Редкие встречи

Так повелось, что тет-а-тет они разговаривали всего три раза. После провального знакомства дороги их часто пересекались, но причины и желания сблизится не было. апрель, 1765 Первый раз случился после похорон Ломоносова. Великая Екатерина деликатно оставляет их вдвоём, словно им есть о чём поговорить, словно у них есть что-то общее. Рафаил с явной досадой смотрит ей вслед и тихо выдыхает, присаживаясь на одну из гостевых соф. — К чему весь этот балаган? — Архангельск спрашивает, переводя взгляд на молодую столицу, всё ещё замершую у двери. Комната полутёмная, свечи горят едва-едва, солнца за окном нет. Комната дышит равнодушием. Саша на секунду теряется в бирюзовом свечении глаз другого города и медлит с вежливым ответом — Великая Государыня беспокоится о каждом своём подданном, в том числе о вас. (Хотя вы кажется не слишком скорбите) — Вот как… Не вам ли лучше всех знать, что он никогда не был моим — Рафаил безучастно проводит рукой по вышитому на мебели узору — Был бы моим, лежал бы в моей земле. Бросьте сожаления. Александр пожимает плечами и подходит к окну. Гулко раздаётся стук крупных капель дождя по деревянной раме. День стоит мрачный, серый. Совсем как его собственные глаза. Санкт-Петербург думает о хорошем дне, о солнце и красивом бирюзовом небе в чужих глазах. Они больше не говорят, темнота душит. май, 1820 Архангельск выглядит по-другому в светском наряде. Он стоит, стоит гордо, не забывая идеальной осанки и небрежной позы, присущих только людям уверенным. Тем не менее Рафаил держит руки за спиной и Александр понимает, что именно так проявляется его неловкость. Санкт-Петербург с трудом мог отделить образ Рафаила и светлый расшитый серебром кафтан, они идеально подходили друг другу, северный город выглядел в нём таким возвышенным. Кафтаны давно уже вышли из столичной моды, а Рафаил выглядит болезненно, когда чёрный сюртук отбрасывает тени на его усталое лицо. В голове невольно возникает образ чёрных перьев, пришедших взамен белых. Нет, Рафаил выглядит очень даже хорошо. Просто по-другому. Резче, холоднее, сильнее, без светлой нежности в чертах. «Интересно, что он думает обо мне сейчас?» — мысль не имеет никакого смысла, потому что для столицы мнение простого портового города ничего не изменит. Столицы не сомневаются. Поэтому Александр ставит локоть на ребро кресла и опирает голову на руку, тонко улыбается — Что привело вас ко мне? Михаил всегда говорил, что надо досконально знать тех, с кем работаешь. Александр хорошо это запомнил и со всей силой своего интеллекта воплощал в жизнь. Оказалось, что люди очень легко поддаются эмоциям, стоит их чуть-чуть подтолкнуть. Тогда то и вскрывается вся правда. Александр видит, как дёргается светлая бровь и взгляд северного города становится насмешливым. — Ваше приглашение, Александр Петрович. — И что же вы должны поведать, Рафаил? — продолжает давить Александр, одновременно с этим чуть прищуривая глаза. Рафаил не поддаётся, взгляд едва выдаёт его раздражение. — Торговля восстанавливается полным ходом, никаких барьеров больше нет. Норвегия наращивает поставки, корабли из Англии приходят регулярно. — Как и ожидалось — Александр кивает и целенаправленно оценивает город взглядом. — Надеюсь вы быстро адаптируетесь. — Само собой — Архангельск скрещивает руки на груди. Северные народы никогда не знали крепостного права, вспоминает Санкт-Петербург и улыбается ярче, хищнее. Рафаил продолжает. — В конце концов, у меня много опыта (Больше чем у вас). — Avez-vous lu Rousseau? — Санкт-Петербург резко меняет тему и откидывается на спинку кресла со всей привитой с детства царственностью. Архангельск сбит с толку, он непонимающе сверлит столицу взглядом, но всё же отвечает — Je l'ai lu, mais il est trop sensible à mon goût. Нельзя просто взять и не ответить столице — довольно думает Санкт-Петербург. Что-то грустное и меланхоличное поднимается в груди, что-то слишком человеческое. Наверное, думает Саша, Пётр бы гордился мной. Наверное, продолжает он, Москва наконец доволен тем, кого вырастил. Санкт-Петербург отгоняет непрошенные эмоции, эмоции которые мешают и толкают на ошибки. Ответ выходит слишком резким для разговора между знатью. — Ваше мнение меня не интересует. Рафаил в ответ на выпад замирает и тьма пробирается в его взгляд. Он злится и злится уже явно. — Was ist mit Goethe? — продолжает Александр как ни в чём не бывало. — Lesen.