Кровь и говно

Кто восстает против своего призвания — самоубийца.

Кто осмелится переступить через свою веру — отступник.

Кто решится перейти на сторону проигравших — мятежник.

Тот, кто узнает истину и откажется от нее, кто увидит путь, ведущий к победе, и свернет с него в сторону, кто предпочтет отвернуться от очевидного, имя тому — Орион.

Он просто делает так, как велит ему совесть, и смятение не властно над ним.

«Тургор»

Стратегическая сессия годового планирования восемьсот пятидесятого, на вкус и взгляд Леви, ничем не отличалась от сессий сорок девятого, сорок восьмого и сорок седьмого. Хотя нет: на вкус все-таки отличалась — к обеду нынче подавали рыбу в сметанной заливке. Эрвин за каким-то хером таскал по этим сессиям Леви, как знатные дамы таскают с собой комнатных собачек: те тоже маленькие, злобные и тявкают. И настолько же бесполезны. — Тебе Ханджи и Майка мало? — уперся Леви в этом году. — Не хочу смотреть на морды чинуш. — Надо ехать, Леви. Ты моя правая рука и должен быть в контексте. — Нахуя? — брякнул Леви, но под строгим взглядом Эрвина исправился: — То есть, в смысле, зачем? Лицо Эрвина озарила гадостная ухмылочка хитрожопого гения. Ясно было, что он задумал какую-то пакость, что сразу же и подтвердилось: — Надо провернуть одно дело. Сколько раз Леви этой фразой втягивали в авантюры — не сосчитать… Вот и теперь, в королевском дворце, в малом обеденном зале, аккуратно подбираясь к жирному чинуше с погонялом «министр обороны», Леви понимал: он сам совсем не изменился, а у Эрвина есть все задатки криминального воротилы. Методы — те же самые: от кражи портсигара и до заклания людей целыми десятками, но вот цель — другая. Не столь важно, что ты делаешь, главное — чего добиваешься. Леви когда-то так выживал, зато теперь, под руководством Эрвина, обносит чужие карманы не ради хлеба, а ради блага человечества. «А своя голова на плечах есть?» — отозвался воспоминанием голос Евы. «Есть, — мысленно ответил Леви, — и сейчас она мне говорит, что так правильно». Пирожное с кремом прицельно полетело в левое плечо сидящему министру. — Извините, — буркнул Леви, — тарелка, наверное, плохо вымыта, выскользнула из рук. — Дырявый, что ли? — возмутился министр. — И как вас таких только за Стены пускают? Проигнорировав оскорбление, Леви демонстративно вынул из кармана платок и потянулся к заляпанному сливками пиджаку. Мазнуло чуть-чуть не там, где Леви планировал, но некритично. — Я сейчас все вытру, — сказал он, прощупывая карман. Нашел! — Лапы от меня убери, — капризно возразил министр. — Терпеть не могу, когда где-то напачкано. Сейчас я все вытру, минуту… — напоказ суетился Леви, а сам уже подцепил двумя пальцами портсигар и аккуратно тянул его вверх. — Надо обязательно вытереть, иначе останется пятно. — Сгинь! Есть! — Ухожу, не взыщите. Леви отступил, как бы комкая платок в ладони, — и портсигар, скрытый под ним, отправился в карман шинели. — На голову больной, — проворчал министр. Пропажу не заметил, продолжил жрать, попивая вино. Министр какой, на хер, обороны? Обороны своего пуза от диеты, разве что. Не пропалил такой старый засаленный трюк. Попробуй Леви это обстряпать где-то в подземке — пиздячек бы получил еще на подлете пирожного к пиджаку… Эрвин уже ждал его на повороте коридора возле дамских туалетов. Королевский дворец — старое здание, а водопровод в него провели, не пожмотились, чтоб его величество король мог срать со смывом… Нехорошо завидовать, мама всегда говорила. — У меня, — отчитался Леви, не глядя на Эрвина. — Прошло тихо. — Отличная работа. Давай сюда. Леви передал ему портсигар за спиной. Эрвин огляделся по сторонам, раскрыл портсигар, достал свернутый листок, развернул и несколько раз пробежал глазами. — Спасибо. Я узнал все, что хотел, — сказал Эрвин, спрятал листок в портсигар и вернул Леви. Бросился в глаза голубой квадратик эмали на тусклой мельхиоровой запонке. Леви убрал портсигар в карман, а Эрвин что-то черкнул в записную книжку. — Что там? Это помогло? — Да, очень. Тут номер банковской ячейки. Дальше нужно ее отследить: кому она принадлежит, кто ее пополняет, кто снимает средства. Там, глядишь, и выйдем на финансовый поток, который… «Нам нужен новый министр обороны, от нынешнего слишком много вреда», — такую мотивировку озвучил Эрвин перед поездкой. Видимо, этот жиробас-министр тащит в свой карман что-то, что предназначается армии. Либо, что более вероятно, причина в чем-то ином, а Эрвин хочет поймать его за руку и под этим предлогом слить. Где-то вдалеке стукнула дверь. — Эрвин, — предостерегающе произнес Леви. Эрвин, увлеченно выкладывавший свои соображения, осекся и едва заметно кивнул. В конце коридора показалась чья-то фигура. — …В целом, скидка на газ вышла хорошая, — громко закончил несуществующую фразу Эрвин. — Слушай, а как у тебя дела с той девушкой, Шутцер? — Никак. — Ты ее бросил? Леви рассердился: — Отвали, Эрвин. Тот засмеялся. — Хорошо, — кивнул он, — но я хотел спросить другое. Пойдешь вечером со мной, Майком, Пиксисом и Найлом в ресторацию? Там есть нумера. Видимо, тебе теперь тоже будет… интересно. — Не хочу. — Пойдем, — настаивал Эрвин, — развеешься, познакомишься с кем-нибудь — из должностных или из женщин, как повезет. Мимо прошла, косясь на них, старая толстая полицайка. Леви обменялся с ней недобрыми взглядами, и полицайка, подозрительно глянув через плечо, скрылась в туалете. Корова кабинетная, сколько же столетий назад она надевала УПМ… Ресторация с нумерами, значит, для брошенного женщиной товарища. Как трогательно, тьфу. Виновник всего мероприятия, конечно же, Пиксис — профессиональный пропойца и старый блядун. Политикан Эрвин только и ищет возможность подсесть на чьи-нибудь высокопоставленные уши и тихонько в них нассать. Док — старый друг Эрвина, им наверняка есть, что перетереть за кружкой пива. Майк — скорей всего, с Эрвином за компанию. Леви в роли комнатной собачки, приведенной на случку. А еще кое-кого забыли. — Ханджи не берешь? — Я звал, но у нее другие планы с главным инженером Найла. Идем в переговорный зал? Скоро начнется обсуждение третьего квартала. Леви кивнул. Поторопиться и правда следовало: нужно было еще успеть подбросить портсигар под стул раззявы-министра. Вечером в ресторации Эрвин, Майк и Пиксис хохотали в компании женщин. К Пиксису жалась молодуха, возле Эрвина крутились двое, Майк переглядывался с дамочкой у барной стойки; хмурый женатик Док сидел с ними рядом и помалкивал. Леви стоял в сторонке с бокалом вина — тем же самым, что он взял в начале вечера: напиваться не тянуло. Общаться