Бессонница

Полторы минуты в тесной коробке под мерное жужжание лебедки, тянущей тросы, и обшарпанные створки лифта раскрываются с глухим металлическим лязгом. Они, похожие на тяжелые полы занавеса, всегда открывают взгляду одну и ту же картину. Синий линолеум и метры белых извилистых коридоров; ряды черных банкеток, сиротливо ютящиеся по углам; темные проемы дверей, тоже выбеленных, похожие друг на друга, как две капли воды. Казалось, даже древесный узор был на них идентичен. Если бы не порядковые номера, в их лабиринте было бы легко потеряться. Стерильный, он не имел других ориентиров, за которые мог зацепиться взгляд. Чжун Ли никогда не любил это место. За едкий, колющий запах аммиака, мельтешащие перед глазами синие халаты и оглушительную тишину, изредка нарушаемую шепотом, который, потерявшись среди белых дверей, не мог найти свой порядковый номер. Не любил и за то, что, приходя, не знал, какой раз может стать последним. Часы посещения с четырех до семи вечера. Чертовски ничтожное количество, учитывая их «особые» обстоятельства, реалии которых он все еще не смог принять. Его дверь, дверь комнаты под номером пятьсот семь, ничем не отличалась от сотни своих сестер, но дорогу к ней он смог бы отыскать, даже если бы шел в кромешной темноте, с завязанными глазами. Шестьдесят шагов от крыльца, минута в лифте, и еще двадцать секунд вдоль обесцвеченных стен. Каждый день ровно в пять на пороге с цветами и коробкой сливочного десерта. Всегда, прежде чем постучать- глубокий вдох с замиранием сердца. Как будто собирался с духом и готовился к чему-то. Вот только к чему? Из раза в раз одна и та же картина. Палата, залитая выжигающим дневным светом. Белые стены, белый линолеум, простыни и подушки, подоконник и табуретка, шкафчик, склянки, тюль на окне, и все это облито солнечными лучами. Тоже белыми. Свет отскакивал от светлых поверхностей, слепил глаза и выжигал тени, стирая границы между предметами- они теряли очертания и таяли, утопая друг в друге. Чжун Ли всегда хотелось задернуть шторы, чтобы вернуть комнате очертания, но она, та, кто обитала в палате, ненавидела полутьму. Говорила, что плохое освещение мешает работе. Она, как обычно, сидела на кровати, склонившись над чем-то, и радостно встрепенулась, когда приоткрылась дверь. — Привет, — простая, дежурная фраза, сказанная нарочито приподнятым тоном. — Привет, — регулярный ответ в тех же интонациях, но более тусклый. — Как ты? — Чжун Ли протиснулся в комнату и поставил коробку с десертом на комод при входе. Рядом с вазой увядающих лилий. — Неплохо! Думаю, лучше, чем вчера, - из раза в раз один и тот же ответ. Она отвечала бойко, вот только голос звучал всё слабее. — Сегодня проснулась рано, два раза ела, а после обеда выбралась во внутренний двор, - говоря, она смешно загибала пальцы, будто считая. - А там такие клумбы красивые, и птиц много, я даже с обеда булку стащила, чтобы покормить. Ну, так, наверное, все делают- птицы сытые были, людей не боятся ни капли. Уморы. Давно таких не видела. Клянусь! Сегодня просто замечательный день. Мужчина не смог сдержать улыбку. — Рад это слышать. Может, твой способ начал действовать? Сколько там уже? —Чжун Ли занялся вазой. Лилии с почерневшими лепестками отправились в мусорное ведро, их место заняли новые, без изъяна. Он аккуратно развязал нить, удерживающую обертку и, сняв бумагу, позволил стеблям свободно распределиться в узком горлышке. — Эй, ну чего ты там возишься, посмотри на меня, ну! — ослабший, ее голос все так же звенел игривыми нотами. Мужчина оставил цветы и обернулся. Гуй Чжун сидела на кровати, сложив тонкие руки на груди. Она была красива. Длинные светлые волосы струились по ее хрупким плечам; отросшая пушистая челка скрывала лоб, из-под нее, обрамленные длинными ресницами, блестели большие круглые глаза. Блестели радужкой и бойкими искрами, которые вспыхивали, стоило ей рассмеяться. Девушка приветливо улыбалась, смешно морща свой острый нос. Чжун Ли вздохнул и подошел к ней, аккуратно опустился рядом на стул. Присмотрелся. Он всегда так делал- изучал перемены. Вся ее утонченная внешность, все мягкие черты носили явный отпечаток болезненности. Она была невероятно худа. Всего за несколько недель ее нежная кожа стала заметно бледнее, почти прозрачной, до того тонкой, что на руках можно было безошибочно пересчитать каждую венку. И ее волосы… Белесые, раньше они отливали золотом на свету. Болезнь проглотила эти оттенки в первую очередь. Выпила, окрасила локоны мелом, сделала пористыми, сухими. Если бы они оказались еще на полтона светлее, затопившее комнату солнце смогло бы разорвать тонкую тень между стеной и пушистой макушкой, позволяя им слиться и стать единой частью бесцветного дома. Гуй Чжун энергично схватила его за руку, прервав размышления, и положила в раскрытую ладонь то, что лежало у нее на коленях: Крохотный бумажный журавлик раскрыл свои крылья и замер, гордо вскинув голову. — Триста пятьдесят второй! — оповестила она с гордостью. — Триста пятьдесят второй, — пусто повторил мужчина. Она широко улыбнулась, легко вытянула очередной лист бумаги из стопки на тумбочке и принялась складывать новую фигурку. Гуй Чжун всегда была такой. Ее руки никогда не останавливались- они постоянно что-то красили, складывали, приклеивали, чертили, собирали и отмеряли. До того, как попасть сюда, она часто мастерила что-то куда более сложное, чем оригами. В их гостиной висели часы, украшенные изящными деревянными фигурками, которые она вырезала сама; шкафчики на кухне были расписаны цветочным узором, стены украшали причудливые картины в самодельных рамах. Купленные предметы всегда казались ей не более, чем болванками, которые ждали своей очереди быть усовершенствованными, чтобы обрести индивидуальность. Так она это называла. «Вещь не станет твоей, пока ты не оставишь на ней свой отпечаток. Разве можно чувствовать себя, как дома в окружении чужих вещей?» — Ха, с этими оригами я совсем растеряю свои умения. Жаль, что сюда не притащить мою мастерскую, - она сурово загнула очередной угол листа. — Да уж, перенести твои инструменты сюда не получится, — мужчина задумчиво почесал подбородок. - Но я могу принести тебе краски. — Какой ужас! Мы ведь действительно могли притащить сюда краски, и как мы раньше об этом не подумали? - она рассмеялась, но тут же зашлась в приступе кашля. — И правда, — Чжун Ли бережно взял ее за руку. — Я принесу их тебе в следующий раз. — Спасибо, — она хитро подмигнула, сжала его кисть и положила в нее второго журавлика. - А вот и триста пятьдесят третий. Чжун Ли поставил вторую фигурку рядом с первой. Они выглядели идентично. Техника Гуй Чжун была отточена до совершенства, и все же… Перед ним лежали обычные листы бумаги, сложенные несколько раз. Неужели они действительно могут помочь? Вдруг неожиданно для самого себя он спросил: — Скажи, ты правда веришь в эту легенду? Гуй Чжун слегка наклонила голову набок. — Не знаю. Вот сделаю оставшиеся шестьсот сорок семь и проверю, - она немного помрачнела. — Все равно мне тут нечем больше заняться. Чжун Ли еще раз окинул взглядом фигурки. Бумажный журавлик- символ счастья и благополучия. Тот, кто сложит тысячу этих оригами, исцелится от всех болезней. Так гласила старая японская легенда, которую Гуй Чжун случайно вычитала в одном из учебников по истории. Она часто брала что-то почитать из его личной коллекции, пока ждала окончания лекций в его университетском кабинете. Чжун Ли всегда заканчивал работу на несколько часов позже, и девушка приходила его встречать. Он скучал по тем дням. Хотел снова уйти домой вместе, разговаривая обо всем и ни о чем сразу, и, может, специально растягивая дорогу через парк, вдали от гудящих моторов, где было гораздо тише, и воздух был свеж. Короткие прогулки в будние дни, чашка чая после работы, монотонно-бубнящий фильм, тонкие, сонные руки, обвитые вокруг шеи, морозный, почти прозрачный запах раннего утра. Он знал толк в простой жизни. Каждая бытовая мелочь- битый осколок цветного стекла. Расположи их в правильном порядке, и получишь мозаику. Такую, в которой даже серые пятна радуют глаз, дополняя цветные. Находить гармонию в простых вещах, быть рядом с теми, кто дорог. Рецепт счастья оказался так же прост, как омлет, заботливо приготовленный любимым человеком на завтрак. Так он когда-то думал. — Шестьсот сорок семь, — Чжун Ли задумчиво погладил бумажное крылышко. —Слишком много для одного человека. Давай я тебе помогу. Ее лицо просияло улыбкой. Так и проходили их вечера. Он приходил, опускался возле кровати, и они начинали работу. Он делился с ней новостями, она комментировала шутливыми замечаниями. Так продолжалось до семьсот двадцать пятого. Семьсот двадцать шестого они складывали вместе, сидя на подоконнике, наблюдая, как птицы клюют крохи на черных крышах соседних домов. — Сходим в кино? — его взгляд был прикован к белой голубке. На ее крыле не хватало пера. — Может быть, — хрупкая рука легла на его ладонь. — Но тебе не нужно ждать меня, если хочешь увидеть фильм. Девятьсот пятьдесят пятый вышел нелепым. Широкая вмятина украшала крыло. В складывании оригами Чжун Ли никогда не был хорош. — У тебя все лучше и лучше выходит! — Гуй Чжун взяла фигурку из его рук и поставила ее на тумбочку. Затем принялась за сливочное пирожное. — Давно мы в чайной не были. Интересно, многое ли там изменилось? — Добавили пару позиций в меню. Принести? Или мы могли бы вместе туда сходить. Уверен, тебя отпустят на пару часов. Может, в пятницу вечером? У меня сейчас сплошные экзамены. — Снова не спишь? — Сложно уснуть без твоего сопения над ухом. Я привык. Она рассмеялась, притихла, поникла плечами, поднесла бесцветный палец к белым губам, улыбнулась: — Не беспокойся обо мне слишком много. Пожалуйста. Лучше… Подумай уже наконец о себе. Девятьсот шестьдесят второй. Она подарила ему картину, написанную акварелью. Солнечный диск касался тихой глади на воде, вокруг цвели деревья. Хорошее, тихое место. Они часто бывали там по выходным. Он оградил узоры серебряной рамы: — Устроим там свадьбу? Мы могли бы… Ему на колени опустился белый лист бумаги. Такой же Гуй Чжун взяла и себе. — Планировать такие события утомительно, - твердый взгляд ее усталых глаз метнулся к корзине, заполненной оригами. — Сыграем? Кто сложит больше всех- победит. Девятьсот семьдесят шестой. Тонкие пальцы путались в длинных каштановых локонах. Легкие касания, прозрачная игра света на волосах. Она не вставала с постели, и он был рядом, на стуле, склонившись на простыни в беспокойной дремоте. Нигде, кроме ее коленей, сон