Пролог
🎼 Taylor Swift — exile (feat. Bon Iver)
«Здравствуй, моя дорогая и несравненная Грейс!
С болью пишу тебе это письмо, чтобы сообщить: завтра я отправляюсь на фронт. Всё, о чём я сейчас сожалею, — невозможность с тобой попрощаться. Я так много не успел тебе сказать, Грейс. Упустил столько важных мгновений и упущу ещё больше, однако я обязан исполнить свой долг перед страной.
Самое важное, что я хочу, чтобы ты знала: я тебя люблю. Я никогда и никого так не любил и не полюблю больше. Эти непростительно короткие месяцы были лучшими за всю мою жизнь. Ты осветила их своими нежностью и улыбками, ты согрела меня своими касаниями, ты сделала меня по-настоящему счастливым. И я смею мечтать, что сделал это же для тебя хотя бы наполовину.
Моё сердце требует остаться с тобой. Оно буквально разрывает грудь, умоляя спрятаться, скрыться и быть рядом, ведь ты стала моим кислородом. Но я себя не прощу за подобный поступок, такой трус не будет достоин тебя. Но знай, одна часть моего сердца всё равно осталась с тобой.
Всё, о чём я прошу: не забывай меня, Грейс. Вспоминай, что где-то на краю земли есть Роберт, который пытается выжить только ради тебя. С тяжёлой душой оставляю тебя, но безумно жду нашу встречу. Знай, моя милая Грейс, что если мы вернёмся с победой, то вся она будет посвящена тебе. Бесконечно люблю и безумно скучаю. Твой Роберт».
Лайя опустила письмо поверх конверта и шмыгнула носом. Это было слишком прекрасно, слишком нежно и так… не по-настоящему, что ли. Будто в сказке или в романтическом кино, которое оставляет за собой послевкусие мечты о такой же настоящей любви. На века и вопреки. «Ты излишне сентиментальна», — сказала сама себе Лайя, утирая предателей, что всё же не смогли удержаться и быстрыми солёными дорожками покатились по щекам. Девушка подхватила письмо и стремглав кинулась из комнаты, а затем вниз по крутой лестнице, будто кто-то мог забрать у неё это послание или лишить возможности поговорить с бабушкой. Женщина нашлась на крыльце дома. Она сидела в кресле-качалке, вытянув вперёд ноги, пила из высокого стакана чай и наблюдала за игравшими в саду детьми. Стоило двери отвориться, она обернулась на внучку, что выглядела явно не такой спокойной, какой была, уходя в их домашнюю библиотеку. Но Грейс слишком хорошо знала эту малышку: явно она поймала за хвост это призрачное чувство — вдохновение. Наверняка в её голове бурлили идеи — одна ярче и краше другой. Вот только внучка никогда не делилась своими сюжетами, да и писала всегда в стол, мечтая при этом однажды издать свою книгу. — Грейс! — Лайя приземлилась на скамейку с плетёной спинкой и яркими подушками и взметнула в воздух пожелтевший от времени лист. — Посмотри, что я нашла! Грейс взялась за очки, висевшие на её груди на тонкой цепочке, и водрузила на переносицу, с интересом глядя на находку в руках девушки. На лицо пожилой женщины легла едва заметная тень: то ли от воспоминаний, то ли просто облако закрыло полуденное солнце. Она осторожно тронула бумагу, вздыхая, а Лайя нетерпеливо поёрзала, готовая слушать, пусть ещё и ничего не спросила. — Письмо… — Грейс едва заметно улыбнулась, и морщинки в уголках её глаз разгладились. — От Роберта, — она повертела в руках конверт, погладила старую бумагу с выцветшими чернилами и внимательно посмотрела на внучку: — Ты где его нашла? — Выпало из какой-то книги, — Лайя пожала плечами. — Я даже не обратила внимания, откуда. Кто такой Роберт, Грейс? Деда же звали Джек. — Это письмо не от твоего деда, — уже пробегаясь глазами по строчкам ответила женщина. Лайя смиренно дождалась, когда бабушка закончит чтение и посмотрит на неё. В её глазах было столько чувств, столько нежности и грусти, в их уголках застыли едва заметные слёзы, но на губах оставалась тёплая улыбка. Было понятно, что это не просто письмо для неё, что-то гораздо большее, пусть Грейс и была замужем сорок лет за совершенно другим человеком. И сейчас Лайя до безумия хотела услышать эту историю, потому что даже не зная и доли того, что произошло когда-то, готова была наконец-то сделать то, о чём так давно мечтала: начать свою книгу. Почему-то это короткое письмо так сильно тронуло её душу, что сил молчать просто не было. Грейс оттолкнулась ногами от деревянных половиц, а те в ответ негромко скрипнули в унисон креслу. Она сделала ещё один глоток чая, чуть сморщила лоб, будто сейчас путешествует по своей собственной памяти, и наконец начала рассказ. Юная Грейс приехала работать в Лэствилл медсестрой. Это был небольшой городок в Айове, с одной единственной больницей, за триста миль от дома и семьи, но молодой девчонке выбирать особо не приходилось. Уже в свой первый день