглядывал картины Фуджимуры, задаваясь вопросом о том, когда наконец появится их творец. Одно из полотен особенно внушительных размеров безустанно притягивало мой взгляд.       Я подошел поближе: как и предполагалось, картина была в три раза больше моего собственного роста и будто угнетала созерцающего ее своей величиной. На ней густыми, преимущественно темными красками была изображена громадная миска рамена на деревянной столешнице традиционной лапшичной, из тех, которые часто попадались в богатых историей районах Токио. От горячего супа поднимался пар, и весь рамен-бар будто бы тонул в жарком тумане. Бульон частично обнажал сложенную в несколько раз под ним лапшу, а кукурузные зерна, плавающие на его на поверхности, маслянисто поблескивали, оставляя в жидкости разводы жира.       Предмет картины был тривиальным, практически безвкусным, но в то же время темные тона и клубы пара, в которых терялся задний фон, придавали полотну жуткий и завораживающий вид. На мгновение мне даже почудилось, что миска лапши была гигантским природным горячим источником, в который мое окоченевшее от пронизывающего ветра на улице тело мечтало окунуться. Я несмело вытянул руку, словно в надежде ощутить спасительное тепло минеральной воды, и в это мгновение по левую сторону от меня возник он.       Все мое тело содрогнулось от неожиданности, и я поспешно развернулся. Глаза, смотревшие на меня в упор, были большими и темными, словно греческие маслины. Такого же насыщенного угольного цвета вьющиеся волосы обрамляли выразительное лицо с бледно-красными губами и отчетливой, будто высеченной из камня линией подбородка. Фуджимура-сэнсей был почти на полголовы выше меня, а контуры его тела, скрытые серой льняной рубашкой и простыми светлыми джинсами, вовсе не расплывались в складках жира, как утверждали некоторые мои злоязычные коллеги. Стоявший передо мной мужчина не обладал выраженной худобой, которой отличалось мое собственное тело, но при этом он был не пухлым, а скорее подтянутым, почти даже мускулистым, словно под его кожей скрывалась неудержимая жизненная сила, так и рвавшаяся наружу.       – Саппоро мисо рамен, – тихо произнес Фуджимура и, когда мои глаза непонимающе расширились, охотно пояснил:       – Картина, на которую вы смотрите. Надеюсь, вам доводилось бывать на Хоккайдо и хотя бы раз попробовать это произведение искусства.       О чем он говорил? Во рту у меня непроизвольно выделилось много слюны и мне пришлось громко сглотнуть. Фуджимура продолжал сверлить меня своими глазами-маслинами, вызывая у меня непреодолимую волну стыда.       Будто в трансе, я принялся лихорадочно рыться по карманам пальто в поисках визитки. От смущения мои пальцы мелко дрожали, когда я наконец, почтительно поклонившись, протянул ее художнику.       Тот осторожно взял карточку обеими руками.       – Ка-ва-да-Ма-ко-то-сан, – нараспев прочитал он и на его губах заиграла улыбка. – Фуджимура Хидео. К вашим услугам.       Вживую Фуджимура-сэнсей оказался куда более обходительней, чем в своем ответе на мое письмо. Его не отличающаяся особой оригинальностью внешность была ухоженной, одежда – аккуратной, а выражение на лице – вежливо-приветливым.       – Пожалуйста, следуйте за мной.       Если быть честным, я был несказанно рад покинуть наконец жуткую галерею с гипнотизирующим меня полотном. Соседнее помещение было абсолютно нормальным и напоминало комнату, в которой компании встречали клиентов и проводили деловые совещания. Мебель в комнате была неброской, но дорогой на вид, а через окна, доходящие до самого пола, в помещение проникало далекое сияние городских огней.       Я с облегчением опустился в предложенное мне мягкое кресло, а Фуджимура-сэнсей расположился рядом на винтажном диване, обитом высококачественной кожей цвета лесного ореха.       – Кавада-сан, вы выглядите очень напряженным. Прошу вас, чувствуйте себя как дома. Быть может, вы хотите что-нибудь выпить? У меня есть превосходный односолодовый Сантори с легкими цветочными нотками. Уверен, он придется вам по вкусу.       