он найти не мог. Девятьсот восемьдесят пятый. Она вручила ему узорчатый металлический куб. Шкатулка, ключ к которой- решение головоломки на гранях. Попросила: «открой, когда будешь дома». Девятьсот восемьдесят седьмой. На тумбочке стояли сливочные, морковные, абрикосовые десерты, яблочный пирог, чай, апельсиновый сок, свежие фрукты. Но ничего из этого не коснулась ее рука. Девятьсот девяносто третий. Его разбудил звонок с монотонным голосом в трубке. Железные интонации на той стороне отчеканили: в начале июля, в пять утра, ее не стало. Тот день практически не отпечатался в памяти. Чжун Ли запомнил только, как сел на лавку возле больничного крыльца, как пальцы сами вытащили из кармана пачку сигарет, подцепили одну из них ногтем и поднесли ко рту. Губы обхватили бумажную трубку, язык ощутил горьковатый табачный вкус. Глаза пристально следили за движением плотных размытых пятен, плывущих в сторону входа и от него. То были люди со стертыми лицами. Покатые носы, яркозубые улыбки, пестрые рубашки, черно-белые кеды, ромашка в волосах- все это в точнейших деталях выхватывал взгляд, и все это заполняло сознание. Но ни о чем из этого он не думал. Он думал о звонкой трели, которую пели кроны деревьев. Чья это песня? Малиновки? Соловья? Разве соловьи поют днем? Нет, только ночью. Так он и сидел, слушая, как поет безымянная птица. Сидел до вечера, пока солнце, разбившись о горизонт, не потухло и не вспугнуло ее. Эхо звонкого, переливистого щебетания. Вот и все, что осталось от того дня. Не помнил дорогу, палату, врача, тело. Иногда он сомневался, существовал ли тот день вообще. Казалось, она просто уехала. Отдыхать, к родителям, в командировку. Ведь в ванной по прежнему висело два полотенца. На зеркале- расческа с прядью светлых волос. В шкафу- выходные платья, и он готов был поклясться- они все еще ждали обещанного похода в кино. Тогда он собрался и выкинул все, чем она пользовалась ежедневно. Оставил лишь памятные вещи, в которые она вложила частицу себя. Их он перенес к себе в кабинет: Держатель для зонтов, который они привезли из дальней поездки. Золотой веер, подаренный на годовщину. Ее любимые шахматы, за игрой в которые проходили их вечера. Головоломку куб. Акварель. Когда предметы были расставлены по местам, все пришло в хрупкое подобие равновесия. Ему больше не было грустно, но и радостно- тоже. Ну и пусть. Он сохранит память о ней, это главное. Этой мыслью кабинет оказался закрыт и, чем дольше оставалась запертой дверь, тем меньше Чжун Ли верил, что это место подходило для посторонних. Как будто они могли потревожить покой дорогих сердцу вещей. Он никогда не думал, что приведет сюда кого-то так внезапно. И тем более не предполагал, что это будет студент. А все из-за этих крохотных зарисовок. Они появились случайно. На краю стола, в стопке тетрадей третьего курса. Под глянцевой обложкой в темно- зеленых тонах, на полях одного из эссе. В работе того талантливого ученика. Сяо. Его работы мужчина всегда проверял с удовольствием, особым вниманием, поэтому цветок, начерченный простым карандашом, заметил сразу, как только откинул обложку. Наверное, парень нарисовал его от скуки и просто забыл стереть. Крохотный, сотканный из изящных динамичных линий. Не идеальный, но лаконичный и притягивающий взгляд. Без сомнения, ландыш. Чжун Ли знал, что так не делают, и что поощрять такое- неправильно. Но было в этом цветке что-то до боли знакомое, привычное, и он, не удержавшись, оставил подпись рядом: «красивые ландыши». Комплимент явно пришелся адресату по душе. В следующий раз цветов стало больше. На оборотной стороне последнего листа ютились ромашка и мак, под ними был оставлен короткий ответ: «спасибо». Все это было так непосредственно и просто. И до неприличия неуместно- вести переписку с рисунками на оборотной стороне зачетной работы. И все же, увидев ответ, Чжун Ли не смог сдержать улыбку. Почему эта глупость так в нем отзывалась? Поддавшись порыву, рука сама вывела фразу: «какие еще рисовать умеешь?». Вряд-ли это помешает учебному процессу, а парню будет приятно. Он, все-таки, очень редко улыбался… Если бы не тот случай в чайной, можно было бы предположить, что делать этого юноша попросту не умел. Иногда во время лекций Чжун Ли находил его взглядом среди сонной толпы. Просто так, без задней мысли. Чтобы отметить, что все находится на своих местах и протекает как положено. С того дня зарисовки стали расцветать на каждой работе. Всегда разные, иногда в парах. Так, чтобы составить небольшую композицию. Легкие, быстрые, ровные. Всегда в стороне от основного текста, чтобы не отвлекать. Наблюдать за ними было интересно. Каждый раз, подходя к последнему исписанному листу, Чжун Ли гадал, какую картинку увидит на оборотной стороне. Когда же руки, наконец, касались последней строки, шариковая ручка быстро чертила оценку, и лист переворачивался, раскрывая зарисовку. Со временем этот маленький ритуал стал восприниматься своеобразным вознаграждением за проделанную работу. Некой азартной игрой. Поэтому тетрадь Сяо он всегда проверял последней. С ней он сидел до поздней ночи. В этом пыльном своем кабинете, при тусклом свете настольной лампы. В компании дюжины других графитных цветов. Пожалуй, теперь их хватило бы на целую клумбу. Так продолжалось какое-то время. Пока что-то не изменилось. Что-то, из-за чего рисунки начали становиться реже, мельче, дрожать прерывистой линией, терять форму и таять. Вскоре они увяли совсем. За ними последовал текст. Его писали, не вдумываясь, наспех, просто, чтобы сдать и забыть. Внезапные перемены вызывали смутную тревогу, которая неприятно шевелилась под кожей. За время их совместной работы, Чжун Ли твердо убедился в одном: Сяо- не из тех, кто наплевательски относится к своей работе. К тому же, в начале юноша был заинтересован в предмете больше других. Что-то было не так. Но разве это было его заботой? Кажется, Чжун Ли уже не первый раз задавал себе этот вопрос. Нет, даже, если в графе с именем «Сяо» теперь числилось в два раза больше пропусков, это не должно было его волновать. Оно и не волновало. Просто пару раз мужчина так, чисто из любопытства, попытался узнать, в чем дело. И, конечно, на все вопросы получил односложный ответ: «устал», «мало времени», «болен». Болен! Ну разумеется болен. Он ведь совсем не по погоде одевался. Эти его тонкие кроссовки… Которые он носил в конце ноября. И что с того? Он ведь не ребенок- сам разберется, что и когда носить. Пожалуй, стоило перестать задавать вопросы после первой попытки. Но как же тоскливо и гадко было смотреть на этот чертов-пустой-стул у окна на заднем ряду. Однажды Чжун Ли даже передвинул его в другое место и потом, ощущая неловкость, еще долго пытался объяснить себе причины этого неуместного, иррационального поступка. Плевать, что никто не видел. А может, Сяо был вынужден совмещать работу с учебой? Скорее всего, так и было. И уставал оттого, что перерабатывал. А как же не перерабатывать, когда и лекарства нужны и кроссовки и диплом? Без диплома-то шансы найти работу-не-за-еду стремятся к нулю. Во всяком случае, в их крохотном городе. Печальное стечение обстоятельств, но тут уж ничего не поделать. «Чужая жизнь. Обычный студент. Никаких исключений»- повторял он себе. Вот только мысли все равно неизбежно соскальзывали и начинали вращаться вокруг отсутствующей тетради, цветов и почему-то рук с тонкой, прозрачной кожей. Рук, каждую венку которых можно было безошибочно пересчитать. Болезненно он все-таки выглядел, этот парень. Закончив проверять очередную стопку работ, мужчина откинулся на спинку кресла и с силой потер глаза. Усталость грызла веки сухостью. Запрокинув голову, он безучастно пересчитал знакомые вещи: «держатель для зонтов, веер, шахматы, куб». Хорошо, что они были рядом. Даже, если воспоминания, которые они хранили, вместе со спокойствием приносили тоску. Кабинет тонул в сумраке, его углы были черны, в них усталый, перенапряженный взгляд рисовал мельтешащие белые точки. Устал. От этой крохотной коробки. Душно, тесно, монотонно. Вот и мысли ходят по кругу оттого, что глаза уже несколько месяцев не видели другой картины. Что в таких случаях советуют врачи? Почаще выходить на улицу, разумеется. Он горько усмехнулся своим мыслям. А толку? Выйдешь на улицу, изнуренный- окажешься в коробке побольше. Низкое свинцовое небо заменит потолок, серые небоскребы- стены, мокрый асфальт- пол. Все это давит, и все это тесно. Разница лишь в том, что в коробке с «естественными стенами» не было ничего родного. Поэтому он предпочитал ту, что поменьше. К ней он привык. Он отсутствующе покрутил в руках белую ручку. Простая, но изящная форма, причудливо изогнутая рукоять. Под колпачком- золотое кольцо. Гуй Чжун выбирала. Ручка была подарком на их последнее Рождество, и Чжун Ли бережно хранил его во внутреннем кармане своего пиджака. Интересно что бы она сказала? Если бы узнала, что он редуцировал себя до существования в четырех стенах под грудой рабочих бумаг. Конечно, смешно сморщила бы свой острый нос и воскликнула, что ни черта он не знает и так и не научился думать о себе. Насильно потащила бы на какую-нибудь замысловатую выставку или попросила бы помочь что-нибудь подкрасить в мастерской. Она всегда хорошо рисовала. Пальцы сами потянулись к стопке с знакомой тетрадью. Вытянули ее, открыли в начале, на ландышах, пролистали до самого конца. Вернулись. Пролистали снова. А потом еще, еще и еще. Каждый рисунок давно был выучен наизусть. А может, все-таки, предложить Сяо заниматься индивидуально? Не для проекта. Чтобы помочь разобраться с пробелами. Это поможет сэкономить время и снизит нагрузку. Но частные занятия- это совсем другой формат, который требует больше усилий. Составление отдельной программы, подбор материалов. Таких уроков Чжун Ли давно не давал. К тому же, придется пригласить ученика в кабинет. Но если не приглашать… Если пустить все на самотек, Сяо явно уйдет. Цветы под пальцами расцветали и увядали. Как кадры на пленке в старом кино. Они мельтешили, от этого стало тошно, и Чжун Ли захлопнул тетрадь. Если подумать, у него была пара свободных часов. Да и тогда, в машине, парень лишним не показался. *** Часы на стене гулко отбивали минуты. Они- единственное, что двигалось здесь. Кабинет, тускло освещаемый мягким золотым светом, замер. — Простите? Сяо смотрел на него широко раскрытыми глазами. Тощий, лохматый. Похожий на встрепенувшегося воробья. Его руки беспокойно теребили шнурок от толстовки. Он явно нервничал. То ли из-за того, что обсуждение упавшей успеваемости была ему неприятна, то