Механика чувств

Снежные пейзажи. Холодный воздух. Снежинки, медленно падающие на нос. Вдалеке высокие гремучия леса, чьи обитатели скованы вековой мерзлотой. Все ручейки под защитой льда. Только моря и океаны тёмными водами предупреждали путников об опасности. И сказочная тишина, прерываемая спором двух предвестников: — Ты что с ней сделал?! — Что мне было с ней делать? Она просто была со мной. — Я так и знал, что ты энергетический вампир. Нельзя было тебе её оставлять. — Если говорить на чистоту, то тем утром ты её привёл ко мне уже вялой. — На меня решил всё повесить? — Тебе можно, а мне нельзя что ли? Ты с ней дольше, так что тебе должно быть известно. — Ты её Создатель, какого черта не понимаешь в чем проблема, на минуточку, твоего ребёнка?! — Я её создал без запрограммированого развития. Не мне знать какой у неё характер и какие проблемы её тревожат. — Ты спрашивал? — Да. Получил точно такой же ответ как и ты. Пока старшие в стороне недовольно шипели друг на друга, Сахароза сидела на лавочке, загипнотизированно любуясь окружением. Она слышала чужой разговор, но не вникала в его суть, смысл слов не доходил до неё, ещё и голова болела. Корабли прибыли в Снежную рано утром. Выряженные в очень странные одежды люди поприветствовали предвестников и принялись разгружать вещи. Перед тем как попрощаться с коллегами Арлекино кинула небрежное: — Вы подумайте над тем, чтобы отдать девочку в мой приют. С вами она быстро коньки отбросит. Озадачила неудавшихся опекнов на последующие несколько часов, ибо в силу самочувствия девочка даже от завтрака отказалась. На вопросы отвечала честно: — Всё хорошо. Я просто устала. Настроение у Сахарозы правда было хорошим, только сил на демонстрацию не находилось. — Дядя, господин Создатель, — девочка прервала горячий спор, указав ручкой в варежке в сторону высоких деревьев. — Мы пойдём туда? Можно? И одновременно послышалось два разных ответа: — Если хочешь. — Никак нет. — .... — Сахароза вздохнула, осознав, что подлила масла в огонь. — Ты идиот? — банкир поправил очки. — У меня своё мнение, вот и всё, — невозмутимости учёного можно было позавидовать. — Если она хочет, то мы пойдём. — Ты видишь в каком она состоянии?! К врачу её надо! — Она здорова, я вижу. — Напомни мне хотя бы одного своего пациента, который позитивно отзывался о тебе! — Не нервничай, а то в крота превратишься. Сахароза принялась ножками вырисовавывать какие-то непонятные узоры, наматывая круги вокруг собеседников. — Я обещал о ней заботиться. В лес никто не пойдёт. Ты потеряешь её в первом же сугробе. — Понесу на руках. Так точно не забуду нигде. — Как можно тебе доверить её, если ребёнок до сих зовёт тебя "господин Создатель". Пытаешься свою гордыню поднять за чужой счёт? — А как ещё? Видеть как достаточно элегантный Панталоне замахивается и даёт подзатыльник важному Дотторе оказалось смешно. — Имя тебе на что дано?! Чтобы я на него весь бюджет Снежной списывал в бумажках?! Почему-то Бай Чжу она папой называет! Ко мне на "ты" вообще обращается! Банкир выдохнул, резким движением снял очки, протирая их тёмной шелковой тканью. Стоящий рядом второй предвестник только голову вперёд наклонил от удара, так и замер. Сахароза тихонько смеялась, как вдруг воздух попал не туда и она резко зашлась в кашле. Пришлось поспешить прикрыть рот, стараясь сдержать порывы, но на неё уже обратили внимание. — Я... кхе-кхе... Воздухом подавилась... — попыталась оправдаться та. И чихнула. — Знаешь, — Дотторе продолжал смотреть на девочку. — Может сначала отдам её тебе. Надо привести в порядок место, в котором раньше жил Бай Чжу. — Ну наконец-то, — Панталоне гордо вздернул подбородок и подошёл к Сахарозе. — По пути обязательно купим какой-нибудь сувенир, да, драгоценность моя? — Эй, — Дотторе окликнул. — На руки не брать. — Почему это, — банкир только наклониться успел. — Я так сказал, — ученый угрозил указательным пальцем. — Милосердная Царица, — Панталоне закатил глаза. Выровнялся, поправляя шубу. — Куда столько ревности лезет не понимаю. Пришлось протягивать руку, чтобы Сахароза за неё ухватилась. Дотторе в ответ помахал рукой обоим и отправился со своими людьми в экипаж. — Ревность? — девочка подняла голову к дяде. — Твой Создатель, Сахароза, редкостный жадина. Помни об этом, потому что когда вырастешь, твой избранник сначала должен понравиться ему, а не тебе.