с кем-то — тоже. Такие девушки, как Ева, по кабакам не шляются: они заняты делом, работают, времени нет перед мужиками красоваться. Вот как с ними сходиться?.. Громкий смех Эрвина привлек внимание Леви. Длинноногая брюнетка прижималась к Эрвину с одного бока, а миниатюрная шатеночка с короткой стрижкой без стеснения гладила его торс. Тоже, сука, хочется, чтоб обняли и погладили нежными руками. У кого-то вон целых две женщины, а у кого-то ни одной… Да потому что подходить надо, знакомиться, а не бухать в одиночестве, крысясь на всех и думая о бабе, которая трахнула — во всех смыслах. Эрвин — человек практический, предлагает работать методом «клин клином». Бывало иногда раньше, что нападет тоска по какой-нибудь девчонке, с которой было хорошо — и всегда хватало найти на вечер другую, чтобы отвлечься и успокоиться. Чем отличается этот раз? Тем, что Леви втрескался, как пятнадцатилетний долбоеб? Ну, клин нужен побольше. Тогда, может, парня снять — да как в Митре найти нужное место? Оно точно есть, но где? Не в подземку же спускаться… Ладно, Эрвин прав. Надо хотя бы попробовать на том, что есть. Леви прошерстил взглядом публику, отметив всех женщин, кому на вид было от двадцати до сорока. Прошерстил еще раз. Приглянулась девушка лет примерно двадцати пяти, в темно-синем платье. Белокожая, курносая. Нежное лицо, тонкая мальчишеская фигура. Очень хорошенькая. Она стояла, уперевшись рукой в подоконник, задумчиво смотрела на улицу и постукивала ногтями по низкому стеклянному бокалу. Леви, глянув на свое отражение в бокале, поправил платок, пригладил волосы и подошел к девушке. От нее пахло словно бы дорогой древесиной и специями; приятно, сразу захотелось притиснуться к ней поближе. — Что вы пьете? Девушка вздрогнула и уставилась на него сверху вниз. — Грушевый шнапс, — настороженно ответила она. — Суровая вы: дистиллят херачите чистоганом, — хмыкнул Леви и, не дожидаясь ответа, ушел к стойке с напитками. Когда он вернулся со шнапсом, девушка, на удивление, стояла на том же месте — и даже улыбнулась, когда забирала бокал. — Благодарю, — кивнула она. — Я никогда прежде не слышала этого слова… «Чистоганом». Вы родом с севера? Казалось бы, невинный светский вопрос для поддержания беседы, а Леви уже захотелось надеть УПМ и улететь от этого разговора на хуй. — Значит, мы с вами родом из разных мест, — выкрутился он. — Как вас зовут?.. Девушку звали Беатрис. После двух бокалов шнапса она стала очень разговорчивой и проголодалась: уплетала какой-то салат и трещала с набитым ртом. — Женщины ничем не хуже мужчин, — говорила она. — Мы способны к сложной интеллектуальной работе, а не только варить харчи и воспитывать детей. Леви кивнул и глотнул вино. Беатрис переклинило на этой теме, а добавить было и нечего — того, о чем она говорила, он никогда особо и не замечал: это что-то из другой реальности столичных холеных красавиц. В том же Разведкорпусе девушки в цене: они более маневренны на УПМ, при том, что в армии и особенно в разведке их на порядки меньше. — Нет ничего такого, чего я не могла бы сделать в работе инженера или бухгалтера, — заявила Беатрис. — Ну так делай эту работу, в чем проблема? — Как это — в чем? Ты меня вообще слушал? «Нет», — мысленно ответил Леви и не удержался — возразил: — У меня есть знакомые женщины, которые выполняют эту твою сложную интеллектуальную работу. Знаешь, что их объединяет? Им насрать, что они женщины. Это не имеет никакого значения. Они на работе и не вспоминают про свой пол. Пизда не мешает конструировать механизмы, а хирург не хером оперирует… Как может показаться на первый взгляд. Беатрис всхрюкнула, рассмеялась и чуть не опрокинула шнапс — Леви успел поймать ее за запястье, прежде чем она сшибла бокал. — Ты веселый, — сквозь смех выговорила она. — Разве? Мне говорили, что с моим лицом можно работать на молочной ферме штатным сквашивателем. Так и правда говорила Ханджи, а Беатрис расхохоталась еще громче. Люди за соседним столом начали коситься на них. Беатрис утерла слезу и заявила: — Что есть, то есть. Зато ты классно шутишь. Ага — про говно, жопы, смерть и хер хирурга. Уссаться можно, как смешно, юмор для дегенератов. Хотя Эрвин… Эрвин как раз поднимался по лестнице с девушкой — с той маленькой шатенкой. Всего одна, надо же — а Леви мысленно поставил на то, что уведет обеих. Эрвин глянул через плечо на Леви, затем на Беатрис, и, прежде чем он окончательно скрылся, Леви уловил на его лице задумчивое сложное выражение. Опять потом окажется, что Леви выебал чью-то дочь… Беатрис ведь богатенькая, праздная, незамужняя. Иных в таком месте, как этот кабак, то есть ресторация, и быть не может. Заскучала в отчем доме и ищет приключений на свой зад, а тут как раз дикий матерящийся Леви… Отчего-то захотелось немедленно уйти. — Ты за шнапсом? Возьми ягодный, пожалуйста, — сказала Беатрис, когда Леви поднялся со стула. На стойке он взял ягодный шнапс, услышал сумму чека, выморозился до глубины души, но отдал деньги — за себя и за Беатрис; вернувшись, поставил перед ней бокал и сообщил: — Я уже расплатился. Беатрис посмотрела на него снизу вверх, улыбнулась, убрала за ухо прядку волос и ответила: — М-м, спасибо. Только я сперва допью, и потом пойдем в нумер, хорошо? — Допивай спокойно, не торопись. Доброй ночи. — Мы не идем в нумер? — переспросила она. Леви покачал головой. Беатрис крепко задумалась на секунду, но лишь пожала плечами в ответ — мол, «ну, как знаешь». Расстроенной она не выглядела. Леви вышел на улицу и натянул шарф на нос: холод ощутимо кусал за лицо. Не погода, а мерзость. Вернуться в кабак, может? Взять под ручку Беатрис, отвести в нумер, забраться с ней в теплую постель и греть друг дружку до утра?.. Нет. На хуй, на хуй, хоть это и тупо: симпатичная, вкусно пахнущая женщина была не против лечь с ним в кровать, он спустил на нее кучу денег, а трахаться отказался, как последний долбоеб. Впервые в жизни с ним такое. Все же старость? Да нет, яйца под утро зудят, как у новобранца. Помешало другое. На кой ляд трахаться с женщиной, которая несет всякую ерунду, а интересно ей только поесть, выпить и поугорать над тупыми шутками? Было предчувствие, что голод это не утолит, хотя трахаться, казалось бы, не все ли равно?.. Ясно: хочется не просто трахаться, а… близости, что ли. После Евы планка взлетела выше Стен. Ева сломала ему секс. Спасибо, блядь, Ева, большое. Леви, однако, ни о чем не жалел. Быстро глянув по сторонам, он поплелся в военную часть один. Неприкаянный гондон во внутреннем кармане пальто, казалось, молча его осуждал.

