Burning me

«К тьме люди обращаются тогда, когда их отверг свет…» Озвученная ещё в купе поезда мысль Аказы временами всплывала из архивов памяти и подолгу не хотела выветриваться из головы, чем бы себя ни старался занять Кёдзюро. Что’ же Аказе пришлось пережить, коль он рискнул высказать подобное? Но позволять воображению рисовать не имеющие никакого обоснования картины прошлого своего товарища по несчастью (по несчастью, потому что суровый Мичикатсу Цугикуни, он же профессор зельеварения, наказал мальчишек, и сейчас они, проклиная свою ссору, драили тяжёлые котлы) – неблагодарное дело. Загрузившись вымышленными представлениями о прошлом Аказы, Кёдзюро опасался ухудшить и без того испорченное представление об этом слизеринце… Или же поверить в то, что надумал, а затем горько разочароваться. - Это всё из-за тебя! Говорил же, не делай огонь сильнее! Ну и что в итоге? Мало того, что мы отдраиваем кабинет, так и оценки получили хуже ожидаемого. Ты виноват во всём! – разозлился Кёдзюро, перестав наконец контролировать поток мыслей. Осточертело парировать колкие ответы Аказы. За те полчаса, что они пробыли наедине, Кёдзюро наслушался о своем факультете столько, сколько он, скорее всего, - если бы не наказание - не выслушал бы и за год обучения! Такой концентрацией яда в словах, которой мог бы позавидовать сам василиск, Аказа чуть не убил Кёдзюро, причём в самом прямом смысле этого слова: потрясённо подняв глаза в ответ на очередную нелестную реплику, гриффиндорец поскользнулся на выплеснувшемся из котла вареве и едва не свернул шею. Совместные занятия, которые они посещали уже третью неделю с момента начала учебного года, вызывали у Кёдзюро исключительную неприязнь к слизеринцам. Опротивело не только защищать честь своего факультета, но ещё и избегать острых углов конфликта, готового ежеурочно перерасти в драку. Аказа еще на самом первом уроке зельеварения заявил, что пересчитает Ренгоку зубы, если тот будет совать нос туда, куда ему не следует, - Кёдзюро и не планировал совать свой нос, и считал дурной привычкой лезть в чужие дела, но причём тут банальный интерес к выводам Шляпы? Наверняка Аказе сказали нечто такое, что слышит почти каждый будущий слизеринец на распределении: амбиции и хитрость. Разве это такой страшный секрет, о котором стоило умалчивать да угрожать выбитой парочкой зубов и фингалом под глазом? Не было никакой логики в поведении Аказы, а его угрозы страшили не более, чем детский лепет, и явно были призваны показать его сильнее и неустрашимее, чем он есть... Что же, с факультетом Шляпа не ошиблась! Слова, брошенные со злостью и обидой, не возымели никакого эффекта на Аказу и даже не заставили его повернуться в сторону Кёдзюро. На языке зудела очередная колкость, и как же хотелось метнуть её во врага - но стоило поберечь «любезности» и сосредоточиться на наказании. - А, молчишь! Значит, признаешь вину? Конечно признаешь, кто если не… - Если не заткнемся, то так до СОВ никогда не ототрём котлы. Дальше будешь мне наседать на мозги? – прервал Аказа и с неохотой повернулся к Кёдзюро. Какое-то время он рассматривал сердитое лицо напротив, перекатывая слова в голове, и, не найдя что добавить и чем добить гриффиндорца, отвернулся к оловянному, средних размеров, котлу, чтобы нехотя продолжить его чистить. Кёдзюро ничего не ответил, лишь мрачным взглядом наблюдая за монотонными движениями щетки однокашника. Слова Аказы не поддавались логике, и оставалось только (в глубине души, разумеется) принять поражение в словесной баталии и с преогромным трудом закончить всякие споры. Видимо, коварный Аказа вовсе не такой безумный любитель дуэлей и понимает, когда стоит прервать «сражение» и отступить. Минут за пятнадцать ни один из них не произнес ни слова, сосредоточившись на задании и разбавляя тишину класса трением грубых ворсинок щёток о днища котлов. Они ни разу не переглянулись и ни