***

Карета ехала по заснеженным тропам очень долго. Для Дотторе время вообще прошло незаметно, он угадывал знакомые пейзажи, ведущие к месту, которое он называл про себя склепом. — Прибыли, господин Дотторе! — снаружи послышался голос возницы. Открыв дверь, доктор ступил в снег, утопая в нём по щиколотку. Следовало нанять людей для уборки, но это потом. Сейчас предвестник хотел только взглянуть. Двухэтажный дом встретил тоскливым, заброшенным видом. Жёлтый цвет стен размылся, кое-где виднелись трещины. Трудно поверить, что здание стояло без присмотра только семь лет. Казалось для него прошли века. Снег девственно-чистый, год за годом он оставался нетронутым. Старые следы давным давно замело и новый отпечаток поставил тот, кто последним отсюда и уходил. На заднем дворе пустая оранжерея, внутри сажа и соженная земля. Потолок оказался полностью уничтожен, стены тоже. Северный ветер заглядывал в каждый свободный уголок, словно пытался найти что-то важное. Но жизнь давно покинула это место, а ведь кое-кто мог сидеть часами среди зелёных высоких растений. Жизнь теплилась в тех руках, израненных мелкими царапинами. «Накинув на плечи теплый плащ, Бай Чжу быстро пересекал соединяющий два здания коридор. Попадая в тёплый райский уголок, он тут же скидывал верхнюю одежду, осторожно наклонялся к каждому цветку, вдыхая необычные запахи. Дотторе иногда заставал его именно там. Следовал неотступно, отслеживал любую эмоцию, каждое слово. Ещё чаще обхватывал в крепкие объятия со спины, как в паутину, но тот никогда не пытался убежать. Поворачивал голову и блаженно улыбался на чужое внимание Незнакомцы могли думать, что улыбка Бай Чжу всегда одинаковая, но Дотторе мог написать научную работу по тому как отличать каждую из них». Рука провела по раме дверей, от которой остались осколки расплавленного роскошного стекла под ногами. В них словно бились отголоски того счастья — незамутненного, простого, обыденного. «— И что это? — Двери. — Это понятно. Я спрашиваю что ты сделал с ними? — Я подумал, что рисунок на них будет смотреться куда лучше. — Стены в доме ещё не разрисовал? Ты как маленький. — Могу разрисовать и что в этом такого? — Ничего. Могу построить рядом стеклянную беседку, чтобы было больше места для баловства. — Если ты будешь соучасником этой затеи, то я согласен. — Я не умею рисовать что-то помимо схем и внутреннего строения механизмов. — Этого более чем достаточно». Голоса как призраки появились и также растворились дымкой теплого пара. Дотторе обходил дом, с удивительной точностью вспоминая многие моменты, в которых фигурировала одна личность. Полуразрушенный забор, через который Бай Чжу не раз перебирался, убегая из под надзора охраны. И всё для того, чтобы нагрянуть в лабораторию доктора. Высокое дерево без листвы, зато с густыми ветками часто ставало местом их разговоров. Во время ссор Дотторе уходил первым, потому что злился и вечно остывал только на улице. Иногда ствол встречал жестокие удары кулаком, но стоял неподвижно и крепко, чтобы потом увидеть как двое людей вновь находят компромисс. «Долгое время он стоял у тишине. Когда послышалась входная дверь, всё внутри натянулось подобно струне. — Мы не можем читать мысли друг друга, но говорить порой так больно. Давать чувствам словесную оболочку сложно, это нормально, — шёпот, а за ним руки бережно прошлись по плечам, спускаясь вниз. Горячее дыхание обожгло затылок: — Наверное думаешь, что слишком много испытаний приходится испытывать, чтобы получить нематериальное "счастье". Прости. — За что ещё будешь извиняться? Сколько можно? Может извинишься за то что появился в моей жизни?— сквозь зубы прошипел доктор. Судорожный вздох и дрожащее: — Я могу. Если тебе это поможет. — Уйди, Бай Чжу, — ученый издал почти мученический стон, поднимая голову к верухшкам множества веток. Он никогда раньше не обращал внимание насколько сильно разрослось дерево. Удивительно. — Просто уйди. Я не хочу тебя сейчас видеть. — Не уйду, — грудную клетку обхватили, неосознанно лишая возможности свободно вдохнуть. — И отпустить не смогу. — Ты пытался сам от меня сбежать, а сейчас- — Я потерялся в себе. Тебя рядом не было. — И ты предпочёл не дождаться меня, а пойти за этим чёртовым Панталоне. — Мне приходится гадать по фальшивым звездам, когда ты решишь появиться. Я понимаю, что сам завел себя в эту клетку, но... Кашель не дал договорить. Дотторе скривился, попытавшись найти в себе силы не отвести лекаря за шкирку в дом. — ...