***

С самого утра в части Майк обнюхал Леви, загадочно ухмыльнулся, но ничего не сказал. Майк делал так всегда, в этом не было ничего необычного; да и что он мог учуять? Мыло, зубной порошок, сушеную мелиссу, которая лежала от неприятного запаха в шкафу?.. Важнее, чего он мог не учуять: у Беатрис были духи. Проведи они вместе ночь, запах бы прилип к одежде, к волосам, к телу, а границы нюха Майка непостижимы. Сам Майк так и давил пакостную лыбу, не говоря ни слова. — Да чему ты ухмыляешься, — не выдержал Леви. — Нечему ухмыляться, — последовал издевательский ответ. Чтобы расквасить его излишне любопытный нос кулаком, пришлось бы высоко подпрыгнуть — значит, эффективнее будет дернуть его вперед за куртку и поддать коленкой, либо повалить на спину и бить в лицо с ноги… К счастью, подоспел Эрвин, Майк не пострадал, и втроем они отправились во дворец. После обеда был запланирован доклад Разведкорпуса о планах на грядущий год, и Эрвин отослал Майка в выделенную им переговорную, готовить презентацию: листы они отрисовали еще в штабе, но их нужно было разложить по порядку, начальные — развесить на доске, дописать некоторые цифры, отрепетировать еще на раз выступление. Майк, коротко кивнув, ушел и оставил Эрвина с Леви наедине. — Удалось развеяться вчера? — негромко подал голос Эрвин. — Нет. — Жаль. — Тебе-то какая разница, ебусь я или нет. — Следи за лексикой, — одернул его Эрвин. Лексикой-хуексикой. Обычно Эрвин спокойно относился к нецензурщине, максимум — мог одарить осуждающим взглядом; но материться во дворце, аристократских домах и прочих «приличных местах» было нельзя-нельзя. — Ну а как это сказать на приличном? — озадачился Леви. — Обычно говорят «заниматься любовью». Мелькнула в голове Ева — сонная, мягкая, постанывающая… Леви прогнал воспоминание и возразил: — Это выражение не подходит. — Я беспокоюсь, что ты мало отдыхаешь. Беспокойный какой, тьфу. Спасибо, что не «иди и ебись, это приказ»… Спонтанный приступ хулиганства вынудил Леви спросить: — Ты не знаешь, где на поверхности в столице можно, как ты выражаешься, «отдохнуть», но с мужиком? Эрвин вопросу не удивился вообще, будто давно знал про Леви всё, и лишь спокойно сообщил: — Могу посоветовать одно заведение, но это далеко от дворца. Еще есть парочка общественных бань с подходящим… контингентом. — Откуда знаешь? — Всякое бывало в жизни, — загадочно ухмыльнулся он и начал было объяснять, где же находится это чудесное «заведение», но Леви прервал его: — Забей, я все равно никуда не пойду. Эрвин вздохнул и перевел тему — заговорил про план сегодняшнего совещания. Потом он встретил в коридоре нового командира восточного Гарнизона и залип поболтать с ним, а Леви сплавил помогать Майку. Презентация уже висела на доске, самого Майка в переговорной не было, зато там отиралась Ханджи. Видок у нее был встрепанный и несвежий: одежда вчерашняя, на голове колтуны, ладони в чернилах, рубашка и брюки измазаны в каком-то темном говне. Кое-кто, похоже, интересно провел время с полицейскими инженерами и в часть даже не возвращался. — Как ночь прошла? — поинтересовалась Ханджи, не успел Леви к ней подойти. — Успех? Доброе, мать его, утро. Майк хотя бы сделал все свои паскудные выводы молча. — Отстань, очкастая, — поприветствовал ее Леви. — Ты встречался с той докторшей из Гермины? Или другую девочку нашел? — наседала Ханджи. Про докторшу-то она откуда знает? Леви ей этого не говорил, на почтовых конвертах слова «больница» нигде не писал… Он повторил чуть жестче: — Отстань. — Майк рассказал, что она была красивая, худенькая и от нее пахло сандалом. Как у нее дела? Соскучилась по тебе? Специально приехала сюда, чтоб с тобой увидеться? Удержать глаза от закатывания к затылку было крайне тяжело. — Да если бы. Я ее давно не видел. — Поссорились! — ахнула Ханджи. — То-то ты злющий такой. — Занялась бы ты лучше своей личной жизнью… — Значит, вчера другая была? Всё рассказывай! Какая она? Страстная? Грудь стоячая? — Да не трахался я с ней, не знаю, — рыкнул Леви. — Не дала? — беспардонно спросила Ханджи. Леви тут же пожалел, что вообще ей что-то рассказал, но признался: — Не понравилась. — А почему? Ну что это за пиздец. — Не твое дело, очкастая. — Опять ты скрытничаешь. — Ханджи, жопа такая, на него еще и разозлилась. — И со своей подружкой-докторшей так и не познакомил, хотя обещал. — Вы все заебали меня, — огрызнулся Леви. — И ничего я тебе не обещал. Найди уже себе девушку и с ней развлекайся, а от моих отвянь. Вчера, вместо того, чтоб пойти в заведение, ты куда пошла? — В мастерскую к инженерам Военной полиции. — И что ты там делала? Уж точно не подругу искала. — О-о, это хорошо, что ты спросил! — оживилась Ханджи. — Тед мне подсказал… Это, кстати, их ведущий баллистический инженер, он физику изучал в академии, круто, да? В общем, Тед подсказал мне, как можно оптимизировать конструкцию гарпуна для ловушки. По моим расчетам, он должен стать легче на двадцать граммов, и при этом за счет более обтекаемой формы уменьшится сопротивление воздуха. Аэродинамические свойства должны улучшиться на порядки! Ты только представь, сколько мы выиграем в скорости захвата и дальности броска по сравнению со старым прототипом! Погоди, сейчас я тебе набросаю чертеж и все в деталях расскажу!.. Фух, нейтрализована. Сейчас будет трещать еще не один час, если не остановить… И пусть трещит. Слушать ее болтовню — куда интереснее, чем вялое переругивание военной верхушки, торги за бюджеты и прочее долгосрочное планирование.