ли из-за того, что все в комнате было уставлено на него. Металлический веер пристально глядел с верхней полки книжного шкафа, чернеющий силуэт держателя для зонтов недоверчиво щурился из угла; огромный мягкий ковер ощетинился ворсом, когда на него наступила чужая нога; лишь металлический куб, несущий молчаливое бдение на краю стола, оставался спокоен и равнодушно смотрел на пришедшего снизу вверх. Чжун Ли и сам не отрывал взгляда от гостя. Не сделает ли пришедший лишних движений? Не поведет ли себя неучтиво? Правильно ли это вообще- приглашать Сяо сюда? Впрочем, вопрос личных границ волновал куда меньше другого: будет ли ученику здесь комфортно? Все зря, если он не захочет сюда приходить. На этом стоило сконцентрироваться. Ведь для себя он уже все решил. Чжун Ли сложил пальцы в замок и перевел взгляд на своего подопечного. А парень… Так бледен сейчас. Может, предложить ему чай с шоколадом? Ну, после того как… Отогнав лишние мысли, мужчина прямо озвучил то, что крутилось у него голове: — Сяо, ты всегда был самым заинтересованным среди моих учеников. Почему ты вдруг перестал прилагать усилия? Сяо закусил губу, отвел взгляд, опустил голову. Непослушный локон выскользнул из-за уха и упал на лицо, имитируя защитный жест. — Если тебе больше не интересен этот проект, я могу подобрать для тебя другой, — продолжил мужчина. Об этом он тоже уже не раз думал. У него была еще пара сторонних проектов, где он выступал скорее консультантом, нежели основным преподавателем. Если Сяо заинтересует один из них, они будут видеться реже, но все-таки, парень не пропадет из поля зрения. — Нет, я… Просто устал, — последнее слово Сяо выговорил, почти не размыкая губ, немного поморщившись. — Мне правда нравится то, что я делаю. В смысле, у вас учиться. Нравится, — добавил он и снова принялся за болтающийся на груди шнурок. Выглядел он совсем… Беззащитно? Да и явно не врал. В словах лжецов не сквозит такое сожаление. И это его явное сожаление, сжатое до пары простых слов, резануло что-то внутри по живому. Стало гадко. Почему-то под ребрами укололо виной. Чжун Ли вспомнил, как на днях пытался убедить себя в том, что не должен волноваться о том, что парня вышвырнут. Как там было? Чужая жизнь, не его дело? Он грустно усмехнулся своим мыслям. Удобно снимать с себя ответственность такими словами, но… Было бы ему все равно, сидел бы Сяо сейчас перед ним? Мужчина заставил себя улыбнуться и невозмутимо продолжил: — Хорошо, в таком случае, было бы тебе удобно заниматься здесь? Это позволит сэкономить время на дорогу. Юноша кинул на него взгляд из-под лохматой челки. У него были удивительно необычные глаза. Блеклые, но такие выразительные! Их форма не была лишена острых черт, но взгляд их был мягок, может, даже слегка потерян. А, впрочем, ни к чему останавливать внимание на таких мелочах. — Но я свободен только по четвергам и пятницам. — Отлично, это совпадает с моим графиком, — по пятницам. Значит, будет еще одна причина оттянуть возвращение домой на долгие выходные. — Но… Вы же знаете. Я не смогу заплатить. — Разве я что-то говорил насчет оплаты? Парень на секунду опешил, задумался, явно гадая, где крылся подвох, намотал на палец шнурок, отпустил его, оставив болтаться кривой спиралью, еще раз переспросил, точно ли это не помешает и невнятно согласился. Кажется, он все еще не мог поверить, что учитель предлагал ему помощь вот так. Просто. Чжун Ли и сам не верил. Но твердо несколько раз подтвердил: занятия никак ему не помешают, и он будет рад их провести. Это, впрочем, была чистая правда. На том и решили. Он поводил Сяо из кабинета, вежливо попрощался и закончил их встречу самой теплой из своих улыбок. Незачем заставлять парня переживать еще больше. Наверняка он все равно подумает, что сделал что-то не так. Эту его склонность мужчина еще тогда, в чайной приметил. А сейчас, после этой короткой встречи, понял еще две вещи. Во-первых, Сяо не подозревал, что талантлив. Он вообще мало, что о себе знал. Ни того, какой весомый вклад вносила его работа в общее дело, ни того, зачем его просили остаться, ни того, что имел право принять чужую помощь- он абсолютно не знал. Наверное, он бы здорово удивился, если бы ему сказали, что его крошечные зарисовки трепетно пересматривают каждый день. Впрочем, это бы его, скорее всего, оттолкнуло. Не стоит такое вообще обсуждать. Сочтут за навязчивое внимание- будут проблемы. Чжун Ли запер дверь, вернулся за стол и рухнул на старое кресло. Устало провел пятерней по волосам, зачесав их назад. Подумать только! Чтобы он уговаривал кого-то согласиться на индивидуальные занятия… Почему? Почему, когда речь шла об этом юноше, помощь ему казалось настолько правильной, настолько естественной, что ради нее нарушение нескольких правил (и даже принципов!) не казалось неправильным? Вторая вещь, которую он осознал в тот день, холодила спину липким беспокойством. Стоило быть честным хотя бы перед самим собой. Впервые за долгие годы преподавания. Он привязался к ученику. *** С того вечера они начали встречаться по два раза в неделю. Чжун Ли понятия не имел, какие фильмы сейчас нравятся молодежи. Тем более не слышал о той недавно вышедшей игре, которая взорвала рынок. Сяо говорил, что обязательно в нее поиграет, как только разберется с делами. На отвлеченные темы они говорили нечасто. Лишь вскользь, в формате условности перед началом работы. Но о чем бы юноша ни рассказывал, слушать его почему-то было интересно. Поэтому со временем таких разговоров стало больше. По правде говоря, без них занятия теперь казались пустыми. Произошло ли это само собой? Или по его собственной инициативе? Чжун Ли не знал. Зато, благодаря этим прерывистым беседам, он узнал много нового о своем ученике: Ему нравились миндальные орехи и правильно сваренный кофе. Он любил рисовать, но ни разу не пробовал учиться всерьез, несмотря на желание. Сериалы он не смотрел, предпочитая им полнометражные фильмы. Говорил, что погода была ему безразлична, но потом признавался, что дождь любил больше жары. Жил он один, снимая квартиру на окраине города. А еще ему действительно приходилось подрабатывать. Где именно- не имело значения. Место явно было паршивым. Оно оставляло на его руках кровоточащие отметины, и по частоте их обновления можно было составить представление о его рабочем графике. Кажется, вечерние смены два на два. Эти его ссадины. Теперь Чжун Ли невольно вспоминал о них, как только выдавалась свободная минута. «У него ведь такая нежная кожа. Пара лет такой «работы», и от нее ничего не останется. Если так себя изнурять- обязательно доработаешься до болезни»- мысли сами заполняли голову, подобно волнам, накатывающим во время прилива. Им вторили мелкие камушки, шелестящие под подошвой. Кутаясь в длинный шерстяной шарф, он не спеша брел по тротуару. Морозный воздух покусывал легкие и щипал щеки. Чжун Ли шел, задрав голову, считая проблески между покрытыми инеем ветвями. Думал обо всём и ни о чем сразу, наблюдая, как далекое солнце медленно клонилось к горизонту. Наконец он обнаружил, что стоит перед небольшим магазинчиком на первом этаже одного из жилых домов. Надпись над белой пластмассовой дверью тускло сияла буквами: «Аптека». Ну конечно, сюда он и шел. В аптеку, в соседнем квартале от дома. От этой усталости вечно болит голова. Дверь поддалась с трудом, ее хорошенько подморозило. Помещение ничем не отличалось от тысячи других- небольшой зал со сколотой плиткой, желтыми лампочками и этим тошнотворным лекарственным запахом. Аммиаком. Запахом скорее болезни, чем исцеления. Задерживаться здесь не хотелось. Он прошел к кассе и быстро назвал нужный ему препарат. Кассирша, полная женщина с копной сухих желтоватых волос, выложила маленькую картонную коробку на кассу и угрюмо спросила: — Еще что-нибудь? Чжун Ли безучастно оглядел ассортимент за мутным стеклом витрин, хотя знал, что нужная вещь стояла прямо перед ним, чуть левее от кассы. На ней взгляд и остановился. Этот жест казался естественным. Как будто он только что, абсолютно случайно, заметил еще один товар, о котором ни капли не думал, пока шел сюда. Так, зацепился взглядом и подумал: «вдруг пригодится». — Да, вот это, пожалуйста, — он указал на небольшой прозрачный флакон. Продавщица поджала пухлые губы и с глухим стуком поставила пузырек рядом с коробочкой. Раздался короткий писк кассового аппарата, звук рвущейся бумаги, и чек вместе с таблетками от головной боли отправились в зеленоватый пластиковый пакет. Прозрачный пузырек же задержался в руке. Обыкновенный флакон, не больше ладони. Внутри- знакомая вязкая мазь. Этикетка на нем гласила: «средство для лечения кожных инфекций и воспалений» *** И во что он себя втягивал? Нарушая половину правил о том, как выстраивать личные границы с коллегами. Они сидели друг напротив друга. Чжун Ли внимательно осматривал руки своего ученика. Кожа на них была грубой, сухой, шершавой. Не такой она должна была быть, не на этих хрупких, изящных ладонях. Ладонях, которые покорно лежали в чужих руках, едва ощутимо подрагивая. Эта мелкая дрожь на кончиках пальцев- единственный жест, выдающий волнение юноши. Его руки, кажется, были той единственной частью тела, которая никак не поддавалась контролю. Сяо не менялся в лице, не ерзал. Тусклые глаза, обрамленные красной подводкой, смотрели прямо; его голос, дающий согласие, звучал тихо и ровно, может, немного хрипло. Если бы не эта мелкая дрожь, могло бы показаться, будто происходящее было юноше безразлично. Чжун Ли еще раз смирил его взглядом и начал аккуратно наносить мазь на испещренные ссадинами ладони. Если лекарство поможет снять боль, улыбнется ли он так, как улыбался тогда? Во время их первой полноценной встречи. Воздух казался густым, тяжелым. В нем повисла неловкость. Юноша сидел, то пристально вглядываясь в собственные ладони, то переводя взгляд на свои колени. Уймется ли дрожь, если попытаться разрядить обстановку? — Это очень хорошая мазь, она поможет снять воспаление, — Чжун Ли говорил правду. Такое лекарство и ей помогало. - Это из-за работы? Личный вопрос. Не стоило его задавать. Пальцы в его руках замерли, вздрогнули, едва заметно сжались. Сяо ответил коротким кивком. Не любил он говорить об этой своей подработке. Явно стыдился того, что приходится стирать руки в кровь, лишь бы как-нибудь перебиться. Мужчина хорошо знал распространенные среди студентов мнения: не нашел применение своим умственным способностям и занимаешься грубым трудом- неудачник. В отличие от студентов, мужчина также знал, что за работу ассистентом в их университете платили