Несмотря на то, что по моим данным Фуджимура был как минимум на десять лет старше меня, да и занимал высокую общественную позицию, в разговоре со мной – молодым журналистом малоизвестного небольшого издания – он использовал безупречный кэйго, словно обращался к несказанно дорогому и важному гостю. Я предположил бы, что слухи о его нелюдимости и мрачном характере были беспочвенными, если бы не его вчерашний ответ на мое письмо по электронной почте. Мысли об этом не давали моим натянутым до предела нервам расслабиться.       Я выпрямился и неуклюже прочистил горло.       – Спасибо за ваше щедрое предложение, Фуджимура-сэнсей, но мне запрещено пить во время деловых встреч.       – Как пожелаете, – мягко отреагировал художник. – Но мне бы не хотелось, чтобы вы считали нашу встречу столь деловой.       Я улыбнулся.       – В таком случае почему бы вам не перестать использовать кэйго?       – Мне следует обращаться к вам Макото?       Взгляд угольных глаз Фуджимуры, до этого блуждавший где-то в пространстве за моей спиной, упал на мое лицо, и я вспыхнул, ощутив себя беспомощным и глупым. То, что я хотел преподать как шутку, показалось неуместным и грубым. Как и в случае с лифтом, я снова ощутил, что падаю в бесконечную пропасть и теряю контроль над ситуацией.       На протяжении всей моей взрослой жизни еще никто не обращался ко мне по имени при первой встрече. Глаза-маслины Фуджимуры-сэнсея улыбались, словно он превосходно развлекался, наслаждаясь моей растерянностью.       В очередной раз откашлявшись, я решил сменить тему.       – Сэнсей, в вашем электронном письме вы выразили готовность поговорить со мной на отвлеченные темы, не касающиеся процесса двухлетней давности. Я даю вам слово, что ничего из того, о чем мы с вами будем сегодня говорить, не будет напечатано, пока вы не дадите согласие на интервью для нашего издания.       Фуджимура удовлетворенно кивнул, а потом поинтересовался с явной скукой, на какое издание я работаю. Когда я сообщил ему название нашего журнала, он казался не слишком впечатленным и только спросил, будто бы лениво прикрыв глаза:       – О чем же вы хотели поговорить со мной, Макото-кун?       Мое тело снова пронзил электрический разряд волнения, но я не подал вида и предложил наугад:       – О вашем творчестве, например.       – Что же вы хотите знать?       Я дал себе минуту на раздумье, одновременно пытаясь успокоить мой подскочивший пульс. Ладони моих замерзших на улице рук потеплели и стали влажными.       – Ваша картина на стене в другой комнате… Почему вы выбрали подобный мотив?       Фуджимура нахмурился, словно я снова сказал что-то откровенно глупое.       – Вы имеете в виду, почему я решил изобразить на своей картине миску с лапшой?       Вопреки попыткам успокоиться мое сердце стучало в груди словно сумасшедшее.       – Я просто хочу понять подоплеку вашего творчества, Фуджимура-сэнсей. Откуда вы берете вдохновение ваших картин и что именно пытаетесь ими передать.       Казалось бы, мое жалкое объяснение немного удовлетворило художника. Сложив пальцы в замок на коленях, он благосклонно усмехнулся. Его довольно бледные губы будто бы стали ярче, и этот красный оттенок приятно сочетался с его насыщенно черными волнистыми волосами.       – Макото-кун, скажите мне пожалуйста, что было у вас на ужин?       Я сделал вид, что задумался, но в голову не приходило ничего путного и мне пришлось достаточно быстро сдаться.       – По правде говоря, ничего. Я очень торопился на эту встречу.       – Так и думал. А что было у вас на завтрак?       – Тоже ничего. Я только и успел, что выпить кофе.       – А на обед?       Я не выдержал:       – Простите, сэнсей, но какое отношение мое питание имеет к нашему разговору?       – Большое, Макото, очень даже большое. Сами подумайте.       То, что Фуджимура не прибавил к моему имени даже формальный суффикс, заставило меня смущенно моргнуть и уставиться в пол. Я надеялся, что художник припишет мои горящие как огонь щеки беспощадному холоду снаружи.       – Скажите, может быть, вы и сливочному маслу предпочитаете обезжиренный маргарин?       – Какое это вообще имеет значение?!       Я взорвался, сам не заметив, как перешел с почтительной речи на обычную. Мои прижатые к брюкам пальцы тряслись, а мои узкие колени ходили ходуном. Теперь я очень хорошо понимал, почему пресса с неприязнью относилась к этому человеку и более ясно представлял, во что вообще ввязался. Но пути назад не было.       