***

Долгосрочные планы имеют свойство ломаться об реальность. Как тот наивный годовой план восемьсот пятидесятого мог учесть, что ворота Троста пробьют? Или еще веселей — что человек может превратиться в блядского титана? Что пробитие Марии пять лет назад — тоже было делом рук людей?! Последние несколько дней выдались сумасшедшими и совершенно проклятыми. Пятьдесят шестая экспедиция. Пролом в Розе. Оборона Троста. Люди-титаны. Эрен. Подготовка к грядущему переезду: Закклай пообещал отдать под Эрена другой штаб, побольше, и от рухнувшей на голову бумажной работы с контрактами и перепланирования всей налаженной логистики можно было ёбнуться отдельно. А еще Эреном надо заниматься, следить, чтобы он ничего не натворил. Даже посрать сходить некогда… «Подвал, подвал, мы должны попасть в этот подвал», — твердил Эрвин изо дня в день. Решил, что там его ждут тайны внешнего мира и природы титанов, и чокнулся на этом подвале, разговор на любую другую тему сводил к нему. Казалось, для него обнажился смысл собственного существования — снова попасть в Сигансину; Эрвин был яростно настроен завладеть тем, что могло в этом помочь, и смести с дороги всё, что могло этому помешать. Он даже забил хер на численность личного состава, которую надо было восполнять после потерь в той роковой сентябрьской экспедиции. Важнее было распугать как можно больше кадетов, чтоб сузить круг подозреваемых и быстрее вычислить крысу, которая грохнула подопытных Ханджи и, вероятно, была причастна к падению Марии. Шла традиционная вербовка кадетов — в этом году необычная: эти дети уже хапнули встречи с титанами, и где-то среди них, возможно, скрывалась та сука, на поимку которой Эрвин ставил всё. Эрвин стоял на сцене — бравый волевой командор, сильный вдохновляющий лидер, светоч; он распинался о человечестве, о возвращении Марии, произнес ключевое слово «подвал» и изо всех сил запугивал детвору. Леви же, стоя в тени, высматривал в толпе кадетов смуглую долговязую девчонку. Попалась на глаза какая-то похожая, и Леви хотел было пройти мимо и показаться ей, ненавязчиво напомнить об уговоре своим видом, но рассмотрел ее лицо — и это оказалась не Клара. Когда Эрвин рявкнул, чтоб все валили подобру-поздорову, Леви занял позицию позади толпы и внимательно всматривался во всех уходящих, но нет — Клары среди них не было. Вредная мелкая сучка его не послушалась? Придется сдержать слово: пизды она получит незамедлительно. Леви подошел ближе, внимательно рассмотрел тех, кто остался: та, похожая на Клару девчонка упрямо стояла на месте, но это однозначно была не Клара, и другие рекруты тоже не были Кларой. Ушла все-таки и Леви ее просто проглядел? Или?.. «Или» грохнуло страшной догадкой по затылку. Сука, блядь, ёб твою мать. Только не это. Оказалось, увы, именно то, о чем Леви подумал: Клара Фурман нашлась в списках погибших при обороне Троста.