один из них не осмелился повернуть голову в сторону другого. Молчание тянулось еще минут пять, и Аказа, не выдержав, со злостью бросил щётку об пол и сел за парту с таким видом, будто он и не чистил никакого котел. - Ты чего прекратил? Работы еще непочатый край! Сам же сказал, до СОВ не ототрем! - Я это сказал, когда ты хотел начать со мной препираться. Но сил уже моих нет это делать! Неужели мы и на третьем курсе будем такую же дрянь варганить? – раздраженно поинтересовался Аказа, находя удачный повод разбавить монотонное наказание. Кёдзюро не оценил - или не понял - что Аказе пришла охота поболтать, вопреки собственным словам о чересчур затянувшейся отработке. - Я считаю, что пустая болтовня сжирает наше время не меньше, чем ругань. Так что возьми щётку и продолжай работать. Скоро профессор Цугикуни придёт, - Кёдзюро надеялся привести напарника в чувства, напугав его напоминанием о грозном зельеваре. Подействовало! Аказа тут же вскочил как ужаленный, подобрал с пола щётку и с остервенением принялся отдраивать от липкой, болотного цвета, массы дно котла. - То-то же, - буркнул довольный Кёдзюро. - Вот ты говоришь, что Слизерин часто выпускает тёмных магов, - между делом завёл привычную шарманку Аказа, явно проверяя выдержку Кёдзюро на прочность; щетка в руках гриффиндорца на мгновение замерла, он насторожился. – Но представь ситуацию, Ренгоку. Тебя Шляпа отправляет на Слизерин… - Это исключено! Быть такого не может! – прервал Кёдзюро, против воли моментально заводясь. Аказа ухмыльнулся и продолжил, не обращая на вспыхнувшего гриффиндорца внимания: - …Шляпа отправляет тебя на Слизерин. Что’ тогда? Узнай твой отец о таком «несчастье», - откажется от тебя? Нет, Кёдзюро, мне просто интересно: до чего твой отец готов опуститься, чтобы ты, не дай Бог поступив на другой факультет, не опозорил весь ваш род? Да, я знаю, семейство Ренгоку, все до одного, - мракоборцы, причем самые прославленные, и выходцы из Гриффиндора. И вот незадача! Ты попадешь на Слизерин! Теперь ты – позор для семьи? Отец вышвырнет тебя из фамильного гнезда? Кёдзюро с нетерпением дожидался, пока эта речь, оскорбившая его отца и нелюбезно прошедшаяся по роду Ренгоку, прервётся, - а затем решительно подошёл к Аказе и, не мешкая ни секунды, вдарил в нос кулаком… да так, что слизеринец пошатнулся и чуть было не упал на пол, хватаясь о край парты. - Не смей говорить о моем отце, ясно? Ещё слово и, клянусь Мерлином, ты будешь жалеть об этом всю жизнь! Эти слова заставили бы задуматься и старшекурсника, а хорошо выверенный удар снёс бы с ног и не такого тщедушного противника как слизеринец, - однако, вопреки всякому здравому смыслу, произошедшее лишь заставило улыбку на лице Аказы расти все шире и шире, оголяя врожденные клыки. Кёдзюро невольно отступил на два шага назад… - Вы выполнили наказание? Эти слова продрали нарушителей морозом по коже и заставили медленно обернуться на стоявшего в дверях профессора Цугикуни. - Сояма, почему у тебя кровь идет из носа? - Поскользнулся и приложился носом, - ухмыляясь, ответил Аказа, бросая на Кёдзюро торжествующий взгляд из-за плеча. Однако профессор лишь недовольно поморщился. - Минус пятнадцать очков Гриффиндору. Об этом инциденте я доложу профессору Тамаё. *** Кёдзюро покинул кабинет зельеварения, изнывая от противоречивых чувств, переполнявших его душу. Его опять удалось вывести на эмоции, он разбил Сояме нос (Кёдзюро разбил бы нос чёртову слизеринцу ещё не раз, но злополучные кошки всё-таки скребли у него в душе, поскольку Аказа не дал сдачи), и он подвёл свой факультет! Минус пятнадцать баллов, и всё благодаря ему… Он с ненавистью проводил взглядом розововолосую фигуру в зелёной мантии, неспешно удаляющуюся по коридору. Как назло, Аказа оглянулся и увидел, что гриффиндорец смотрит ему вслед. Кёдзюро показалось, что на ненавистном лице возникло подобие ехидной ухмылки, и это ещё