меньше, чем за отработку пары загруженных смен в соседнем кафе. Одно из откровений, которое открывается тем, кто уже озаботился поиском первой работы. Для успешной реализации себя в сфере гуманитарных наук нужно время. Если совмещать учебу с работой, оно появится лишь тогда, когда будет получен диплом. Парень способный, если захочет, обязательно добьется успеха. Но для этого нужно разорвать замкнутый круг и снизить нагрузку с одной из сторон. Если бы Сяо смог взглянуть на себя чужими глазами. Если бы узнал, как видит его Чжун Ли, дало бы ему это хоть каплю сил, чтобы продолжить? — Ты молодец, что не бросаешь университет. Даже если не получается все успеть на сто процентов. Я много студентов видел, и далеко не каждый может приноровиться работу хоть как-то с учёбой совмещать. Будет ли он в порядке, если останется один? Не всегда найдутся те, кто подумают о его руках. — Сяо, тебе нужно научиться заботиться о себе. Прозвучало скорее, как просьба. Не имел Чжун Ли права давать такие советы, оставаясь ночевать на рабочем месте без выходных. — Ты уж прости, что лезу не в свое дело, — мужчина виновато улыбнулся. Сяо резко вскинул голову, тусклая радужка беспокойно блеснула, и парень поспешно уверил учителя, что все в порядке и что эти вопросы ничуть его не стесняют. Тогда Чжун Ли выпустил его ладони. Сяо быстро осмотрел их и коротко огладил. Стоило тонким пальцам коснуться многочисленных ран, на хмуром лице промелькнула тень удивления. Всего на мгновение, но его хватило, чтобы оживить в памяти старые образы. Такую реакцию Чжун Ли видел не раз. В голове отчетливо вспыхнули воспоминания о вечерах, проведенных в больнице, и словах, которые она из раза в раз повторяла: «так привыкаешь к этому зуду, что, когда он проходит, даже странно становится!» — Спасибо, так намного лучше, - Сяо мягко поблагодарил его стянутой улыбкой. — Может быть, после занятия я помогу вам расставить книги? Или, если я что-то еще сделать могу… Помощь в расстановке книг Чжун Ли абсолютно не требовалась. Но так было даже лучше. Символическая работа на десять минут поможет парню не чувствовать себя должником. Возможно, если он будет ощущать менее себя уязвимым- начнет охотнее принимать чужую помощь. — Да, расстановка книг не помешает. Давай займемся ими после занятия. Сяо бодро кивнул и потянулся к рюкзаку за тетрадью. Обложка, которая показалась из заднего кармана, была Чжун Ли незнакома. Новая тетрадь, значит. Интересно, цвели ли ландыши на ее полях? В тот день произошла еще одна перемена. После занятия, когда с книжными полками было покончено, Чжун Ли впервые предложил юноше выбрать одну из чайных заварок, которые хранились во втором ящике старого письменного стола. Решил помогать- помогай до конца. Крохотный флакон с мазью, призрачные слова поддержки и скромное угощение- вот и все, что мог сделать обыкновенный учитель. — Садись лучше на диван, — Чжун Ли указал на кушетку у окна. — Там удобнее. Шторы были плотно задернуты. Они обнимали диван мягкой рамой. Рядом электрическими отблесками ламп переливалась стеклянная столешница кофейного столика. Сяо занял место у края, облокотившись на ворсистый подлокотник. Снова спросил, не нужна ли какая-то помощь- явно не привык к тому, что за ним ухаживают. Как рано он начал жить самостоятельно? Чжун Ли аккуратно выкладывал заварку в две узорчатые чашки из тонкого фарфора. Вскоре, закипев, щелкнул чайник, и кипяток заполнил их до краев. Чашки отправились на стол. Когда чайные листья опустились на дно, отдав вкус кипятку, рядом, тихо хрустнув фольгой, легла плитка шоколада. — Держи, правда, он горький. Молочный я у себя не держу, - Чжун Ли задумчиво почесал подбородок. — Горький полезнее. Говорят, лучше помогает снять стресс. Попробуй. Сяо отломил кусок и аккуратно отправил его в рот. Зубы у него были белые, ровные, с ярко выраженными клыками. Они отчетливо выделялись на фоне его мягких губ. — От стресса, говорите, помогает. Значит, буду есть его по пять раз в день. А в сессию все десять, - юноша пожал плечами и тускло улыбнулся. Мужчина тихо усмехнулся в ответ. Было что-то непосредственное, неуловимо притягательное в этих дежурных полушутливых замечаниях. От них становилось легко. — Чтобы запить такое количество, потребуется очень много чая, — Чжун Ли вернулся к ящику, чтобы убрать остатки заварки на место. — У тебя есть любимый? — Любимый, — Сяо замялся. Тонкие пальцы снова принялись теребить шнурок от толстовки. — Да, какой вкус тебе больше всего нравится? — Если честно, — юноша как-то пусто уставился на содержимое чашки. Танец света на янтарной воде отразился в его глазах холодными отблесками. — Я не знаю. Чжун Ли сразу же вспомнил о коллекции разных сортов чая у себя дома. Он все собирался их использовать, но не было повода. Мысль о том, что их можно будет разделить в приятной компании отозвалась теплой искрой где-то под ребрами. Он опустился на диван рядом с учеником и взял свою чашку: — Хорошо, тогда мы это выясним. Выясним… И правда, какому же вкусу он отдаст предпочтение? Нет ничего лучше, чем видеть радость на лицах людей, которые открывают для себя что-то новое. Тем вечером Чжун Ли не остался ночевать на работе. Отыскал ключи в бардачке своего авто. Без них- никуда, вернее, без их намагниченной бляшки. Код от домофона он позабыл, и вспоминать его не хотелось. Раздался протяжный писк, и железная дверь поддалась. Шагнув в ухоженный подъезд, Чжун Ли поздоровался с сонной консьержкой. Она в свою очередь прищурилась и лениво поинтересовалась, из какой он квартиры. Было ли это по рассеянности? Или он действительно бывал здесь настолько нечасто? Лифт приехал быстро. Звонко блеснув металлом, его створки бесшумно распахнулись и так же тихо сомкнулись за спиной. Пахло железом, едва уловимо хлоркой. Зеркало-без-единого-пятна в полный рост четко отражало ссутулившийся силуэт в длинном пальто. Дом был новым, управляющая компания- хорошей. Здесь всегда было чисто, и все работало, как должно. Квартира встретила холодом (он забыл открыть батареи), пустым холодильником (никогда не успевал съесть еду до истечения срока годности) и идеальным порядком (такой бывает разве что в гостиницах или новых необжитых апартаментах). Единственными признаками того, что жилище было обитаемо были два тюбика с шампунем в ванной и несколько костюмов в гардеробе. Стерильность, отделяющую квартиру от гостиничного номера, нарушало еще кое-что. Шкафы на кухне были увиты плющом, который она нарисовала акрилом. Но на него Чжун Ли предпочитал не смотреть. Скинув обувь, не зажигая свет, он прошел на кухню и распахнул эти дверцы, не касаясь узора. Как будто плющ взаправду мог жечь. Увесистая металлическая коробка с заварками отыскалась быстро- ничего лишнего в доме он не хранил. Звякнула, откинувшись, крышка. Под ней- плотные ряды бумажных пакетиков с разноцветными этикетками. Лавандовый, ромашковый, освежающий с мятой, черный с имбирными нотами, травяной с манго- душистый и терпкий. Один за другим, с тихим бумажным хрустом, пакетики покидали коробку. Какой же ему понравится? Он любит послаще? Острее? Вкус этого чая раскроется только с закуской. Но тот лучше согревает после тяжелого дня. Который час? Уже сорок минут! А он все гадает, какой напиток придется ученику по душе. Чжун Ли устало потер переносицу. Что-то внутри беспокойно скреблось. Не слишком ли много усилий для обычного угощения? С такой скрупулезностью выбирают разве что подарки на свадьбу. Но… Если бы напиток понравился Сяо, как бы он выглядел? В голове вдруг отчетливо вспыхнули случайно выхваченные мозгом детали: Белые зубы, пушистая челка, внимательные глаза с пронзительным взглядом, мягкие губы. Ах, как все это преобразится, если та чистая искренняя радость еще раз коснется его лица, расцветая широкой улыбкой. Лавандовый, оливковый, клубничный, со сливками, без. Он принес в кабинет всю коробку. И она вся, от металлической крышки до последнего винтика и душистой чаинки. Оказалась бесполезной. Ничего не менялось в лице юноши. Тонкие пальцы- на золотом узоре. Не дрожали, не дергались. Как будто не чувствовали кипятка через тонкий фарфор. Искусанные губы к белой эмали- он делал глоток, трепетали ресницы. Ни один мускул не дрогнул на бледном лице. С глухим звоном он ставил чашку на блюдце и заставлял себя улыбнуться. Просил, немного замявшись, добавки. Из раза в раз. Один и тот же сценарий. Чай Сяо явно не нравится, но… Он, почему-то, кажется, ждал этого ежедневного ритуала. И, кажется, дело было вовсе не в чае. Кажется, для него было важно что-то другое. Кажется, ему нравились истории о происхождении листьев. Кажется, он любил, слушая, помешивать чай и наблюдать за узорчатыми клубами пара над чашкой и легким танцем чаинок под ним. Кажется… А что, если это все действительно только кажется? С чего бы ему придавать особое значение таким пустякам? И эта его блеклая улыбка. Ничего живого в ней не было, и все же, ее мужчина ценил не меньше другой. Стянутая, немного виноватая, она лучше любых слов говорила: «мне правда приятно, простите, очень устал». Ценная, как слова искренней благодарности, которую невозможно обличить в слова, она в то же время пугала. Потому что слабела, тускнела, уменьшалась прямо у Чжун Ли на глазах. Вместе с ней увядал и мальчишка, как эти его ландыши на бумажных полях. «Просто устал» Сяо, верил ли ты сам в то, что говорил? «Просто устал»? Значит, так теперь называли истощение нервной системы? Нет. Что-то в юноше было надломлено. Давно, основательно. Мужчина не замечал этого до сих пор. Пустые взгляды в подернутое облаками окно; в тетрадь, безучастно загибая угол страницы; в стол, как будто древесный узор мог подсказать ответ на вылетевший из головы вопрос. Рваные линии смазанных букв из-за дернувшейся руки, стоило взвизгнуть за окном глухому мотору. Резкие, испуганные оглядки на приглушенный стук упавшей внезапно книги. Как вообще помочь человеку в такой ситуации? Если все, что вас связывает- дополнительные занятия два раза в неделю и предстоящий экзамен в конце декабря. Волновало Чжун Ли и другое: десятки лишних мыслей, которые начали приходить, стоило позволить себе проявить немного больше заботы. У Сяо ногти аккуратно подстрижены, на них приятно смотреть, даже если немного содрался лак. У Сяо непослушные пушистые волосы, он постоянно пытается их пригладить, но только тогда, когда думает, что никто не видит. Сяо любит сидеть, закинув ногу на ногу. У Сяо изящные лодыжки, они выглядывают из-под задравшегося края джинс. У Сяо, когда он, увлеченный письмом, находит удачное сочетание слов, смягчается лицо