***

Скотина-пастор так и не раскололся — ни под дулом пистолета, ни перед толпой страдающих беженцев. Сказал лишь, что «все вопросы — к Кристе Ленц», а дальше — молчок. Как же так вышло? Любой неглупый человек понимал, что культ — лживая шайка, которая за своей придурковатостью прячет что-то поистине грандиозное, и никто ничего не сделал? Повозка медленно плелась по улицам Гермины. Мелькнула по правую руку гимназия. Колеса подрагивали на брусчатке, мерно цокали копыта лошадей, шумел вокруг город — полный паникующих беженцев всех возрастов: взрослых мужчин, женщин, детей и стариков. Гарнизон не мог сладить с потоком и разместить их всех — вот они и толклись, где придется… Леви с двумя солдатами и пастором ехали в местное отделение Полиции: пересадить пастора под замок понадежней и ждать дальнейших приказов. Мерзкая это работа — ждать… Завиднелись знакомые серые стены Южной клинической больницы, и тут же противно заныла подвернутая лодыжка. Сраная травма. Где-то за Стеной Ханджи с детьми, а Леви сидит тут, стережет этого мудилу-пастора, и не может ничем помочь… — Давай ты все-таки расскажешь сам и сэкономишь нам всем время? — сделал еще попытку Леви. Пастор качнул головой. Леви продолжил: — Каждая минута промедления стоит жизней людей. Ты готов взять на себя эту ответственность? За каждого, кого сожрет титан? Пастор не ответил и отвел взгляд. Леви пробурчал: — Сраный фарисей. Разговор, если это можно было так назвать, закончился. С тем же успехом можно было поговорить со стенкой, титаном или лошадью. Леви, краем глаза продолжая сечь за пастором, проводил больницу взглядом. Дурацкое волнение, эхо из прошлого. Какое, оказывается, приятное и спокойное было время, когда Леви волновался из-за отказа женщины, а не из-за реальной угрозы того, что титаны, блядь, пооткусывают головы каждому человеку внутри Стен! За Синой — хрен знает что, внутри самой стены Сины — тоже, а он вынужден здесь бездействовать, смотреть за этим прикусившим язык ублюдком… Леви снова рассердился на пастора: — Почему в Стене титан? Отвечай, мудло. — Я уже сказал, что не могу. Ваши товарищи ушли за Кристой Ленц, что вам от меня еще нужно? — взмолился пастор. Бестолковая затея, бестолковый пастор, бестолковый Леви. Тьфу, пошло оно все. Остаток поездки прошел в молчании. Пастора определили в каземат, Леви и рядовые сели возле дверей камеры — как бы охранять арестанта, а на деле — убивать время. Все, что сейчас оставалось — торчать в Гермине и ждать из-за Сины вестей, а Эрвина — из столицы. Все четверо сидели молча, и время текло до невозможности медленно. Кляйн, рядовой, даже задремывал на месте; второй — Фогель — пинал его, тот просыпался, кидал излишне честный взгляд на Леви, ненадолго выпрямлялся, а потом задремывал снова. Леви делал вид, что ничего не замечает. Спустя полтора часа Леви не выдержал — распорядился: — Постерегите его, я пройдусь. Жопа уже затекла тут сидеть. Рядовые встрепенулись и недружно гаркнули: «Есть!» — Только попробуй удрать, говнюк, — напоследок погрозил пастору Леви, поднялся со стула, размял затекшие мышцы и вышел на улицу. Ветер грел лицо после промозглых казематов, трепал полы пиджака, ерошил волосы, то сдувая их с лица, то наоборот — кидая в глаза. Леви брел по мостовой, глядя себе под ноги. Подвернутая лодыжка, затянутая в давящую повязку, ныла, и боль отдавалась в зашитую когда-то мышцу… Не когда-то, а в прошлом году. Гадство и блядство. Именно эта покоцанная мышца, которую свело в самый важный момент, испортила и без того рискованное приземление. Ева говорила тогда, что эта травма еще напомнит о себе… Лиловый плащ мелькнул в толпе беженцев, и сердце сразу забилось. Леви ускорился, вгляделся… Нет, не она. Показалось. Ева, милая Ева… Как там она, интересно? Чем занята? В больнице сейчас, наверное, переполох из-за беженцев. Или нет? Раненых Леви не видел, ни одного, только напуганных до усрачки. Потерянные, с котомками, с детишками… Тот одноногий мальчишка, Эдмунд, с которым Леви водился в больнице, наверняка уже мертв. Не увидел всего этого дерьма. Оно, быть может, и к лучшему. Все лавки, мимо которых они с Евой тогда вдвоем проходили, были закрыты. Местные попрятались по домам. Может, и она дома? Спит сейчас после смены. Или читает свои странные рукописные тетрадки. А вот перекресток, на котором они целовались утром… Сначала казалось, что это просто эхо, но теперь всё в этом сраном городе напоминает о ней. Вовремя, блядь. Серое загнутое здание Южной Клинической выросло перед глазами. Хотелось бы думать, что ноги принесли, да нет — Леви сам пришел, целенаправленно и по своему искреннему желанию. Как прикормленная собачонка, разве что вилять нечем — хвост не вырос. Внутри к нему подошла худощавая девушка в серой форме медсестры. Леви спросил у нее: — Хирург Дворкин сегодня работает? — Сегодня принимают доктор Фишер и доктор Шутцер. Сердце сжалось в точку. Ева здесь. План, что сделать дальше, мигом отрисовался в голове: зайти в кабинет, вышвырнуть медсестру и пациента, поцеловать Еву, прижать к стене, подхватить под бедра… Не, сил никаких нет, чтоб