сильней испортило ему настроение. Скрепя сердце Ренгоку был вынужден признать, что Аказа дважды оказался на высоте. Он не разбил Кёдзюро нос в ответ и даже не воспользовался палочкой – проявил недюжинную выдержку, лишь ухмыляясь гриффиндорцу в лицо, заставляя того чувствовать себя не только защитником фамильной чести, но и просто-напросто неуравновешенным психом… И он не настучал на Кёдзюро профессору – конечно, пятнадцать баллов это не сохранило, но зато позволило ему сохранить лицо! Да уж, два – ноль в пользу Слизерина, и всё это благодаря такому недотёпе как он… И самое обидное: Кёдзюро против воли прокручивал в голове слова Аказы про Ренгоку-старшего и его возможную реакцию на попадание сына в слизеринские ряды. После распределения он ни разу мысленно не возвращался к этому вопросу, считая его закрытым, а решение Шляпы – единственно возможным, но сегодня сомнения вновь проникли в его душу. Кёдзюро не мог не осознавать категоричность отца несправедливой. Да, у него пока не появилось ни одного друга с факультета-антагониста, а его собственное мнение о Слизерине осталось незыблемым, но в глубине души ему хотелось бы верить, что отец готов подставить ему своё широкое плечо в любой жизненной перипетии. Ну разве это справедливо – он сам готов отстаивать честь семьи Ренгоку в любой уличной драке и на любой магической дуэли, а отец, увидев сына в серебристо-зелёной мантии, лишь презрительно скривил бы лицо и ядовито бросил: «Вот уж не знал, что пригрел на груди настоящую змею!» А ведь через несколько лет поступление в Хогвартс предстоит и малышу Сёнджуро! Кёдзюро всегда считал братика более ранимым и беззащитным, чем он сам, и заранее почувствовал опасение по поводу предстоящего решения Шляпы. Конечно, вероятность того, что Ренгоку-младший оказался бы на змеином факультете, крайне мала, но вдруг суровый отец был бы недоволен попаданием младшего отпрыска и, к примеру, на Пуффендуй? Кёдзюро вздохнул. Конечно, в запасе есть ещё несколько лет, и бывший мракоборец за это время может поостыть в своей категоричности – однако сами мысли об этом, всколыхнувшиеся в голове благодаря вредному Аказе, были неприятны, и в гриффиндорскую гостиную Кёдзюро прибыл в самом отвратительном расположении духа. - Ну что, вы сегодня блестяще потрудились? – с улыбкой поинтересовался Тенген, забираясь к Кёдзюро на кровать после отбоя. В стенах родной гостиной тот значительно приободрился, и гнетущая рефлексия послушно упорхнула на дно его юной души. - Расквасил ему его мерзкую физиономию, - с деланным спокойствием отозвался Ренгоку. – И, чует моё сердце, не в последний раз. - Давно пора вырвать змеенышу его гадкий язык, - охотно поддержал друг. – Интересно, такое вообще случается, чтобы кто-то с Гриффиндора блестяще сдружился бы с кем-нибудь из змей? Ведь с другими факультетами у нас почти идиллия? - Не знаю, - ответил Кёдзюро, думая о своём. – Слушай, Тенген, я не помню, спрашивал ли у тебя, как бы отнеслись твои родители, если бы Шляпа распределила тебя не на Гриффиндор? - Как-как, плохо! – ответил друг, и по тону его голоса можно было догадаться, что он и сам в своё время размышлял над родительскими установками. – Бывшие гриффиндорцы мечтают, чтобы их дети продолжили семейную традицию, а бывшие слизеринцы – чтобы… получается, чтобы они пополнили ряды тёмных магов? Я с детства знал, что мне предстоит попасть на Гриффиндор, и иногда, знаешь, эта унылая предопределённость даже раздражала. Надеюсь, папаша не выгнал бы меня из поместья, если бы моя мантия оказалась не того цвета! - А как ты думаешь, - осторожно спросил друга Кёдзюро, - что’ такого Шляпа могла сказать Сояме, что он чуть не полез в драку, когда я спросил его об этом? Наверно, что у него мерзкий характер, он ехидный и хитрый? - Нет, - сказал Тенген, - я больше чем уверен, что речь шла о другом. Вот сам скажи, что может взбесить тебя сильнее