и губы трогает прозрачная улыбка. Эти мысли Чжун Ли сразу же пресекал. Гнал их прочь, как назойливых мух. Пугали они не меньше, чем стремительное угасание пустых улыбок. Возникали в голове случайно, сами по себе, когда им вздумается, будто обладали собственной волей и глумились над ним. Над человеком, который, как никто другой, гордился своими способностями держать порядок в собственной голове. И было еще кое- что. Абсолютно новое ощущение. Оно просочилось в его будни незаметно, росло и множилось, давило. Но новым ли оно было? Может, оно было рядом всегда, просто он научился виртуозно его избегать, как избегают холодных призраков, которые мерещатся по углам в сумерках. Это липкое, пустое чувство. Оно приходило, когда Сяо покидал кабинет. Стоило юноше выйти, с хлопком двери все замирало. Жизнь прекращала свое течение на страницах бесконечных отчетов, программ, графиков. И все становилось таким же унылым, как эти черные буквы на белом листе. Когда-то Чжун Ли сказал бы, что все возвращалось в норму. В «норму», если существование в четырех стенах вообще так можно назвать. Теперь он едва ли мог дать определение тому, что для него являлось этой бережно охраняемой «нормой». Неужели в таком оцепенении он провел несколько лет? Разве можно к такому привыкнуть? И эти чувства. К этому мальчишке… Здесь все, наоборот, было ясно, как день. Такие ощущения ни с чем не спутать, с ними он был хорошо знаком. Делало ли это ситуацию проще? Отнюдь. Во тьме настольная лампа освещала беспорядочно раскиданные бумаги ярким золотым пятном. Некоторые из них терялись под длинными, спутанными локонами каштановых волос, остатками идеальной прически. Чжун Ли сидел, ссутулившись, устало накрыв лицо рукой. Что бы она сказала? Узнай, что он, сам того не заметив, постепенно, по капле, влюбился. В другого. В другого… Он никогда бы не смог подумать, что способен испытывать такие чувства к другому. К тому же, к ученику. Должно быть, это ошибка. Его ведь всегда… Интересовал только противоположный пол? И что такого особенного в этом мальчишке? Стоило впустить его в свою жизнь, все пошло кувырком. Стоя у окна, он наблюдал, как Сяо, сидевший за столом, тихо допивал свою ежедневную чашку, а потом уткнувшись в тетрадь, что-то аккуратно в ней помечал. У него был безупречный каллиграфический почерк. От прописных букв, выведенных его рукой, было сложно оторвать взгляд. Должно быть, это ошибка. Чжун Ли всегда восхищался аккуратной работой. У Сяо наконец получилось разобраться в сложной теме, и его эту остывшую радость мужчина ощутил, как свою. Должно быть, это ошибка. Чжун Ли ведь каждый день наблюдал за успехами своих учеников. Мазь ложилась на поджившие ссадины тонким прозрачным слоем. Их стало гораздо меньше с момента их первой встречи. Стоило лекарству впитаться, Сяо опустил руки, огладил их пару раз. Всмотрелся. Длинные ресницы встрепенулись, уголки рта, который никогда не улыбался, приподнялись, заставляя небольшие ямочки проявиться на щеках. Не отрывая взгляд от колен, он тихо, одними губами, сказал: «спасибо». Одно слово- тысяча теплых вспышек в груди. Чтобы услышать его снова, не хотелось отпускать этих тонких рук. Ошибки быть не могло. Лишь одно могло значить это тянущее, жгучее чувство. Пускай. Огонь утихнет, если ему перекрыть кислород. Это пройдет, если ситуация не получит развития. А иного им не дано. Если бы они встретились где-то вне стен учебного заведения- возможно, но отношения, которыми их связала работа, пресекали все на корню. Пускай, это просто влюбленность. Случайная, быстрая, как прозрачный дождь ранней весной. Свою любовь он давно похоронил. Не стоит ее беспокоить. Ни к чему взращивать это теплое, нежеланное чувство, трепещущее под ребрами пойманной птицей. Желая подрезать бойкие крылья, он молча наблюдал, как Сяо допивал терпкий чай. Напиток постепенно возвращал цвет бледному лицу. Когда чашка опустела, юноша с тихим стуком опустил ее на блюдце, поднял голову, смахнул изумрудную прядь со лба и улыбнулся. И хотя это была бесцветная улыбка очень уставшего человека, мужчина почувствовал, что улыбается в ответ. Пускай. Эти лишние чувства никогда не будут озвучены. Неважно. Важно лишь то, что сейчас Чжун Ли мог хоть как-то помочь. *** День, ставший точкой невозврата, ничем не отличался от десятка других. Остывший дневной свет на лакированном дереве, шуршание стального пера, островатый запах имбиря в чашке. Они сидели, занятые работой. Сяо бился над переводом древнего текста, Чжун Ли отбирал материал для следующей лекции. Вдруг шорох железа по бумаге прервался. Юноша подпер голову кулаком и закусил колпачок ручки. — Все в порядке? Сяо? — Да, просто не могу понять, как лучше перевести слово в этом контексте. Чжун Ли коротко заглянул в его тетрадь. Слово не имело прямых аналогов в их языке, над ним нужно было подумать. — Принеси-ка словарь и учебник с верхней полки, давай вместе посмотрим. Парень кивнул, выбрался из-за стола, задев столешницу локтем, и поплелся к одному из книжных шкафов. Он уже знал, где что находится- помощь ему не требовалась. Чжун Ли вернулся к работе. Задача перед ним стояла интересная. Как лучше подать материал? Хорошая ли это идея- объяснять, как работает грамматика разных языков на примере поэзии? И, если браться за реализацию этой идеи, какие примеры лучше выбрать? Откуда-то из угла послышался глухой удар. Мужчина вскинул голову. Пригнувшись, Сяо потирал ушибленную макушку. Должно быть, задел одну из полок. Эти противные стеклянные дверцы действительно часто мешались. Нужно будет что-то с ними придумать. Взгляд снова вернулся к исписанному листу. Какое же стихотворение выбрать? Может, лучше объяснить, используя более традиционные методы? Стальной наконечник пера коснулся бумаги и завис. А этот шкаф… Разве не тот самый? Паника полоснула спину градом ледяных игл. Там ведь… Он рывком поднялся со стула и в два шага оказался рядом с мальчишкой. Сяо испуганно отшатнулся, сжимая в руках серебряную рамку с витиеватым узором. В блеклых глазах мелькнул плохо скрытый испуг. Поддавшись порыву, Чжун Ли вырвал ее из чужих рук. Вернул на место стеклом вниз. Она не поцарапана? Не разбита? Как много он видел? Слишком личная вещь. Не стоило ее приносить… Нет, стоило забрать ее, как только принял решение впустить посторонних в свой кабинет. Сердце бешено билось в груди. Противное, уязвимое чувство, схожее с паранойей преступника, который вдруг осознал, что забыл запереть дверь в личную комнату, где прятал улики. — Больше не подходи сюда, — слова сами сорвались с губ. Они прозвучали чужими. Будто их выплюнул кто-то другой. Сяо попытался сбивчиво объясниться, пробормотал что она упала, и он только хотел вернуть все на место. Его мягкий хрипловатый голос, вдруг сорвался на середине фразы. Что-то внутри от этого дрогнуло. На смену страху пришло сожаление. Виноватое, тяжелое. Чжун Ли устало потер переносицу. Не стоило реагировать так резко. Неужели он так просто потерял над собой контроль? Паршиво. — Возвращайся к учебе, — нужно сделать паузу, чтобы привести мысли в порядок. Парень открыл было рот, чтобы что-то добавить, но отвел взгляд и, ссутулившись, поплелся к своему месту. Чжун Ли задержался у шкафа. Окинул беспокойным взглядом его содержимое, пересчитал каждую вещь и плотно закрыл стеклянные дверцы. Остаток дня прошел в напряженной тишине. Они обменялись лишь парой технических фраз и сухим, смазанным прощанием. Сяо уходил, не поднимая головы. Сунул руку не в тот рукав, но с курткой возиться не стал- снял, поджал губы и вышел, беззвучно затворив дверь. Стоило извиниться. Стоило пойти за ним, догнать, окликнуть и объясниться. Но Чжун Ли не нашел в себе сил. Вместо этого он вернулся к шкафу. Открыл дверцы, замер. И когда он стал таким трусом? И откуда возник этот страх? Жалкое, мелочное чувство. Он поднял рамку, заставляя себя всмотреться в акварель под стеклом. Выбитый аккуратными мазками солнечный диск касался горизонта и растекался золотой дорожкой на подернутом рябью пруду. Над ним порхали смазанные воробьиные крылья- темные пятна, тонущие в пурпурно-золотом свете. Прозрачные летние сумерки- последний ее пейзаж. Место, где они впервые встретились. Она всегда хотела туда вернуться. Озеро, обрамленное ажурными рощами, чистое, свежее, пьющее солнечные лучи с ясного неба, нетронутое городским смогом. Они приезжали туда по праздникам, и она любила, лежа на траве, считать кучерявые барашки на горизонте, пока он раскладывал плед и доставал из сумки закуски. Когда пришло время решать, где захоронить прах, кладбище неподалеку показалось единственным верным выбором. Он бережно огладил серебряные узоры и вдруг отметил, что один из завитков цветочного орнамента потемнел. Мужчина прищурился. Да, и вон тот лист сверху тоже уже не так звонко бликует. А здесь царапины, а на деревянной ножке крохотный скол. И, если присмотреться, можно заметить, что стекло помутнело от пыли. Как давно произошли эти изменения? А другие ее подарки? Он посмотрел в угол- любимый держатель для зонтов плакал ржавчиной в металлических стыках. Тогда взгляд метнулся наверх- к книжным полкам. Веер, подаренный на годовщину, тоже требовал чистки. Зеленоватые потемнения усыпали медь безобразным узором. Неужели? Так быстро? Холодное, тяжелое чувство проснулось под сердцем. Он медленно вернулся к столу. Опустился на стул, протянул руку и легко коснулся рифленой металлической грани полого куба. К кончику пальца пристала серая пыль. «Открой, когда будешь дома»- эхо ее голоса отдалось в голове смутной печалью. Уже больше года прошло, а он так и не узнал, что внутри. Всё время думал об этом. Оттого и не открывал, чтобы был повод думать. Без мыслей о ней одиноко. Не хотелось опускать еще одну ее часть. Свет лениво облизывал металлические грани, заставляя крохотные трещинки вспыхнуть тонкими бликами. Мелкие отметины времени, выскобленные даже в самых твердых металлах. Их никто не должен был видеть. Себя легко обмануть- заставить не замечать эти трещинки, сколы, царапины, потертости, следы коррозии, ветхость. Но посторонних подыграть этой хлипкой иллюзии не заставишь. Необратимые дефекты, появление которых неизбежно. Постоянные напоминания о том, что дорогие сердцу моменты утекают все дальше в прошлое. Вот чего он боялся. Вещи, когда-то служившие утешением, превратились в тяготящий груз. Чжун Ли сдул пыль с пальцев. Куб неподвижно стоял перед глазами смазанным черным пятном. Осталось ли что-то от нее в этих предметах? Если они все еще здесь- поддаются течению времени: стареют, ржавеют, пылятся, темнеют. Меняются. Когда