она встретила в больнице Роберта, местного плотника. Он уронил на ногу балку, но каким-то чудом избежал перелома. Руки Грейс отчего-то тряслись, когда она делала парню холодный компресс, а он шутил и смеялся, что, наверное, умер и попал в рай, раз рядом сейчас сущий ангел. Молодая медсестра ему сразу приглянулась, и тем же вечером Роберт принёс ей букет полевых цветов, позвал на свидание, и с этого началась их история. Они встречались почти год, а затем, в начале семидесятых, и до Роберта добрался Вьетнам. Грейс тогда уехала домой на выходные, а когда вернулась, Роберта уже не было: рано утром отбыл его автобус, который доставил молодых парней из Лэствилла на самолет. Грейс не успела. Она бежала, с дороги летела пыль, и автобус ехал всё быстрее, крадя её любовь. А Роберт даже не знал, что самой большой мечтой Грейс в тот момент был хотя бы просто мимолётный взгляд на него. Всё, что осталось, это письмо, которое девушке передала хозяйка комнатки, которую Грейс арендовала. Она сразу же написала ответ и отправила по оставленному адресу, но через три месяца оно вернулось назад к хозяйке, а значить это могло лишь одно: Роберта больше нет. Буквально через месяц родные нашли для Грейс место в больнице в Нейпервилле, что недалеко от родного Чикаго, и она покинула Лэствилл навсегда. Спустя несколько лет Грейс встретила Джека, который был хирургом, через год они поженились, перебрались в Чикаго, ещё через год у них родилась первая дочь, а через пять лет — вторая. И Грейс была счастлива, любила своего мужа, но уже не той первой и самой чистой любовью. Любила с уважением, с благодарностью, любила искренне и сильно, но всё равно немного иначе, не так, как любила когда-то Роберта. История закончилась, и Лайя вновь шмыгнула носом, утирая слёзы. Такая искренняя, но глубоко печальная история, пропитанная ужасом войны. И теперь эта история рвалась быть рассказанной миру. Она не хотела больше жить в одном письме, хотела, чтобы все узнали о двоих влюбленных, что оказались бессильны перед смертью. И Лайя отчего-то так гордилась своей бабушкой, ведь та, сумев сохранить в своём сердце первые чувства, всё равно смогла подарить любовь мужу, детям, внукам, а теперь уже и правнукам. — Пойдём, — Грейс поднялась на ноги, — покажу тебе кое-что ещё. — Сара, Джозеф, — женщина строго посмотрела на детей на лужайке, — со двора ни ногой. — Хорошо, Грейс, — стройным хором отозвались близнецы, и Лайя улыбнулась, глянув на племянников. Они с бабушкой вошли в дом, впуская в тёмную прихожую солнечный свет, отчего в его лучах заплясали редкие пылинки, прошлись по длинному коридору, поднялись на второй этаж, и Грейс толкнула дверь библиотеки. Лайя всегда любила эту комнату, с самого детства. Здесь было несчётное количество книг на высоких деревянных полках, и так здорово было сидеть в старом огромном кресле, обтянутом бордовой кожей, пить из кружки какао с зефиром, а дед читал сказки, меняя голоса на все лады. А затем, уже когда Лайя стала старше и дедушки не было больше рядом, она читала сама, поглощая строчку за строчкой, слово за словом, букву за буквой, жадно, пытаясь охватить всё, что хранилось на стеллажах. Лайя подхватила с кресла старую красную книгу с рождественскими повестями Диккенса — именно в ней было письмо. Грейс бубнила себе под нос, не понимая, как послание оказалось в сборнике, затем уселась за добротный стол в центре, открыла один из ящиков и извлекла из него шкатулку, тут же поманив к себе внучку, которая опустилась в кресло напротив. Грейс подняла резную крышку, достала из шкатулки бумаги, не взглянув на них, а после нажала на узоры по бокам, и раздался негромкий щелчок. — Эту шкатулку подарил мне Роберт, — с теплотой проговорила женщина, выуживая конверт, точно такой, как и предыдущий, но куда более помятый и с многолетними пятнами. — А это моё письмо, которое вернулось назад, — она вздохнула и протянула послание девушке. Лайя с трепетом его приняла, будто это самая великая на свете реликвия. — Я же вижу, что ты что-то придумала, — Грейс улыбнулась совсем по-девчачьи, а в её голосе появились задорные нотки. — Будешь об этом писать? Лайя вскинула на неё горящие вдохновением глаза. Будет. Она обязательно напишет эту историю и расскажет, что любовь может жить и после смерти. — Я поеду в Лэствилл! — выпалила Лайя, даже не успев до конца сформировать эту мысль в своей голове. Бабушка засмеялась, снимая свои очки. — Обещаешь, что я первая прочитаю? — Конечно, Грейс! — Лайя аккуратно опустила письмо на край стола, а затем подскочила на ноги и, в пару шагов оказавшись рядом с женщиной, крепко её обняла и чмокнула в щёку. — Самая-самая первая!
Пока нет отзывов.