Темнота

      Пистолет лежит на столе, заряженный ровно одним патроном. Смысла тратить больше нет. Костя его гипнотизирует взглядом уже несколько секунд, словно пытаясь заставить исчезнуть. Но он все еще здесь: обычный тяжелый макар, не раз выручавший Грома на заданиях.       На сегодняшний вечер у него другая задача.       Костя тянется к стоящей рядом бутылке коньяка, отпивает еще один глоток, морщится: кто-то из коллег подогнал на Новый год, бодяга голимая. Но тратиться на дорогой алкоголь смысла нет: ему бы только утихомирить дрожь внутри, неважно, чем ее заливать.       Главное — верно просчитать угол. Костя не раз видел неудачливых суицидников, посчитавших, что засунуть дуло в горло — верняк на смерть. Лежат потом, не шевелятся, с застрявшей-то в позвонках пулей. А становиться инвалидом Гром не собирается, раз уж решил — то делать нужно наверняка.       Можно было бы, конечно, залезть в ванную с лезвием, но Косте такой способ кажется каким-то нелепым, девчачьим, его выбирали обычно молоденькие женщины, не сумевшие смириться с уходом возлюбленного или оставшиеся одни с ребенком на руках и без работы. Таких он тоже перевидал немало.       Нет, пистолет для него — единственно возможный вариант.       Он оставляет записку для Игоря на столе — просит в ней прощения, пишет, где и в какой сумме хранится заначка. Для Феди другую — напомнить о данном пару лет назад обещании присмотреть за сыном, если что-то случится. Костя тогда предполагал разное, с их-то жизнью смерть на задании не самое редкое дело. Но выходит как выходит.       Надо еще успеть набрать Федю и предупредить, чтобы Игоря домой не отпускал, сам заехал утром. Не нужно пацану видеть отца мертвым.       Костя старается вспомнить, что еще должен был сделать, но, кажется, все. Вот так просто. Осталось только протянуть руку. Гром делает новый глоток, выдыхает и тянется за пачкой. Имеет же он право на последнюю сигарету?       Стук в дверь кажется каким-то особенно громким, Костя чуть не роняет на диван уже зажженную сигарету — вот это был бы юмор, планировать застрелиться и сдохнуть от случайного пожара — и прислушивается к звукам за дверью. Игорь бы ночью не вернулся, да и ключ у него есть, как и у Феди. Нет, если бы что-то случилось, стучали бы совершенно по-другому. Не так аккуратно, с паузами, словно тот, кто находится сейчас за дверью, не слишком-то горит желанием заходить в квартиру.       Но стук повторяется, и снова, и снова — звонок-то уже давно не работает, а руки починить все никак не доходят. Костя раздраженно встает и направляется к выходу. Кто бы там ни стоял — огребет влёгкую, думает Гром. Распахивает дверь и замирает. На пороге тот, кого он меньше всего сейчас ожидал увидеть.       — Зайду? — спрашивает Юра. Конечно, это чертов Смирнов решил припереться к нему ночью. Как будто ему не хватило сегодня дерьма.       — Что надо? — отвечает он сухо, преграждая Юре дорогу.       — Ты же поговорить хотел? Ну так давай поговорим.       Костя думает. Пара минут роли не сыграет, наверное, а невысказанные слова жгут глотку уже целый месяц. Это почти справедливо: исповедаться и попросить прощения у того, кого чуть не убил, в ночь собственной смерти. Он отступает слегка, позволяя Юре зайти в квартиру, и захлопывает дверь.       — И о чем поговорить хотел? — спрашивает хмуро, отступая вглубь коридора.       Смирнов оглядывается по сторонам, неуютно поводит плечами. Он в громовской квартире раза два только был — в первый прискакал по просьбе Кости с нарытой на очередную банду информацией, та неплохо так помогла в работе над висяком. Во второй раз Юра ввалился к нему окровавленный, придерживая правой рукой повисшую плетью левую. Благо Игорь спал крепко. Костя тогда полночи обрабатывал и перевязывал раны — молча, не спрашивая, что случилось. Смирнов и не рассказывал, только дышал тяжело, шипел и едва не потерял сознание — крови было действительно много.       