ее время остановилось, и она никогда не станет старше того июльского дня. Искать призраков прошлого в вещах, которые и сами стали не более, чем тенью своей изначальной формы. Как это пусто. Он сложил руки на столе и опустил на них голову. Интересно, где сейчас Сяо? Обязательно нужно будет перед ним извиниться. Быть может, купить ему сладость? Приглушенные солнечные блики калейдоскопом кружились на металлических гранях. От плавной пляски света начало клонить в сон. Сяо, тихий, хрупкий, вдумчивый- рядом с ним жизнь казалась совсем другой. И на Гуй Чжун он ни капли не был похож. Удивительно. Ведь чувства были все те же. Никогда не думал, что его сердце еще раз ощутит это трепетное, заполняющее тепло. Даже, если оно скоро угаснет- хорошо, что Чжун Ли довелось испытать его еще раз. Глаза начинали слипаться, и он закрыл их, вдыхая мягкий аромат лакированного дерева. Если бы она узнала, что бы сказала? После того, как он, стоя у ее кровати, обещал провести рядом с ней жизнь. *** Разбудил его стук в дверь. Робкий, прерывистый. Он вздрогнул, и тело пронзила тупая боль: спину ломило, затекшая шея ныла, голова раскалывалась. Но все это было привычно- не в первый раз ему доводилось засыпать за рабочим столом. Чжун Ли с силой потер глаза. Онемевшие кончики пальцев не хотели слушаться. Как долго он спал? Уже утро? Из окна лился холодный свет, слух уловил далекое щебетание воробья. Должно быть, часов семь утра. И кого принесло в такую рань? Он резко встал, поморщившись от звона в ушах, и подошел к двери. Но, прежде чем открыть, кинул взгляд на свое отражение в одном из стеклянных дверей шкафчика. Волосы спутаны, воротник рубашки измят так, как будто его прожевали, лицо осунулось, под глазами- черные круги. Хорошо бы еще побриться. Из груди вырвался усталый вздох. Выглядел он ни к черту. Мужчина попробовал наспех пригладить непослушные пряди, но, кажется, сделал только хуже и быстро плюнул на это. Да и разве мадам Пин есть какое-то дело до его измятой рубашки? Никто, кроме нее, в это время зайти не может. Рука сжала ключ, повернула два раза, и дверь распахнулась. Чжун Ли удивленно моргнул- на секунду ему показалось, что он все еще спит. По ту сторону порога, сжимая что-то в руках, стоял Сяо. Тоже заспанный, с мягкой улыбкой и потерянным взглядом. Красивый. Толстовка новая, с каким-то замысловатым принтом. Это из того фильма? Что это там на вырезе? Пятно зубной пасты? Наверное, собирался второпях- не заметил. В кабинете есть салфетки, нужно… Поток мыслей оборвался логичным вопросом, который мужчина тут же озвучил: — Сяо, что ты здесь делаешь? Голос прозвучал до ужаса хрипло, в горле саднило. Стоит купить в кабинет дополнительный обогреватель- местное отопление явно не справлялось. В воздухе необычно пахло чем-то теплым и пряным. Аромат заполнял замерзшие легкие и щекотал ноздри, прогоняя последние частички сна. — Да вот, просто хотел вам отдать кое-что, - юноша протянул вперед руку. В ней он сжимал стаканчик, из которого тонкой струйкой поднимался ароматный пар. Кофе? Неужели? Сяо специально встал на несколько часов раньше, чтобы… В груди что-то болезненно сжалось. Сжалось от этого нежеланного тепла, которое разгорелось под ребрами, заполняя тело от ушей до кончиков пальцев. — Я, это, -парень отвел взгляд, - я его сам сварил. Сам сварил! Он и это умеет! Чжун Ли еще раз вдохнул душистый аромат. Пахло так, будто кофе был приготовлен в одном из модных кафе. Такой без должной подготовки не сделать. Он точно знал- пытался сварить самостоятельно несколько раз, но так и не достиг нужного результата. Мужчина не смог сдержать улыбку. Какой же Сяо всё-таки молодец. — Пахнет превосходно, - Чжун Ли принял стакан из чужих рук. Пальцы у парня были холодными. — А, и… Вот еще, - Сяо вдруг вытянул руку и разжал кулак. Крохотный бумажный журавлик раскрыл свои крылья на бледной ладони. Крыло немного помято. Тысяча девятьсот пятьдесят второй. Воспоминания наводнили сознание ослепительной вспышкой. Белые стены, белые руки, поникшие плечи, и ясный пронзительный взгляд из-под пушистых ресниц. «Не беспокойся обо мне слишком много. Пожалуйста. Лучше… Подумай уже наконец о себе» Ее слова встали в горле иглой, спустились ниже, пронзили сердце, и оно пропустило удар. Мужчина сглотнул, заставляя себя улыбнуться. — Какой чудесный журавлик!— не время терять над собой контроль из-за личных переживаний. Сяо не так поймет. — Спасибо, - Чжун Ли принял фигурку из его рук, и юноша вдруг расплылся в этой своей широкой настоящей улыбке. Как же в такие моменты преображалась его лицо. Особенно- глаза. Они сияли. Мужчина хотел всмотреться в этот пленительный блеск, но юноша отвел взгляд, и наваждение исчезло так же быстро, как появилось. — Ну, я пойду, — Сяо закинул рюкзак на спину и привычным жестом зачесал изумрудные локоны назад. — Занятия скоро начнутся. Чжун Ли как-то пусто кивнул. Кажется, он должен был что-то сказать. Что-то важное. Но мысли крутились лишь вокруг этих смеющихся глаз. — Не забудь занести мне реферат после пяти. Аудитория 201В, - вот и всё, что удалось из себя выдавить. Сказать, впрочем, хотелось совсем другое. Вернувшись к себе в кабинет, мужчина аккуратно поставил стаканчик на кофейный столик, сам рухнул на мягкий диван. Этот кофе, и этот журавлик. Проявление заботы? Нет. Извинение. Живот скрутило вязким отвращением. К себе, разумеется. Ведь это не Сяо должен был извиняться. Наверное, парень, весь вечер переживал, и все из-за его, Чжун Ли, слабости. Нужно было догнать его вчера… Погруженный в невеселые мысли, мужчина взял стаканчик, снял с него крышку. На вкус кофе оказался еще лучше, чем Чжун Ли себе представлял. И как Сяо это сделал? Неужели сам в турке сварил? Тоска стиснула грудь. Мужчина вдруг вспомнил, что ему уже очень давно никто не готовил. И мысль о том, что он был бы вовсе не против пить этот кофе каждое утро, отозвалась в теле беспокойной волной. Остаток напитка был выпит залпом. И, когда по телу разлилось бодрящее тепло, зябкое утро перестало казаться хмурым. Не время предаваться унынию- впереди новый день. Часы уже пробили десять- пора собираться. До первой лекции двадцать минут, а ведь нужно еще в порядок себя привести. Чжун Ли поднялся рывком, поправил воротничок, прошелся пару раз по брюкам, разгладив ткань. Пальцы нащупали пустые карманы, потянулись к столу, легко подцепили бумажную фигурку и аккуратно убрали ее в одно из углублений. Об этом спонтанном решении вскоре Чжун Ли пожалел. Фигурка не давала покоя. Даже привычный способ отвлечься, заняв себя делом, здесь не сработал. Машинально давал студентам необходимый материал, но сам не был с ними. Думал о прошедших днях и том, что случилось недавно. Мысли путались: утраченное прошлое, монотонное настоящие, туманное будущее- все смешалось в одном крохотном оригами. Наконец он не выдержал. В конце рабочего дня, когда последний студент вышел из аудитории, притворив за собой дверь, мужчина еще раз окинул взглядом помещение и достал из кармана причину своих тревог. Девятьсот пятьдесят пятый, а? Чжун Ли опустился на ступеньки, ведущие с кафедры. Какое совпадение. Фигурка, сложенная руками ученика, так ясно и четко оживляла в памяти именно эти ее слова: «Не беспокойся обо мне. Пожалуйста. Подумай уже наконец о себе» Разве так бывает? Может, это судьба? Наверное, он просто сходил с ума. Потому что с самого утра думал о том, что в этом кофе и в этой фигурке было гораздо больше тепла, чем во всем его ветхом кабинете. Теперь он явно чувствовал эту грань между настоящим, живым теплом и остывшими воспоминаниями о нем, которые хранили те, другие памятные предметы. Держатель для зонтов, шахматы, куб, акварель- нигде Гуй Чжун больше не было. Так, лишь ее блеклое эхо. Всегда знал, что она умерла. Знал, но не чувствовал. Будто сердце все еще жило там, несколько лет назад. Как будто мозг нарочно не собирался сообщать ему правду. Заботливо выстроил подобие утраченной жизни, запретил отклоняться от привычного графика- возвел эту неприступную крепость из одного повторяющегося дня. И все новое стало лишним. Пальцы огладили бумажный клюв, прошлись по небольшой вмятине на крыле, надавили, замерли. Хватит с него миражей. Пора бы уже проснуться. Это не девятьсот пятьдесят пятый. Его Чжун Ли выкинул сам, вместе с другими журавликами. Это новое оригами не ее руки кропотливо складывали. Не она заботливо сварила ему кофе на завтрак. Не с ней он проводил тихие вечера за легкой беседой. Не о ней беспокоился, закрывая глаза, и не с ней трепетно ждал новой встречи. Здесь ее больше не было. Простая мысль, которая все это время маячила на задворках сознания. Стоило ее осознать, и что-то внутри надломилось. Горячая влага коснулась щек, в груди защемило. Пытаясь унять мелкую дрожь, он коснулся собственных глаз. По Гуй Чжун он плакал впервые. Впервые понял, как сильно скучал- всегда боялся ощутить это в полную силу, и теперь ему казалось, что кости не выдержат этой тоски, которая стиснула ребра. Он скучал. Скучал не по этим призракам в своем кабинете и не по покинутом дому, который больше не грел. Скучал по погибшим дням, когда все было просто, и жизнь была расписана по годам. Хорошее это чувство- знать где, как и с кем проживешь свои дни. Ну или хотя бы думать, что знаешь. А теперь? Когда кажется, будто всё зыбко и хлипко, и ноги нетвердо стоят на земле. Что ему делать? Вернуться в безопасный цикл монотонных будней? Вновь убедить себя в том, что можно доработаться до счастья? Вряд-ли это возможно. Рискнуть и отдаться этому новому чувству? Палец отогнул бумажное крыло. Журавлик молчаливо смирял его взглядом. Конечно, Чжун Ли уже знал ответ. *** Тихо. За окном, скользя, порхают снежинки и тают слезинками на разогретом стекле. Густая синева по ту сторону клубится туманом по крышам домов. Но ни следа ее в кабинете, где с потолка льется золотой мягкий свет. Чернила блестят по бумаге- пишется легко, и руки ловко выводят буквы, как будто рисуют замысловатый узор. Работа все та же, и те же чернила, на том же столе, но все это кажется новым, и все это чудно. Чжун Ли был уверен: этот день ничто не испортит. Ни плохая погода, ни машина, застрявшая в снегу, ни темное пятно имбирного чая на рукаве его белой рубашки. Сегодня напиток заваривал в спешке, небрежно, рассказывая глупую историю своих студенческих лет. Пролил, разумеется, неуклюже. И рассмеялся. Искренне, звонко, поддавшись порыву. А потом вдруг заметил, как Сяо, сидящий поодаль и наблюдавший за ним, улыбнулся. — Давайте помогу, — юноша встал и стыдливо накрыл улыбку рукой. Подошел, нагнулся, оказался