ебаться. Просто сжать в объятиях и сказать: «Срал я на то дерьмо, которое ты мне написала, хочу побыть с тобой, пока могу. Это тупо, но будь моей женой. Бросай здесь все на хер, у меня сейчас пастор под арестом, я заставлю его нас обвенчать. Если выживу — решим, что делать дальше». И на кой хрен он ей? Что он может ей дать? Сдохнуть и оставить ее вдовой во второй раз? О, в последнее время у Леви был миллиард шансов сдохнуть, а в будущем их светит еще больше. В будущем, если честно, вообще ничего хорошего не светит — одно сплошное предчувствие неизбежного и всепоглощающего пиздеца. Роза снова пробита, под Синой гуляют титаны, а вся надежда закрыть пролом — на умозрительную догадку Ханджи, да на пятнадцатилетнего пацаненка, которому на голову и так свалилась ебейшая куча говна. Как бы Эрвин ни верил в возвращение Марии и ебучий подвал, на котором он конкретно двинулся в последний месяц… Ладно, закроют они Розу, вернут Марию, и даже в сраный подвал спустятся. Но не надо быть Майком, чтоб учуять: воняет оттуда бедой, вот прямо несёт от самой Сигансины. Никогда не знаешь, чем кончится любое, даже самое благое дело — и спасение из рабства девочек обернется лишь семью искореженными трупами… Где-то там на втором этаже — Ева. Эрос и сама жизнь. Прикоснуться бы еще хоть раз… Как же неебически хочется жить, блядь, и ухватить этот последний глоток воздуха, прежде чем затонуть в крови с головой. Нет. Не нужно. Пусть Ева живет спокойно, пока живется. Стена Сина в безопасности… пока что. И, если надо будет сдохнуть, чтобы так оно и оставалось, — Леви сдохнет. От Евы подальше. Блядь, да у него даже фамилии нет, куда ему брать жену?.. — Вы по какому вопросу? — неловко напомнила о себе медсестра. — Ни по какому, до свидания, — буркнул Леви. Вслед донеслось: «Давайте хоть ваше имя запишу и доктору Дворкину завтра передам», но Леви поспешил скрыться за дверью. Съебался тихо, как гнида. Быть может, так было бы и вернее всего, да хотелось напомнить Еве о себе — дать знать, что он о ней не забыл, сделать напоследок что-нибудь приятное. Пальцы машинально скользнули к шейному платку, потрепали гладкую ткань. Тоже бы подарить Еве на прощание что-нибудь, но что? Что ей вообще нравится? Вскрывать людей. Болтать. Докапываться до истины. Строить заумные теории. Целоваться. Трахаться в зад… А из материальных предметов? Тинктуры, воск для губ, шерстяные вещи? Ерунда. Книги? Вариант, но хрен ведь разбери, как выбрать правильную. Еве понравился, помнится, тот чай, который они пили. И яблоки. И Леви нравился. И… Сыр. Открытая лавка молочника нашлась в паре кварталов. Уже знакомая бабулька с полевыми цветами сидела на том же месте, что и в прошлом году, — и кричала всё то же: «Купите букетик на счастье». Хоть в прошлый раз это принесло мало счастья, Леви все же поддался сентиментальности и купил букет — снова фиалки, подумав, что это будет, как любит подмечать Ева, «символично». Минут через пятнадцать Леви вернулся в больницу со свертком за пазухой. — Еще раз здра… — Передайте это доктору Шутцер. Леви швырнул сыром в медсестру и снова поспешил удрать, пока опешившая медсестра не успела что-нибудь спросить или, того хуже, отказать в передаче. Ветер на улице показался холодным — или это у Леви горели щеки и уши. Уже на подходе к военной части он вспомнил — цветы забыл отдать… Ну и хуй с ними, в тот раз Еве они все равно не понравились. Пастор никуда не делся — так и сидел в камере со скорбной мордой, глядя в пол. — Ты можешь обвенчать пару? — спросил у него Леви, сам не зная, зачем. — В целом, могу, — чуть помявшись, ответил пастор. — Только брак будет действителен, если уплатить пошлину и подать документ в министерство гражданских дел. Документ оформляется на установленном бланке, с подписями мужа, жены, двоих свидетелей, я должен его заверить своей подписью и печатью церкви… Ясно, что ни хуя он под стражей не может. Тем лучше. Эрвин приехал примерно через час. Едва спешившись с лошади, он спросил: — Как тут дела? — Ханджи ушла с ребятами за Стену, — сообщил Леви. — У нее есть идея, как заделать пробоину в Розе с помощью Эрена. И еще… Наш новый церковный друг, хоть по существу и помалкивает, как дохлая рыба, а кое-какую зацепку выдал… — Расскажешь все по пути в Трост, — кивнул Эрвин. — Нам нужно к Пиксису, и срочно. — Отдохнуть после дороги не хочешь? — наехал Леви. — Времени нет. — Полчаса. Иначе совсем охереешь. И лошадь… — Леви, нет времени, — устало повторил Эрвин. — Бери пастора, солдат, и едем. Жду вас на конюшне. Леви кивнул и пошел было за пастором, но вдруг вспомнил про цветы и, поддавшись внезапной идиотской идее, вынул их из петлицы и вернулся к Эрвину. — Держи. — Леви протянул ему цветы. — Это что? — непонимающе нахмурился Эрвин. — Фиалки. — Зачем? — Просто так. Неловкое молчание. Эрвин напряженно смотрел на букет и, так и не взяв его, подал голос: — Да ну, Леви. Я еще пока живой. Потом на мою могилку принесешь. — Он сказал это и засмеялся — искренне, заливисто, будто над какой-нибудь паршивой шуткой. Наверное, шуткой это и задумывалось… Вот только Леви было совсем не до смеха.