А сейчас стоит, осматривается по сторонам. Косте внезапно хочется закрыть от него что-то, ну хотя бы кровать Игорька, фотки старые на холодильнике, кинутую наспех на тумбочку рубашку. И носки еще эти дурацкие валяются в углу — Гром сам не образчик чистоты, что уж о мелком говорить. У Юры в квартире все не так: вылизано тщательно, вещички по местам, одежда в шкафу, посуда на сушилке. Если бы Костя не знал, подумал бы, что тот с бабой живет. Может, и приходит какая-то периодически, потрахаться да убраться.       Юра глядит на Костю как-то отстраненно. Тот пытается представить, как выглядит со стороны: опухший, глаза воспалены, майка с застывшим от соуса пятном. Еще один повод ткнуть мордой в пол. Смирнов приходит с иголочки одетый, спортивный костюм уже успел сменить на джинсы с футболкой, просто, но со вкусом, как любит Юра. И в душ явно заглянул. А от Кости потом и алкоголем несет слегка, и он мстительно думает: ну пусть нюхает. Вдыхает запах проебанной жизни.       — Ну и? — напоминает резко.       Юра взгляд отводит, упирается куда-то в стену за плечами Кости, смотрит в одну точку.       — Давай прекратим это все, а?       Костя молча ждет продолжения. Юра слегка запинается, давнее заикание, которое у него нет-нет да проскакивает, дает о себе знать.       — Я просто… Я, правда, больше не могу так, Кость. Думал, это тебе поможет, изменит хоть что-то. Не вышло. Значит, неправильно решил. Я не знаю, что тебе нужно.       Юра говорит-говорит-говорит, Костя слышит, но не слушает. Он в общем-то и не собирался ничего продолжать. Он уже принял одно конкретное решение, и путаные объяснения Смирнова ничего не смогут изменить. Но он чувствует, что все еще обязан сказать хоть что-то, признать наконец свою вину.       — Прости меня, — прерывает он Юрку. Тот мгновенно замолкает, глядит недоверчиво, с сомнением. — Я перегнул. Со мной такое бывает, обычно хорошо заканчивается.       Неправильные слова, понимает Костя, — Юра усмехается так нехорошо, с какой-то злостью, и явно готовится выпалить что-то обидное. Поэтому Костя спешит:       — Я не хотел, чтобы ты умер.       И это правда. Костя вообще не хочет чьей-либо смерти, даже своей. Но он-то заслужил, а Смирнов — нет. И ему нужно, нужно успеть объяснить хотя бы это.       — Со мной происходит что-то. Я бью людей. Работаю на грани. Столько раз Федьку подставлял, не знаю, почему он меня терпит. Я не могу остановиться. Совсем. Это болезнь? Наверное. Наверное, меня в дурку надо. Но я не хочу, чтобы Игоря забрали в детдом, а мне с диагнозом его не оставят. Поэтому молчу.       Юра слушает внимательно, смотрит пристально, изучающе. Лицо у него застывшее какое-то, и Костя не может понять, что тот думает, поэтому лихорадочно продолжает:       — Я просто искал выход, а тут ты, и я согласился, потому… Ну потому что подумал: наверное, тебе это надо зачем-то. Может, ты мазохист. Может, избавляешься так от напряжения. Мне в общем-то все равно было. Ты прости меня, Юр, — добавляет Костя. — Я не должен был соглашаться. Не должен был тогда, в ванной… Мудак я, короче. Можешь, ну, врезать мне. Хоть что сделай, я не отвечу.       Костя слишком поздно понимает, что Юра смотрит уже не на него, а на стол перед диваном. На стол, где стоит открытая бутылка и все еще валяется пистолет.       — Это я чистил, — говорит Костя поспешно.       — Ну да.       Смирнов очевидно не верит ему, и Костя начинает злиться. В конце концов, ему-то какое дело? Пришел — высказал, спасибо — пожалуйста, может уходить. Никто никому ничего не должен, верно?       — Ну в общем, я все сказал, — заканчивает Гром, но Юра его перебивает:       — Ты башкой совсем поехал?       Костя отступает назад, к столу, тянется к пистолету — убрать его подальше от глаз Смирнова, успокоить чужую бдительность, но Юра перехватывает его руку.       — Ну уж нет, — рявкает, — ты блять не застрелишься у меня на глазах. Чтобы я с этим жил потом? У тебя сын, Гром! Ты о нем подумал? Ты подумал, что с ним будет дальше?       — Подумал! — выпаливает Костя. — И лучше так, чем если я причиню ему вред какой-то.       Ему уже плевать на то, что Юра обо всем догадался, и неважно, что сделает дальше Смирнов, он в любом случае выпроводит его из квартиры и доведет до конца начатое.       — Да? — бросает Юра. — У тебя только два варианта, что ли? Насильник или суицидник? Кость, ну это не выход же, — заканчивает он как-то беспомощно, и Грому на секунду кажется, что ему как будто не все равно.       Только кажется, наверное. Но Костя решает идти до конца.       — Тогда какой он, выход-то? — спрашивает со смешком. — Ты тут сказал, что не знаешь, что мне нужно. А мне ты нужен. Представляешь, Юр? Мне только с тобой легче становилось, вот такое я эгоистичное мудло.       Юра молчит, продолжает сжимать его руку и смотрит так, что Косте хочется отмотать время назад и забрать все вырвавшиеся слова. Но терять ему все равно нечего, и он продолжает:       — Бить не хочешь, может, тогда ты меня застрелишь? А, Юр? Я просто, правда, не уверен, что решусь. Это же справедливо, ну. Отомстишь мне за все.       Юра отпускает его руку, и Костя быстро хватает пистолет со стола и протягивает Смирнову.       — Давай! — просит он. — Сделай что-нибудь, выпусти уже пар, ну что тебе еще нужно!       — Ты, — тихо говорит Юра.       Костя не понимает. Он продолжает стоять с протянутым пистолетом, и это выглядит так нелепо со стороны, наверное, но он действительно не понимает. Почему Юра не хочет ему отомстить? Почему не ударил, когда была возможность?       — Ты мне тоже нужен, — добавляет Смирнов.       Косте хочется сказать: так это же отлично. Ты нужен мне, я нужен тебе, дружеская взаимовыручка так и работала, нет? Но не говорит, потому что…       Вот блин.       Он опускает пистолет и кладет его на стол. Медлит несколько секунд, прежде чем обернуться и посмотреть на Юру.       — Ты серьезно? — спрашивает, давая еще шанс отступить. Но Смирнов только хмыкает.       — Серьезно. Очень давно, Костик, и очень серьезно.       Как давно, хочет спросить Гром, — сколько лет уже? С того года, как в отдел распределили, что ли? С первого разговора в курилке или первого пропущенного стакана пива после смены? Да ну бред, не может быть.       Костя думает об общих душевых в участке и о бане у Феди на даче, куда приезжали всей компанией. Вспоминает ночь, когда Юра со своими ранами первым делом завалился к нему, а Гром даже не спросил, почему сюда, почему не в больничку, не домой? Думает о слухах, которые пускали за спиной у Юры в отделе: мол, вы его шмот видели? Он же кольцами все пальцы увесил, за тряпку красивую мать родную готов продать. И волосы еще эти длинные, и укладывает он их, как баба. Костя за такие разговорчики обычно быстро пиздюлей давал: нехрен сплетничать по углам, работайте лучше.       Но сейчас все услышанное как будто проносится у него в голове.       И Костя думает: твою мать. Приплыли.       — Я не пидор, — говорит он торопливо. Юрка зыркает на него так злобно и почти шипит:       — А я ничего и не прошу. Я просто блять не хочу видеть тебя мертвым, и все.       Так ты поэтому предложил это все, охренеть, понимает Костя, но вслух произносит только:       — Я понял.       И все правда становится как-то ясно и понятно. Только вот что со всем этим делать, Костя не знает абсолютно.