совсем близко. Пахло от него чем-то неуловимо мягким. — Не прячь, — Чжун Ли указал на свою ладонь. — Тебе идет. Парень замялся, отвел взгляд, убрал руку и вновь посмотрел на учителя. На бледных щеках проявились красивые ямочки. — У вас пятно на рукаве. — Да, это определенно оно! Две сменные рубашки висели в шкафу, но Чжун Ли о них и не думал. Переоденет потом, да и эту стирать будет жалко. Пятно на белом рукаве- напоминание об одном счастливом моменте. По вечерам здесь всегда было тихо, но безмолвие на него не давило, наоборот, обволакивало, проникая под кожу, и он, ощущая спокойствие, наблюдал, как за окном звездами танцевали снежинки. Сидел один за закрытой дверью, отрезав себя от всего. Но ему не было одиноко. Ведь на эти снежинки и Сяо смотрел. Там, рядом, за тонкой стеной. Широкие подоконники явно ему полюбились. Чжун Ли давно заметил, что парень приходил на пятый этаж чаще, чем нужно. Заметил случайно и решил не тревожить. Сяо. Тихий, робкий, хрупкий. Он не любил, когда на него смотрят- всегда ютился где-то юркой тенью и бесшумно следовал по пятам. Какая радость- знать, что он близко. Ведь, пока он здесь, с ним ничего не случится. Заполняя опостылевшие отчеты, Чжун Ли точно знал: Сяо сейчас тоже занят работой. Сидит, вытянув ноги, помечает что-то в тетрадях, может, рисует, изредка поглядывая в промерзшее окно, чтобы дать глазам отдохнуть. Одна мысль об этом, и волна тянущей нежности омывает сердце бойким теплом. И Чжун Ли это нравилось. Нравилось! Нежеланные чувства он больше не гнал. Решил, что, пока у них есть это время, позволит себе полюбить и, может, немного пожить вместе с этим. Если уж случилось чувствовать- он возьмет от ситуации всё. Не потребует ничего взамен, но каждую каплю тепла, что коснулась сердца, выжмет и направит, чтобы помочь. Чжун Ли сидел, сложив руки в замок. Внимательно наблюдал, как Сяо выводил буквы в тетради. — Больше не рисуешь? — Как-то времени нет, — не отрываясь от дела, юноша пожал плечами, — да и что рисовать? — Фиалку сможешь? — мужчина указал на горшок, стоящий на подоконнике. Сяо прищурился, запоминая естественный орнамент расположения лепестков. Склонил голову набок, взялся за карандаш. —Может, смогу. Он принялся рисовать, и Чжун Ли, следя за его руками, с удовлетворением отметил, что на бледной коже больше не было ни одного воспаления. — Как-то глупо вышло, — парень скривился, отстраняясь от листа бумаги. — Ну-ка, — Чжун Ли поднялся со своего места, подошел к ученику и заглянул в тетрадь через его плечо. Некоторые лепестки теряли форму, но композиция и основное движение стебля были схвачены верно. Какие же у него живые линии! — Мне нравятся твои рисунки. Многие могут нарисовать ровно -это все дело практики. Но найти свой индивидуальный почерк дано далеко не всем. Твои работы запоминаются. Сяо закусил губу, и Чжун Ли всего на мгновение показалось, что его щеки стали на полтона краснее. — Не бросай, если нравится. Мне бы хотелось увидеть больше. — Если они вам нравятся, вы могли бы оставить этот рисунок себе, — Сяо взялся за край листа. — Мог бы, - Чжун Ли улыбнулся. Послышался звук рвущейся бумаги, и клетчатый лист аккуратно лег в протянутую руку. С тех пор фиалка стала храниться во внутреннем кармане пиджака, рядом с белой изящной ручкой. Чжун Ли легко касался его, если чувствовал усталость. И он готов был поклясться: цветок забирал ее каплю. Всего одну или две, но и этого было достаточно, чтобы восстановить концентрацию. Ничего больше ему не было нужно. Так он решил. И со временем понял, что просчитался. По-крупному. Глупо. Ведь кое-что Чжун Ли всё-таки было нужно- хотелось, чтобы Сяо возвращался в этот их кабинет. Или, может, оставался подольше. Мужчина не заметил, как эти свидания тесно переплелись с его собственной жизнью. Заходя в магазин, всегда покупал плитку темного шоколада; в аптеке брал мазь и постоянно следил, чтобы она не заканчивалась; по четвергам и пятницам надевал ту рубашку, что поновее и за прической тщательнее следил. В иные дни, когда, планировал остаться ночевать на работе и обедал не дома, заказывал в кафе один лишний бутерброд. Сяо любил с курицей и листьями салата, но без горчицы. Крошечные бытовые детали, как осколки цветного стекла, постепенно просочились в каждый аспект его жизни, восполнив выбитые трагедией части мозаики. И, боже, он не был готов вырвать их с корнем опять. Чем ближе становился конец, тем больше диких, безумных мыслей посещали Чжун Ли: Что мешало ему признаться? Да, формально Сяо был его учеником. Конечно, у них существенная разница в возрасте. Несомненно, Сяо был юн, но все же, он уже далеко не ребенок. Если дело только в рабочих отношениях, может, подождать, пока он закончит университет? Но закончит ли Сяо его вообще? Не сорвется ли… К тому же, много ли студентов готовы принять такие откровения от своих наставников? Нет, лучше пока просто держать его ближе. Помочь с дополнительными заданиями по другим предметам? Рассказать новую историю? Показать особую секцию в библиотеке? Что угодно! Один раз Чжун Ли даже дошел до того, что предложил вместе посмотреть новый фильм. — Эй, покажешь мне тот боевик, о котором мы вчера говорили? Потом, как сдашь зачет. Знаю, сейчас времени нет. — После экзамена, да? - у Сяо в глазах промелькнуло странное выражение, — это так долго. Вам не нужно ждать меня, если хотите его посмотреть. — Нам не нужно никуда идти, я мог бы принести ноутбук. Мальчишка смирил его отсутствующим взглядом. Улыбнулся спокойно и жутко. - Если бы выпала возможность, я был бы рад. «А ему все хуже»- страшная мысль отозвалась в голове и пронзительно уколола где-то под ребрами. Гулкие шаги раздавались в пустой комнате и отскакивали эхом от стен в такт тикающего маятника старинных часов. Чжун Ли беспокойно ходил по комнате- к столу от двери, от двери к столу. И так целый день, и мысли вместе с ним ходили по кругу. До экзаменов жалких три дня. Работа лежала на столе- брошенная. Рядом- сумка, и в ней бутерброд. Сяо отказался от еды. Вчера и сегодня. Что же с ним? Глупый вопрос. За столько месяцев можно было бы уже догадаться. Сяо ведь привык переступать через себя, верно? Со всей этой изнуряющей работой. До чего вообще способен дойти человек, наученный ломать в себе всё естественное ради достижения цели? Что будет с ним, когда они перестанут видеться регулярно? Кто позаботится о его руках, когда… Ледяная вода окатила лицо, заставляя собраться. Чжун Ли вытер влагу со лба рукавом и оперся о холодные края раковины, смотря прямо перед собой. В мутном зеркале отразилось уставшее лицо: синяки под глазами (последние две ночи он почти не спал), трехдневная щетина (бритва осталась дома, не было времени ее захватить) и беспорядочные локоны (их Чжун Ли поправил). Он опаздывал. Не из-за ошибки в расчете времени- просто не мог заставить себя пойти. На их последний экзамен. Что делать с Сяо? Мужчина так ничего и не решил. Руку жгли наручные часы, отстукивающие секунды. Выступление его группы должно было начаться минуту назад. Пора. Коридоры были пусты: никто не шептался в углах, и, казалось, сами стены затаили дыхание. Ритм собственного сердца, вторящий гулкому стуку подошвы- все, что улавливал слух. Идентичные двери мелькали по обе стороны: первая, вторая, третья, четвертая. Он остановился. Пятая. Вот и конец пути. Чжун Ли взялся за ручку, замер, прислушался: «кто же сейчас выступал?». С той стороны доносился приглушенный гул, и выделить среди его отдельные голоса… Вернее, голос. Не получилось. Тогда мужчина бесшумно открыл дверь и проскользнул внутрь. Внимание аудитории было приковано к кафедре, и никто не посмотрел в сторону вошедшего. Никто, кроме самого выступающего. Протискиваясь к своему месту, Чжун Ли почувствовал его взгляд кожей. Сяо смотрел неотрывно, продолжая произносить речь. Удивительным самоконтролем все-таки обладал этот юноша. Никто из присутствующих даже не догадается, что мысли его бродили где-то далеко, и в речь он не вкладывал ни капли осмысленности. Но Чжун Ли знал- читал по его рукам, беспорядочно царапающим измятый край рукава; узнавал по монотонному голосу с выбитыми интонациями; угадывал в вечной красной подводке, которая только сегодня неидеально легла. Никогда раньше Сяо не позволял линии дрогнуть, даже в худшие дни. Относился к ней куда серьезнее, чем к выбору одежды или обуви. Так внимательно, будто она была оберегом. А сейчас… Дорогой друг, насколько же плохи наши дела? Мужчина сел, сцепив руки в замок. Хотел было разглядеть получше эти новые стрелки и вдруг заметил, что парень впервые не пытался отвести взгляд- стоял смирно, не моргая, почти обреченно. Неужели он позволял всмотреться в свои глаза? Как это странно. Сидеть в аудитории, вместе со всеми и смотреть на Сяо снизу вверх, пока он там, за кафедрой, читает речь. Как будто поменялись местами. Что-ж, хорошо. Пытливые искры янтарных глаз встретились с остывшими бликами бледно-золотой радужки. Что вообще Чжун Ли знал об этих глазах? У них была изящная островатая форма, длинные ресницы, необычный цвет, умение улыбаться куда естественнее своего обладателя. Они были красивы. Но это… Стоило впервые столкнуться с их взглядом, что-то в груди надломилось. Они кричали. Чжун Ли понятия не имел, что случилось, не знал причины, контекста. Но ничего из этого не было важно. Ему открылось другое. Это произошло тихо, длилось всего мгновение, обрушилось на него в цвете градом несказанных слов. Несказанных, ведь ни одного слова нельзя было подобрать, чтобы описать эту беспомощную, зыбкую тоску, расплавленную в тусклом золоте. Чужую тоску, страшную. Которую Чжун Ли ощутил, как свою. Как только экзамен закончился, мужчина наспех выставил оценки и быстрым шагом направился к ученику. — Ты молодец, — он похлопал парня по плечу. Минимальный физический контакт, чтобы помочь выйти из оцепенения. Сяо рассеянно посмотрел на него. Закусил губу, сжал кулак, по глазам рассыпались мокрые блики. Юноша вдруг глубоко вдохнул и выпалил: — Чжун Ли, я… Знаете…— ровный голос осекся, страх, сквозящий в нем, был почти осязаемым. — В общем я… Это, давно сказать хотел, — тонкие пальцы принялись царапать кожу на шее. - Я хотел вам книгу вернуть. — Книгу? — мужчина почувствовал, как сердце забилось быстрее в дурном предчувствии. — Введение в языкознание. «Введение в языкознание»— что-то внутри коротко замерло, вздрогнуло. Книги с такими интонациями не возвращают. Сяо ведь совсем не это хотел сказать? Чжун Ли заставил себя улыбнуться: — Ах, да. Можешь оставить ее у меня в кабинете завтра. Сегодня мой рабочий день уже