***

Эрвин — смешной идиот. Был… идиотом. Леви же смешным идиотом как был, так им и остался. Смешным тупым идиотом со своим безумным, в чужих глазах, решением, и теперь без Эрвина. Пиздец. Чуяла ведь жопа, что из Сигансины воняет бедой. Будь он проклят, этот трижды злоебучий подвал Гриши Йегера, что бы там ни скрывалось. Хоть все тайны и сокровища мира. Срать. С самой вершины Стены Роза. Хотелось бы считать, что Эрвина сгубил этот подвал, или болезненное любопытство к застенью, или отравляющее чувство вины перед отцом, или ебучий уебок Зик… Но нет: сгубил его именно Леви — сперва отправил под камни Звероподобного, а потом вколол сыворотку не ему, оставив умирать. Каин, убивший Авеля, и наказанный больше, чем можно вынести. Пиздец-пиздец-пиздец. Понимание того, что он натворил, уже пришло, а осознание — еще нет: нависло над головой, как гильотина, которая вот-вот ебнет. Только не сейчас, не при всех, пожалуйста, только не прямо сейчас… Хуёвый из него Аккерман, раз он не стал спасать избранного и выполнять свое предназначение. Может, и нет ее на самом деле, этой магической аккер-хрени — на всё добрая воля и свободный выбор. Кто бы что там ни думал, этот выбор был верным. Эрвин был просто непослушным великовозрастным мальчиком, а вовсе не дьяволом, как его обозвал этот рыжий пацан. И вовсе не святым, не богом, каким порой мнил его Леви. Обычный человек, неприкаянная, беспокойная душа. Он мог бы и дальше переть напролом, как таран, — но он ничего этого не заслужил: ни хулы и пересудов, ни возвеличивания. Только время покажет, чем это решение обернется для остальных, но по отношению к Эрвину оно было верным. Эрвин теперь мертв и свободен, а Леви с этим остался. Он взвалил на себя этот груз, и отныне на его совести будет всё, что случится дальше. А что дальше? Да хуй его проссышь. Идеи с догадками и планами — это по части Ханджи: она ведь теперь командор. От Разведкорпуса осталось девять человек, из них взрослые — только они двое. Вся ответственность теперь на них, а вся надежда — на детей. Ближайшая цель — сраный подвал. Главная — прибить уебка. Во что бы то ни стало, любой ценой. Бородатый уебок должен страдать. Страдать долго, жестко, невыносимо — и, в конце концов, сдохнуть.