— Раздражённо бормочет Архангельск, воздерживаясь от любых личных комментариев. — Что вы хотите от меня? — Успехов, только успехов — Усмехается столица. — Вам пора. Движения Рафаила резкие, он быстро поворачивается и за пару шагов достигает двери. — Попутного ветра — Александр элегантно взмахивает рукой, хотя собеседник его видеть никак не может. Архангельск останавливается и слегка оборачивается, вместо благодарности Санкт- Петербург слышит — Я думаю, Двина начинает мельчать. И с этими словами северный город выходит, оставив столицу размышлять в одиночестве. Не он, понимает Александр, не север. Земля конечно не самая культурная, но преданная до бесконечности. Остаются Москва, южные границы и он сам. Где же на самом деле зреет мятеж? июнь, 1919 Он не видит, не слышит, не чувствует. Он шагает шаг в шаг со своей группой. Он не понимает, что они свои. Лишь жмётся к ним, потому что они одевают, кормят, греют. Старые рабочие иногда ласково треплют его по тёмным длинным волосам. — Контуженный. — тяжело вздохнёт кто-то. — Нельзя ль его тудысь, в Петроград? — Этого нельзя.— отрицательно качает головой старшина. — Политический. — понимающе отзываются солдаты. Он слышал, что когда-то городам приходилось протыкать друг друга мечами, пробивать сердца кольями, рвать глотки своими собственными, человеческими, зубами. Хуже всего, говорил молодой человек с золотыми волосами и со старыми голубыми глазами, когда брат убивает брата. Саше хотелось обнять молодого человека утешить, убаюкать. Но он не мог вспомнить имени. В ответ на его тщетные попытки вспомнить память подкидывала лишь один размытый образ: светящиеся красные глаза на знакомо-незнакомом лице и крик. Крик со стороны. «Миша спаси, они хотят меня убить! Миша, я не могу уйти! Я не хочу умирать! Сделай хоть что-нибудь!». Саша шёл сквозь леса и болота, его ноги болели, явно не приспособленные к долгим физическим нагрузкам. Как я оказался здесь? Чем я занимался до этого нескончаемого пути? Мысли роились в голове, но ответа не следовало. Его отряду везло, они попали лишь в одно крупное сражение в Северной области, да и то Саша благополучно просидел в окопе не умея ни стрелять из пулемёта ни вести разведку. Его товарищи скалили зубы и улыбались своей победе — Против гадов зарубежных идём! У них пушки, а мы их голыми руками. Веселье длилось недолго, под пулями в одной маленькой деревушке полёг весь отряд. В Сашу попали. Не один раз. Два раза из пистолета — в плечо и в правую руку, один раз штыком кольнули прямо под сердцем. Он лежал и думал о смерти, о трупах рядом и о светло-голубом цвете неба над головой. Жизнь утекала из него медленно, не желаючи. Кем он был? Чем он был? Над головой засуетились противники, Саша с трудом мог различить их речь. Английский? Один солдат ткнул его прикладом прямо в ножевую рану и поражённо развёл руками. Солдат хотел уж было снова, но кто-то его остановил. Саша успел разглядеть короткие белоснежные вихры под фуражкой и лицо, которое могло бы быть на одной из картин ренессанса. Неужели ангел? Саша прищурился и счастливо улыбнулся, он хотел было приподнять руку, но смог лишь едва оторвать её от земли. — Дурак, не двигайся. — Саша чувствует, как его подхватывают на руки и несут. --- — His recovery is costing us a lot, Raphael. — приятный на вид военный закуривает папиросу прямо в палате. — The Bolsheviks sent him to his death. Архангельск морщится, но не говорит ни слова, лишь распахивает старые больничные рамы. — I know Moscow well, he will find a way to return his. He won't refuse. — This plan rests only on your word. — маршал небрежно смахивает пепел с кончиков пальцев и безэмоционально улыбается. — We can't wait. — I understand. — Архангельск также пусто улыбается в ответ и присаживается на одинокий стул у койки. — But even if Moscow does not want him back, imagine the strength of the revenge of the former capital, his anger. We can set off an explosion right in the heart of the Red Movement. — It better be true. — Военный выкидывает окурок и насмешливо тянет — товарисч. Он уходит, аккуратно прикрывая за собой дверь. Рафаил устало опускает плечи и рассеяно смотрит на Петроград. Его волосы отрасли, щёки впали, а под глазами пролегли тёмные тени. — Не столица, да? — тихо шепчет Рафаил и чувствует что-то похожее на жалость. Он осторожно проводит рукой по спутанным тёмным волосам. — Кто же ты теперь? --- Александр благодарен, но благодарен тихо. Он не может напрямую противостоять Москве, противится его страшным алым глазам. Саша может лишь нежно отвести его руку, напомнив, что Архангельск спас его, когда Миша попытается переименовать излишне церковный город.