закончен. Сяо рассеянно моргнул. До него, кажется, не сразу дошел смысл сказанного. Он попрощался коротким кивком, поправил лямку сумки и направился прочь из аудитории. Как только юноша скрылся из виду, Чжун Ли рванул на пятый этаж. Лестница показалась в два раза длиннее и, он сорвался на бег. Второпях нащупал ключи, впечатал их в замок, провернул, в два шага оказался у вешалки. В левую руку- пальто, пока правая лихорадочно шарит по карманам в поисках ключей от машины. Нашел! Он еще успеет догнать. Очертя голову, бросился в людные коридоры- бежал, толкаясь локтями, и на ходу вспоминал, что «Введение в языкознание» Сяо вернул ему еще на прошлой неделе. Что-то изменилось сегодня. Парень явно был не в порядке. Совсем. Но было ли это его, Чжун Ли, делом? Да. И в этот раз он в стороне не останется. *** Входная дверь распахнулась, и дневной свет резанул по глазам. На мгновение мир стал ослепительной белой вспышкой. Глубокий вдох- легкие обожгла морозная боль, возвращая улице очертания. Дыхание сбито, по плечам бьет ленивый дождик, царапая разгоряченную кожу. Подгоняет, шепчет: «не стой». Чжун Ли оглянулся- налево, направо. Кругом были люди, неспешно идущие, смеющиеся. Лица смазаны, по ним от одного к другому беспорядочно мечется взгляд. Где же он? Черная осенняя куртка, зеленые пряди. Глаза остановились на пятне со знакомыми очертаниями. Стройная фигура, изящные плечи… Ах, ну конечно! Не куртку нужно было искать, ее держали под мышкой. Сяо стоял, задрав голову, что-то высматривал в кронах деревьев. Его тонкая водолазка чернела кляксой в окружении посеребренных сугробов, будто мазок тушью на свежем пергаменте. Отдышавшись, Чжун Ли окликнул его: — Эй, ты чего тут стоишь? Зонт забыл? — неуклюжая шутка. Зонта у Сяо никогда не было, и они оба это прекрасно знали. — А? — Зонт, говорю, забыл? — Чжун Ли подошел к нему и попытался улыбнуться- вышло фальшиво. — Да нет. Нет у меня никакого зонта… «Поэтому, пожалуйста, носи хотя бы куртку. Ты ведь и без того постоянно болен»- с грустью подумал мужчина. Что бы там ни случились, нельзя парня в таком состоянии отпускать. Но как? Под каким предлогом? Сяо не из тех, кто принимает помощь, когда дело касается личных переживаний. Тогда Чжун Ли соврал. Предложил подвезти, сказав, что им в одну сторону. На самом же деле жил он в противоположном конце. Когда побелевшие от холода губы произнесли тихое «хорошо», давая согласие, внутри что-то расслабилось. Теперь у них было еще немного времени, а что делать дальше он решит по дороге. Машина была припаркована рядом. Она приветливо мигнула оранжевыми огнями, когда Чжун Ли открыл дверь, приглашая Сяо внутрь. Цепкий мороз успел пробраться в салон и проморозить его насквозь: нарисовал на стеклах геометрические узоры, заставил сидения дышать в спину холодом, а руль кусать и без того онемевшие пальцы. Чжун Ли поморщился и, выдохнув прозрачное облачко пара, чтобы согреть руки дыханием. Холод он никогда не любил. Ключи в зажигание- мотор, пробудившись, издал сонный гул, и машина тронулась. Они ехали молча. Мимо мелькали зажигающиеся фонари, и их отблески рассыпались по снегу хрустальной пылью. Сяо наблюдал за ними в окне, пока Чжун Ли думал, как лучше начать разговор. Спросить, что случилось? Ответит: «устал». Как у тебя дела? Скажет: «нормально». А если задать более конкретный вопрос? «Отчего ты сегодня рассеян?», например. Или «Дело в учебе? Не устроил балл?» «Неприятности на работе? Выговор?» «В ссоре с близким тебе человеком?» «Ты в порядке?» Мужчина перевел взгляд на юношу. Сяо сидел, прислонив лоб к стеклу, и свет, изрезанный тенью листвы, мягко пробегал по его волосам причудливыми формами. Юноша не шевелился, его глаза были плотно закрыты, и только ресницы едва заметно подрагивали в беспокойном сне. В руках он все еще сжимал куртку. Светофор вспыхнул красным. Тогда Чжун Ли вздохнул, аккуратно достал ткань из онемевших рук и бережно обернул ее вокруг хрупких плеч. Так, чтобы не разбудить. Мальчишка прерывисто втянул в себя воздух, поерзал и подложил ладонь под голову. Его лицо смягчилось, и губы, которые вечно были поджаты, слегка приоткрылись. Забавно он выглядел- казался младше, когда не хмурился. Пускай отдохнет. Дорога текла и извивалась, переливаясь тусклыми фонарями. Ее Чжун Ли знал хорошо, ведь по ней и к озеру ездил и к тому, что лежало за ним. Чем ближе становилась окраина города, тем отчетливее в голове формировался план: Как только Сяо проснется, Чжун Ли предложит ему проект, который зачтут, как летнюю практику, а в следующем, последнем году подыщет еще один проект. А там и до выпуска недалеко, и, когда они больше не будут связаны рабочими отношениями, можно будет открыться. Вот только ничего из этого не случилось. Машина свернула во дворы, замедлила ход и остановилась перед знакомой подъездной дверью. Глухой закоулок, тупик. Такие иногда называют колодцами. Стены домов плотно прилегают друг к другу, образуя полый квадрат. Их серые верхушки испачканы розовым, как будто клочок позолоченного неба, раскрашивая горизонт, раздавил пальцем цветные мелки и случайно обронил пестрые крошки на рыхлый бетон. Время истекало, и Чжун Ли поспешил объясниться. Предлагал то один вариант, то другой. Каждая попытка установить контакт- провал. Сяо не соглашался, но и не отказывал тоже. Он просто не слушал. Сидел рядом, здесь, лишь протянуть руку, но друг от друга их будто отделяла глухая стена. Тогда Чжун Ли позволил себе еще раз заглянуть в его блеклые глаза. Сяо поймал этот взгляд, и грудь вновь резануло железом. «Не уходи, пожалуйста, я не смогу вынести это еще раз»- отчаянная мысль пронеслась в голове, и дыхание перехватило. Ведь стоило ее подумать, чужая остывшая радужка мелькнула странным огнем. Чжун Ли видел: Сяо смахнул челку со лба, тонкие губы слегка приоткрылись, и слова, сказанные на одном дыхании, разоврались в тишине: — Я вас люблю. Уже давно люблю. Еще с того самого дня, как вы заговорили со мной на экзамене, помните? Чжун Ли помнил: опущенные плечи, дрожащие руки, трепет длинных ресниц и тянущее желание помочь, которое впервые вспыхнуло в груди слабой искрой. Помнил, как оно разгоралось, множилось, трансформировалось, превращаясь то в прозрачный флакончик с мазью, то в душистые чаинки на фарфоровом дне, то в белые оригами, случайные улыбки и слова поддержки. Недостающие кусочки мозаики вставали на место. Вот, значит, почему Сяо так охотно принимал все знаки внимания. Вот почему они не оттолкнули его. — Я знаю, это неправильно. Так любить. Но мне все равно, — лицо юноши озаряла решимость, но глаза его были подернуты зыбкой тоской. Чжун Ли знал: Сяо был абсолютно прав. Все произошедшее между ними за эти месяцы- неприемлемо. Недомолвки, недопонимания и лишние чувства- все это спуталось, вышло из-под контроля, далеко за пределы дозволенного. — Прощайте, — юноша отвернулся. Тонкие пальцы коснулись двери. Знал Чжун Ли и другое: ему, как и Сяо, было плевать. Не думая, мужчина подался ближе рывком, схватил юношу за плечо, развернул и прижался губами к его губам. Холодным, дрожащим. Горячая нежность буйной волной окатила, хлынув из сердца, горло, щеки, до кончиков ушей. Все, что было заперто, бережно скрыто, теперь было выпущено, сказано одним жестом. Чжун Ли чувствовал: тихий вздох на своих губах; хрупкие, острые плечи под пальцами; прозрачный запах кофе, зубной пасты и чего-то по-домашнему теплого; опаляющую влагу на языке. Сяо не отстранялся, замер, а затем сделал то, от чего живот обдало жаром- вплел свои пальцы в длинные каштановые волосы, царапнул кожу ногтями, углубил поцелуй, мазнув языком по нёбу. Что же они делают? Если так продолжить… Страх полоснул глубоко в груди, и сердце дрогнуло, сжалось. Нет. Нет-нет. Нельзя. Не так. Чжун Ли рванулся назад, разорвав поцелуй. Вышло нелепо. Сяо он почти оттолкнул. Юноша осел, вжавшись в кресло. Изумрудные локоны растрепались, ощетинившись. Сидел неподвижно, немного дрожа, и сумерки стерли черты его лица. Только широко распахнутые глаза сияли в полутьме инфернальным блеском. И, боже, в первый раз в них отразилась живая досада. — Конечно, вы ведь женаты, — тусклое золото радужки поймало алые отблески. Сяо склонил голову набок, коснулся припухших губ. «Женат»? Слово застряло в горле, больно царапнув осколками воспоминаний. С чего бы Сяо думать… Осознание выбило из груди воздух. Должно быть, он увидел старые фотографии. Те, с Гуй Чжун, сделанные сразу после помолвки. Решил, что все произошедшее здесь- предательство, и этот поцелуй будут прятать от кого-то, как прячут грязное белье под кровать. Значит, все это время Сяо считал… Чжун Ли накрыл лицо рукой, выдохнул, зачесал пятерней назад упавшие на лоб пряди. Им предстоял долгий разговор. — Помолвлен, — поправил он Сяо. — Был. Слова царапали горло. Чтобы унять резь и заставить себя продолжить, Чжун Ли привычно полез в карман за пачкой сигарет. Щелкнула зажигалка, вспыхнул апельсиновой точкой тлеющий кончик, и только когда по телу растеклась приятная нега, он нашел в себе силы начать. Сперва извинился: за то, что оттолкнул; за происшествие с картиной, и за то, что отпустил Сяо, не объяснившись. А потом, затянувшись горькими дымом, с сизым облаком на выдохе рассказал всё. С самого начала. О помолвке, больнице, бумажных журавликах, памятных предметах. Сяо слушал молча. Рассматривая собственные руки, опустив плечи. Иногда он легко касался губ, будто пытаясь воспроизвести что-то в памяти, изредка задавал уточняющие вопросы. Его голос звучал необыкновенно хрипло. — Я и сам запутался. Еще не до конца понимаю, что к чему, но одно знаю точно: не хочу, чтобы ты уходил, - когда Чжун Ли закончил свой рассказ, наступило тяжелое молчание. В груди болезненно тянуло, но с ответом торопить мужчина не смел. Сяо так и не поднял головы- лишь теребил беспорядочно рукав куртки. Его лицо оставалось непроницаемым. Наконец его пальцы замерли, и он, уставившись куда-то в окно, сказал: — Мне нужно побыть одному. Прошу, извините. Сяо схватился за ручку и приоткрыл дверь, впустив в салон порыв холодного ветра. — Постой! - Чжун Ли бросился к нему, протянув руку. — Мы сможем поговорить? Завтра. Приходи, когда захочешь. Я на месте весь день, ты знаешь. Юноша обернулся, его лицо исказила улыбка. Спокойная и пустая. Одними губами он произнес: — Все хорошо. Не думайте обо мне слишком много. Уже поздно— не выспитесь перед завтрашним днем. Езжайте лучше домой. Он поднялся рывком, подставляя лицо промозглому ветру. Тонкие пальцы разжались, выпуская металл. Глухо хлопнула дверь, и барабанные перепонки ударила звенящая тишина.