***

Когда-то Леви думал, что в восемьсот сорок шестом он прошел ад. Теперь, по сравнению с восемьсот пятьдесят четвертым, та резня оказалась просто хуйней. Теперь… А что теперь? Снес башку уебку, и? Легче стало? Да ни хуя не легче. А если подумать про Эрена — только гаже. Эрен был идиотом. Феерическим. Жаль, не вышел на телепатическую связь — Леви бы не оставил в нем ни одной целой косточки. Гул остановили, спасли остатки выживших, но какой ценой? Быть может, и спасать-то было некого. Голова гудела и клонилась вниз, мысли путались, беспорядочно прыгали с одной на другую. Тело разрывало изнутри: казалось, будто еще секунда — и кожа лопнет, кровь брызнет фонтаном, распадутся на волокна мышцы, разлетится во все стороны дерьмо, с треском развалится по косточкам скелет. Но увы, тело не взрывалось: наоборот, застыло и превратилось в непослушную груду мяса. Колену пиздец — пошло в расход вслед за глазом и пальцами. Все, что ниже колена, не шевелится и ничего не чувствует — не нога, а балласт. Получится ли зашить, или остается только отхерачить? А, похуй. Уже похуй. Ногой больше, ногой меньше. По-ху-ю. Все кончилось. Уебок сдох, Эрен сдох, червь сдох, титаны стали людьми. Разведкорпус свободен. Эрвин… наконец-то свободен по-настоящему. А Леви — нет. Мир разрушен, миллионы людей мертвы, и он сидит на этих руинах, на гигантской горе из трупов. Это его очередной провал — как политика, как наставника, как военнослужащего. Его вина. Следуя путем своего извращенного гуманизма, он нарушил присягу, предал родину, перешел на сторону врага и помог ему победить. Врагом, правда, оказались не Марлия и остальное человечество, а здравый смысл и человечность. Леви всегда стоял за «своих» горой, готов был в мелкие кусочки разодрать «чужих», считал, что неспособен на предательство… Да и не предательство это. Он только лишь и делал, что защищал людей от титанов — с того самого дня, как Эрвин остановил его меч голой ладонью. Этой цели он и был верен все эти десять лет. А на хуй быть верным родине, встретившей ебаный, блядь, геноцид с улюлюканьем и цветами? Как ее можно любить? Ее — и любить? Это порочный круг: такая же кровожадная родина по ту — нет, уже по эту — сторону моря переебала и сломала об колено этих марлийских детей. Те двое ребяток — Фалько и Габи — совсем ведь малышня… — Капитан, как вы? Это навис сверху Конни — живой и целехонький. После превращения в титана на нем затянулось все до последней царапины. Зато сила Аккерманов вышла Леви боком. Это как похмелюга после убойной пьянки. Расплата за то, что был слишком сильным. В пизду, все правильно. Им, молодым, еще жить, мир отстраивать обратно, а Леви можно и на кладбище — догнивать свое. — Мой труп сожгите, — сказал он, завершив мысль вслух. Лицо Конни застыло охуевающей пучеглазой маской. — Я отнесу вас к врачу, — очнувшись, затараторил он, — там среди беженцев есть марлийский врач, в форте Салта есть медикаменты, сейчас он вам поможет, он очень хороший врач… — Оставь меня, я сам дойду, — неуклюже соврал Леви. — Нет! — завопил Конни. — Вы сошли с ума! Рассудком повредились!.. — А я всегда был ебнутым, — буркнул Леви. Зад вдруг утратил точку опоры, мир вокруг взметнулся, поплыл, и Леви понесло — вернее, его понес Конни. Как же вымахал пацаненок — еще года четыре назад мельче Леви был… Сопротивляться ему не осталось сил. Кто хотя бы выжил? Конни — цел. Детишки, Фалько и Габи — вон они, обнимаются. Что стало с марлийскими ребятами-воинами? Где Жан, где Армин? Оньянкопон? Что с Микасой? Ханджи мертва. Ханджи, блядь, мертва! Как в это поверить? Они проводили вместе столько времени, что представить жизнь без Ханджи стало так же сложно, как без половины самого себя. Отбитая наглухо очкастая, лучшая на свете женщина, за которой он, потеряв Эрвина, шел последние четыре года. Нет ее, Леви остался совсем один. Была еще одна прекрасная женщина, которая пеняла ему: нет у тебя, Леви, своей головы на плечах и своего сердца в груди, смотришь на других, куда погонят — туда идешь. Он тогда возмутился, а она кое в чем оказалась права. Пафосная фраза «Отдадим свои сердца» всегда казалась ему глупым и странным девизом. Леви раньше его не понимал, а теперь… Понял. Отдал. Давно, на самом деле, отдал. Не родине, конечно же, и даже не человечеству, что бы он ни вкладывал в это понятие: жителей Стен или жителей планеты. Ему, Эрвину. Тогда, за Стеной, десять лет назад. Все было из-за него, благодаря ему, ради него. Борьба с титанами. Внешний мир. Охота за головой уебка Зика Йегера. Клятва сдержана. Жертва прошлого наполнена смыслом из настоящего. Перевернуты идеалы, подорваны основы мироустройства, планета утонула в крови — но дело доведено до конца. Титанов нет. Двухтысячелетняя война закончена. Как и нахуя теперь со всем этим жить?..