но каждый раз, когда я вижу, что ты счастлив, возвращаясь сюда. Мне уже всё равно, — приступ прошёл, но Бай Чжу как-то странно вздрагивал». Тот разговор закончился высокой температурой для одного, а для второго осознанием, что он может потерять Бай Чжу в любой момент. Даже не оттого, что тот решит убежать на другой конец света. Шаг за шагом каменная тропа привела к закрытой двери дома. Привычным движением учёный поднял уже размякшую от влаги деревяшку под ногами. В темном провале нашлась небольшая коробка, а в ней ключ и пожелтевшая бумага с красивым, ровным почерком. То самое письмо, что выбило из под ног землю, а из грудной клетки вырвало сердце. «Я приехал в Снежную, чтобы быть как можно ближе к тебе, но пропасть между нами росла с каждым новым днем. Я не хочу цеплять кандалы своих чувств на твою душу, прости, что обманулся своими надеждами, рассчитывая на твоё постоянное присутствие. Нам не хватало смелости снова расстаться, потому что это больно. Однако находиться так близко и не иметь возможности прикоснуться друг другу — ещё хуже. Я наконец сделаю что-то не только ради себя. Надеюсь ты добьёшься тех вершин, к которым стремишься. Моя вера в твои способности останется с тобой, а с собой я забрал наш небольшой секрет и обещаю одарить её той любовью, которую берег для тебя. Удачи, Дотторе». Для ученого стало настоящим открытием его реакция — он не помнил ничего с того момента как прочел письмо. Во тьме мелькали всполохи огня и эхо чужих голосов, которые просили прийти в себя. Ещё смех, злорадствующий над его отчаянием. «— Ты... — поднимаясь на локти, Панталоне пытался отдышаться. — Думаешь после стольких сгубленных жизней и судеб, ты достоин хотя бы капли милосердия? Ты заслужил всех страданий этого мира, доктор». Дверь отошла назад. Огромная, некогда залита солнечным светом гостиная напоминала заброшенные здания из легенд: вся мебель была накрыта пыльной плёнкой, овальное во весь рост зеркало мутное, в паутине и в нём видением появился сам доктор, поправляющий ворот рубашки. Вдруг через плечо в зеркале блеснули янтарные глаза с искрой озорства. Потом тёплые руки принялись мешать, перенимая всё внимание на себя. — Вот уж правда склеп, — Дотторе провел рукой по полкам с сервизом. Всего семь лет. Никто не думал сюда возвращаться, уж тем более он, после того как чуть не сжёг всё до тла. Спасла лишь непогода, не позволившая огню разойтись. Сами небеса просили остановиться. Дотторе не послушал, запер, запечатал, запретил клонам напоминать маршрут к этому месту. Но сам никогда не забывал. Думать о том, что хочет жить счастливо он не смел. Не потому что признавал свою вину перед убитыми, просто такое существование не для него. Пытливый ум, амбиции, несогласие с общепринятыми нормами — доктор весь стремился к бунту, открытиям, испытаниям. Для него это необходимо. Однако в моменты спокойствия, когда планов и идей нет, этот пытливый ум понимал, что хотел за кем-то наблюдать без желания изучить. Просто любоваться, ничего не говорить, ничего не требовать. За четыреста лет подобных маленьких мыслей накопилось немерено. Они раздражали. Следовало обвинять в этом человеческую природу, которую Дотторе не в силах изменить, потому что таковым родился изначально. Он мог издеваться над собственным телом, менять свои цели и мировоззрение, но что-то оставалось постоянным. После клятвы окунуться в одну только науку Дотторе не отвлекался ни на что. В реальность возвращали письма, завернутые в аккуратные, пахнущие травами конверты. Он не читал, сжигал, может мстил, а может трусливо сбегал от себя. И вот учёный снова в месте, где всё началось и закончилось. Сидя на кухонном столе, мужчина совершенно спокойно снял перчатки, рассматривая кольцо. Может девочка станет мотивом их новой встречи. Но было ли в нем столько желания возиться с ребёнком, остались ли в нем те чувства? Или он настолько недалек и будет злиться на Бай Чжу до конца веков? Ответ лежал на поверхности, но услышать его удалось только в полной тишине — он слишком устал от тоски долгожителя. Будь проклят тот день, когда он осознал насколько ему не хватало Бай Чжу. Будь проклята та человеческая жилка, оставшаяся в нём. Ему плевать на свои грехи. Молить о счастье и душевном спокойствии Дотторе не будет. Он привык самостоятельно возводить свои замки — не допустить прежних ошибок и сделать первый шаг, тот который сделал когда-то Бай Чжу. Как и в любом эксперименте следовало учесть предыдущие попытки. Насколько эгоистична затея — неважно. Предвестник желал видеть как в этом построенном с кропотливым трудом доме, живут те, кому здесь находиться положено. Сахароза уже на месте. Вторая же половина счастья упорно отказывалась идти в руки, чем вызывала раздражение. Но оно никак не связано с ненавистью, скорее с нетерпением. Они сделали столько разных шагов от любви к ненависти и обратно, что сделать ещё парочку не составит труда.