всего? - Сильнее всего – конечно, неуважение к отцу, семье… к его и моим взглядам! Пусть кто-то скажет хоть слово против, умоется кровью как Сояма! - Вот я это и имею в виду. Наверняка Шляпа намекнула ему… о его сомнительном происхождении. Кёдзюро вскинул на друга удивлённые глаза. Ну конечно же, как он сам не догадался! Слухи о происхождении Соямы давно курсировали между факультетами, да он и не считал должным из опровергать. Ренгоку-то полагал, что корень неприязни Аказы к нему таился в извечном противостоянии львов и змей, к которому добавилось различие их мировоззрений, ранний интерес парня к дуэлям и тёмной магии, - и всё это привело, в том числе, к сегодняшнему расквашенному носу. А ведь наверняка усыновлённый магглами Сояма мог просто позавидовать не только чистой крови юного Ренгоку, но и его уважаемой семье, отцу-мракоборцу, их предполагаемому кругу знакомств… Кёдзюро с некой долей сочувствия понял, что Аказа мог бы позавидовать уже даже тому, что семья Ренгоку – полная, что его родители связаны с ним кровными узами, а не жалкой бумагой с поставленной в мэрии печатью… - Наверно, Шляпа сказала ему, что безродному волшебнику тяжело придётся на факультете высшей аристократии, - подытожил Тенген. – Ну вот он и взъелся. Затравить могут даже полукровку, а тут вообще не пойми кто… Мне вообще странно, что он попал на Слизерин, с его-то происхождением, - наверняка Шляпа блестяще почувствовала в нём особый злодейский потенциал! Друзья рассмеялись. Но позже, когда Кёдзюро уже один засыпал в своей кровати, кошки вновь вернулись в его душу, чтобы вдоволь там поскрестись. Зачем он ударил Сояму? Наверняка своими расспросами о Ренгоку-старшем тот пытался найти ответы на свои собственные потаённые переживания. Может быть, Кёдзюро излишне несправедлив к нему? Может быть, не знающему о своём происхождении парню и впрямь тяжело на змеином факультете? Однако Кёдзюро вспомнил довольную физиономию Аказы, его многочисленных друзей, его всегдашнюю дерзость – и сам опроверг собственное предположение. Не стоит его жалеть… тем более, как подсказывало сердце, такие стычки будут происходить неоднократно. Ренгоку вздохнул, с неудовольствием вспоминая, что завтра его ожидает беседа с профессором Тамаё, и закрыл глаза. *** Спал Кёдзюро беспокойно. Его сон был омрачён тревогой, предчувствием каких-то грозных событий, заполнен беготнёй по бесконечным коридорам, тайными входами и запечатанными выходами. Во сне они с друзьями-гриффиндорцами что-то искали, находили, прятали – а путь становился всё мрачнее, небеса всё темнее и, наконец, пали на землю, как предсказано в Священной книге… И Кёдзюро увидел лицо Аказы: глядя прямо ему в глаза, тот проговорил необратимые слова, и зелёный луч Авады вырвался из устремлённой на гриффиндорца волшебной палочки. Ренгоку рывком сел в кровати, моментально просыпаясь, ощущая неприятные мурашки вдоль хребта. Было ещё совсем рано, и разноголосое посапывание однокурсников успокаивающе доносилось со всех сторон. Во сне лицо Аказы было почему-то взрослым, притягательным и жестоким, и Кёдзюро, досадуя на себя, подумал, что пора прекращать перекатывать в голове навязчивые мысли о ненавистном слизеринце. Чёрт с ним совсем… Надо будет отказываться от совместных заданий и садиться в противоположный угол на зельеварении, а если и случится совместная отработка (тут Кёдзюро обречённо вздохнул), то избегать всяческих разговоров! До рассвета был ещё час, но Кёдзюро так и просидел, не смыкая глаз, закутавшись в одеяло, пока не наступило время собираться и идти в кабинет госпожи Тамаё. Гриффиндорцы любили своего декана. Манеры профессора Тамаё были мягкими, голос кротким, глаза – большими и печальными, и её облик никак не вязался с представлением об одной из сильнейших магинь современности. Не изменяя врождённому чувству справедливости, она всегда стояла за свой факультет горой, и немалое число