Подняв голову, я посмотрел в блестящие зрачки Фуджимуры и принял вызов.       – Обезжиренный маргарин намного здоровее обычного сливочного масла. В нем содержатся растительные, а не животные жиры, а в специальных сортах присутствуют витамины и омега-три жирные кислоты, улучающие работу нашего организма. Многие люди в Европе, придерживающиеся здорового образа жизни, предпочитают маргарин сливочному маслу. Постоянное употребление масла повышает уровень холестерина в крови и повышает риск сердечного приступа!       Всю свою отчаянную тираду я выпалил без запинки, Фуджимура же, слушая меня, только качал головой, будто в глубоком разочаровании. Его красивые черные глаза яростно сверкали. Стоило мне замолчать, как он произнес спокойным, но чрезвычайно драматичным тоном:       – Если вы так считаете, Кавада-сан, мне больше не о чем разговаривать с вами. Пожалуйста, покиньте мое ателье прямо сейчас и больше никогда не возвращайтесь.       Я не верил собственным ушам. Неужели общеизвестные факты о сливочном масле и маргарине, взятые мной из интернета, могли настолько вывести его, взрослого человека и знаменитого художника, из себя? Он постоянно перескакивал с одного обращения ко мне на другое, словно маленький ребенок, еще не обученный общественным нормам. Все это выдавало в нем взбалмошную и крайне эмоционально нестабильную личность, не привыкшую к нахождению в социуме. Если подумать, мое открытие было чрезвычайно интересным…       Но не успел я раскрыть рот, чтобы попытаться оправдаться и успокоить Фуджимуру-сэнсея, как оказалось, что тот уже давно пришел в себя, и его глаза, блеснув, мазнули по моему лицу.       – Вы очень несчастный человек, Макото.       – Прошу прощения?!       Непонимающе прищурившись, я смотрел на Фуджимуру, вновь обретшего самообладание.       – Такие люди, как вы, совершенно не умеют наслаждаться жизнью. Вы сами загоняете себя в общественные рамки. Только потому, что врачи говорят, что ваш вес не должен превышать шестидесяти пяти килограмм, вы не позволяете себе ощутить всю полноту вкуса настоящей еды. Вы впихиваете в себя синтетический спред, переполненный транс-жирами, потому что общество убедило вас в том, что это полезно для здоровья. Несколько лет подобной жизни – и ваши вкусовые рецепторы мертвы. Вы ведь не позволяете себе по вечерам даже бокал хорошего вина, потому что на следующий день вам нужно в редакцию. Макото, вы работаете так много, что с отмиранием ваших вкусовых рецепторов постепенно угасает ваша Ки, пропадает интенсивность тактильных ощущений, растворяется ваша сущность…       Голос художника был ровным, но говорил он без остановки, а содержание его речей становилось все более эзотерическим и абстрактным. Было очевидно, что он пытался мной манипулировать, и я старался не особенно вслушиваться в то, что он говорил, но в то же время в моей груди болезненно щемило и мне было трудно дышать.       – Вы ведь понимаете, Макото, что я имею в виду? Такие люди, как вы, вызывают у меня искреннее отвращение. Они мертвы изнутри и не представляют собой никакой духовной ценности, одно сплошное пустое место. Вы ведь одиноки, я прав? Неудивительно, потому что, не позволяя своему телу восстановить необходимую ему жизненную энергию, вы не сможете никогда по-настоящему насладиться близостью с любимой девушкой…       Мне хотелось протестовать, но я все еще не мог раскрыть рта. Моя последняя интимная близость действительно лежала далеко в прошлом, и мое тело отчаянно жаждало чужого тепла. Фуджимура, конечно, не мог этого знать, как и не мог знать того, что этой зимой ледяной ветер пронизывал меня настолько, что по утрам мне иногда казалось, что я был не в состоянии выбраться из-под одеяла. Он не мог знать того, что онигири из комбини уже давно казались мне отвратительными на вкус, рис, из которого они были слеплены, не обладал ни ароматом, ни эластичностью, он был сухим и горьким, но я не мог позволить себе прикоснуться к чему-то другому, потому что боялся… Чего я, собственно, боялся?       В глазах Фуджимуры плескалась теплота.       – Вам не нужно бояться признаться в своих собственных чувствах.       