ало-золотых хулиганов предпочитали прибегать к её помощи в своих отчаянных конфликтах с ненавистными змеями. Сидя в её уютном кабинете и держа в одной руке кружку ароматного чая, а в другой – шоколадную палочку Покки, Кёдзюро опять пришел в безмятежное расположение духа. Сладости напомнили ему далёкую Родину, кроткие глаза г-жи Тамаё утихомирили в душе все ночные страхи, и он был готов к самым неприятным вопросам о своём недавнем поступке. - Профессор Цугикуни проинформировал меня о вашем вчерашнем конфликте с его подопечным, - неспешно говорила госпожа декан. – И я должна сказать, что потеря факультетских баллов – наименьшая из случившихся бед. А вот что ты вышел из себя и распустил руки, огорчает меня гораздо больше. И я даже не буду тебе говорить, что все проблемы должны решаться при помощи магии, а не кулаков: не пройдёт и пары месяцев, как вы все будете хвататься за палочки при малейшем инциденте и осыпать друг друга целой кучей заклятий. Она улыбнулась. - Я прекрасно помню твоего отца, он был таким же ершистым. - Так вот Сояма и пытался оскорбить моего отца! – подхватил Кёдзюро. – Он пытался обвинить его в предвзятости, в том что он… ну, отрёкся бы от меня, если бы я попал на другой факультет! Госпожа Тамаё помолчала, подбирая слова. - Я думаю, ты знаешь, что Сояма воспитывался в приёмной семье. Я не посмела бы донести до тебя сей факт, если бы он сам или его семья скрывала данное печальное обстоятельство, но мальчик не считает нужным делать из этого тайну за семью печатями. Предпочитает откровенность – но ведь никто не знает, что творится у него в душе, правда, Кёдзюро? - А причём здесь моя семья? - А разве может быть что-нибудь ужаснее, чем не знать своих собственных родителей? Отсюда и невольная зависть к твоей семье, одной из самых достойных, уважаемых и родовитых. Кёдзюро, тебе кажется, что Аказа оскорбил твоего отца, - а на самом деле это просто размышления о родительской фигуре, которой он в полной мере не имел никогда… ты согласен со мной? Кёдзюро неопределённо покачал головой. - Ну согласись, что’ лучше: иметь строгого, категоричного папу, - или не иметь вообще никакого? - Его приёмная семья нормальная… - Да, нормальная, но это никогда не изгладит в душе ребёнка стремление знать, чьим же сыном он является на самом деле! Кроме того, характер у Соямы очень непростой, да и сама обстановка факультета накладывает на слизеринцев определённый отпечаток… Уж с этим-то ты не будешь спорить? - Сояма интересуется тёмной магией, - вдруг брякнул Ренгоку и тут же мгновенно прикусил язык. - Кёдзюро, тебе следует быть менее опрометчивым в своих словах и поступках, - впервые за всё утро госпожа декан посмотрела на гриффиндорца с откровенной строгостью во взгляде. – Неужели ты думаешь, что педагогический совет не следит за своими учениками и не имеет достоверной информации об их интересах и пристрастиях? Кёдзюро стоял красный как рак. Аказа-то не настучал на него! Три – ноль в пользу ненавистного Слизерина… - И не забывай о специфике факультетов, в конце концов. Слизерин имеет свои поблажки и нюансы, так уж сложилось искони. То, что позволено змее, не позволено льву, и наоборот. Помни об этом, милый мальчик. У тебя храброе сердце и неравнодушная душа, но тебе следует быть терпимее и рассудительнее. Понимаю, что это не традиционные гриффиндорские черты, - но это верный шаг в направлении того, чтобы и я, и твой прекрасный отец гордились тобой. Слова о гордости и отце возымели действие, тем более что Кёдзюро вспомнил аналогичное наставление Распределяющей Шляпы. Он простился с г-жой Тамаё и покинул её кабинет полный решимости стать самым достойным из гриффиндорцев. Блестяще великодушным и благородным, как сказал бы его лучший друг. Таким, чтобы даже самые вредные розововолосые слизеринцы втайне мечтали о его хорошем расположении, а может, и – чем чёрт не шутит? – о самой настоящей дружбе.