Закусив нижнюю губу, я поднял измученный взгляд на жуткого человека перед собой. Фуджимура все еще сидел на диване, но теперь он наклонился вперед, в мою сторону, словно пытаясь установить между нашими телами незримую связь.       – И что я, по-вашему, должен со всем этим делать?       – Это совсем не сложно, Макото.       Сэнсей взял меня за руку, но это почему-то не казалось мне особенно странным. Я думал об огромной миске с горячим, все еще дымящимся раменом, и мое тело жаждало окунуться в него. Я хотел ощутить его тепло, его солоноватый, наполненный животными жирами вкус в полости моего рта и на кончике моего языка.       – Ваши кисти обветрены. Если вы в срочном времени ничего не предпримете, это может перейти в экзему.       Я послушно кивнул, а Фуджимура словно с неохотой выпустил мое запястье из своих рук.       – Я обещаю дать эксклюзивное интервью для вашего издания, но только если вы последуете моим советам. Я не могу смотреть на то, как вы себя мучаете. У вас цвет лица, как у живого мертвеца, а ваше тело – одна кожа да кости.       Я снова согласно кивнул несколько раз, не совсем понимая зачем и на что я соглашаюсь. В угольных глазах Фуджимуры-сэнсея переливались искорки удовлетворения.       – Начните с того, что приготовьте что-нибудь для самого себя. Вы и не можете себе представить, Макото, но вкусная домашняя еда – настоящий живительный эликсир для нашего тела.       – По правде говоря, я не умею готовить. У меня даже рисоварки дома нет…       Мой собственный голос звучал будто бы со стороны, и я ужаснулся тому, каким бесцветным и слабым он был.       – Это не проблема, ведь так? В наше время рисоварку можно приобрести в супермаркете, для этого вам даже не понадобится большая сумма денег. И если вы совсем не умеете готовить, начните с самых простых японских блюд. Сварите себе белого риса и приправьте его соевым соусом и сливочным маслом. Хороший японский рис иногда действительно способен творить чудеса.       Я не знал, почему до сих пор слушал бредни этого явно психически нездорового человека, но при этом каждая клеточка моего тела трепетала и жадно впитывала его слова. Мои действия не были больше подчинены моему сознанию, а следовали каким-то темным, глубинным инстинктам, о существовании которых у себя я никогда не подозревал.       – И не пытайтесь ограничивать себя в том, что наше общество презрительно называет «японским фастфудом». Вы ведь помните в то время, когда вы еще были ребенком, сколько удовольствия приносила вам подобная еда?       Фуджимура был прав: я даже слишком хорошо помнил об этом. Вызвав в памяти этот ностальгический вкус, я ощутил, как гормоны счастья разливаются в моей крови.       – Разумеется, не стоит зацикливаться на одних только японских блюдах. Этот мир огромен и в нем столько деликатесов. Пробуя кухню других стран, вы расширяете свой горизонт и высвобождаете скопившиеся в вас чувства. Не бойтесь экспериментировать и давать пищу вашей внутренней энергии, со временем вы поймете, насколько это важно. Если вы, конечно, последуете моим советам.       Я собирался им последовать. Да, все мое естество отторгало Фуджимуру, ощущая исходящее от него безумие и опасность, но в то же время его слова вызывали столько резонанса в моем теле, в моих вкусовых рецепторах и нервных окончаниях, что я не мог ему противиться. Одно только хотелось мне знать.       – Почему вы рассказали мне все это?!       – Потому что хочу помочь вам, – просто и без промедления ответил Фуджимура. В этот момент я был даже готов поверить ему. – Вы красивый молодой мужчина, Макото, и так истязаете себя. Кстати, вы знали о том, рацион большинства современных японцев содержит вдвое меньше калорий, чем у послевоенного поколения?       – Это правда?       – К сожалению. Наверное, наша нация хочет заморить себя голодом до смерти.       Невыносимое напряжение, царившее в помещении, спало, и я невольно рассмеялся. Глядя на меня, Фуджимура улыбнулся.       Пошарив в карманах пальто, я извлек наружу механический карандаш и потрепанный блокнот.       – Сэнсей, вы не могли бы еще раз повторить то, что рассказали мне сейчас?       Теперь кивнул Фуджимура. В его больших для японца черно-угольных глазах я увидел отражение токийской телевизионной башни.